Не моя вина, что в моем прошлом столько ошибок. Не только моя. В моем жизненном диктанте тоже должны быть другие ноты. Я ошиблась на секунду, на час, на год, ошиблась судьбой, как дверью, и я получилась — не я.
Уронили птицу в пыль и оторвали птице крылья, ничего. Все равно ее не бросишь, возьмешь силой и доносишь за другим. Наша детка громко плачет, слезы ничего не значат, тише, ш-ш-ш… Одеяло убежало, но к чему нам одеяло… Пеньюар! Хочешь сладких апельсинов, либермановских ноктюрнов, Щедрина? Да, я — щедрый, да, я — гадкий, несуразный поросенок, ну и пусть: У тебя такие руки, что сбежали даже брюки. (Умолчим.) У тебя такие ноги, что сбежались даже боги поглазеть.
музыки всегда есть превосходство надо мной, даже когда я вру, что она мне не нужна. У музыки всегда есть надежда. (Над еж да? Прочти наоборот.) Но в конце концов оказывается, что по-прежнему идет сентябрьский дождь, стуча, как нерешительная машинистка, по жести окон — то затихая, то снова убыстряясь.
А если допустить, что ничего не предопределено, если нет Судьбы, — значит, все люди просто играют в ролевые игры. Значит, у этих игр — масса вариантов и безграничные возможности. Если эта жизнь — одна-единственная неповторимая, как мгновение, одна-единственная выданная нам, как одежда, значит, ее можно кроить по-своему. И ничего не бояться. Ни ошибок, ни провальных проб. Из этого получается, что жить легче, чем кажется. Самая большая опасность — не прожить жизнь достойно. Потому что от внутреннего мерила добра и зла все равно никуда не деться. Но все остальное — не страшно, не глупо, не смертельно.
