Ершов очень полюбил народные сказки. В них народ остроумно высмеивал своих врагов – царя, бояр, купцов, попов, осуждал зло и стоял за правду, справедливость, добро.
Неподобной разной бранью..." Долго ерш еще кричал, Наконец и замолчал; А проказника дельфины Все тащили за щетины, Ничего не говоря, И явились пред царя. "Что ты долго не являлся? Где ты, вражий сын, шатался?" Кит со гневом закричал. На колени ерш упал, И, признавшись в преступленье, Он молился о прощенье. "Ну, уж бог тебя простит! - Кит державный говорит. - Но за то твое прощенье Ты исполни повеленье". -
"Рад стараться, чудо-кит!" - На коленях ерш пищит. "Ты по всем морям гуляешь, Так уж, верно, перстень знаешь Царь-девицы?" - "Как не знать!
"Ну, а вам какое дело? - Ёрш кричит дельфинам смело. - Я шутить ведь не люблю, Разом всех переколю!" - "Ох ты, вечная гуляка И крикун и забияка! Все бы, дрянь, тебе гулять, Все бы драться да кричать. Дома - нет ведь, не сидится!.. Ну да что с тобой рядиться, - Вот тебе царев указ, Чтоб ты плыл к нему тотчас".
Тут проказника дельфины Подхватили за щетины И отправились назад. Ерш ну рваться и кричать: "Будьте милостивы, братцы! Дайте чуточку подраться. Распроклятый тот карась Поносил меня вчерась При честном при всем собранье
Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась. А Иван наш вслед за ними Рукавицами своими Так и машет и кричит, Словно щёлоком облит. Птицы в тучах потерялись; Наши путники собрались, Уложили царский клад И вернулися назад. Вот приехали в столицу. „Что, достал ли ты Жар-птицу?“ — Царь Ивану говорит, Сам на спальника глядит. А уж тот, нешто от скуки, Искусал себе все руки. „Разумеется, достал“, — Наш Иван царю сказал. „Где ж она?“ – „Постой немножко, Прикажи сперва окошко В почивальне[76] затворить, Знашь, чтоб темень сотворить“. Тут дворяна побежали И окошко затворяли. Вот Иван мешок на стол: „Ну-ка, бабушка, пошёл!“ Свет такой тут вдруг разлился, Что весь люд рукой закрылся. Царь кричит на весь базар: „Ахти, батюшки, пожар! Эй, решёточных[77] сзывайте! Заливайте! Заливайте!“ „Это, слышь ты, не пожар, Это свет от птицы-жар, — Молвил ловчий, сам со смеху Надрываяся. – Потеху Я привёз те, осударь!“ Говорит Ивану царь: „Вот люблю дружка Ванюшу! Взвеселил мою ты душу, И на радости такой — Будь же царский стремянной[78]!“
