Достойная смерть — оправдание чему угодно. Даже недостойной жизни.
Вы поздно родились, дон Хайме, — спокойно произнесла она. — Или же просто не умерли в надлежащий момент.
— А я признаю насилие. В этом понятии множество тончайших оттенков, уверяю вас. Цивилизация, отрицающая возможность прибегнуть к насилию в мыслях и поступках, разрушает сама себя. Превращается в стадо баранов, готовых лечь под нож любого проходимца. С отдельными людьми происходит в точности то же самое.
вас есть что-то... Что-то наивное, не знаю, поймете ли вы меня правильно. Вы мне чем-то напоминаете монаха-затворника, которого против воли втянули в мирской водоворот.
скорее я предпочту, чтобы мной командовал Цезарь или Бонапарт, которых я всегда могу попытаться уничтожить, если они мне не по душе, чем стану жертвовать моими надеждами, привычками и предпочтениями во имя того, чтобы лавочник из бакалеи на углу имел право голосовать.
А я признаю насилие. В этом понятии множество тончайших оттенков, уверяю вас. Цивилизация, отрицающая возможность прибегнуть к насилию в мыслях и поступках, разрушает сама себя. Превращается в стадо баранов, готовых лечь под нож любого проходимца. С отдельными людьми происходит в точности то же самое.
Вы забываете о Боге, маэстро.
— Он меня мало интересует, ваша светлость. Бог прощает то, чего нельзя прощать, он безответствен и непоследователен. Он не кабальеро.
На самом деле важна последняя битва на пороге вечной темноты, когда единственный свидетель — ты сам.
самом деле в мире нет ничего, о чем стоило бы говорить долго.
— Кроме фехтования.
— Да, кроме фехтования.
Я самый учтивый человек на свете. Моя заслуга в том, что я никогда никого не обижаю и покорно сношу назойливость невежд, которые бесцеремонно повествуют о своих невзгодах, а то и читают стихи собственного сочинения.
Генрих Гейне. Путевые заметки
