Я копался в памяти, ища счастливые детские воспоминания, но отца в них не было. Я убедил себя, что его изменило пьянство, но был ли он таким хорошим отцом, как мне того хотелось?
— Что ж, юные слушатели, очень хорошо, — сказал он, — дайте-ка подумать… Ну да. Кажется, есть у меня один рассказец, который может вас развлечь. Это в некотором роде история любви.
— Любви? — Кэти скривилась. Она питала решительное отвращение к любого рода романтическим историям. Я улыбнулся: надо же, как быстро охладел ее интерес к Теккерею.
Море — это мир, который ни один человек не знает по-настоящему, как бы он ни утверждал обратное, — помолчав, сказал Теккерей. — Оно всегда меняется, всегда в движении. Оно живое, никогда не старится, но и не остается прежним.
Моряки живут на самом краю общества, не совсем к нему принадлежа, но и не совсем отделившись. Это мир теней и переменчивого света, как и сам океан. Этот мир и порождает подобные истории
Услышав мой резкий ответ, Кэти нахмурилась, но все же сделала как я велел. Она увидела прогнившие полы и дыры в потолке, сквозь которые, словно пепел, падали снежинки. Она увидела, что кровати, на которых мы лежим, — жалкие и обшарпанные.
Льюис перевернул страницу. Тут дневник резко обрывался. Поспешным и едва разборчивым почерком в нем было накорябано: «Помоги нам Господь. Оно вырвалось на волю. Я должен…» На этом записи кончались.
