Глава 2

В начале марта на город упала внезапная оттепель, и он словно бы вздохнул, устав от трёх недель затяжных морозов, небо посветлело, весна разломила лёд на Неве, он сероватыми глыбами плыл по течению и с треском крошился об опоры мостов. Неожиданные плюс восемь за пару дней превратили улицы и дороги в непроходимые сплошные лужи, и люди перебирались по досочкам от магазинов и аптек к домам.

– Не засыпают же совсем, – Дмитрий выглядывал из окна на улицу, – не то что в Москве.

В последние недели он успел дважды съездить в командировку в столицу.

– Так ты тут сыпь – не сыпь, – Марина тоже подошла к окну, – море же разливанное. Как твой бесконечный проект?

– У меня теперь как у большого начальника, – он приобнял жену, – власти и обязанностей больше, ну и денег больше. А проект, конечно, медленно, но верно близится к завершению. А у тебя как?

– Знаешь, на удивление неплохо, я думала с этим Семёном Григорьевичем будет куча проблем, а он ничего так, вроде нормальный мужик оказался, даже не особо придирчивый. Пока вхожу в курс дела, изучаю документы. Японцы, конечно, те ещё хитрецы.

– Всегда удивлялся, как ты можешь разбирать эти кракозябры. – Муж пожал плечами. – Что-то дети наши не звонят. Один в художке, другой на тренировке?

– Вообще-то, сегодня суббота, дорогой папа, и дети наши просто пошли гулять. – Марина открыла холодильник. – Ты, кстати, не заметил, что Егор какой-то странный?

Кухонька была маленькая, но Марина обустроила пространство так, что все помещались. Небольшой стол уткнулся в диванный уголок, под столом устроились две табуретки, которые выдвигались по необходимости.

Квартира досталась Марине от бабушки, и в ней вперемешку уживались старые напольные часы с хрипловатым боем и широкий плазменный телик, чугунные утюги, которые теперь подпирали книги на полках, и мультиварка, бухгалтерские счёты с деревянными костяшками и ноутбуки.

– И правда суббота. – Он почесал в затылке и переспросил: – Странный? Да вроде обычный, – потом задумался, – может быть, стал чуть тише. Ну так это же подростки. Он тебе ничего не говорил?

– Сказал, что много в художке всего. – Она достала кастрюлю.

– Может, так и есть? И ты зря волнуешься, мать. – Дима приоткрыл крышку. – Пахнет очень аппетитно.

– Может, и зря.

Зазвонил Маринин телефон, лежащий в комнате, и она вышла. Дима, достал из шкафчика маленькие сушки и захрустел, глядя через стекло, как мужик в огромных резиновых сапогах выгуливает большого лохматого пса. И у того смешно разъезжаются лапы на мокрой наледи.

– Марусь… – Ему захотелось поделиться этим зрелищем. Он обернулся к двери.

– Ты что, не слышишь?! – Она стояла в проёме.

– Что? Да тут собака смешная. Что случилось? – Он наконец заметил, что она чем-то встревожена. – Да что?

– Не знаю, Данила звонил, они оба… они поскользнулись, один ухватился за другого, оба упали, и Егор теперь встать не может. И кто-то уже скорую вызвал.

– Погоди… Они где? – Дима метнулся в прихожую, схватил свой мобильник и стал набирать сына. – Егор не отвечает, – он тут же стал звонить Даниле, – алло! Что? Почему Егор не берёт? Вы где?

В трубке слышались голоса и уличный шум.

– Говорит, что у него без звука. Пап, ты это, ты не волнуйся, скорая вот только подъехала.

– Подожди, как скорая? Вы так серьёзно упали? Что там? Поставь на громкую. – Марина стояла рядом, прислушиваясь к голосу в трубке. – Даня, вы где вообще? Егор?!

Дима нажал кнопку и прибавил звук.

– Мы возле «Июня». Просто гуляли… Да… я брат. Данила Клеверов. – Он начал говорить кому-то в сторону.

Потом заговорила какая-то женщина:

– Здравствуйте, я врач скорой помощи, вы родители?

– Да. – Они ответили хором.

– Вы не волнуйтесь, сейчас осмотрим вашего мальчика.

Дима перебил:

– Нам приехать? Мы на машине и можем…

– Погодите, – доктор его остановила, – через несколько минут я вам скажу, приезжать сюда и везти его домой или ехать сразу в больницу.

– Хорошо, – Марина приложила руку к груди, – Егор, Егор, ты как?

– Нормально, мам, не переживай, – послышался вполне бодрый голос, – просто встать не могу.

– Зашибись как «нормально»!

– Как вы там вообще оказались, – спрашивал Дмитрий, – возле «Июня»?

Даня ответил резковато:

– Пап, давай потом это выясним, ладно? Гуляли просто.

Повисла тишина, в которой были неявно слышны голоса и шум дороги. Потом врач взяла трубку:

– Придётся ехать в больницу. Или кость, или связка – сказать трудно. Нужен рентген, МРТ, КТ.

– Господи, – Марина посмотрела на мужа и обратилась к врачу, – а куда? Куда ехать?

– Сколько лет? Пятнадцать? – Кажется, она спрашивала у Егора.

И он уточнил:

– Будет первого апреля.

– Взрослый парень. Повезём в Раухфуса на Восстания, Лиговский проспект, 8. Это хорошая клиника.

– Я поеду с братом, – сказал Даня, очевидно врачу.

– Конечно. Возьмите для сына пижаму, тапки, зубную щётку. Не факт, что его оставят, но на всякий случай, – доктор параллельно давала кому-то указания, – да, фиксируй, пожалуйста, плотнее к шине. Если мы уедем раньше, чем приедете вы, просто назовитесь, и вас к нему пустят.

– Хорошо. Спасибо доктор. – Марина быстро открыла шкаф.

– На здоровье.

– Мам, у меня сейчас батарея сядет, – телефон снова взял Данила, – если что – звоните Егору, он звук включил. И мы это… поехали.

* * *

Мы говорим с ним о смерти всю последнюю неделю. О его смерти, о моей, о смерти вообще. Но без страха и кокетства, без ложного величия, которое так часто приписывают этой строгой даме в чёрном. Просто как о событии, которому предстоит случиться.

– Так жаль, что я не успел разбогатеть. – Он полулежит на высоких мягких подушках, и маленькая прикроватная лампа подсвечивает его гладкую лысину.

– Почему? – Я отрываюсь от вязания и откладываю пряжу в сторону.

– Хотел написать завещание, но мне нечего завещать. – Он не шутит, а констатирует факт.

– Гм… – я задумываюсь, – у тебя же всё равно есть какие-то личные вещи, ты можешь распорядиться ими.

– А, – он легко машет рукой, – всё, что понравится, пусть забирают братья, ей я отдам отдельно, ну ты знаешь, а остальное… не раздавайте только кому попало, ладно? Вещи в детский дом можно отдать.

– Твои вещи уже совсем не детские.

Он ростом за метр восемьдесят.

– Вообще да.

Он смотрит на белую дверь, будто пытается найти там какой-то ответ. Я чувствую напряжение.

– Снова боли? Добавить? – показываю на кнопку дозатора.

– Мне страшно.

Глаза на его исхудавшем бледном лице кажутся огромными.

– Я знаю милый, знаю, – я чувствую, как у меня начинает дрожать голос, но приказываю себе успокоиться, – умирать – это страшно.

– Нет, – он с удивлением переводит взгляд на меня, – я не боюсь умереть, я боюсь НЕ умереть.

И когда я понимаю, о чём он, становится страшно мне.

Неделю спустя ранним утром Марина наскоро позавтракала и была готова к видеосвязи с начальником.

– Не поймите неправильно, не хочу вас ругать, но с последним отчётом, который вы прислали, происходит что-то странное, – голос Семёна чуть отставал от изображения на видео, – есть ощущение, что его делал другой человек.

В основном она переписывалась с Семёном, время от времени они разговаривали в зуме, обсуждая те или иные детали. Оказалось, что он сам неплохо знает японский и английский, не так, как она, но вполне сносно.

Семён Григорьевич Толбут был человеком космического спокойствия и потрясающей самодисциплины, как выяснилось в процессе работы. Этого же ожидал от других. Он никогда не говорил с Мариной свысока, никогда не предъявлял ненужных претензий, всегда был исключительно вежлив, и тем не менее она всегда ощущала, что он босс. И сейчас, видя его скрытое недовольство, она заговорила торопливо, хотя ей не хотелось ни объясняться, ни оправдываться:

– Я переделаю за два-три дня.

Она понимала, что отчёт действительно сделан меньше чем на троечку.

Семён Григорьевич молчал. И смотрел. И ей казалось, что его внимательные глаза заглядывают за шторки зрачков гораздо дальше и глубже, чем ей хотелось его впускать, и она отвела взгляд.

По оконному стеклу ползли едва заметные блики, день пробивался сквозь желтоватые занавески. Мысли потекли в другом направлении – о том, что снова подморозило и всё наконец засыпали реагентом, который оставлял белёсые разводы на асфальте и нещадно портил обувь, и она пыталась вспомнить, где же у неё лежит специальная чистилка для замши.

– Марина, я хотел бы с вами встретиться, обсудить дальнейшую работу.

Она вздрогнула, напряглась, вернувшись в реальность, – неужели он настолько недоволен, что нужно «встречаться и обсуждать»?

Ей нравились и условия работы, и деньги, которые за это платили. И совсем не хотелось нарушать такую идиллию непонятными «разговорами». Тем более сейчас, когда Егору предстояла операция и отложенное на «небольшой домик» быстро улетучилось.

– Семён, я в кратчайшие сроки исправлю недочёты.

– Конечно, спасибо, – он начал листать ежедневник, – завтра вам удобно?

«Чёрт!» Она надеялась избежать встречи.

– Да. Желательно в первой половине дня.

– Отлично! Тогда увидимся в десять, адрес я пришлю.

– Хорошо.

– Всего доброго, Марина, до завтра.

– До свидания.

Разговор предстоял утром, и весь день она старалась не думать о встрече и даже что-то переделала, но ей всё равно казалось, что она слишком рассредоточена и можно сделать лучше.

Когда мартовский день лениво перевалил за середину и потянулся к предвечерним сумеркам, Марина услышала, как клацнул дверной замок. Данила. Больше прийти в это время было некому.

Он разделся и направился в кухню.

Марина посмотрела ему в спину и заметила, что он идёт как-то странно.

– Даня, а ты сам-то чего хромаешь?

– Так я же вместе с Егоркой приложился, – он обернулся, – но ты не волнуйся, я-то ходить могу. Просто синяк.

Марина знала, что Данила симулировать не будет.

Она рассчитывала, что старший сгоняет к младшему в больницу, но, увидев, как тот устал, передумала. «Ладно, ночью над отчётом посижу».

«Дима-Дима-Дима… как же мне проект твой осточертел! И как же ты нужен тут! – с внезапной злостью подумала она. – Пропади твой дурацкий вокзал пропадом».

Архитектурное бюро, в котором муж работал, участвовало в проектной разработке какого-то вокзала. Предстояла масштабная работа, и процесс затягивался на неопределённый срок.

Она открыла шкаф, который тоже был бабушкиных времён или даже старше, – деревянный с резьбой снаружи, ящичками и потайным отделением внутри. Ужасно тяжёлый и прекрасно вместительный. Порой ей казалось, что сама она как этот старый шкаф – надёжный, удобный, в которой много чего можно сложить и в котором всё по полочкам и вешалкам.

«Только потайное отделение пустует».

Джинсы, свитер… она с отвращением посмотрела на ярлык, на котором красовалась буковка «L», и быстро оделась.

* * *

Каждый раз, когда он засыпает, я думаю, что однажды он не проснётся. Я смотрю на его лицо в ореоле неяркого света от настольной лампы – почти ничего не осталось от того мальчика, которым он был ещё недавно. Как быстро он стал взрослым.

Я смотрю на него спящего – его почти невесомое тело лежит между белых простыней. Он всегда был худым, но сейчас это почти скелет, обтянутый кожей. Выпирающие скулы и заострённый нос, как у старика, впадины глаз и тёмные круги под ними. Губы сохранили припухлость, но стали почти белыми, бескровными.

Меня не страшит его смерть, я знаю, что она придёт за ним и тогда его страдания закончатся. Я не вижу будущего без него, оно туманится и сминается моей болью.

Он чуть подёргивается во сне, я ложусь рядом и обнимаю.

– Ш-ш-ш-ш… Я с тобой, с тобой. Всё хорошо.

Он стонет:

– Добавить. Надо добавить.

Я нажимаю на кнопку дозатора. Его лоб в испарине, и виски блестят от пота, но он мелко дрожит, словно в ознобе.

– Дим, какая, к чертям собачьим, командировка? – Она всплеснула руками. – Неужели нельзя было отказаться? Я не могу справляться одна. Или перекладывать на Даньку. Ты нам нужен сейчас.

– Марусь, ну что было делать? – Он опустил голову. – Ты же знаешь, меня повысили, и я теперь…

– Умывальников начальник и мочалок командир! – выпалила она.

– Эй, полегче на поворотах! – В его голосе появилась резкость.

– Я не могу всё делать одновременно и всё на «отлично».

– Конечно, можешь! У меня же самая лучшая жена на свете!

– Ага, – скривилась она, – многостаночница-супервумен!

– Угу-угу, – он прислонился головой к её голове, – Мару-у-уська, ты у меня…

Она смягчилась и посмотрела на него с грустью.

– Без твоей командировки и правда не обойтись?

– Эх, – он нарочито вздохнул, – если бы я мог. Знаешь, мне тут по секрету шепнули, что осенью наша начальница отдела собирается уходить, и если я себя хорошо покажу, то, может быть…

За окном вздыхал и плакал капелью март, ветки голых деревьев уныло скребли в стекло, и чернеющий снег грязно стаивал во дворе. Марине вдруг стало всё равно. Она поняла, что он поедет в эту командировку, потому что для него это важно. И не просто важно, а важнее, чем сын. Одиночество блёклым плащом легло на плечи. Злость утихла.

– Кроме работы ещё есть жизнь, Димка, обычная жизнь – наша с мальчишками, в которой тебя становится всё меньше. И у Егора операция на следующей неделе.

– Не дави на больное, ладно? Так хочется сделать меня виноватым? – Его шутливо-примирительный тон закончился. – Если бы я мог, я бы не поехал.

– А, да брось ты. – Она поняла, что нормального разговора не получится, всё сведётся к выяснению отношений, обвинениям и претензиям. Так что лучше не начинать. – Я пошла спать.

Лёжа в холодной кровати и слыша, как шумит в ванной вода, Марина думала о том, что будто бы что-то треснуло и покосилось в их хорошей, почти образцовой семейной жизни.

Когда родился Данька, им обоим были послешкольные восемнадцать – юное дурачьё. Несмотря на протесты Марининой строгой матери и явное недовольство его родных, они поженились и родили своего первенца. Поддерживал её только отец, который сказал: «Маришка, делай, что считаешь нужным, если любишь – рожай, я помогу». И он правда помогал. И деньгами, и тем, что сидел с внуком, когда она бегала учиться.

О второй беременности она узнала на пятом месяце, когда делать что-то было уже поздно. Никто и не думал, что молодая кормящая мать быстро забеременеет второй раз. Егорка всех повеселил и родился первого апреля. Разница со старшим у них была в год и два месяца.

Глава 3

– Что вам заказать? – Семён обвёл взглядом меню. – Только не говорите мне, что позавтракали.

– Нет, не завтракала. – Она явно была растеряна.

Марина не ожидала, что «вызов на ковёр» будет проходить в гостиничном ресторане с видом на Эрмитаж.

– Ну а где же ещё проводить деловые встречи? – удивился Семён, когда Марина уточняла, правильно ли записала адрес.

Сейчас она сидела напротив него за безупречно накрытым столом с крахмальной скатертью и смущалась, как школьница.

– Здесь отличные круассаны и яйца бенедикт, – он делал вид, что не замечает её неловкости, – да, и кофе отменный!

– Хорошо. – Ей вдруг захотелось ему рассказать, что она тоже отлично умеет готовить, в том числе яйца пашот в соусе бенедикт, но она просто отложила меню в сторону. Тут же к ним подошёл официант, принёс по стакану свежевыжатого апельсинового сока. Семён заказал сырники с малиновым вареньем.

Марина огляделась – в ресторане были ещё люди, не слишком много, но были. Кто-то явно жил тут, а кто-то, как и они, пришёл позавтракать.

«Какая-то совсем другая жизнь». Она смотрела, как немолодая пара за столиком неподалёку на немецком весело рассказывают друг другу, куда бы они хотели пойти сегодня. И улыбнулась.

Семён перехватил её взгляд:

– Вы знаете, о чём они говорят?

– В общих чертах, мой немецкий не так хорош, как японский. Да и акцент…

– Акцент? – Он не понял.

– Скорее всего, они австрийцы, а не немцы.

– Вот оно как, – он поставил руку на стол и опёрся подбородком, – сколько языков вы знаете, Марина?

– Ну, «знаете» – это громко сказано, – она чуть потупила взгляд, – профильных два – японский и английский. Немецкий – хуже, и испанский совсем слабенько.

– Ого! – присвистнул он. – Я ограничен только английским, мой японский весьма плачевный.

– Не скромничайте, – Марина была удивлена, – с вашим японским всё в порядке.

Он ничего не ответил.

Повисшая тишина не была тяжкой, Марина разглядывала просторный зал. Ожидание того, что её будут «песочить», улетучилось, и она почувствовала себя спокойнее. Вряд ли он пригласил её сюда, чтобы уволить. И тут же закрались сомнения – тогда зачем?

Яйца под соусом были безупречны, и она мысленно поблагодарила повара. Это была такая редкость – чтобы кто-то готовил для неё. Обычно для всех готовила она.

– Закажите себе к кофе пирожное с ореховым пралине, – Семён взялся за ажурную ручку небольшой чашечки, – ах, отличный кофе! Думаю, что кенийский средней прожарки. Я бы добавил перечную нотку. Но и так сгодится.

Он поднял руку.

– Два с ореховым пралине, – он смотрел на Марину, – да?

– Да, – пришёл её черёд удивляться, – вы так разбираетесь в кофе, что можете отличить кенийский от… от, я не знаю, какой ещё бывает. От арабики?

Он чуть скривился:

– Арабика, робуста, стенофила и либерия – это виды кофе, а Кения и Эфиопия – это страны произрастания. И конечно, кофе сильно отличается. Так же, как и от прожарки и от помола, – да много факторов. Как везли, как хранили…

– Надо же!

Марина украдкой глянула на часы – стрелка бодро двигалась к одиннадцати, но он ни словом не обмолвился об отчёте.

Она смотрела как он держит чашку, на красивые мужские руки – небольшие, с ровными, длинноватыми пальцами и аккуратно постриженными ногтями. Перевела взгляд на лицо – заострённые скулы и яркие глаза, которые в свете редкого питерского солнца казались насыщенно-шоколадного цвета, и подумала о том, что внешность у него неординарная.

Он открыто улыбнулся:

– А теперь поговорим о работе.

– Ух… – очарование улетучилось, она тут же собралась, – конечно. Как я уже говорила, я…

– Погодите, Марина, – он поставил чашечку и посмотрел на неё внимательно, – что у вас случилось?

– В смысле? – не поняла она.

– В прямом, – Семён покачал головой, – если работу делали вы и никому её не отдавали, а я в этом не сомневаюсь, то остался единственный вариант – что-то случилось именно у вас. Не бывает так, чтобы гениальный аналитик в одночасье превратился в посредственность. Не поверю.

– Э-э-э… – Ей было лестно услышать «гениальный».

– Так что?

Ей не хотелось рассказывать подробности своей семейной жизни, но и врать не хотелось тоже.

– У меня ребёнок в больнице.

– Гм… – он напрягся, – в какой? С каким диагнозом?

– Я всё исправлю, Семён, я…

Глаза напротив ждали ответа.

– В детской Раухфуса, сложный перелом, разрыв связки. Операция на следующей неделе.

– Да-а-а… дела, – он побарабанил пальцами по столу, – а велик ли ребёнок?

– Через неделю будет пятнадцать.

– О, такой взрослый сын? Дочь? – Он скользнул взглядом по её лицу и шее.

– Сын. И это младший, – она невольно улыбнулась, – старшему сыну шестнадцать, погодки.

– Ещё интереснее. Вы умеете удивлять! Сейчас… – он достал мобильный, нашёл какой-то номер и нажал кнопку вызова. Через пару гудков ему ответили, – да, привет Павел Кириллович, и я очень рад. Рано? Да брось. По делу. Паша, мне нужно детёныша одного посмотреть. И при необходимости прооперировать. Нет, не мой, но можешь считать, что мой. Ага… сейчас. Я… Марин, как зовут ребёнка?

– Егор Клеверов.

– Пятнадцатилетний парнишка, Егор Клеверов, я пошлю тебе текст, Паш, в Раухфуса. Перелом и связки там… Хорошая, говоришь? Ну и отлично! Когда? Пару часов? Договорились. Спасибо. Наденьке и Анюте приветы от меня.

Он положил телефон на стол.

– Всё будет хорошо, Марина, он через пару часов перезвонит и…

– Погодите, – она смотрела на него во все глаза, не очень понимая, с чего вдруг едва знакомый заказчик текста взялся решать её проблемы. Ей было приятно, ей было странно, и… она разозлилась, – но я… я вас ни о чём не просила.

– Ох, извините, – в его шоколадных глазах блестело солнце, и он чуть щурился, – я как-то не подумал, но вы не против? Вашему сыну от этого будет только лучше. Мой друг позаботится о том, чтобы у мальчика был проверенный подтверждённый диагноз, и если операция действительно нужна, то будут лучшие в городе детские хирурги. Вы не возражаете?

Против такого трудно было возражать.

– Нет, но это… как-то…

За затылком появилось неприятное ощущение должницы.

– Нет-нет-нет, – он замахал на неё руками, – даже не думайте, я это делаю исключительно из корыстных целей, пытаясь сохранить свой проект.

– Погодите…

– Марина, вы нужны мне в здравом уме, трезвой памяти и максимальной работоспособности. Я просто знаю, что с этими двумя японскими компаниями, где не только финансовые, но и юридические дебри, кроме вас, эту работу не сделает никто. И я очень хочу, чтобы аналитика по этим компаниям была проведена и закончена вовремя. Кстати, по поводу сроков: сегодня вам на карточку поступят деньги – не удивляйтесь, это премия за несрывание этих самых сроков. И это было решено ещё до того, как вы мне рассказали о сыне.

Принесли кофе и небольшие круглые пироженки.

– Ох, попробуйте, – он переключился на другую тему, – вкусно невероятно! Я, знаете ли, страшно люблю поесть!

– По вам совсем не скажешь. – Она невольно его оглядела.

Фигура у него была вполне спортивная – невысокий, коренастый, но отнюдь не толстый.

– Спасибо, – Семён чуть склонил голову, – вы даже не представляете, ценой каких нечеловеческих усилий мне удаётся оставаться в относительной форме. А что ваш сын? Как ему удалось угодить в столь неприятное место?

Он спросил это легко, без трагичной нотки, просто приглашая к разговору, и весь следующий час Марина рассказывала… О том, как упал Егор, о том, что старшего сына зовут Данила, что он давно занимается плаванием и показывает неплохие результаты, а младший учится в художественной школе. О том, что замуж она вышла в восемнадцать и муж у неё архитектор и что в детстве её чуть не отдали в балет, и слава богу, что не отдали… О том, как после пятилетней зубрёжки японского она решилась на второе образование и стала финансовым аналитиком-аудитором. О давней мечте – купить крохотный домик и наводить в нём уют, о Японии, в которой она была однажды, но цветение сакуры так и не застала, и любимых поэтах хокку и танка.

Телефон дал знать о поступлении сообщения, Марина взяла его и с изумлением посмотрела на Семёна.

– Господи помилуй, полпервого уже! Я же… к Егору собиралась попасть до двенадцати. И он уже спрашивает, где я.

– Это я вас заболтал, – он подозвал официанта, – я на машине, так будет быстрее, мне всё равно ехать в ту сторону, а то пока вы вызовете такси, пока оно приедет…

– Семён, – она посмотрела на него строго и прямо, – мне это всё как-то…

– Что? Не нравится? – Он встал и подал ей пальто. – Наверное, я иногда бываю слишком напорист, но только в тех ситуациях, когда нужно быстро соображать и действовать. Так что? Отвезти вас?

Она колебалась.

– Здесь тоже нет никаких подводных камней, – он сам быстро оделся, – пойдём?

Они вышли в яркий весенний день, в котором влажный свежий воздух мешался с запахами ближайшей пекарни, дороги и невесть откуда взявшегося вишнёвого табака.

Я вижу, как смерть медленно прибирает его к рукам, забирает его с собой. Отнимает его у меня и этого мира. Его глаза то и дело туманятся нездешней пустотой. И мне кажется, что он становится полым прозрачным сосудом, сквозь который просто течёт время.

Он поворачивается ко мне. И смотрит. Просто смотрит. И я понимаю его без слов.

Августовское утро застаёт нас зыбкой прохладой. Я проснулась задолго до рассвета – сейчас мне хватает трёх-четырёх часов сна. Иногда меньше. И у него, и у меня совершенно сбился режим. Порой я «выключаюсь», когда он засыпает, но чаще всего просто сижу рядом, слушаю, как он дышит, посматриваю, как подёргиваются его веки во сне, и вяжу.

Я научилась вязать крючком. Никогда не умела, а тут вдруг смогла в одночасье. В ожидании его смерти я пытаюсь создавать что-то, что может пригодиться живым. Или умирающим.

Я связала тонны кружев, салфеток, скатертей, кофточек, панамок, пинеток и детских игрушек. Я раздариваю их персоналу и всем, с кем мы соседствуем в разных больницах, и потом, попадая туда снова, вижу, как дети и взрослые носят связанные мною вещи. Онкологические больные и их родители встречаются время от времени в разных клиниках. Иногда появляется кто-то новый, иногда исчезает кто-то «старый» – в могилу или на ремиссию.

– Да? – откладываю крючок в сторону.

– Знаешь, кажется, мне сегодня лучше. – Он чуть приподнимается на подушках.

Я внутренне напрягаюсь:

– Я очень рада. Хороший день – это подарок.

Он слабо улыбается:

– Может, сыграем в шахматы?

– О! – «Шахматы» означают, что ему действительно лучше. И мне становится страшно – Фёдоров как-то говорил, что перед самым концом обязательно будет «светлое окно».

– Мам, пока я тебя ждал, тут врачей набежало, – Егорка уплетал за обе щёки привезённую Мариной еду, – потащили меня на МРТ, потом ещё куда-то. Сказали – дополнительные исследования. Такие вежливые все. Я сам не понял, что к чему, ты не знаешь? Мне же вроде всё уже делали.

– Вот как! – Марина вспомнила, что Семён разговаривал с каким-то загадочным другом насчёт Егора, но не ожидала такой молниеносной реакции. – А твой врач был?

– И мой, и заведующая, и ещё кто-то.

– Экая ты сегодня важная персона, – Марина погладила сына по голове, – просто так получилось, что у одного очень хорошего человека оказались хорошие друзья. Тебе сказали, что потом? Операция-то будет?

– Сказали, чтобы ты зашла, – он с удовольствием облизал ложку, – а папа надолго в командировку?

Марина нахмурилась:

– На несколько дней, но звонить ему не воспрещается. Он только рад будет.

– Я уже звонил, он не отвечает, – Егор показал телефон, – вот, два раза.

– Слушай, ну он может быть на совещании на каком-нибудь, отправь сообщение, он перезвонит, как сможет.

– Угу.

Выйдя из больницы, она пошла пешком. Внутри поселилось давно забытое ощущение лёгкости. Она зашла и пообщалась с врачами. Несмотря на то что и диагноз подтвердился, и операция оказалась действительно нужна, Марине было хорошо и спокойно.

Пробираясь дворами и тихими улицами к площади Александра Невского, она разглядывала дома с высокими окнами, лепниной, крохотными эркерами и думала – позвонить или нет? Или сообщение отправить? Или вообще не нужно? Или… что?

Зеленоглазая весна окутывала день ярким плащом, даря тепло и солнце, Марина расстегнула пальто и достала телефон. Повертела в руках…

«Глаза у него такие… шоколадные. И лысый, – она улыбнулась, – хорошо, что он совсем наголо бреется, не оставляет этих дурацких клочков. Интересно, сколько ему всё-таки лет?» Нажала кнопку вызова. Гудок, щелчок:

– Здравствуйте, Семён, я хотела…

– Добрый день, – сухо отчеканил он, – что-то срочное?

– Э-э-э… – она опешила, – нет, извините, просто хотела поблагодарить за ваше вмешательство.

– Вмешательство? – переспросил он.

Марина растерялась: казалось, говорит совсем другой человек – кратко и неприветливо.

– Да-да, я про Егора, сына. – Марина остановилась.

– А… Вот и прекрасно. Я рад, очень рад.

– И я. Спасибо вам большое.

– Пожалуйста. – На заднем фоне послышались какие-то звуки, голоса, потом стали глуше. Семён молчал.

И она растерялась:

– Я… переделаю отчёт в ближайшие два дня.

– Прекрасно! Буду ждать.

Тишина. Только невнятный гул.

– Ну тогда до свидания. – Она не знала, что ещё сказать.

– Всего доброго.

Он отключился первый.

Она стояла с телефоном в руке и смотрела на дома вокруг. Под ярким весенним пальто вдруг обнаружилось линялое платье.

«Хм… что это было вообще?»

«Он же сказал тебе – нужно быть максимально работоспособной. Как умный робот-аналитик. Он же сказал, что просто хочет сохранить проект – чего ты тут уши развесила?»

Ей стало грустно от понимания, что она просто повелась на тепло и заботу.

«Вот так и появляются у баб другие мужики, Димка. Женщины – очень теплолюбивые растения, – внезапно подумала Марина и очень разозлилась. Не на Семёна – на мужа. – Это ты должен был за Егора хлопотать. Или хотя бы быть рядом».

Оглянувшись, она обнаружила, что почти дошла до площади. Подняла голову – и на стене, высоко, на уровне четвёртого этажа, туда, куда было никак не добраться, какой-то смелый человек всё-таки добрался и написал: «Я люблю тебя».

«Ну да».

Она набрала Диму – ей хотелось просто услышать его голос. Трубка гудела, но соединять с кем бы то ни было отказывалась.

«Ладно».

Зная, что дома никого нет, открыв дверь, она швырнула сумку на пуфик и увидела рядом стоящий рюкзак.

– Даня? – удивилась Марина, потому что сын должен был быть на тренировке.

Никто не ответил.

Она быстро сбросила пальто, сапоги и пошла в детскую.

Данила лежал на нижнем Егоркином ярусе, свернувшись калачиком, и, похоже, спал.

– Интересное дело. – Она постояла с минуту и тихо вышла из комнаты.

Сын проснулся минут через двадцать.

– Мам? – Он стоял в дверях их комнаты.

– С добрым утром, – тон её был шутливый, – и расскажи мне, дорогой друг, какими судьбами ты оказался среди бела дня спящим дома вместо тренировки? Отменили?

– У меня колено болит, – Даня опёрся на косяк двери, – и что-то не проходит.

– Ради бога, ребёнок, хватит того, что у братца твоего в следующий вторник операция.

Он понурился:

– Меня тренер отправил, я не сам ушёл.

Марина знала, что Данила дорожит плаванием и командой и поэтому «сам» отлынивать не станет, тем более перед соревнованиями.

Она посмотрела на часы:

– Сегодня поздно уже, а завтра утром запишу тебя в поликлинику. В школу не пойдёшь.

– Хорошо. – Он медленно вышел из комнаты.

«День сегодня какой-то странный».

Ей хотелось хоть с кем-то поговорить. Она невероятно злилась на мужа за его радиомолчание и чувствовала себя опустошённой после сухого разговора с Семёном.

«Да кто он мне в самом деле! Ну оказал человек услугу, может, для него это обычное дело».

Марина позвонила подруге.

– Привет, – Света ответила быстро, – как раз коляску катаю. Я сегодня в ночь, хозяева опять куда-то укатили.

– Главное, чтобы платили хорошо, ну, и Костик не возражал. – Марина вспомнила, что Светлана подрабатывала няней в свободные от основной работы дни.

– Ага, – послышался тяжкий вздох, – утомила эта кроха меня сегодня. А у тебя как дела?

– Де-е-ла, – сказала она нараспев, – да странные какие-то дела. Димка опять в командировку умотал. Да и работодатель мой…

Марина замолчала, не зная, как сказать.

– Тебя не уволили?

– Пока нет, – она подошла к окну, – я с последним отчётом напортачила, начальник назначил встречу на сегодня, я думала, он меня будет по косточкам разбирать, а он просто спросил, что случилось, и захотел помочь, нашёл там кого-то своего в Раухфуса для Егора.

– Да ты что?

– Ну! Устроили консилиум в этот же день, заведующая меня чуть ли не облизывала, когда я к ней зашла. В итоге диагноз подтвердился – и перелом, и мениск, и разрыв связок. Во вторник будут оперировать, но другой хирург, какой-то знаменитый и важный. Специально приедет из другой клиники.

– Ого, ничего себе! – От Светы слышались одни восклицания. – Видимо серьёзный дядька твой заказчик, просто маг и волшебник, а что он запросил за услуги?

Марина растерялась. Она об этом и не подумала.

– Э-э-э… да ничего. Он просто сказал, что я бесценный сотрудник.

Светлана хохотнула:

– Слушай, ты же взрослая тётка, а наивная, как девочка. Не бывает никаких «просто так». Сколько ему лет, за полтос? Старый дед клеит молодую девчонку.

Марина нахмурилась:

– Да брось, ерунда. Да и не старый он совсем, ну да, где-то около полтинника.

– Вы где с ним встречались?

– В ресторане отеля. Завтракали, – она смутилась, словно бы сделала что-то плохое, – да ничего такого, просто деловая встреча.

– Ма-ри-на, – с расстановкой отчеканила Светлана, – завтракали? В ресторане отеля? И потом мужик решает твои проблемы? И всё «за просто так»? Ну наивняк!

Она вспомнила как немногословен и холоден он был с ней, когда она позвонила ему, чтобы сказать спасибо.

«Чёрт, может быть, он надеялся, что благодарность будет не на словах?»

– Да бред, он знает, что я замужем.

– И что? – Света снова свернула на тихую улицу.

– Я мужа люблю. – Марину стал тяготить этот разговор, ей казалось, что она оправдывается.

– Ну и люби себе, кто против, одно другому не мешает.

Марина рассердилась:

– Свет, ты мне что, предлагаешь… э-э-э, ходить налево и Димке изменять?

– Да бог с тобой, – Светлана рассмеялась, – о чём ты вообще? Я предлагаю быть реалисткой и не думать, что все вокруг такие же чокнутые альтруисты, как ты сама. И больше ничего.

Повисла тишина. Обе не знали, как вырулить из этого разговора.

Шуршали шины, слышался смех прохожих. И просто положить трубку было невежливо и неловко.

– Как там Егорка? – наконец спросила Светлана.

– Ест за троих, – Марина выдохнула, радуясь её вопросу – совсем не хотелось рассориться, – по поводу операции не волнуется совершенно, в общем, куда бодрее, чем я. А как Вероника? Костя?

Они заговорили о другом, но неприятный осадок всё равно остался.

Распрощавшись с подругой, она постаралась выбросить этот разговор из головы и села за отчёт. И тут же позвонил Дима, сообщил, что всё идёт по плану и вернётся он в пятницу вечером, как и обещал.

Она хотела было ему сказать, что страшно соскучилась, но это было не так.

– Я так по тебе соскучился, Марусь, – внезапно сказал он, и ей стало стыдно.

– Скоро увидимся. – Её голос потеплел.

Сегодня была среда.

* * *

Долгое время для меня ферзи и пешки были едва ли не волшебством.

– Королева любит свой цвет, – привычно повторяет он.

Мы и сейчас с ним не то чтобы гроссмейстеры. Это скорее повод провести время вместе.

– Ты только обещай не поддаваться, – говорит он, расставляя белые.

У меня неожиданно оказались неплохие способности, и я часто его обыгрываю. Он говорит, что с сильным соперником играть интереснее. И почти всегда ловит меня, если я поддаюсь. И всегда негодует и расстраивается.

– Не надо мне снисхождений.

– Я просто хочу, чтобы ты радовался, – отвечаю я честно.

– Я и буду радоваться, если ты будешь со мной как с нормальным.

– Ты и есть нормальный! – парирую я.

– Да ладно…

Мы договорились не врать друг другу – жаль на это времени и сил. Мы говорим друг другу всё как есть, даже если это трудно. Во всяком случае, стараемся.

– Ну да, нормальный, – киваю я.

– Только с остеосаркомой. – Он смотрит на меня ехидно.

– Только с остеосаркомой, – спокойно подтверждаю я, выдерживая его взгляд.

Глава 4

«Надо всё-таки добить автошколу». Марина стояла в вагоне метро с тяжёлыми сумками. Она везла Егору еду.

Весенний четверг перевалил за полдень, вчерашнее тепло сменилось пронизывающим ветром и моросящим дождём. В семье рулевым был Дима. Он с начала института хотел иметь машину. И, когда они поженились, первым делом сдал на права. Сначала появилась подержанная «шестёрка», которой все страшно радовались, через год она сменилась стареньким «фольксвагеном», а сейчас под подъездом стояла не слишком новая, но вместительная «Тойота королла».

Марина водить умела условно – автошколу она закончила, на права сдала, но дальше дело не пошло. И сейчас, трясясь в метро, она снова задумалась об этом.

«Данька второй день дома сидит».

Записаться к врачу удалось только на пятницу. Старший сын заметно повеселел и, похоже, на ушиб больше жаловался «по привычке».

– Детёныш, всё будет хорошо. – Марина поглаживала по голове Егора.

– Мам, – Егор посмотрел на неё неожиданно взросло и спокойно, – ну я же не трёхлетка.

Она закатила глаза, выдыхая:

– Вот и слава богу. Тогда сейчас поешь то, что ещё тёплое, а остальное я поставлю в холодильник. И, слушай, это нормально, что ты боишься.

– Я же мужчина! – парировал он.

«Господи, где он набрался этой ерунды? Неужели Димка ему в голову вбил?»

– И хорошо, что ты мужчина! А что, мужчины не люди? Мужчинам бояться нельзя?

– Ну… нет, наверное, нельзя.

– Это почему? – Марине хотелось посеять в нём здоровые сомнения.

– Мужчина должен быть сильным, – ответил сын заученной фразой.

– А бояться – это значит быть слабым? И кто тебе это сказал? – Она очень надеялась, что не муж.

– Препод по графике в художке. И физрук наш так говорит.

– Ерунду они говорят. – Марина вздохнула с облегчением, радуясь тому, что это не отец. Она знала, что Дима для их сыновей всегда был авторитетом, и сама эту авторитетность поддерживала. – Наверное, сами всего боятся, вот и мелют чепуху. Сильный – это не тот, кто не боится, а тот, кто, боясь, всё равно делает.

Егор уставился на неё, переваривая фразу:

– Гм… как?

– Как ты. Ты ведь всё равно пойдёшь на операцию, даже если боишься. Так что бояться – это нормально. Только псих ничего и никогда не боится.

– Тогда ладно, – он выдохнул, – а папа…

– Сегодня вечером вернётся из командировки и завтра с утра прямиком к тебе! – Марина знала, что сын соскучился. – Ну и Даня, может, забежит после поликлиники сегодня, если на тренировку не пойдёт, но ты же знаешь, у него соревнования скоро.

– Ага. – Егор уже забыл о том, как не нужно бояться и казаться сильным.

«Хм…»

Когда Марина вернулась домой, то увидела в прихожей женские сапоги и пуховик.

«Вероника».

Дверь в детскую была плотно закрыта. Она подошла, прислушалась – оттуда не доносилось ни звука.

«Им же по шестнадцать ещё! Нужно Димке сказать, чтобы поговорил с парнями насчёт предохранения, что ли». Она закрыла рот рукой, чтобы не начать хохотать, такой смешной и нелепой показалась ей эта мысль.

«Ну а что они там делают? Не книжки же читают, в самом деле! Господи, ну и не спят же друг с другом!»

Она пошла на кухню и нарочито громко стала разбирать посудомойку, чтобы на всякий случай обозначить своё присутствие.

Минут через десять из комнаты вышли два взъерошенных смущённых подростка.

У Даньки глаза как алмазы, у Вероники растерянный взгляд.

– Здрасьте.

– Привет, – Марина разговаривала с ней как обычно, – как дела?

– Хорошо, спасибо, мама передавала вам привет, но мне уже пора – уроки ещё.

– Понятно, ну тогда пока.

– До свидания.

– Я тебя провожу. – Даня выдвинулся за ней в прихожую и вернулся на кухню через несколько минут, вспомнив про то, что сегодня они собирались в поликлинику. – Нам уже совсем нужно бежать или чаю успеем попить?

Марине было странно смотреть на своего взрослеющего ребёнка, который становился совсем взрослым. Спорт сделал его фигуру атлетичной. Это был уже не мальчик – длинные руки и ноги, подростковая угловатость, широкий разворот плеч и мышцы пло