автордың кітабын онлайн тегін оқу Я сон, у меня есть имя

Валентина Вылегжанина
Я сон, у меня есть имя
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Валентина Вылегжанина, 2018
А вы когда-нибудь любили? Испытывали ли страсть, которая завладевала разумом, отдавая взамен что-то невообразимое?
Смогли бы вы победить смерть ради неё?
А если вы мертвы?
Будучи сновидцем, существом, которое дарит детям приятные добрые сны, он вспоминает о своей прошлой жизни. Один только образ мелькает в его голове. Эта женщина никуда не исчезла, она осталась жить. Жить в его несуществующем сердце. Сможет ли он пересечь границы дозволенного, оставив в памяти любимый образ?
16+
ISBN 978-5-4493-1137-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Я сон, у меня есть имя
- Предыстория
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвёртая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Послесловие
Ты понимаешь, что влюбился, когда не можешь уснуть, потому что реальность наконец-то оказывается лучше любых снов.
Теодор Зойс Гейзель
Предыстория
«Ты имеешь право на всё, кроме любви», — стучало в голове, отскакивая эхом от брусчатки Чешского Крумлова.
Как только наступает ночь, он появляется в тёмных переулках города. Это его любимое время суток. Именно тогда его никто не может увидеть, и тайные мысли принимают очертания сна. В воздухе повисает приятный запах прохлады и плотного тумана. На землю медленно опускается пелена затмения. Он примеряет образ строгого мужчины в сером пальто, надевает воображаемую фетровую шляпу в тон и расхаживает по каменистой брусчатке старинного города, монотонно постукивая тяжёлыми чёрными ботинками об её ухабы. Его руки всегда в карманах. Ночные улицы зачастую ошпаривают пронизывающим ледяным ветром шершавые ладони, пальцы холодеют, покрываются лёгкой испариной. Только человек может держать руки в карманах, но он тоже обладает такой способностью, изображая из себя подобие физического тела. Ни у кого из сновидцев карманов нет — у него есть. Но он не задумывается об этом и принимает сей факт как должное. Здесь можно прятать не только холодные обветренные руки, но и воспоминания, кинопленку нескольких жизней, иногда даже двойную судьбу, которая склеивается воедино. Он не помнит, сколько времени пребывает в своём нынешнем теле. И было ли время, когда он был кем-то другим. Как будто его душу очистили от старых воспоминаний, обнулили до точки нового отсчёта. Его сущность является чистейшей светлой оболочкой, которая несёт в себе только счастливые и добрые сновидения. Но всё же он не похож на остальных сновидцев. В его памяти изредка вспыхивают неизвестные образы, силуэты, запахи, мгновения иного мира. Поэтому он частенько примеряет человеческий образ, представляя себя живым материальным существом.
«Если бы меня вырвали из этой жизни, — размышлял он, бродя по ночному городу, — я бы сделал всё, чтобы снова вернуться обратно».
Он шатался по узким улочкам, заглядывая в окна простым незнакомцам. Именно так он попадал в их сны. Из ладоней появлялся чуть искрящий свет, который просачивался сквозь рамы, проползал по стенам, распространялся длинными отростками по детской комнате. Расползаясь блестящими частицами, будто крупинками жёлтого песка, он проникал в дом к своему очередному подопечному. Перед тем как ожить во сне, в мире своего маленького героя, он любил рассматривать комнату, изучать привычные повседневные дела своего будущего знакомого, угадывать его будни по книгам, украшающим настенные полки, по игрушкам, расставленным вдоль стола, по картинам, крепко вбитым в серые стены бетонных перегородок. Всё здесь говорило о жизни, которая чужда ему, но которую он хотел заполучить любой ценой.
Бывало, что он покидал сон, не дождавшись утра, чтобы успеть побродить по пустынному городу, прислонившись к человеческим изобретениям, монументальным постройкам, удивительным скульптурам. Он наблюдал, как погруженный во мрак город сливался с темным обликом земли. Лишь силуэт луны, озаряя часть звёздного неба, боролся за право на свет, но всегда проигрывал. Таков закон жизни — ночью побеждала темнота.
Иногда случалось, что обычный мальчишка сознательно выталкивал сновидца из своего сна. Тогда невидимому существу приходилось бесшумно скользить по стенам, опережая пробуждение, и выскакивать сквозь оконные рамы. По сути, неспокойный ребёнок бесцеремонно вышвыривал его, чтобы заполнить свою голову привычными пустыми делами. А сновидец с карманами всё же любил особенные приключения, разгонявшие тоску, страх, уныние. Он творил свою историю, врываясь в привычную жизнь, вскакивал на коня судьбы и мчался галопом по детским вспыхнувшим мечтам.
Так получилось, что, будучи фантазёром, безвестным поэтом, он превращался в тень своих маленьких друзей. Порою, глубоко войдя в жизнь своего нового знакомого, даже как-то пытаясь ему помочь, он не замечал, как переставал быть собой. Приходилось отряхиваться, выбивать из себя массу ярких впечатлений, как залежавшийся пыльный ковёр, и двигаться дальше, ведь его ждали остальные мечтатели. За одну ночь ему удавалось обойти около десятка домов со спящими в них ребятами и девчонками. И каждый дом для него был привычен, тёпел и знаком. Но только один, тот, что стоит на окраине Чешского Крумлова, навсегда оставил отпечаток в его душе, светлой, доброй и, вероятнее всего, печальной. Дом, где он нашёл приют своим мечтам, воспоминаниям, новым открытиям и преображениям. И конечно же, он убедился в том, что эта находка не была случайной, ведь именно в этом завораживающем месте он заполнил себя до краёв новыми знаниями, образами и явлениями. Мрачное серое здание не вписывалось в архитектурный образ краснокирпичного городка. Этот район пережил довольно много исторических событий, но всё же существует поверье, что когда-то в далёком прошлом, ещё до того, как Чехословакия стала Чехией, именно с мрачного серого здания начинался некий волшебный город. Здесь присутствовали огромные пещеры великанов, лабиринты времени, старинные замки с привидениями и густые леса, заполонённые бессмертными душами. Со временем старый городишко распался, хотя, вероятнее всего, человеческая нога ступила на эту землю и стёрла аномальную зону с лица земли. Всё, что осталось от него, это серый каменный дом, в котором жил бесстрашный рыцарь в доспехах, отвоевавший свою законную территорию и защитивший огромным рвом фамильное поместье, где под его умелыми руками зацвели прекрасные зелёные плодородные сады. Через столетия, когда эпоха рыцарства канула в Лету, началась эпоха вероисповедания и замок перестроили в католический храм, где над главным входом возвышалась небольшая колокольня с одним-единственным колоколом. Каждое воскресное утро здесь проходило богослужение и замаливание грехов по исчезнувшему городу. В тысяча девятьсот тридцать девятом году, после германско-польско-венгерского вторжения, храм был наполовину разрушен, колокольня опрокинута, а чугунный колокол переплавлен в артиллерийские орудия. И хотя гестапо первое время было умеренным, действуя в основном против интеллигенции и политиков, всё же находились группировки, протестовавшие против оккупации, используя при этом отличный оборонительный пункт. Дом стоял на возвышении, имел прекрасные подкопные пути и открывавшийся отличный ракурс на пулемётные позиции. После оккупации крепость восстановили, и над разрушенным городом возвысился областной детский приют. После распада Чехословакии на месте развалин возвели новый чудесный городок с красными черепичными крышами. Приют опустел. И лишь совсем недавно дом снова ожил, взбодрился, задышал полной грудью, как только сюда въехала семья Блюменталь. После этого далёкую заброшенную серую каменную постройку отнесли к новому жилому району. Она стояла на твёрдой холмистой местности и была видна с любой точки города. Угрожающе всматривались вглубь узких кирпичных улочек серые каменные стены, отделенные небольшим ухабистым оврагом, в котором, сгустившись, прорастали колючие старые ветвистые деревья вместо когда-то посаженного одним из владельцев замка красивейшего сада. Здесь сразу же нашли себе приют чернокрылые вороны, наводившие страх на жителей небольшого городка. Старожилы сторонились этого чуждого нежеланного отростка земной плоти и побаивались заговаривать с людьми, купившими старинное поместье с удивительной историей, между прочим, за очень смешные деньги. Каждый день сновидец спешил посетить этот дом, а детишки старались побыстрее лечь спать. Они слегка приоткрывали занавешенное окно, будто пуская в дом неистовую силу.
Он забыл о своих прямых обязанностях, о своих героях, ожидающих иллюзий параллельных миров, мелькавших мгновенными вспышками чужого воображения. К счастью, его помощники и друзья по этой творческой, но нелёгкой работе часто подменяли его, прихватив себе пару-тройку лишних ночных смен, прикрывая его отлынивания ради обретения новых воспоминаний и увлекательных знаний.
В каждом населённом пункте существует, по крайней мере, не меньше десятка таких как он. В Чешском Крумлове же насчитывается больше тридцати сновидцев. Город довольно небольшой. Плотность населения начала снижаться в девяностых годах и в две тысячи третьем году достигла минимальной отметки. Интересна одна деталь — здесь мало детей по сравнению с другими чешскими поселениями. Всё дело в том, что этот городок не так богат учебными заведениями и молодые люди предпочитают получать образование в соседних районах. Но тем не менее всякий ребёнок каждую ночь ждёт здесь чего-то нового, фантастичного и особенного. И сновидцы приносят своим подопечным сказочные тёплые сны, истории о великом блестящем будущем.
У сновидцев нет имён, только выжженные иероглифы на невидимых ладонях их рук. Они переливаются золотистым светом, отражаясь в ночном небе ярким лучом, иногда обмениваясь своим сиянием с небольшими, но старыми звёздами. Некоторые поговаривают, что знаки на ладонях — это имена, в точности как у людей. Но многие боятся об этом думать и тем более говорить.
Когда ребёнок вырастает, на смену сновидцам приходит другой отряд, а работникам по детским сновидениям вручают новых неопытных подопечных. Другой отряд называют сознателями, но к ним относятся с недоверием и некоторым скепсисом, потому что взамен добрых, счастливых, привычных снов они приносят кошмары, неприятные воспоминания и давно забытые обиды. Иногда сознатели вторгаются в сны во время несения службы сновидцев и портят все запланированные истории. Но простодушным существам запрещено вмешиваться в этот процесс, поэтому они могут только сожалеть и наблюдать за жестокой несправедливостью со стороны, заглядывая в окна своих полуночных товарищей. Возможно, это похоже на расставание матери со своим единственным ребёнком, которого она отправляет на первый смертельный бой и следит за ним, прижавшись к окну отъезжающего поезда.
Как бы их ни угнетало объективное положение дел, всё же они знают, что такова жизненная необходимость для создания стержня человеческой души. Чей-то разумный замысел — внедрять в мысли детей трагические воспоминания, которые воспитывают определённые качества, такие как совесть, благородство, ответственность за совершённые поступки. Порою сновидцу самому хотелось прикоснуться к материи сознателя, чтобы понять своё существование, разгадать великую тайну бытия, но в их объединении есть запретная черта, которую ни в коем случае не может переступать ни одна живая душа. Ознакомившись с правилами, сновидец с карманами пытался бороться с несправедливостью и, избегая этого двусмысленного понятия, достаточно хорошо изучил личностные качества всех живых существ. Душа человека и тень сновидцев по составу схожа со структурой некоторых веществ. Но у них всё же есть и некоторые различия. Душа сновидца более ранима, эмоциональна, влюбчива. Наполненность их оболочки исключает предательство, нечестность, низость, надменность. А вот оболочка сознателя более весома, тяжела, обременяюще заносчива, поэтому гораздо более схожа с человеческой. Немаловажным для него фактором являлось то, что сознатель имеет память прошлых жизней и знает всё о границе забвения. О, если бы хоть на миг ему дозволили прикоснуться к своему прошлому, откуда изредка поступают мимолётные фрагменты вспышек дежавю, пазлом выстраиваясь в его неполноценной памяти!
Раз за разом, поглощая информацию прошлых лет, он примирялся со своей судьбой, пытался относиться к своим обязанностям сухо, системно, обыденно, хотя достаточно тепло и самоотверженно. Но, побывав в доме на окраине города, он осознал всю мощь и силу привязанности настоящего эмоционального чувства. Он обрёл друга, товарища, попутчика на всю свою сновидческую память. Говорят, что память заполняет только половину их сознания, и основные моменты, присутствующие в ней, — это сила духа, доброта и вежливость. Но сновидцу с карманами удалось выйти за грани своей памяти, понимания эмоций, ощущения телесных и душевных ран.
Его зовут Шёпот. У него есть дом, друг, успокоение и счастье, но есть и боль. И всё это частично находится снаружи, частично — у него внутри. Кто сказал, что сновидец не может иметь имя и постоянного товарища? Просто многие его помощники не знают, что за это нужно бороться, удерживать, проходить мучительные испытания. Он из немногих, кто способен добиться цели любой ценой. Кто никогда не бросит начатое, не отвернётся от своих чувств, эмоций, переживаний. Он единственный, кто способен сдерживать в себе неудачи, падения, как бы сильно они ни разъедали его изнутри. Он тот, кто считает, что побег от себя, от объекта счастья и в то же время боли, — это трусость души. Оболочка сновидца, которая создана из волокон радости, улыбок и доброжелательности, просто не осознаёт стремления к победе, желания оказаться впереди, принять борьбу за свои правила. Стать спортсменом своей жизни и быстрей всех оказаться у финиша. Просто-напросто её не наделили качествами стремления, определением правильного выбора, осознанием своего призвания хранить в груди искры любви. И он не осознавал, но два года назад…
Ночь опустилась на город, звёзды зажгли свои огни, здороваясь с ним серебристо-блестящим светом.
«Сегодня смена будет лёгкой!» — подумал он и скользнул в очередную оконную раму. С этого дня началась история Шёпота, который нашёл свой потерянный голос.
Глава первая
Раздался оглушительный звук, будто возле самого уха с жутким треском хлопнула входная дверь. Чернокрылые горластые вороны мгновенно взмыли в небо, без сожаления оставив свои привычные места обитания. Мигом за окном ожила вся природа бытия. Сновидец скользнул по потолку, пытаясь принять тень знакомых предметов комнаты. Но от неожиданного грохочущего звука его оболочка исказилась, вылетев из головы своего маленького героя.
Он замер. Зелёные сонные глаза мальчика блеснули в темноте. Они обежали небольшую уютную комнату, после чего резко уставились на чьё-то плотное чёрное отражение. От изумления мальчик слегка приоткрыл рот. Не осознавая своё положение, сновидец огляделся вокруг.
«Что могло создать такой шум? Почему именно сейчас, ведь до утра ещё осталось больше часа?»
За окном мелькнула яркая молния, озарив лицо подопечного, и тут же погасла. В воздухе повис запах прохлады и опавшей листвы, показалось, что осень со всего размаху влетела в комнату и закружилась вихрем. Тут же возникла тишина, будто бы то, что случилось несколько секунд назад, всего лишь приснилось. Но сновидцы не умеют видеть сны, а значит, это была явь.
Глаза напротив наполнились удивлением, неловким смущением и недоверием. Послышался чуть заметный шорох вьющихся шёлковых волос по глади бархатной подушки. Голова мальчика наклонилась влево. Зрачки расползлись чёрным ярким пятном, медленно заполняя зелёные очертания оболочки глаза. Сновидцам запрещено сталкиваться взглядом со своими подопечными — и, немного помешкав, необычный тёмный образ скользнул в угол комнаты. Мальчик удивлённо привстал с кровати, поджав под собой напряжённые локти. Показалось, что чья-то душа затрепетала в сером пыльном углу, как льющаяся тень от света горящей свечи. Не думая о последствиях, необычное существо попыталось дотянуться до окна. Это была его единственная надежда просочиться сквозь раму и ускользнуть, растворившись в темноте ночи. Кровать мальчика заскрипела, и, поёрзав от ночной прохлады, маленькие босые ноги затопали к ненадёжному убежищу сновидца. В ту же секунду вся его сущность наполнилась тревогой, суетой и в то же время лёгкой невидимой притягательной силой.
Мальчик облокотился спиной о стену и сполз вниз, примостившись рядом со странной тенью на полу.
— Не бойся меня, — заговорил он, — я уже видел тебя и раньше. Ты приносишь интересные сны.
Сновидец недоверчиво и достаточно быстро двинулся по направлению к окну. У него всё ещё оставалось подозрение, что этот странный мальчишка пытается хитростью выманить его на свет, а на самом деле ничего не видит дальше своего носа. Он почти добрался до деревянной рамы, как высокий голосок собеседника снова выкрикнул обескураживающие слова:
— Стой! — он перевёл дыхание, будто нескончаемо долго гнался за кем-то. — Не оставляй меня!
Чёрная тень замерла на месте и решила послушать, что скажет ей этот маленький человечек, в одно мгновение раскрывший великую тайну сновидений.
— Меня зовут… — губы мальчика чётко произнесли имя, но сновидец не мог расслышать ни единого звука.
Ни одному существу, приносящему сны, не дано слышать имён и тем более иметь своих собственных. Сновидец прищурился, пытаясь понять неразборчивые слова, и тут же его беспокойство сменилось интересом. Тень, собравшаяся покинуть детскую комнату, подползла ближе к губам мальчика и озадаченно поморщилась. Проворный собеседник всё понял мгновенно и, ловко вскочив на ноги, заметался по комнате. Шорохи заполнили пространство, маленькие голые пятки подопечного то приклеивались, то отклеивались от деревянного пола, нарушая ночную сладкую тишину. Вдруг шорох сменился резким скрипом. Это открылась дверца тумбочки. В ночной глади появилось белое светлое пятно, лист бархатной бумаги разрезал небольшое пространство тёмной тихой комнаты. Сновидец скользнул к столу, нависнув над ним грузной серой массой.
«Меня зовут Август», — было выведено на листе.
— А как зовут тебя? — еле слышно прошептал любопытный мальчишка. Он скрестил холодные руки на груди, немного поёрзал от ночной осенней прохлады и ещё ближе наклонился к своей немой тайне.
Отшатнувшись, сновидец скользнул в угол и робко произнёс:
— У меня нет имени.
Его дыхание ослабло или вовсе прервалось. Заметная дрожь пробежала по отчётливому очертанию, неся в себе неимоверное волнение.
Глаза мальчика сначала округлились, а затем озадаченно прищурились.
— Это мы сейчас исправим! — прозвенел весёлый голос, и на бумаге появилась новая запись.
Чёрная тень скользнула к потолку и, капая горячим воском на стол, расплылась по его поверхности.
«Я буду звать тебя Шёпот!» — ярким пламенем вспыхнула тревожная надпись.
Ладони сновидца запульсировали светом, внутри них зажглось колкое, но в то же время тёплое, мягкое, волнующее чувство.
«Что со мной?» — подумал он и от полного смятения резко вылетел в окно.
— Шёпот, возвращайся снова, я буду тебя ждать! — трепетный голос мальчика нарушил тишину. И он слышал эти звуки, касающиеся сновидческой горячей груди. Он слышал своё имя! Оно врезалось в каждую часть его бытия и расползалось мелкими каплями по краям сосуда.
«Шёпот…» — барабанило внутри. — «Шёпот…»
Так он получил своё имя — и уже никогда с ним не расставался.
Гроза стихла. Поздняя осень вальсом кружилась вдоль узких улочек, волоча за собой последние опавшие листья. Шёпот растворился в первых утренних лучах солнца, вместе с холодным пронизывающим ветром скользя под окнами старых кирпичных домов. Его пальцы пульсировали светом, который то загорался ярче с неистовой силой, то затухал. С любопытством он поднимал сухие листья и разглядывал, как они светились на его ладонях, подобно разноцветным фонарикам. Он прислонял их к лицу и вдыхал аромат осени, которая разливалась по его жилам излишней сыростью, сухостью и даже старостью. Природа старела, увядала в это время года. До сегодняшнего дня иероглифы, выбитые на руках, никогда не гасли и тем более не вспыхивали ярким непривычным светом. Он знал, что всё дело в том, что у него появилось имя, которое било по всей его оболочке барабанной дробью, после чего резко затихало и с новой силой ударяло в грудь.
«Хорошо, что у меня есть карманы, — подумал он, — иначе меня могли бы определить в зону забвения».
На прошлой неделе один из сновидцев внезапно стал переливаться всеми цветами радуги, что вызвало большой диссонанс в сонной общине. После такого происшествия за ним прибыли старцы и отвели его в зону забвения. Из этой зоны он так и не вернулся; по крайней мере, Шестой его больше никогда не видел. Существует мнение, что оттуда нет выхода никому и попавший туда обречён на вечные страдания. Но Шёпот считал, что выход есть всегда, главное — вовремя осознать и принять эту мысль. Дело в том, что никто не знает, что происходит за невидимыми дверями сновидческих и сознательных зон, поэтому без толку судачат о своих выдумках. Многие поговаривают, что за границей этих миров идёт очищение душ, после чего они снова становятся людьми. Но Шёпот подозревал, что не только людьми, но и сознателями, а может, такими же сновидцами, как и все остальные, только с обновлённой памятью и внешностью. Также он не исключал такой вариант, что, возможно, и ему не раз приходилось бывать в зоне забвения, после чего ему тщательно, с особым усердием, выскребали новые накопившиеся знания и обнуляли его заполнившуюся память. Как компьютерная игра, где главный игрок, не дойдя до финиша, ломается, попадает в лапы противника или не успевает достигнуть цели в отведённое ему время. После чего происходит перезагрузка — и игрок приступает к привычному для него этапу игры с первого уровня.
Сновидец часто беседовал сам с собой, представляя, что прохаживается по красным улочкам с какой-нибудь дамой. Он мило снимал перед ней шляпу и выдвигал локоть вперёд, приглашая ухватиться за него. После их воображаемого воссоединения он продолжал свой разговор.
— Все мы остерегаемся этой зоны, поэтому стараемся скрыть от всеобщего осуждения свои приключения, происходящие каждую ночь в домах наших маленьких друзей. Между нами есть негласное правило — не рассказывать никому о снах, которые мы посылаем своим полюбившимся героям. Понятно, что из каждого правила есть исключения. По утрам мы собираемся нашей небольшой компанией из четырёх сновидцев и описываем мгновения счастья, которые ежедневно отправляем в земную жизнь. Это похоже на искорки из разных миров, которые мы тщательно собираем в нашей памяти. Часть ненужной информации отсеиваем, часть оставляем в своих ладонях. Там хранится, по крайней мере, около пяти тысяч сновидений и ярких вспышек памяти из материального мира. Мы достаточно хорошо знаем эти миры — наш и человеческий, благодаря общей совместно собранной информации. Стоит нам поднести ладонь к маленькой пушистой головке сорванца, как его память переносится в наше сознание, словно в большой копировальной машине. У каждого из нас имеются номер и определённая внешность, такая же, как и у людей. И у каждого из нас свой характер, своя индивидуальность. Например, номер Двести двадцатый — остроумный шутник, — продолжал он рассказ о своих лучших друзьях, будто показывая, что он неплохой парень и его окружают хорошие ребята. — Пятьдесят девятый — простодушный романтик, Шестьсот первый — рассудительный теоретик. Я, Шестой, — отчаянный, любящий справедливость простак, влюблённый в приключения.
И тут начиналась его самая любимая часть. Наконец-то он имел честь поведать своей спутнице о себе:
— Я люблю утренние сборы нашей компании лишь за то, что здесь мы обсуждаем интереснейшие вещи, которые заставляют трепетать наши души от любопытства и наслаждения. Пожалуй, это единственный важный смысл наших сборов. В любом другом случае я бы предпочёл быть в одиночестве, тогда как Двести двадцатый панически боится этого чувства, считая, что одиночество создано для отшельников, социально неразвитых личностей. Мне же порой необходимо уединиться с самим собой, чтобы ощутить в себе образовавшуюся дыру независимости. Каждый из нас должен выговориться. Кто-то подозревает, что человек знает и о нашем мире тоже, но окончательно нам это неизвестно. И всё же мальчик, который сегодня дал мне имя, знает теперь гораздо больше своих сверстников. Но об этом следует помалкивать, — он грозно смотрел на свою воображаемую спутницу и подставлял палец к губам. Воображаемая дама сочувственно кивала головой и медленно удалялась.
Легко паря над каменной мостовой, он нёсся навстречу свету, думая о сегодняшнем приключении. Он был счастлив, смел и возбуждён. Ни разу ему не приходилось перебирать мысли о своём ночном похождении такое длительное время. Обычно это заканчивалось двумя минутами восхищения и недолгим утренним рассказом в кругу своих товарищей. Но так как времени на философские размышления всегда не хватало, приходилось умеючи вклиниваться в разговор другого. После утренних бесед наступало время наполнения. Здесь в сновидцев вкачивали новые интересные приключения и счастливые моменты, которые они обязаны были дарить своим подопечным при ночном дежурстве. Кто-то называл это занятие обедом, кто-то посещением кинотеатра, Шестой же придерживался мнения, что это перепрограммирование личности. После такого времяпрепровождения некоторые воспоминания бесследно исчезали, взамен им приходили новые, порою абсолютно ненужные, но, безусловно, яркие. И всё же ему повезло больше других, у него были карманы, куда он прятал мозаику своих мимолётных вспышек памяти.
Солнце осветило черепичные крыши домов, а Шёпот всё ещё присутствовал в стенах города, серьезно размышляя о судьбе мальчика. И вдруг ему на ум пришла сумасшедшая идея: «А что если я сегодня вернусь в зону ожидания чуть позже обычного, чтобы иметь возможность пронестись прозрачным ветром за Августом, который, скорее всего, уже собирается в школу? Ничего не случится, если я пропущу утреннюю болтовню со своими товарищами. Вместо этого у меня будет идеальная возможность узнать чуть больше о земной человеческой жизни и, несомненно, о себе». Помешкав, он остановился на другой стороне обводного канала. Тень мелькала на играющих волнах Влтавы, колеблясь между двумя крайностями. Немного усомнившись, он бросился назад, но свет на его ладонях напомнил о чудесном имени. Ветер усилился, солнечные лучи проникли сквозь прозрачные занавешенные окна кирпичных домов. Наступило утро.
«Решено, я отправляюсь к Августу! В конце концов, я смогу легко притвориться его тенью и провести с ним сегодня немного времени, изучив его характер, поняв его ощущения».
Все дороги к новому городу шли через большой каменный мост. Мост резко возвышался над городом, как большой толстый живот на теле чиновника, показывая тем самым свою строгость и важность. Когда-то в древние времена он славился оригинальной деревянной системой с разводным механизмом, но в новом столетии его заменили каменной стационарной конструкцией. И всё же в нескольких местах многоуровневого Плащевого моста виднелись деревянные балки, напоминая жителям Чешского городка о чудесном преображении исторического памятника. Сновидец примостился за старым дубом, здесь можно было легко разглядеть каждого, кто стремился покинуть старый город и войти в новый, его лицо, движения и повадки. Вот уже побежали первые сорванцы. Он узнал одного из них.
— Сегодня ночью я приходил к нему до того как попасть в дом к Августу! — воскликнул Шёпот. — Кажется, именно этому мальчику снились белые лошади с длинными пышными гривами. Они гуляли среди степных просторов и фыркали от прикосновения детских пальчиков к их мокрым шершавым ноздрям.
Сновидцу нравились лошади. Он ещё не понимал, для чего ему оставили это воспоминание перед тем как отправить в зону забвения. Возможно, это каким-то образом было связано с его предыдущей жизнью. Быть может, в его далёком прошлом, будучи мальчишкой, он садился верхом на коня и скакал по зелёному полю, обгоняя порывы тёплого ветра. В воздухе пахло ароматным свежим сеном, душицей на солнечном лугу, прозрачным ручьём, малиной и грибами. Усиливая воспоминания яркой вспышкой, он приближался к деревенскому хлеву, где виднелся силуэт седого старика. Дед махал ему рукой, зазывая подъехать ближе.
«Кем же я был до того как стал сновидцем? — мелькнула в нём навязчивая мысль. — Может, я действительно особенный, раз помню некоторые моменты моей потусторонней жизни?
Вот уже около семи лет он пытался узнать о себе хотя бы малость, но, к сожалению, практически не продвинулся в своих воспоминаниях ни на толику.
Его мысли мгновенно спугнули прозрачные тёплые капли дождя, собравшиеся на листьях деревьев и медленно скатившиеся вниз. Солнечный ореол ободком подтянул к себе седые пышные тучи, которые раскатом грома предупредили о надвигающейся грозе. Самое непредсказуемое время года — это осень. Шёпоту казалось, что за ночь весь запас воды, скопившейся в небе, был полностью выброшен на землю. От этого утро, заступив на смену ночи, стало таким бодрым, лёгким, воздушным и свежим. Город свободно вздохнул от выплаканных слёз и наполнился озаряющим солнечным светом. Но кто-то резко сменил его лучистое настроение и обрушил на черепичные крыши домов вторую волну ливневого потока. Шестой любил это время года, ему казалось, что он очень на него похож своей непредсказуемостью, сыростью и печалью. Но всё же больше всего он боялся проливного дождя. Сновидцам нельзя мокнуть под прозрачными каплями осени, иначе их оболочка принимает вид объёмной водяной блестящей тени. Он прижался ближе к дереву, пытаясь избежать неожиданной смены погоды. За мостом показалось счастливое лицо Августа. Он подставил ладонь к небу и тут же, остановившись, раскрыл над собой огромный синий зонт. Красный кирпичный город вмиг наполнился всевозможными круглыми разноцветными яркими пятнами. В памяти Шёпота вспыхнули блестящие конфетти, летящие навстречу новогодней ночи. Вот ещё одно дежавю, которое необходимо сохранить в своей бесконечной плёнке. Он бережно выложил его на ладони, скатав в небольшой комок, и упрятал в глубокий карман. Август задорно пробежал мимо него, слегка коснувшись веток большого старого дуба.
— Что ж, — вздохнул сновидец, провожая взглядом своего нового друга, — в следующий раз я обязательно проследую за тобой, а пока нужно незаметно вернуться в зону ожидания к своим любопытным друзьям.
Глава вторая
Этой ночью Шёпот стремился попасть только в дом к Августу, оставив десяток других детей без добрых снов. «Не страшно, если кто-то из моих подопечных не увидит сны. Подумаешь, какая важность! Ничего не случится за одну короткую ночь», — уверял он себя, оправдывая свой беспечный поступок.
Что его тянуло туда? Возможность узнать о своём прошлом? Да, он думал сейчас только о себе. Шестьсот первый говорил о том, что все существа созданы по единому образцу, в них заложено неимоверное количество эгоистичности. И ещё о том, что все рождаются единой личностью, умирая в полном одиночестве, при этом думая исключительно о себе. Все его слова сводились к тому, что любое небесное создание целиком руководствуется мыслью о собственной пользе и выгоде. Шестой хоть и часто повторял это себе, но всё же пытался сопротивляться этой точке зрения.
— А как же влюблённый человек? — наклонялся он к своему другу, пытаясь издёвкой вызвать его на интеллектуальный бой.
— Хм, — ворчал друг, отвечая на его низкий поклон, — люди сами не понимают, что такое любовь. Ты знаешь, они вообще глупые существа. Всю жизнь куда-то бегут, растрачивают себя на мелкие кусочки, а потом останавливаются и спрашивают: «А в чём смысл жизни?» И как раз в этот момент у них происходит взрыв бурной фантазии. Они заглядывают в своё несчастное прошлое и осознают, что всё делали не так, как могли или как нужно было сделать, как будто они действительно вправе менять свою линию жизни. Открою тебе секрет: не вправе! Все их поступки, все их события корректируются либо сновидцами, либо сознателями, либо другими подобными созданиями. И даже если человек ступит не на тот путь, то к нему всегда на помощь придёт существо, которое направит его в нужное русло. А он, глупый, страдает, делает из себя серьёзного хмурого ворчуна, опечаленного и обиженного на свою испорченную жизнь, вместо того чтобы наслаждаться моментом и полностью отдаваться ему.
— Так в чём же смысл жизни? — переспрашивал Шестой, уже скорчив недовольную гримасу.
— У каждого свой смысл, — язвительно бурчал собеседник, демонстративно отворачиваясь от его фигуры. — У нас смысл в том, чтобы приносить детям радостные сны, наполнять их головы счастьем и блаженством. У сознателей смысл заключается в воспоминаниях, интеллекте, детском и взрослом подсознании.
— А у людей, — перебивал его Пятьдесят девятый, — смысл в любви.
После этого высказывания он делал надменный и торжественный вид, будто пытался поднять бокал красного вина за здравие всего человечества.
— Да что же вы всё никак не уймётесь со своей любовью? — вклинивался Двести двадцатый, отталкивая романтичного друга. — Люди привыкли сами себе портить жизнь. Вот, например, встречается им на пути большая сильная любовь. И как вы думаете, что они делают с ней? Заполняют её работой, бытовыми делами, весёлыми досугами, лишь бы вытащить из себя это чувство. Сначала создают, а потом душат в себе эту адскую боль, глушат её очередной дозой успокоительных, лечатся от любви, выплёвывают её из себя. А душа, которая создана по своей сути добродушной, любящей особой, предназначенной для высших чувств, практически рождена для этого, сопротивляется, грызёт изнутри, царапает рёбра.
— Я думаю, — отвечал взъерошенный Шестой своему собеседнику, — что ты сейчас говоришь о невзаимной любви.
— Нет, мой дорогой друг, — сопротивлялся Двести двадцатый, — Шестьсот первый прав, люди уж слишком глупые существа. Они готовы растоптать даже взаимные чувства, сжечь их на костре воспоминаний и потом всю жизнь бродить по их пепелищу.
— Я не думал, что люди способны отталкивать свою вторую половину, — возмущался Шестой. — Ради чего?
Недовольство его нарастало, и он пытался отвернуться от своих собеседников, небрежно взмахивая своей колючей тенью.
— Ради своего будущего успеха, — смеялся Двести двадцатый, цепляясь за его недовольство. — Они считают, что, оттолкнув самое важное в своей жизни, смогут заполнить пустоту материальными ценностями: деньгами, украшениями, дорогими домами, служебными успехами. О, как же они глубоко заблуждаются на этот счёт. Ступив один раз в воронку смертельных чувств, не разгадав при этом её истинных намерений, они никогда не поймут смысла своей судьбы.
— Да и вообще, — перебивал его Шестьсот первый, пристально обращаясь к Шестому, — влюблённый человек, в первую очередь, думает о себе. Наверняка ты слышал о выражении «Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой».
— Знакомое высказывание, — отвечал тот, пытаясь за секунду перелистнуть библиотеку своих воспоминаний.
— Габриэль Гарсиа Маркес, «Сто лет одиночества»! — с надменным видом заявлял он. — Прочитал на полке своего Четвёртого подопечного.
Сновидцы предпочитали называть детей номерами, иначе невозможно было понять, о ком идёт речь. Бывало, что Пятьдесят девятый забывался и начинал описывать дом, прекрасный сад, удивительную комнату своего очередного героя, но строгий теоретик Шестьсот первый резко останавливал его и серьёзно заявлял: «Номер! Называй номер!» Пятьдесят девятый хмурился, но в силу своей эмоциональной творческой натуры продолжал рассказывать историю более красочно, чем это делали другие.
— Что же получается? — возмущался Шестой. — Мы влюбляемся не в того, кто стоит перед нами, а в самих себя? В свои ощущения? Как же распознать подлинность чувств? — при этом он сужал круг, подходя ближе к каждому из своих друзей. Ему хотелось заглянуть им так глубоко в душу, чтобы они не осмелились возражать ему. Но спор нарастал, отдаваясь скрипящей нотой несогласия.
— Во-первых, когда человек влюблён, чувство заполняет всё его нутро. Ураган сметает попытки разумного восприятия пространства, захватывает все потайные уголки мозга, сердца, печени. Всё, что образовывается внутри него, и есть любовь. Эмоции, которые захватывают его, являются его собственными. Всё, что ожило в его внутренних комнатах, лишь образ, галлюцинации, плод больного воображения. Любовь внутри того, кто любит. Она там живёт, танцует, спит, пьёт, смеётся, плачет и в одно мгновение собирает свои пожитки, открывает настежь дверь и покидает отчий дом.
— А что если любовь — это такое же существо, как и мы, только более примитивного уровня? Если у нас присутствует возможность внедряться в человеческий разум несколько раз в сутки, то им даётся два-три шанса в жизни, а кому-то и один, после чего они навсегда умирают в этом человеке и перерождаются в другую личность?
При размышлениях о любви вдохновение Шестого вспыхивало яркими красками, кружась маленькими искорками в манящей невесомости, будто это безумное чувство, притаившись, сидело в глубине его окаменевшей души.
— Какая интересная мысль! — восклицал Пятьдесят девятый, отвечая теми же вспышками. — Я уверен, что так и есть, но в связи с ограниченным опытом мы не можем знать об их мире, так же как и человек — о нашем. Но всё же я не согласен с примитивным уровнем. Скорее всего, наоборот, это более развитая цивилизация. Они живут в одном человеке всю жизнь, а мы, как мартышки, перескакиваем с одного дерева на другое.
— Во-вторых, — хмурясь, перебивал Шестьсот первый, мгновенно возвратившись к начатому разговору, недовольно бросив взгляд в сторону Пятьдесят девятого. Его никогда не забавляли философские темы, он любил говорить много, но по делу. — Мы всего лишь сны, украдкой входящие в ночные сумерки. Для чего тебе эта бестолковая информация? Но даже когда мы наполняем историями милые головки ребят, мы также берём инициативу в свои руки, показывая им кинофильмы, интересующие нас самих. Вот ты когда-нибудь узнавал, чем обеспокоен твой очередной подопечный? Я — нет.
— Мне кажется, что в прошлой жизни я был учёным, который выдвигал интересные гипотезы о параллельных мирах, — не обращая внимания на размышления Шестьсот первого, вклинивался Пятьдесят девятый.
И хотя Пятьдесят девятый был весьма странным существом, вся сонная община его обожала. Из всех парящих в воздухе существ он был единственным, кто подолгу мог летать в облаках. Причём это можно было сказать как в прямом, так и в переносном смысле. Пожалуй, в прошлой жизни он был не учёным, а каким-нибудь абстрактным художником, который на последние деньги создавал свои бессмертные шедевры. Шестому он был ближе всех по духу. Они могли часами беседовать о различных экспериментах над людьми, об их восприятии жизни и ещё об очень многом. Их души были схожи каким-то бесконечным вдохновением. Они умели шутить и в то же время грустить и сердиться. Как-то раз Пятьдесят девятый рассказал о письме, которое нашёл в одном из домов своих подопечных. Больше всего Шестого поразило то, что это письмо он забрал с собой и спрятал где-то под каменистой брусчаткой. Каждый вечер, собираясь на службу, он прочитывал его несколько раз, будто эти строки неимоверно много значили для него:
«…В каждом письме я просила тебя не отвечать мне, чтобы оберечь себя от муки ожидания, от неосознанного расстройства и без того уже расшатанной психики. Я знала, что ты никогда не ответишь, поэтому просила тебя молчать, успокаивая себя своими же просьбами. Чувствовал ли ты когда-нибудь, что в своих письмах я прощаюсь с тобой? Спускаюсь по ступенькам, с каждым письмом отдаляясь от тебя. Сегодня я последний раз пишу тебе, потому что, наверное, выросла и, наконец, разузнала всю правду. Тебя нет, мой дорогой папочка, ты оставил меня ради того, чтобы я жила и, конечно же, как ты учил, писала тебе письма. Вот только сейчас я поняла, насколько была глупа. Папочка, если бы ты только знал, как мне было плохо всё это время в чужом городе, среди чужого народа. Лучше бы я умерла вместе с тобой…»
Пятьдесят девятый никогда не рассказывал, почему его так заинтересовало это письмо, да и Шестой не пытался лишний раз напоминать ему о нём. Было понятно, что у письма есть начало и конец, но Шёпот знал только его середину, однако догадывался, что, вероятнее всего, Пятьдесят девятый тоже имел какие-либо воспоминания о своей прошлой жизни.
— А я не знаю, кем бы я мог быть. Меня интересуют только мои далёкие обрывистые воспоминания, мимолётные вспышки дежавю. Значит ли это, что я вообще кем-то был? А что если не существует ничего, что было до нашего сегодняшнего обличия? А все эти искорки — лишь безупречная стратегия чьего-то промысла, — задумывался Шестой.
— Бывает даже так, что, порядком устав, я прокручиваю каждому ребёнку один и тот же сон, — второпях говорил Шестьсот первый, резко сменив тему.
— А разве так можно? — вклинивался в разговор Двести двадцатый.
— По крайней мере, в книге забвения об этом ничего не сказано!
Шестому хотелось верить, что всё же, предпринимая какие-то действия, сновидцы периодически думают и о других созданиях, быть может, в чём-то помогая им, развивая их навыки и личностные качества. По крайней мере, он считал себя гораздо благородней своих товарищей. А сейчас он почему-то осознал, что преследует лишь свои эгоистичные намерения. Шестой был уверен, что совершает правильный поступок по отношению к себе, ведь он так много лет пытался угодить другим, помогая осуществлять их нелёгкие замыслы. Он настаивал, что ему необходимо знать о своей судьбе, поэтому, нисколько не заботясь об остальных подопечных, которым, возможно, был нужен сновидец в эту самую минуту, он стоял на пороге каменного серого особняка. Он размышлял о том, что, вероятнее всего, в далёком прошлом он был замечательным человеком, недаром его выбрали для несения такой ответственной миссии — дарить детям прекрасные добрые сны, и потому ему было довольно неприятно раскрывать в себе не присущий его оболочке эгоизм. Такие мысли угнетали, кололи иголками и тут же расползались паутиной в разные стороны. После этого приходилось надолго зависать в оболочке своего сосуда. У сновидцев нет комнат, как у людей. Нет домов. Но есть пространственные сгустки, где они пребывают между временем наполнения и несением службы. Там они остаются наедине со своим мыслительным потоком, размещая интересные истории на отрывок сна для своих подопечных. Это подобно киноплёнке, на которую записывают всю необходимую информацию, после чего её убирают в железную банку для бережного хранения безупречных воспоминаний. В эти часы Шестой любил фантазировать о своей человеческой судьбе, как моряк в пустыне — о дальнем плавании.
«Как же было бы здорово, если бы я оказался каким-нибудь монахом или пророком, проповедующим жителям планеты о счастье и вере в него».
Но потом он прерывал эту мысль, считая себя неудачным праведником, раз человечество до сих пор несчастно.
«А может, я был простым рабочим, который по выходным водил детишек в парк, по утрам выгуливал собак, а после работы забегал в магазин, чтобы купить пару йогуртов и бутылку минеральной воды?»
Больше всего его забавляло представление, что в конце своей жизни, лет в семьдесят-восемьдесят, он совершил какой-нибудь подвиг или величайшее открытие, которое перевернуло всю историю человечества. Подходя ближе к развязке своей судьбы, он путался, его мысли разбредались в разные стороны и в конце пути упирались в глухую стену.
Шёпот незаметно проскользнул сквозь занавешенное окно, упёршись в плотные тёмные шторы, после чего тут же нырнул под кровать и на мгновение замер, сгустившись большим чёрным облаком на полу детской комнаты. Тишина заполнила каждый угол дома, сообщая, что началась ночь и все обитатели серого печального замка спят, укутавшись в тёплые пуховые одеяла. За окном изредка слышались взмахи крыльев ворон, перелетающих с ветки на ветку. Погода стояла тихая, лишь ветер иногда путался в углах здания и беспомощно пел о своей судьбе, просвистывая гулкую мелодию осени. Чёрная тень бесшумно двинулась по узорчатым обоям, чтобы лучше разглядеть лицо мальчика. Август сладко спал, обхватив мягкую подушку руками. Дыхание было ровным и глубоким, он то хмурил брови, то чуть заметно улыбался. Тень доброй руки скользнула к маленькой пушистой головке, чтобы послать своему новому знакомому приятные сновидения, которые он целый день так старательно готовил в своём пространственном сгустке. Но в одно мгновение тень затрепетала, яркий свет ладоней озарил комнату, будто кто-то неожиданно зажёг лампу. Мальчик нахмурился и перевернулся на другой бок. Сновидец опешил, но, боясь разбудить ребенка, мгновенно сунул руки в глубокие серые карманы. Свет тут же погас. Волной его отбросило к письменному столу, где на некоторое время расплывшийся образ завис в воздухе. Рассекая темноту, на поверхности стола возвышалась прозрачная бутылка, из которой торчал лист белой бумаги, аккуратно свёрнутый в узкую трубочку. Шёпот потянул за край записки и развернул её. В голове забился резкий пульс, стена беспощадно легла на грудь, придавив её своей бетонной плитой. Он попытался двинуться, но всё тщетно. Руки не слушались, оболочка отяжелела, принимая форму грузного физического тела. Тысяча барабанов заколотили по ушным перепонкам. Он схватился за голову. Порыв ветра подхватил его оболочку и вихрем понёс куда-то вдаль. Долгое время он просто падал, пока не оказался на холодном белом снегу. Стены тут же исчезли, перед ним разлилась широкая река, покрытая коркой льда. Чёрная ночь сменилась белым торжественным днём. Чьи-то нежные руки держали прозрачную бутылку с многозначащей запиской.
— Только бросай подальше, туда, где нет льда. Вдруг она разобьётся и наше желание не сбудется, — зашумел будоражащий женский голос.
Странный знакомый силуэт то вздрагивал от волнения, то пристально всматривался ему в глаза, пытаясь угадать его дальнейшее действие.
— Не разобьётся, — ласково ответил он и притянул хрупкую фигуру к себе. — Весной лёд растает — и бутылку с запиской унесёт течением к океану.
Немного сжавшись, она развернула записку и прочла ещё раз: «Мы будем любить друг друга вечно».
— Это будет нашей безмолвной клятвой, — произнёс он и провёл пальцем крест на своей груди. Его спутница повторила тот же жест.
— Это будет нашей клятвой, — зазвенел звонкий голос.
Солнце переливалось на белом пушистом снегу, отражаясь в её глубоких глазах. Он смотрел на неё и не мог поверить, что всё это происходит сейчас на самом деле. Его зрачки забегали в ожидании какого-то чуда. Рукой он прикоснулся к её лицу, не в силах отвести взгляд. Она стояла перед ним такая нежная, живая. И он хотел запомнить этот момент и никогда больше не терять его из памяти. Казалось, что всё время пребывания в оболочке сновидца он читал какую-то важную книгу, где отсутствовали самые главные страницы его жизни. Будто их кто-то сознательно вырвал, а сейчас обратно вложил ему в руки.
Неожиданно пошёл снег, и он протянул перед собой ладонь. Белые бархатные снежинки таяли, касаясь его горячей кожи.
— Видишь, это хороший знак, — улыбнулся он.
Она рассмеялась и рывком наклонилась к его лицу. Он почувствовал тёплые мягкие губы и сладкий запах жасмина. О, этот запах, как он часто врывался в уголки его памяти и нарушал привычный порядок бытия. Он будоражил сознание, заставляя дышать ещё глубже, ещё ненасытнее. Мужские пальцы завели шёлковую прядь волос за её ухо.
— Здесь моё место. Слышишь? Оно только моё!
— Я вся твоя, — еле слышно прозвучал женский волнующий голос.
— Ты так вкусно пахнешь! Почему ты так вкусно пахнешь?
— Для тебя, — так же мелодично лился еле слышный шёпот.
Её волнистые волосы защекотали его щёку. Грудь наполнилась тёплой нарастающей волной безумия, страсти и в то же время обжигающей боли.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно тебя люблю…
Шёпот осознал, что для него эта женщина вдруг стала самым дорогим человеком на свете. Он попытался вспомнить её имя, но оно вылетело из его головы, как стая чернокрылых воронов. «Кто ты? Кто? — пульсировало в венах. — Кто ты, дорогой мой человек, которого я не хотел забыть? Которого я не должен забыть! Назови мне своё имя! Назови мне его!» Он настойчиво затряс её за плечи:
— Говори же!
— Я люблю тебя, — заплакала она.
Его тело обмякло, лишь голова печально закачалась из стороны в сторону.
— Так я твоё имя не вспомню…
В одно мгновение свет погас, и Шёпот снова оказался в тёмной детской комнате. На ладонях лежала записка: «Мы будем дружить вечно».
Никогда ещё у сновидца не возникало таких ярких оглушающих воспоминаний. Он ощутил тревогу и в то же время тепло, нежность, прилив лёгкости. Он попытался сосредоточиться на сне, который ему предстояло показать своему подопечному, но мысли лезли в голову и не хотели останавливаться. Река бурлила в его ладонях, там был белый холодный снег и горящие любимые глаза. Всё безудержно вспыхивало и снова гасло. Было ли это воспоминанием или чьим-то беспокойным сном, определить он не мог. Зимнее холодное утро и красивая стройная гибкая фигура, скользившая по тонкому льду, бились в его ладонях яркой горящей искоркой. Пламя огня танцевало в его глазах. Ничего не существовало, кроме него и этой женщины, которая ураганным ветром ворвалась в комнаты его опустевшей памяти. Вспыхнувшее чувство переполненности, единения, сплочённости с другой душой озаряло тёмный, блеклый угол дома. Внутри поселилось сомнение, будто всё, что только что случилось с ним и этой женщиной, никогда не существовало. С большим трудом он попытался воспроизвести в голове мелкие детали трепетной встречи, но понял, что в нём остались только общие очертания далёкого отголоска памяти. «Или всё, что мне сейчас привиделось, и вовсе никогда не существовало? Только странный отрывок кино или чьей-то истории, которая ярко вспыхнула, ослепив пространство вокруг себя. А потом всё как-то туманно… Далеко… Мы были, но нас нет», — кричал его обезумевший взгляд.
И снова яркая вспышка. Настырный скрипучий тонкий звук. И тишина…
— Если затушить огонь, то он погаснет, но если остались хотя бы маленькие угольки, то стоит только подуть на них, и они снова вспыхнут. Но если углей нет, хоть самой малейшей искорки, он больше никогда не загорится. Никогда!
— А у тебя остался хоть небольшой уголёк? — зазвучал печальный женский голос.
Он подошёл сзади, уткнувшись в ворох её волос, а затем медленно перевёл взгляд на зеркало. Ему хотелось навсегда запечатлеть этот момент. Она в красном платье, в чужом городе, рядом с ним.
— Во мне целое пожарище! — прошептал он и развернул её к себе, запустив пальцы в струящиеся длинные волосы.
— Мне пора уезжать, — чуть слышно проговорила она, пытаясь оттолкнуть его, загородиться от него руками, поставить непроходимый барьер, толстую бетонную стену, только бы он не видел её лица.
Глаза наполнились прозрачными блестящими слезами. Они тихо скатывались по белоснежным щекам, задерживаясь у уголков губ. Он прильнул к лицу, почувствовав солоноватый вкус её безмерной боли.
Комната снова обрела свой привычный чёрный оттенок. Двести двадцатый уверял, что идеального чёрного цвета в природе не существует. А Пятьдесят девятый спорил, что увидеть натуральный цвет можно в чёрной пустой комнате, занавешенной бархатными чёрными шторами, имея под рукой чёрный лист, в котором заранее вырезан круг. И вот если посмотреть в это отверстие, можно увидеть настоящую мглу.
Сегодня Шёпот увидел эту мглу и негаснущий яркий свет, будто бы оказался перед дверным глазком, ведущим в неизвестный ему мир. А ещё — себя в прозрачном отражении настенного зеркала. Там ему около тридцати лет. Он среднего роста. Тёмные волосы, небольшая щетина двухдневной давности и рассеянный пьяный взгляд. «Я пьянею оттого, что смотрю на неё. Но кто она, кто?» — он злился на себя, пытаясь вспомнить ещё хоть что-то связанное с его прошлой жизнью, но всё тщетно. «Я был мужчиной, который неистово, трепетно и порою безбожно любил женщину на расстоянии нескольких городов, нескольких тысяч километров, пытающимся жить с постоянным чувством осознания того, что нам не суждено остаться вместе на долгие-долгие годы. Вероятнее всего, это была бы менее трагичная история моей человеческой жизни, если бы она не любила меня так же, как и я её. Самоотверженно, глубоко, порою истерично. Её мысли всегда были сплетены с моими, её душа была канатом перевязана с моей. Всю жизнь мы угробили на то, чтобы оплакивать друг друга в своих мечтах, мыслях и желаниях. И кто знает, почему так и не оказались вместе, хотя бы на закате своей жизни? Или всё же оказались? Но сегодня она уезжала…»
Шёпот перевёл взгляд на знакомого мальчишку, пытаясь понять, что он делает здесь, как он сюда попал? Где та женщина, которая ещё пару минут назад была рядом с ним? И как ему узнать её среди других?
За окном снова полил дождь, он привёл мысли в порядок, восстановив реальную картину бытия. Чёрные вороны зашуршали мокрыми крыльями. Над городом всё ещё возвышалась дремучая холодная ночь.
Он поспешил проникнуть в сознание своего маленького друга, но тут же понял, что совершенно не помнит то, что ещё днём собирался представить ему на обозрение. Он резко остановился и, волнуясь, стал перебирать в своей памяти что-то совершенно непохожее на его сегодняшние воспоминания. Та женщина всё ещё стояла перед его глазами. Она сверкала своей улыбкой, наклонялась к нему, целовала его и пела. Всё пела и пела. Что-то совершенно непонятное, нечёткое, но очень красивое, разливающееся по комнате будоражащим голосом. Шёпот встряхнулся, собрался с мыслями и всё же принялся за свою сновидческую работу. Его тень перетекла в сознание мальчика, и они оба ощутили трепетное беспокойство от надвигающейся бури историй.
Корабль мчался на всех парусах, разрезая волны вдоль огромного деревянного корпуса. Штормило. Жгучий дождь ронял свои ледяные капли на мокрую скользкую палубу. Тучи нависли над чёрным морем, сплетаясь своими красками, как корни деревьев между собой, окутывая калёную мглу. Ночь завладела всем пространством сна, лишь молния изредка озаряла небо, нарушая изящную темноту. Чёрные краски картины смешивались с фиолетовым, красным, жёлтым сиянием. Неизвестный художник, которым, по сути, являлся сновидец, вылил всю свою богатую палитру тёмных оттенков на холст, и все светлые тона тут же утонули в воронке теней. Так темнота торжествовала над светом. Так любовь рассеивала свои капли в пространстве, соприкасаясь с хаосом, мгновенно разбиваясь в нём. Происходило что-то страшное и тревожное. В воздухе висела молчаливая боль, падая на плечи всем, кто участвовал в этой картине. Матросы суетились на палубе, пытаясь сдерживать паруса, но вода наполняла корабль. Брызги стелились по деревянным перекладинам, ветер свистел между тонких щелей корабля. Со всех сторон раздавались истошные крики: «Лево руля! Куда ты тянешь? Чёрт бы тебя побрал, лево руля!»
Тонкая печальная женщина, тенью раскинувшаяся по палубе, сидела на деревянной мокрой мачте, поджав колени. Она склонилась над капитаном, держа в своих хрупких ладонях его растрёпанную голову. Сновидец попытался заглянуть в её лицо, но она то и дело отворачивалась, перемещалась из одного положения в другое. Её тонкие пальцы соприкасались с густыми волосами мужчины, который тяжело дышал, закатывая глаза. Хрупкая, до невозможности знакомая фигура пыталась не показывать своих слёз, чтобы ни в коем случае не рассекретить себя. Для капитана корабля было всё кончено, рана была смертельна, и они оба понимали это. Она раскачивалась, как беспокойный маятник, резко наклонявшийся из стороны в сторону, повторяя как заклинание: «Потерпи ещё чуть-чуть! Милый, потерпи!» Он крепко сжал её руку и заглянул в глаза: «Дорогая моя, всё будет хорошо. Я всегда буду с тобой, в твоём сердце!»
— Леди, вот врач! — крикнул матрос.
Старый седой мужчина с обгоревшим лицом и руками, в белом халате, оттолкнул женщину назад. Матрос обхватил её хрупкие сутулые плечи, не давая возможности пройти обратно. Но это только действовало на неё раздражающе, она намеренно вырывалась из его цепких рук.
— Пожалуйста! — заплакала она.
— Не положено! — выкрикнул матрос, косясь на своих товарищей, тем самым требуя от них поддержки.
— Как это случилось? — перебил его врач, разорвав рубаху пострадавшего.
— Молния попала в гик и разломила его пополам. В это время капитан был у штурвала. Часть балки прошла сквозь него! — торопливо проговорил матрос, ослабив на мгновение руки.
— Она что здесь делает? — перекрикивая шторм, врач кивнул головой в сторону плачущей женщины, нахмурив без того хмурые брови.
Матрос не ответил, лишь пожал плечами, смущённо поглядывая на её плечи.
— Нужно перенести его в каюту! — ещё громче прокричал врач. — И успокойте уже её! Баба на корабле… — он не договорил, лишь зло опрокинул взгляд.
Капитана отнесли в каюту, а женщину перевели в другую, более тесную и неудобную. Но в этот момент ей было всё равно. Её разум заволокли тучи несбыточных надежд, скверных мыслей и тяжёлого серого надвигающегося безнадёжного уныния. Сновидец оглядел её с ног до головы, будто бы это было невероятно важно для него. На ней было плотное длинное тёмное платье, подол доставал до пят. На ногах надеты лаковые ботинки с небольшим каблуком, завязанные не шнурками, а красными атласными узкими лентами. Она лежала пластом и смотрела в потолок, но когда за дверью раздавались шаги, вскакивала и суетливо проговаривала: «Что с ним? Где он?» Никто из помощников капитана не отвечал на её вопросы, и сновидцу захотелось прижать её к себе, успокоить, рассказать, что её любимый жив, хотя он и не видел его довольно долго, не заходил к нему. Ему было гораздо интереснее наблюдать за этой серой долговязой тенью, скользившей по каюте корабля. Как положено, три раза в день ей приносили еду. Она не ела ни крошки, и он почему-то переживал за эту женщину. Лицо её потемнело, а спустя некоторое время она стала терять сознание. Тогда матросы в панике вызвали к ней врача. Шёпот обрадовался, что в каюту придёт человек, обладающий полной информацией о случившемся, ведь это была идеальная возможность узнать о капитане корабля. Она присела на кровать, чуть облокотившись на пышные перины, и замерла в ожидании. Сновидец заметил, что она немного повеселела, от этого он повеселел тоже.
Прежде чем войти, врач постучался в каюту, но она не подала голоса, лишь уставилась в маленькое круглое окошко иллюминатора. Шёпоту хотелось закричать ей: «Что же ты, вставай! Принимай гостей!», но он впервые был не властен над своим сном, будто его заперли в чужом доме и заставили наблюдать за происходящим из окна. Не дождавшись ответа, врач вошёл в каюту, резко отворив дверцу.
— Ну и что мы, милочка, будем делать? — язвительно заговорил он.
— Умирать! — грубо ответила ослабевшая фигура, резко запрокинув голову навзничь.
— От любви не умирают, — проворчал он, поудобнее усаживаясь на краю кровати.
— Но умирают без любви, — прервала она наставления врача.
— Вопреки всему нужно жить, не отчаиваться и не унывать! — попытался он поддержать настырную особу.
— Да что вы знаете об унынии и отчаянии? — воскликнула женщина. Она так кричала, что матросы за дверью резко остановились, прильнув к двери знакомой каюты.
— Отчаяние и уныние. Одни из семи смертных грехов. Какая тонкая грань между любовью (одной из заповедей) и унынием. Как легко любовь превращается в грех. После таких размышлений меня берёт сомнение, существует ли что-то после смерти — или мы всего лишь бренное тело, которое через короткий промежуток времени перестанет существовать? А дальше только спокойствие, тишина, пустота и темнота. За чертой всего лишь чёрная пропасть без надежды продолжения существования. Из-за этого перестала ходить в храм, перестала молиться, стало всё бессмысленным. Любовь и уныние. Любовь и отчаяние. А что потом? Смерть и пустота?
Врач еле слышно откашлялся, пытаясь перевести дух после сказанных слов. В морщинах у его глаз блеснула слеза, и он мгновенно вытер её своим белым рукавом.
— Ты должна жить, ради него, без условий! — повторил он свои нравоучения.
— Он умрёт? — она резко перевела взгляд в сторону врача и вопрошающе выставила руки перед грудью в виде зажжённой свечи.
Врач задумчиво замер в одном положении, пытаясь подобрать правильные слова. «Ну же, отвечай!» — кричал сновидец, будто для него это играло важнейшую роль. Рука доктора резко взлетела, почесала голову. Из-за этого прозрачные очки тут же съехали с переносицы, и он резко вернул их на место одним движением пальца. Казалось, что минуты тянутся вечность. Раскашлявшись, он всё же заговорил, подавляя нахлынувшие эмоции:
— Милочка, все мы смертны, что ж поделать?
— Что с ним?! — закричала она, резко вскочив с кровати.
— Сегодня он скончался. Я приказал матросам выгрузить тело на острове Святой Марии. Это было его последним желанием. Ах, да… Надо жить! Он передал, что пока вы, милочка, живы, он тоже жив!
Врач торопливо опустил руку в карман халата, затем достал красную шёлковую нить и обвязал её вокруг тонкого запястья женщины. Шёпот пристально смотрел на её руки, её прозрачную бархатную кожу, в висках нарастал истошный пронзительный крик.
— Три дня я ждала его смерти, а вы даже не пустили меня к нему! Доктор, дорогой, что же вы наделали? — её голос впился в ладони сновидца и оглушил своим величием. Беспокойная тень тотчас же покинула своё пристанище.
Первые лучи солнца озарили комнату, играя с цветными узорами обоев. Шёпот встряхнулся и тут же выскользнул в окно, зависнув на стенах серого каменного замка. «Что это было? — спрашивал он себя. — Это же безобразие, непостижимое ни одному сновидцу!»
Сновидцы имели право посылать своим подопечным только ласковые, добрые сны. Но сегодня мысли Шёпота были заблокированы каким-то неизвестным существом, которое удерживало приятные сновидения и открывало дверь новым всепоглощающим эмоциям. Такие сны, как сейчас, такие страшные кошмары, могли демонстрировать только сознатели. «Что случилось этой ночью? Почему мои мысли путаются, разлетаются в стороны и не могут собраться воедино? Как, будучи светлым созданием, я умудрился окунуться в жуткие события странных болезненных снов?» — спрашивал себя Шестой, пытаясь найти хоть какой-то ответ. Его оболочка отяжелела, негаснущий свет на его ладонях стал менее ярок. В нём происходили перемены, и он осознавал это с каждым тяжёлым пронизывающим вздохом.
«Нужно избегать этого дома, нужно избегать этого дома!» — настойчиво твердил себе он, но любопытство выпрыгивало вперёд, дразня пугающие мысли, заслонив всю твёрдость его несказанных слов. Переведя дух и немного поразмыслив о случившемся, он всё же принял решение проследить за своим новым знакомым. Он уверял себя в том, что ему необходимо добраться до ядра сути, выяснив всё, что поможет разобраться со своими видениями, своими мыслями и странными непривычными снами. «Кто я такой? — чеканило в его груди. — Что со мной происходит?»
Глава третья
Когда на землю медленно опускается плотная ночная пелена, он примеряет роль строгого мужчины в сером пальто, надевает воображаемую фетровую шляпу в тот же тон и расхаживает по каменистой твёрдой брусчатке, монотонно стуча тяжёлыми чёрными ботинками по её ухабам. Но на этот раз Шёпот непривычно для себя облачился в свой знакомый образ, как только первые лучи осеннего солнца надвинулись на пробуждающийся жилой квартал. Он был страшно разбит и измучен, поэтому чувствовал необходимость пройтись по красным улочкам полюбившегося ему города, прислушаться к их стенам, чтобы осознать надвигающуюся неудержимую боль. На него нахлынула гнетущая тоска, какую навевает осеннее утро человеку, который расстался со своей любимой. «Осень для расставаний — весна для встреч», — промелькнула мысль, лёгким пёрышком касаясь его груди. Ладони похолодели, наполнились странными ощущениями, будто на его руках росли невидимые объёмные пузыри, лопающиеся при малейшем неосторожном движении. Вся телесная оболочка пульсировала натянутой звонкой струной, отзываясь протяжным тонким гулом в его воображаемой голове. Он поглубже натянул на неё фетровую шляпу, чтобы заглушить этот пронзительный писк, и зашагал в сторону известного горбатого моста. Осеннее тёплое утро улыбалось прохожим очнувшегося от сна городка, зеркально отбрасывая своё отражение на прибрежную мостовую. Весело грели его последние лучи, задорно заглядывая в окна местных жителей. Лишь дети, идущие этим прекрасным утром в школу, были отчего-то хмуры, невеселы и озабочены. Кто-то шумно пробегал мимо серого силуэта, звеня тоненьким голоском, а кто-то, нахмурившись, смотря под ноги, пинал мелкие рассыпчатые камни.
Город потускнел, осунулся. Казалось, что даже яркие цвета домов мгновенно поблекли при свете утреннего солнца. Действительно ли горожане стали более пасмурны или всё же что-то происходило внутри сновидца, ещё предстояло выяснить. Но его преследовало ощущение, будто кто-то вывернул его душу наизнанку, показав другую, незнакомую сторону жизни.
Раздумывая о прошедшей ночи, он пересёк каменный мост и остановился возле любимого большого дерева. Листья медленно зашуршали, узнав своего товарища в новом человеческом обличии. Он часто приходил к четырёхсотлетнему корявому дубу, прислушивался к шелесту ветвей, обменивался с ним энергией. Ему нравилось общаться со своим немым товарищем, казалось, что тот понимает его, подбадривает и поддерживает, при этом никогда не разболтает великую тайну бытия, потому что не умеет говорить. Хотя мысли тоже имеют материю, но менее тонкую, подобную энергетическому заряду, всё же на физическом уровне их расшифровать невозможно. Сейчас в энергетической оболочке Шёпота образовался пробой, дыра, что означало лишь одно: часть его была мертва или, наоборот, пробуждалась, открывая пространство в новое неизвестное начало. Серый силуэт в фетровой шляпе слился со стволом дерева в одно целое, чтобы заполнить себя жизненно важными процессами, зашивая пробоину альтернативной заплаткой. Таким образом, он снова принял облик цельной прозрачной мелькающей тени, спрятав серый наряд в свои бездонные карманы.
Каменный мост устало загудел от тяжести проезжающих по нему колёс. В это время в городе начинался час пик, и неимоверное количество автобусов в спешке устремились развести своих пассажиров до конечного пункта назначения. Всё вокруг шумело, мелькало, носилось со скоростью звука, лишь никому не известный сновидец наблюдал за всеобщей суетой, умело пряча в себе всепоглощающие безудержные эмоции. Вся эта обстановка ощущалась частью его самого, казалось, даже стены зданий подмигивали ему в ответ, пришёптывая обескураживающие слова: «Это только начало, наш друг». Каждый объект в духовном и материальном мире имеет живой элемент, в котором спрятана его самая сакральная часть, отвечающая за чувства. В человеческом мире этот орган принято называть сердцем, его не видно человеческому глазу, но легко ощущают сновидцы. Шестому часто приходится сталкиваться с говорящими часами, печальными поездами и самолётами, которые страшно любят трагические истории. Часы рассказывают о бесцельно прожитом времени, поезда и самолёты — о горьком расставании. Мосты обычно говорят о двух далёких берегах, которые им приходится то и дело сводить и разводить. Но тот мост, что на протяжении нескольких веков сводил два берега одной реки Влтавы, был невыносимо жалостлив к себе и часто возмущался, ощущая на себе человеческую суету, завывая при каждом своём печальном вздохе. От этих неожиданных стонов Шестой оглянулся назад, узнав в одном из прохожих своего грустного подопечного, который нёс на своих тонких плечах большой синий рюкзак. Его голова свисала с плеч, взгляд потупился, руки грелись в карманах школьных брюк, а старые ботинки волочились по каменистой брусчатке, не замечая никого на своём пути. Ещё ни разу сновидец не видел своего знакомого весёлого мальчугана в таком печальном, тоскующем виде. И тут же он осознал, что сон, который приснился ему этой ночью, мог нарушить все его вдохновенные мысли и мечты. Усталость запульсировала в его охладевших ладонях, иероглифы стали медленно гаснуть, оставляя после себя болезненные ожоги.
— Август! — приятный голос окликнул невесёлого мальчугана. Впереди него стояла стройная девочка в расклешённой васильковой юбочке, в белых плотных колготках и лаковых светлых сапожках. На ней было надето синее ворсовое пальто, а за хрупкими плечами возвышался школьный большой рюкзак. Она игриво улыбнулась, сверкнув своими манящими ямочками на белоснежных нежных щёчках. Но тут же мыслями Шёпота завладела другая похожая улыбка.
— Я люблю тебя! — крикнул он. — Я люблю тебя!
Голос загрохотал, как раскат грома в неясную погоду, хотя в воздухе висел тёплый морской воздух. Он свернул ладони в трубочку и как можно громче ещё раз выкрикнул признательные слова.
— Тише, дурачок, ночь же. Разбудишь кого-нибудь, — засмеялась она, прижав хрупкие пальцы к его обезумевшим губам. Он любил эти тонкие пальцы, этот мелодичный голос, эту изумительную улыбку, эту нежную ямочку. Его всегда удивляло, что у неё всего лишь одна ямочка. Он провёл по её лицу своей горячей ладонью и поцеловал в щёку.
— Я люблю тебя! — продолжал он выкрикивать фразы и тут же ощутил давящий груз своих слов. Грудная клетка заполнилась обжигающим паром, и он увидел это мимолётное событие со стороны.
Она хохотала, кружась вокруг него завораживающим вальсом, размахивая подолом воздушного лёгкого платья. Глаза сверкали неоновыми огнями, сливаясь с блеском звёзд, сияющих на ночном небе. Веснушки расползлись по весёлому родному лицу, маня своей задорностью. Тёплая ночь легла на плечи курортного города, от этого в воздухе стоял свежий запах солёного моря, счастья и невозвратимого мига влюблённости. Тут же он замолчал, наблюдая за порханием своего лёгкого искрящего мотылька. Она подошла ближе и заглянула ему в глаза, дотронувшись до самой глубокой частицы души.
— Не забывай меня. Следуй за своим сердцем. Борись, прошу тебя, борись за нас до конца! Не отпускай нас! — вырвалось из её груди, запорхнув в его горячее сердце. Он заплакал.
Вспышка воспоминания погасла, и, пошатнувшись, он прислонился спиной к старому знакомому дубу, который стойко поддерживал его сновидческую оболочку. Оглядевшись вокруг, Шёпот глубоко вздохнул и спрятал свой очередной пазл в потайной карман хроники прошлых лет. Он рассеялся в его воображении, скатившись мелкими каплями по стенкам наполненного сосуда. Воронка времени перемешалась с густой обволакивающей краской, цедя мимолётные искры его недолговечной памяти.
Август подошёл ближе к своей знакомой, пытаясь отвести взгляд от сверкающей улыбки. Девочка свела руки перед собой и выгнулась вперёд, показывая всем своим видом удивительную заинтересованность этим несносным мальчишкой.
— Если хочешь, мы можем пойти вместе, — заговорила она.
Её собеседник был не очень-то приветлив, он отвернулся и зашагал дальше, пытаясь не смотреть в сторону своей знакомой.
— Ты же слышала, что вчера говорили мальчишки, они явно против этого! — огрызнулся он.
Сновидец не узнавал своего подопечного, медленно шагавшего прочь от лишних разговоров. Он раскачивался, изображая подобие верёвочных качелей, которые слегка изгибаются, поддаваясь слабому ветерку. Весь его вид заявлял о том, что ему безумно симпатична эта смелая девочка: глаза ярко блестели, пальцы нервно перебирали друг друга, волнующе касаясь знакомой руки. Но его ноги будто не слушались его же разума. «Неужели он испугался каких-то задиристых сверстников?» — удивился Шёпот, пытавшийся одновременно вернуть себя в бездны своих воспоминаний и параллельно присматривать за Августом.
— Ты испугался их? — будто прочитав мысли сновидца, смышлёная девчонка слегка дотронулась до упрямого плеча.
— Никого я не боюсь! — насупился тот в ответ, слегка поднимая одну бровь. — Просто не люблю конфликтных ситуаций.
— А мне страшно. Я всё-таки хрупкая маленькая девочка, поэтому боюсь идти в школу одна. Может, всё же проводишь меня до класса? — схитрила она, пробежав вперёд несколько метров и резко остановившись напротив.
Август притормозил, глубоко вздохнул, бегло посмотрел по сторонам и молча кивнул головой, тем самым сообщая, что выполнит её просьбу. Девочка неожиданно запрыгала на одном месте и захлопала в ладоши.
— Тогда идём!
Дорога тянулась через небольшое густое рапсовое поле и вела до самых ворот школьного двора. Шёпот любил бродить среди пышных посевов сурепицы, горчицы, сизии, они напоминали жёлтую меховую накидку, забытую большим и грозным великаном. Говорят, что сказочные герои, в переполохе покидая волшебный город, скрывались под этим покрывалом, переползая через голые пустынные поля. С того самого момента каменистый брусчатый путь медленно перетёк в протоптанную дорожку между двумя половинами поля, навсегда разделив его пополам.
Девочка размахивала руками, рассказывая Августу удивительные истории. Он то улыбался, то, останавливаясь, открывал рот от интереснейших высказываний его попутчицы. Они вместе смеялись и шутили, совсем не догадываясь, что их ждёт впереди. Жёлтые пушистые ветки неожиданно зашуршали перед весело шагающими ребятами, то ли ветер задевал их рыхлые макушки, то ли какая-то сила раскачивала кустистые растения, то ли чьи-то грубые ботинки топтали их хрупкую и нежную красоту. На тропинку выскочили нагловатые мальчишки, угрожающе показывая острые оскаленные зубы. Впереди всех стоял невысокий сорванец с белыми прямыми волосами, на которые падали жёлтые осенние лучи солнца. Он нервно ударял кулаком о свою ладонь, пытаясь тем самым показать своё преимущество над остальными. Синие школьные брюки были чуть подвёрнуты, а кожаная чёрная куртка говорила о материальном благополучии его семьи. Чуть позади него хмурились два его товарища. Один из них был очень худой и длинный, как тонкая пожелтевшая соломинка. Его крючковатый нос изредка всхлипывал, утираясь о грубый большой кулак, а тонкие развевающиеся рыжеватые кудряшки свисали над высоким квадратным лбом. Другой был чуть пониже и поплотней, его живот вываливался наружу, слегка скрываясь под тонкой светлой ветровкой. Он бы мог здорово сыграть сдобную булочку с изюмом на детском школьном утреннике. Увидев их, Август засуетился и отпрянул назад.
— По-моему, мы тебя предупреждали! — задиристо выкрикнул главарь банды.
Август молча взглянул на девочку и сразу же перевёл взгляд на свои старые ботинки.
«Что же ты молчишь? Ответь ему что-нибудь!» — Шёпот пытался мысленно взбудоражить своего подопечного.
— Ты, наверное, знаешь, что происходит после предупреждения? — не унимался мальчишка, всё больше и больше приближаясь к нему.
— Ха! — ухмыльнулся второй. — Смотрите, молчит.
— Глаза опустил, может, прощения хочет попросить? — рассмеялся третий.
Ситуация накалялась. С каждой брошенной фразой хулиганы все теснее окружали Августа, не давая ему ускользнуть.
— А мы ему сейчас покажем, как гулять с нашей одноклассницей! Пришёл новенький, а уже свои порядки устанавливает, сволочь! — выкрикнул первый и резко толкнул его в живот. Тот сразу же повалился на землю. Банда язвительно захохотала, а её главарь незамедлительно схватил девочку за тонкое прозрачное запястье.
«Август, вставай и дерись!» — пульсировало в груди сновидца. Но его голос был слишком слаб, чтобы донести свою боль до сердца испуганного мальчишки.
— Отпустите меня! — крикнула смелая девочка, отталкивая своих одноклассников. Но те ещё сильнее сжали её хрупкие руки. — Август, помоги мне! — эхом вырвался звонкий голос.
«Вставай, вставай, вставай!» — продолжал Шёпот свои пульсации.
Через мгновение мальчик поднялся с земли, будто услышав призыв, и бросился на главаря банды, размахивая своим большим синим портфелем. Одним ударом Август повалил его на землю.
— Ах ты, козёл, ублюдок! — взбунтовался беловолосый мальчишка, отбросив тяжёлую сумку обратно в руки своего врага. — Хватайте его!
Двое мальчишек оттолкнули свою заложницу и накинулись на сопротивляющегося бунтаря, скрутив ему руки за спиной. Главарь банды медленно встал, отряхнулся, и, ухмыльнувшись, подошёл ближе. Но в ту же секунду его ноги подкосились и он снова упал на землю. За его спиной стояла улыбающаяся девочка, крепко размахивая школьным рюкзаком.
— Держите её! — раздался истеричный детский крик.
Крючковатая тонкая соломинка освободила руки противника и бросилась за девчонкой. Август остался с невысоким блондином и пухлой сдобной булочкой, пытаясь вырваться из их лап. Главарь резко размахнулся и со всей силы ударил своего заложника в грудь. Тот застонал и, скрючившись, упал на землю.
— А теперь я повторю ещё раз! — зарычал он. — Не смей больше подходить к Милене! Ты меня понял, ублюдок?!
Не вставая с земли, Август обхватил руками живот, пытаясь отвертеться от болезненных ударов главаря банды, но тот, не останавливаясь, бил грубым ботинком стонущего мальчишку ещё с большей силой. От одного из таких толчков его синий портфель отлетел в сторону и от сильного удара о землю раскрылся перед своими яростными врагами. Душная волна обиды и разочарования сжала грудь парня. Из открытой сумки с манящим звоном выкатилась прозрачная бутылка с тайной запиской. Видимо, Август заранее готовил подарок для своей подруги, красиво обернув его атласной красной лентой.
«Красная лента, — подумал сновидец, — как во сне».
— А что это у нас? — съязвил главарь банды, медленно поднимая бутылку с протоптанной дорожки.
— Дай мне посмотреть! — выкрикнул второй, вырывая тайную находку.
— Да отойди ты, придурок! — прорычал блондин и медленно вытащил записку из узкого горлышка бутылки. — Вот это уже интересно!
— Что там? Что? — раздался любопытный голос.
— Отдай! — громко крикнул пленный, пытаясь рывком наброситься на хулигана, но тот сразу же отбросил его на землю сильным ударом в грудь.
— Ха, «мы будем дружить вечно», вот насмешил! — прочитал главарь банды записку и тут же разорвал её, подбросив над собой мелкие белые кусочки бумаги. — Никогда, слышишь, не смей приближаться к нашей однокласснице, иначе тебя ждут огромные неприятности!
В ту же минуту он разбил бутылку и подставил острый осколок к горлу мальчика. Август зажмурился, ожидая самого худшего в эту минуту, но хулиган отбросил стекло и резко обратился к своему другу:
— Надеюсь, он навсегда запомнит этот урок!
За спиной раздался звонкий тонкий голос, который вспышкой разлился по макушкам небольших жёлтых растений своим оглушительным звуком.
— Август, пожалуйста, помоги! — выкрикивала Милена.
Мальчишки бросились в её сторону, схватили за тонкую талию, но Август всё так же недвижимо стонал, обнимая свой живот руками.
«Ты сильный! Ты очень сильный! — чеканил голос в его голове. — Да вставай же! Помоги ей!»
Сновидцу хотелось самому поднять своего подопечного, который осмелился противостоять трём взбалмошным негодяям, и повести в бой, но он не имел на это права. Стайка малолетних бандитов презрительно обернулась, выдавив из себя грозный рык, дразня своим явным преимуществом. Но Август всё лежал и лежал на тропинке, которая так нечестно разделяла одно целое единого поля. Шёпот присел к нему рядом и погладил по кучерявой голове, успокаивающе напевая неизвестную мелодию:
«Подобреет стужа, босиком пройдёшь по лужам.
Ночью в ней купалась волшебная луна и там осталась.
И теперь понятно, на луне откуда пятна.
Кто-то хитрый и большой наблюдает за тобой!»
Спустя несколько минут Август очнулся и медленно, пытаясь отряхнуться, встал на ноги.
— Гады! — крикнул он им вдогонку и тут же снова застонал, поднимая тяжёлый портфель.
Ссадины пульсировали на тонких мальчишечьих локтях, брюки порвались, отсвечивая пыльной мятой материей. Он сел над разорванной запиской, нервно пытаясь собрать её в единое целое, но, громко зарычав, выбросил мелкие кусочки в жёлтые пушистые кусты.
— Что я делаю? — всхлипнул он. — Всё равно это бессмысленно.
Сновидцу стало ужасно обидно за своего товарища, и, заметно сжавшись, он бросил раздражённый взгляд вслед удаляющимся хулиганам. Они насильно тащили за собой одноклассницу. Та прытко вырывалась, шаркая своими белыми лаковыми сапожками по собственной тени. И вдруг Шёпот увидел на её изображении непонятное тёмное пятно, от этого он молниеносно вздрогнул, как будто несколько токовых ниточек прошло сквозь его невидимый облик. Он скользнул по тропинке, укрывшись за жёлтыми пушистыми ветками, и увидел, как за Миленой тащится чёрный хвост самого сознателя. «Но как такое может быть? Эти создания не имеют права вторгаться на территорию детской судьбоносной линии жизни!» — возмутился Шёпот. Каждое человеческое существо окружено энергией или биополем, которое обволакивает его, пронизывает и притягивает галактики друг к другу. Если нарушить его, оболочка истончается, что может привести к болезням, а в самом страшном случае — к смерти. Восстановить данное поле по силам только сновидцам, потому что именно отдых и положительные сны наполняют оболочку человека жизненно важными процессами. А если сознатель навсегда поселился в тени этой девочки, то ей грозит огромная опасность. «Что-то тут не так!» — нервно задумался он, перепрыгивая от одного куста к другому, как частный детектив.
Шёпот довёл скользкую тень до самых дверей учебного класса. Не оставалось никакого сомнения: за Миленой таскается безумная тень сознателя. Она мелькала на её маленьких красивых сапожках, скалясь своей омерзительной нахальной улыбкой. Всё в нём казалось скверным и раздражающим: его пристальный взгляд, ехидная ухмылка и безобразный корявый вид. Солнечное тёплое утро было испорчено одним крошечным, но таким запоминающимся событием. Сновидец растёкся по бетонным стенам школьного коридора, пытаясь заглушить пронзительный извивающийся гул собственных мыслей. Оглушительный звон школьного звонка нарушил его немое молчание. В ту же секунду он дёрнулся как ошпаренный и мигом вылетел из учебного помещения. В школу печальной походкой брёл его побитый товарищ.
— Мы ещё отомстим им! — прошептал Шестой и поспешил к своим всезнающим друзьям.
Глава четвёртая
В зоне ожидания происходил явный переполох, какой бывает при лопающейся тишине. Будто только что перед Шестым стояла глухая стена из гладкого красного кирпича, как тут же она расползлась мелкими трещинами, из которых с оглушительным грубым басом просочился яркий свет. Так происходит при землетрясении — почва уходит из-под ног, здания покрываются ломкой паутиной и тут же разрушаются, оставляя под собой обломки хрупких стен. Лишь воспоминания, пульсируя барабанной дробью, остаются в неясных видениях. Каждый сновидец переходил от одного сгустка к другому, пытаясь выяснить подробности сегодняшней ночи. Но Шестой был слишком возбуждён и взбудоражен, поэтому, не замечая общего смятения, пронёсся мимо сгустка, лишь слегка задевая их оболочки своим ярким светом.
Его товарищи были спокойны, безусловно отличаясь от других сновидцев своим отрешённым видом и редким благоразумием. Даже услышав недовольные высказывания других сновидцев по поводу внезапного появления Шестого, они продолжали общаться, не обратив на него ни малейшего внимания. Сновидец с карманами взглянул на своих друзей и замер в оцепенении. Рядом с ними стоял тот самый новенький, которого на прошлой неделе забрали в зону забвения.
«Значит, — подумал он, — оттуда всё-таки есть выход! И это всего лишь глупые выдумки, что никто ещё не вернулся из злополучного места».
Он с интересом посмотрел на новенького, так легко вошедшего в избранный круг сновидцев, и перевёл взгляд на товарищей.
— Да нет же! — демонстративно заявлял Шестьсот первый. — Сновидцы не вправе бросать своих подопечных, всё-таки это зона ответственности, являющаяся неотъемлемой частью его самого. Представьте себе, что может произойти, если ребёнок недополучит счастливый сон? Да вся его судьба сместится в противоположную сторону.
— Никто не знает этой противоположной стороны, может, оно и к лучшему! — спорил с ним Пятьдесят девятый, пытаясь защитить своего друга от нападок старшего товарища.
— Мне тоже кажется, — перебивал его новенький, — что мы сильно преувеличиваем значение сна. Я не понимаю, что в этом такого, если одну ночь дети проведут без льющихся красивых мелодий и приятных сновидений?
«А этот новенький вроде неплохой парень!» — подумал Шестой.
— Да может, и ничего, — добавлял Двести двадцатый, придерживаясь стороны Шестьсот первого, — но то, что десяток детей не получили сны этой ночью, является подтверждённым категоричным ошеломляющим фактом!
— Это немыслимо! — возмущался Шестьсот первый. — Просто немыслимо!
— Скажите, — вмешался, наконец, Шестой, — может ли сознатель заполучить тень ребёнка, заменяя таким образом сновидца?
Друзья опешили, бросая друг на друга растерянные взгляды, будто мысленно ведя между собой разговор, при этом скрывая от Шестого мелкие подробности занимательной беседы. Тут же в зоне ожидания повисла гробовая тишина, показалось, что другие существа тоже притихли, чтобы услышать ответ на достаточно странный вопрос. Безмолвие охватило каждый уголок зоны ожидания.
— Я считаю, — прервал молчание Пятьдесят девятый, наклонившись к нему своей грузной массой, тем самым взяв на себя смелость рассеять всеобщую смуту, — будучи проворнее сновидцев, сознатели всё же могут овладеть тенью детей, но только в том случае, если ребёнок останется без снов. А точнее, без тех, кто эти сны ему дарит.
— Я так и думал! — встревоженно проговорил Шестой, нервно мельтеша между обликами многочисленных сновидцев.
— Понимаешь, — остановил его Пятьдесят девятый, пытаясь договорить начатое, — мы в какой-то степени являемся для наших подопечных защитниками, сторонниками их интересов, положительных эмоций и гармонии…
— Где ты был сегодня ночью? — нахмурившись, резко прервал его Шестьсот первый, пытаясь отгородиться от других сновидцев. — Думаешь, мы не поняли, что именно ты забросил дома наших маленьких подопечных?
Шестой отпрянул от своих друзей, перебирая в голове всевозможные варианты ночного похождения, но ни одна ниточка лжи, которая бы смогла его сейчас спасти, не вшивалась в его мыслительный обжигающий поток информации. Он сдался.
— Сознаю, возможно, вы считаете, что это моя вина.
— Чья же ещё? — ухмыльнулся Двести двадцатый.
— Сегодня ночью я показывал сон, который не был заготовлен заранее, — продолжал он оправдываться. — В этом сне я не мог пошевелиться, вклиниться в него, перепрограммировать его структуру. Как заворожённый, я лишь всматривался в каждую сцену. А самое страшное, что я не мог ничего предпринять и изменить.
— Хм, — вздохнул Пятьдесят девятый, — похоже, что кто-то завладел сном твоего подопечного. А это уже попахивает скандалом.
— Получается, что я видел чью-то подготовленную киноплёнку? — встревожился сновидец. — Или же это была моя собственная жизнь, которую я уже проживал однажды?
Шестьсот первый притянул его к себе, пытаясь заставить молчать. Друзья поддались его резкому движению и окружили Шестого со всех сторон, скрывая тень от любопытных взглядов. Остальные сновидцы нахмурились, сосредоточившись на глобальной проблеме. Кто-то вторгался в детские сны и противоречил всем законам бытия. Друзья прижались ближе друг к другу, ведь разговоры о снах и прошлых жизнях касались только узкого круга и никогда не выходили за его пределы.
— Я впервые слышу об этом! — громко произнёс Пятьдесят девятый, всплеснув прозрачной оболочкой на всеобщее обозрение, и искоса посмотрел вокруг себя, будто скрывая важную информацию.
— Но это ещё не всё! — перебил Шестой своего товарища. — Я видел сознателя, который привязался к тени маленькой девочки.
— Я, кажется, всё же знаю ответ, — наперекор Пятьдесят девятому прошептал новенький, украдкой оглядываясь по сторонам, при этом нервно показывая указательный палец своему новому товарищу. — Сознатели действительно могут вторгаться на территорию детской тени и завладевать их душами.
— Но как? Разве это возможно? — настороженно взглянул Шестой на новенького.
— Возможно, мой друг! Если этот ребёнок коснулся потустороннего мира, а именно — зоны забвения.
«Он ещё меня и другом называет. Какой я ему друг?» — подумал возмущённый сновидец с карманами. А затем резко проговорил:
— Это абсурд! Человек не может попасть по ту сторону границы, а потом снова вернуться в материальную оболочку.
Друзья переглянулись и потупили печальные взоры. Над зоной ожидания снова повисла гробовая тишина.
— Вы что-то скрываете от меня? — крикнул Шестой. — Говорите! Жизнь детей в опасности!
— Любое существо, — осмелился Шестьсот первый, — может не только попасть в зону забвения, но также и выйти из неё. Человеческие души часто посещают этот загробный участок, находясь между жизнью и смертью, но всё же, не все, правда, возвращаются на землю. И ты… — прервался он, нахмуривши свою прозрачную оболочку, — там тоже уже был.
Грудь Шестого наполнилась яркой безудержной волной страха и паники, которые застыли на краях сосуда гневной серой плёнкой. Впервые он почувствовал ярость, боль и трепетание своей беспокойной души. Крик отчаянья, уныния и обиды ворвался внутрь и заполнил пространство его слабой, но всё же неиссякаемой энергии. В его груди нарастал обезумевший крик, который никак не мог вырваться наружу.
— Но почему? — не понимал он. — Почему вы не сказали мне об этом раньше?
— Тише! — прикрикнул Шестьсот первый. — Неужели ты до сих пор не понял? Каждый, кто владеет лишней информацией, навсегда лишается памяти в зоне забвения. Ты хочешь, чтобы и мы попали туда?
— Не хочу! — рассердился Шестой и попытался отвернуться от своих товарищей, скрестив руки на груди.
— Дружище, — одобряюще сказал Пятьдесят девятый, похлопав его по плечу, — мы хранили эту тайну только для того, чтобы тебя снова не забрали за границу нашего мира. Ты дорог нам.
— И сколько раз я уже там был?
— Шесть раз… — протянул Пятьдесят девятый, не видя смысла всё скрывать.
— Может ли это быть как-то связано с моим номером? — поинтересовался Шестой.
— Да-да, — заявил Шестьсот первый, — всё сводится к тому, что все наши номерные знаки — лишь отметки о пребывании в зоне забвения.
— Неужели ты был там уже шестьсот один раз? — возмутился он. — А ты — пятьдесят девять, — показал он на другого товарища.
— А я — два, — подтвердил новенький, улыбнувшись.
Шестой резко схватил его за руку и посмотрел на ладонь. Там горела цифра два.
— Я — двести двадцать, — откликнулся Двести двадцатый и усмехнулся, — получается, что самый молодой из нас — это второй, его пребывание в теле сновидца не превышает года, ты же существуешь здесь около семи лет.
— Но как такое может быть? Я помню все эти годы, от самого своего первого подопечного до последнего, — возмутился он, сомневаясь в правдивости слов своих товарищей.
— Зона забвения только стирает твою прошлую жизнь, которая мешает выполнять требуемую работу. Тебе оставляют лишь воспоминания о сновидениях, — прочеканил Двести двадцатый.
— Мы существуем в этом мире уже больше миллиона, а то и миллиарда лет, — вздохнул Шестьсот первый.
— И если бы каждый раз нам стирали память о сновидческой деятельности, — продолжил Пятьдесят девятый, — то приходилось бы заново учиться премудростям нашей нелёгкой профессии.
— А они? — обвёл взглядом Шестой других сновидцев. — Они тоже имеют номера?
— А ты попробуй, спроси! — засмеялся Шестьсот первый.
Шёпот отвернулся и тут же направился к ближайшему сновидцу.
— Эй, товарищ! — выкрикнул он. — Какой у тебя номер?
Тот растерянно оглянулся и, сделав небольшую паузу, всё же проговорил: «Первый!»
— Изумительно! — фыркнул он и подбежал к следующему сновидцу. — Какой у тебя номер?
Другие существа удивлялись его странному вопросу и, опешив, сторонились настырных слов. Но всё же в каждом уголке зоны ожидания слышалось:
— Первый…
— Первый…
— Первый…
— Чёрт возьми, неужели мы единственные, кто хоть немного добрался до истины бытия? — вернулся он к своим друзьям.
— Будь благодарен судьбе, что имеешь возможность докопаться до правды, — пропел Двести двадцатый.
— А теперь, — прервал его Пятьдесят девятый, направляя на Шестого укоризненный взор, — помалкивай об этом, иначе снова останешься без своей памяти. Хотя для молодого существа ты слишком проворен и умён. Каждый раз находишь всё новые и новые пути получения знаний. Я даже удивляюсь твоему молниеносному умению вспоминать прошедшие моменты, как будто кто-то сознательно оставляет тебе небольшую искорку, играя, забавляясь твоей наивностью и прытью.
Шестьсот первый подозрительно окинул Пятьдесят девятого своим строгим взглядом, будто пытаясь сказать что-то важное, оспорить его слова, но всё же промолчал.
«Просто они не знают, что у меня есть карманы, в которые я прячу свои яркие вспышки дежавю», — тут же подумал Шестой.
— Явно кто-то выяснил твои догадки о параллельных мирах и прошлых жизнях и сейчас ведёт за тобой слежку. Будь внимателен, не попадайся на эту удочку. Мы переживаем за тебя, — вздохнул Пятьдесят девятый.
— Значит, сегодняшний сон всего лишь чья-то уловка?
— Совершенно точно! — отчеканил Шестьсот первый, подёргивая головой в такт его вопросу.
— И это не детям грозит опасность, а мне? На меня ведётся охота?
— Так уже было, и не раз, — вздохнул Пятьдесят девятый и похлопал его по плечу.
— Но я видел женщину. Понимаете? Я видел её и раньше, давно, не помню когда. Но она была со мной. Она держала меня за руку, улыбалась мне, тёрлась холодным носом о твёрдую ключицу, дышала мной и наполнялась прекрасным благоуханием, светом, счастьем и спокойствием. А когда она плакала, я ощущал волну надвигающегося трепета. Она плакала и пела, а я сжимал её в своих объятьях и боялся отпустить.
— Забудь об этом, слышишь? — разозлился Двести двадцатый. — Твоя цель заключается в том, чтобы нести детям радостные сны, а не думать о чувствах, которые ты никогда не сможешь вернуть.
— Но ты же сам говорил! — крикнув, дёрнулся Шестой и еле слышно прошептал: — Говорил, что, оттолкнув самое важное в своей жизни, мы заполняемся пустотой, тяжким грузом материальных ценностей.
— Твой успех зависит только от тебя. Если в твою любопытную голову ворвалась мысль о женщине — жди беды. Ты должен осознать именно сейчас, что ничего хорошего не произойдёт, если ты зацепишься за неё и будешь вытаскивать на поверхность утонувшие воспоминания из материального мира. Ты не сможешь никогда вернуться к ней, но своими мыслями ты только загонишь себя в глубокую яму, из которой не выберешься самостоятельно. Пойми, у тебя другая жизнь, в которой ей нет места.
— Да с чего вы взяли, что, узнав о своей прошлой жизни, я упаду в яму, окажусь в грязи, не смогу выбраться оттуда? Я всего лишь верну веру в себя, свою потерянную часть, своё счастливое безмятежное прошлое. Я наполню полупустую оболочку чем-то иным, но целым, чувственным и эмоциональным. И даже если всё то, что я хочу вытащить на поверхность океана знаний, уже давно не существует, я всё равно буду рад, что это когда-то жило во мне, давало мне силы или, наоборот, разрушало. Но в тот момент я осознавал, что был счастлив. Понимаете? Я был счастлив. А вы когда-нибудь испытывали такие чувства? Прикасались к безумной горящей страсти? Извергались вулканом кричащего блаженства?
Сновидцы потупили взор, пытаясь перебрать в своей памяти похожие ощущения, но в выражении их лиц царило разочарование. В зоне ожидания раздался первый звонок, он символизировал начало учебного занятия. Товарищи Шестого тут же поспешили уйти от ответа, покидая привычный перевал. Но тот не собирался сдаваться и остановил их, не в силах сдерживать свои эмоции.
— Почему тогда вы даёте мне такие советы? Из какой ямы вы собираетесь вытаскивать меня, если сами не были там, куда нырял я, возможно, захлёбываясь? Но я творил и верил в волшебство. Я впервые чувствовал себя живым.
Его товарищи не осмелились вступить с ним в перепалку, так как возле них уже столпилось достаточно много сновидцев.
— Поймите, — продолжил Шестой, — она так глубоко забралась в мою душу, что останется там навсегда. Можно заполнить её чем-то сверху, новыми снами, заботами, интересными историями, знаниями и кинофильмами, но тогда она ещё глубже провалится в меня.
— Дам тебе хороший совет, — медленно, но тревожно заявил Шестьсот первый, — сначала вытащи её из себя, а потом заполняй новыми знаниями свою пустую оболочку.
— Пятьдесят девятый! — выкрикнул Шёпот, моля его о поддержке. Он всегда был на стороне чувств, философии и творчества, поэтому глаза Шестого наполнились надеждой на защиту.
— Твои воспоминания всего лишь мелкие горошины бусин, сорванные с тонкой изящной шеи и разбросанные по полу, — отреагировал Пятьдесят девятый. — И вроде есть ещё надежда собрать их воедино, но всё же найдётся две-три гадких бусины, которые закатятся под какой-нибудь диван, и как бы ты ни ползал, ни искал их, подсвечивая пыльные углы ярким фонариком, всё равно не найдёшь. А если станешь нанизывать остальные горошины на тонкую нитку, то ничего хорошего из этого не выйдет. Бусы станут короче и сожмут шею так, что невозможно будет вздохнуть. Поэтому выбрось все свои дурные мысли из головы, чтобы дышать полной грудью, а не ползать по полу в поисках пропавших горошин.
После сказанного его товарищи гордо развернулись и последовали за толпой сновидцев.
— Пятьдесят девятый! — окрикнул он его снова. — Помнишь, ты говорил о своих догадках, что любовь — это такое же создание, как и мы, только у неё более развитая цивилизация, потому что её оболочка живёт в одном человеке всю жизнь. А что если во мне кто-то живёт, вырывается наружу, скребя своими острыми коготками, брыкается, выворачивает всю мою душу наизнанку и показывает мне путь, по которому я обязан пройти до конечного пункта назначения?
— Шестой! — разозлился Шестьсот первый. — Ты не человек, пойми это, наконец!
Чувства молодого сновидца разбились на мелкие осколки, как части той записки, которые Август пытался собрать в единое целое и всё же выбросил, не получив желаемого. Ему не удалось ухватиться за ускользающую суть истины, будто она убегала от него, рвалась, уходила в сон или пробуждение. Он не понимал, почему его друзья настаивают на том, что любовь нужно сжечь, затоптать, стереть. Неужели воспоминания о ней могут разрушить его судьбу, его сновидческую оболочку? «Как мне отказаться от своих долгожданных и желаемых воспоминаний? И для чего?» — Шёпот уже ничего не мог понять. Сегодняшний день перевернул всё с ног на голову, обрушив на него тяжёлый груз правды. Но его душа рвалась вперёд, выпрыгивала из него и стремилась познать всё новые и новые тайны. Он понимал, что его товарищи просто хотят защитить его, огородить от лишних ошибок, которые он уже когда-то совершал до того, как потерял память в зоне забвения. Но ему было просто необходимо узнать, возможно, то, что он уже когда-то знал. Наконец он обрёл смысл своего бытия, а его друзья так безжалостно пытались отнять его.
Прозвенел последний звонок, и опоздавшие сновидцы ринулись на занятия красивых сказочных историй. Шестой остался в холле, чувствуя пристальный взгляд своих товарищей. Но немного замешкав, всё же двинулся за ними, чтобы не создавать лишней паники. Мгновенно он представил себе путь отступления, подумав о том, что покинет зону ожидания, как только последние сновидцы скроются из виду. Но они не спешили оставлять его одного.
— Шестой! — окрикнул его Пятьдесят девятый. — Думаю, тебе всё же стоит остаться с нами.
— С чего ты взял, что я хочу уйти? — схитрил тот.
— Хм, — ухмыльнулся Шестьсот первый, — мы слишком хорошо тебя знаем.
— Послушай! — прервал его снова Пятьдесят девятый. — Я расскажу тебе о твоей прошлой жизни.
— Ты серьёзно? — засуетился он, догоняя своих товарищей. — Ты что-то знаешь о ней?
— Конечно, я знаю! — язвительно скорчил он гримасу. — Ты уже шесть раз рассказывал нам одно и то же перед тем, как тебя уводили в зону забвения. И каждый раз мы клялись, что скроем от тебя эту информацию. Но, похоже, что всё бессмысленно, поэтому, остерегаясь твоих глупостей, я расскажу тебе обо всём, но только после обучающего процесса. Потерпи немного, и ты узнаешь всю правду.
— Что ж, ради такого стоит потерпеть.
Они переместились в зал, приняв форму лёгкой воздушной снежинки, повисшей в замершем отрезке времени. Огромный сгусток сосуда наполнился обжигающим светом, который тут же сменила молчаливая тьма. Разноцветная яркая киноплёнка заскользила по невидимой стене, врываясь в каждый уголок сновидческого подсознания.
Им показывали льющиеся водопады, которые символизировали спокойствие и благополучие. Они вдыхали источник жизненной энергии, бурлящим потоком просачивающийся сквозь их оболочку. Журчание воды не только умиротворяло, но и действовало на раздражённое состояние мягко, тихо и спокойно. Всё-таки сегодняшние новости ошарашили Шестого так, что его сознание было напряжено и накалено до предела. Огромные, ревущие, падающие с горной высоты струи воды завораживали каждого сновидца, восхищая, впечатляя и притягивая к себе своим неповторимым очарованием. Шёпот и не догадывался, что земное чудо природы способно очистить мысли, развеять неприятный осадок и поглотить безосновательные недовольства. Или знал? Сейчас он сомневался во всём на свете. Единственное, в чём он был уверен, так это в том, что когда-то жил в этом завораживающем мире, отчего становилось горестно и радостно одновременно. «Какие же люди всё же счастливые, — подумал он. — Столько чудес вокруг, а они всё тянутся к материальным бестолковым благам. Хотя, возможно, я и сам был когда-то таким же, только совсем забыл об этом». Как только он подумал о своей потерянной жизни, заиграла мягкая мелодия, раздался гулкий сдавленный звук и водопад медленно перетёк за границу его сознания.
Лёгкий ветер подхватил брызги прозрачной воды и разлился в тёплом полуденном воздухе. Яркий свет озарил его оболочку и мгновенно отразился в чьих-то огромных зрачках. Он увидел перед собой женщину и сразу же узнал её. Волнистые волосы цеплялись за потоки воздуха, развеваясь по нему, как волны при сильной качке. Безумно красивая, искрящаяся, улыбающаяся, она стояла перед ним так открыто, что ему трудно было поверить в далёкие, но в то же время близкие воспоминания. В горле образовался ком, который мешал впустить воздух в лёгкие. В груди возникло паническое волнение, и он тут же сдавил его руками, чтобы подольше остаться в своём реалистичном воспоминании. Солнце заиграло весёлыми брызгами фонтана, перемешавшись с его ледяными бурлящими пузырями. Капли воды, как искрящиеся звёздочки, подмигнули ему, отразившись в горящих глазах его спутницы. Он обернулся, пытаясь ощупать взглядом окружающую атмосферу, запомнить небольшой фрагмент города, узнать местность вокруг себя, но его память так предательски его подводила, что он не узнавал ничего, кроме той, чья улыбка звала его в свои объятья. Посреди площади возвышался скульптурный фонтан, он являлся центральным элементом городского парка, вдоль которого уместно располагались деревянные скамейки с чугунными ножками. Практически все они были заняты приезжими туристами, которые с большим интересом наблюдали за фигурами, движущимися по кругу центрального фонтана. Его спутница так беззаботно и весело смеялась, с невероятной лёгкостью прислоняясь к нему, что тут же притягивала взгляд незнакомых людей с камерами. Они громко разговаривали между собой и улыбчиво вытягивали свои большие чёрные фотоаппараты, улавливая каждую безупречную позу. Она расхаживала по каменному бортику фонтана, прикасаясь к его ладони тонкими пальцами. Её жесты никогда не заканчивались, они ловили его руки, нервно сгибая, касаясь их, и снова выскальзывали из крепких объятий. Он упрямо пытался поймать их, удержать, чтобы запомнить и прочувствовать гладкость любимой кожи.
— А представляешь, если бы я жила в Китае? — ухмыльнулась она, наклонившись в его сторону, чтобы ухватить губами его губы. Тонкий льющийся запах мгновенно заполнил его грудь, отразившись вспышкой в плотной прозрачной оболочке.
— Не представляю! — растянул он, уставившись на её танцующую фигуру.
— Тогда, — закатила она глаза, выдумывая очередную несусветную глупость, — я бы села на поезд и поехала к тебе.
— И ехала бы две недели, — уточнил он, приподняв уголок губ.
— Две недели к тебе и две недели обратно, — захохотала она, разливаясь звонким раскатистым смехом.
— И пять минут на перроне, — серьёзно добавил он.
— А потом твоя очередь. Ты сядешь на поезд и поедешь ко мне для того, чтобы постоять на перроне пять минут, дотронуться до меня, почувствовать любимый запах, — она сделала заметную паузу, печально опустив глаза и продолжила: — И так всю жизнь. Ты ко мне, а я к тебе.
— Может, мне устроиться работать проводником? — засмеялся он, но, не увидев улыбки на лице своей спутницы, промямлил: — Меня не очень прельщает жизнь в поезде, — он попытался быть серьёзным, чтобы не развивать начатую тему про разлуку.
Тут же его охватила такая безысходная грусть, что на миг он представил их дальнейшую жизнь огромным серым тупиком. Они застыли перед ним, как два бронзовых памятника, вылитых каким-нибудь неизвестным скульптором. Как ни странно, они могли бы обойти эту стену с любой стороны, но всё же, серьёзно посовещавшись, решили идти каждый своей дорогой, в одиночку. А может, просто остановились на распутье этих двух дорог, навсегда сделавшись немыми, и совершенно не знали, что делать дальше. «Я так хочу быть с ней, так хочу! Что такое пять минут на перроне?» — кричала его душа.
Пожалуй, их встречи можно было втиснуть в один миг ожидания перед отбывающим поездом. Огромный отрезок жизни, в котором они как мелкая рассыпанная крупа. И как же много времени требуется, чтобы двум мельчайшим зёрнам соединиться в единое целое, лишь для того, чтобы снова распасться на две половинки. Что такое вечность? В ней они всего лишь потухшая искорка в пятиминутном ожидании отбывающего поезда. И всё же в этих минутах есть что-то настоящее, ярко горящее двумя огоньками между единой разлукой.
Его руки трогали её лицо, шею, волосы и не могли остановиться. Шёпот наблюдал за всем откуда-то сверху, вдыхая каждый волнительный момент своей жизни. Сейчас эта женщина была его источником воздуха, который он поглощал своими обветренными ладонями.
— Мне кажется, я так часто тебя трогаю, — умоляюще прошептал он, боясь, что она отпрянет от него, опустит его руки.
— А мне кажется, что ты так редко ко мне прикасаешься, — ответила она, сменив улыбку на наивный растерянный взгляд.
О, как он любил этот взгляд, эту растерянность. В этот момент она становилась маленькой наивной девочкой, которую хотелось сжать в объятьях и никогда не выпускать, только бы видеть её глаза, её душевную лёгкость. Ему хотелось огородить её от всех невзгод, которые встречались ей на пути и ещё встретятся, ведь он мог оберегать её только сейчас, находясь рядом. Но что будет, когда он уедет? Как она будет жить без его защиты?
И вот сейчас он осознал, что находится в чужом городе. Здесь всё как-то красочно, ярко и чётко, как на почтовых открытках с нарисованными зданиями. А он жил где-то за сотню километров отсюда, с серыми домами, плохими дорогами и невзрачными людьми.
— Хорошо, что я хотя бы живу в другом городе, а не в другой стране, — продолжала она шептать ему на ухо.
— К сожалению, некоторые страны гораздо ближе, чем твой город, — ответил он, вдохнув запах её шелковистых волос, тут же замотав головой, не веря в свои ощущения.
— Что? — улыбнулась она.
— Ничего, — продолжал он мотать головой из стороны в сторону.
— Ну-у что? — капризно пропела она и уткнулась в его плечо.
— Я всего лишь хочу тебя уберечь…
Внезапно вспыхнул яркий свет. Его воспоминание растеклось каплями воды по несовершенной памяти. Шёпот остался на месте, пытаясь заглянуть в своё недалёкое прошлое, чтобы навсегда запомнить опустевший тревожный взгляд. Старцы объявили о конце обучающего занятия, и его товарищи с шумом покинули невесомые места. Опустив очередную вырванную страницу книги судеб в карман, он мимолётно проскользнул за своими друзьями, чтобы наконец-то хоть что-то услышать о себе. Его терпение трескалось мелкими сосудами, расползаясь кровеносными венами по пульсирующей оболочке. Но сновидцы не спешили посвящать в тайны его же насыщенной жизни.
— Что вы медлите? — обиженным тоном заявил Шестой, как можно ближе подойдя к ним. Он схватил Пятьдесят девятого за плечи и зло выкрикнул ему прямо в лицо: — Говори же!
— А куда ты спешишь? — спокойно ответил тот, демонстративно снимая руки Шестого со своих плеч. — Ты пробудешь здесь нескончаемый отрезок времени, не лучше ли посмаковать этот долгожданный момент истины?
И тут в его сознании что-то оборвалось, какая-то невидимая нить надежды зазвенела порвавшейся тонкой струной. Разноцветными картинками замелькали его мысли в голове, напоминая яркие иллюстрации детских книг: «Неужели я действительно завис в образе сновидца на миллионы нескончаемых лет? Для чего же мне тогда эта правда, которой собираются поделиться сейчас мои товарищи, если я никогда больше не буду любить, не прикоснусь к желанному образу, не вдохну запах гладкой кожи?» Тут же он осознал, что поиски своей прошлой жизни — это всего лишь игра, завораживающий процесс, который развлекает его в однотонных сновидческих буднях.
— Пожалуй, ты прав, — смирился Шестой, уставившись в одну точку. Сейчас он казался потерянным и самым несчастным существом на свете. — Мне не нужна от вас, как мне казалось, долгожданная информация. Если я всё узнаю именно сейчас, то для чего мне существовать оставшийся отрезок времени? Чтобы ежесекундно возвращаться к прошлому и безрассудно сплетаться с ним, жалеть о несовершённых действиях и выплёскиваться своей чрезмерной страстью? Ностальгия — это всего лишь грустное прошедшее счастье, не более того. Когда бросаешь взгляд в прошлое, некоторые эпизоды ушедших лет кажутся великолепными, неким подобием утерянного рая. Именно так я воспринимал внезапные вспышки дежавю, несмотря на то, что в действительности их могло и не существовать. И хотя то прошлое, которое видится мне, было прекрасным, волнующим, особым, я всё же разберусь с ним сам.
Незамедлительно он вспорхнул ввысь, оставив позади себя удаляющийся искромётный след. Его ошибкой, пожалуй, было только то, что, вылетев из зоны ожидания, как стремительный самолёт-истребитель, приближающийся к своей цели, он не разобрал последние слова Пятьдесят девятого:
— Оно всё ещё может быть твоим настоящим!
Глава пятая
Узкие улочки кирпичного города наполнились вечерней прохладой. В каждом окне загорелись лампы, которые вырывались за пределы дома тусклым светом. Казалось, будто кто-то нажимал на кнопочки, играя их задорным блеском, как гирляндами на ёлке. Шёпот забыл все правила и порядки сновидческого мира, спеша посетить дом Августа раньше назначенного срока. Ему хотелось поговорить с ним, поведать свою великую тайну. Как никогда он был уверен, что именно этот мальчик в силах понять его далёкие воспоминания и ощущения, лишь оттого, что он человек. В какой-то степени Шёпот даже завидовал ему, потому что тот имел огромное количество возможностей, каких не имел сновидец. Но с другой стороны, в нём разгоралось такое жгучее любопытство, которое пульсировало отчетливым эхом и вырывалось наружу, пытаясь порвать оболочку внутри него. Он пребывал в воодушевлении и отчаянии одновременно. Он стал детективом своей же потерянной жизни, но, даже расследуя её, Шёпот понимал, что никогда не сможет вернуться обратно. Было в этом что-то заманчивое и в то же время трагичное. Знать, что ты кому-то дорог, кем-то любим, но при этом не иметь возможности прикоснуться к любимому плечу, почувствовать дыхание жизни.
Проскользнув мимо колючих кустов, которые, как верные стражники, отгораживали каменный дом от красных улочек основного города, Шёпот очутился под окном своего подопечного. Вороны вспорхнули ввысь, испуганно захлопав чёрными крыльями, будто почуяв чьё-то присутствие, но, убедившись, что рядом никого нет, снова вернулись на свои сухие чёрные ветви. В окнах серого каменного замка горел свет, слегка занавешенный прозрачными шторами. Он сообщал своим прохожим, что наполнен человеческим теплом и уютом. Немного помедлив, Шёпот остановился перед детской комнатой, вглядываясь в её глубь. Август сидел за письменным столом, склонившись над рабочими тетрадями. Он нервно встряхивал своими волосами и грыз длинный серый карандаш. Шёпот решился на невообразимое и, сделав первый шаг навстречу своему новому открытию, просочился сквозь оконную раму.
— Здравствуй, Август!
Мальчик испуганно обернулся, вскочив со своего места. Нелепо удержав карандаш, который намеревался выпасть из его цепких рук, он проглядел падение стула, который с грохотом рухнул на пол. Яркая лампа зацепилась своим проводом за ножку табурета и медленно поползла вниз. Шёпот переметнулся к столу и одним движением опередил надвигающийся грохот.
— Не бойся, — прошептал он с удивительной нежностью, — это я, Шёпот.
— Шёпот? — переспросил мальчик и сглотнул слюну, прижимаясь к письменному столу, но неожиданно споткнулся об упавший стул.
— Ты не узнаёшь меня? — растерялся он и мгновенно пожалел о своей затее.
— Узнаю, — печально ответил Август, медленно отползая от сновидца.
За дверью раздался женский голос, отчего Шёпот тут же забился за большой деревянный комод, ожидая самых наихудших последствий. Но, к счастью, Август бросился к двери и прислонился к ней своим плечом, не дав возможности войти в пространство детской комнаты.
— Август, что за шум? Всё в порядке? — раздалось в коридоре.
— Да, мам! — ответил он, на всякий случай подперев дверь ногой. — Провожу эксперимент для завтрашнего урока.
— Малыш, будь осторожней!
— Да не малыш я! — разозлился Август и опустился на пол, облокотившись о косяк двери.
Для матери её сын всегда оставался маленьким мальчиком, хотя сам он себя считал уже вполне взрослым. Ещё одна причина его комплекса была в том, что был он небольшого росточка. От этого незнакомцы воспринимали его ещё ребёнком, а сверстники в школе дразнили за небольшой рост.
В комнате повисли тишина и растерянность, нелепое молчание растеклось по полу и медленно заполонило нарастающей волной все четыре угла. Лишь звуки отдаляющихся женских шагов слегка нарушали образовавшееся безмолвие. Шёпот решил разбить это скованное затишье, показавшись из-за комода. Он убедился, что Август не спускает с него своих испуганных глаз, и, набравшись смелости, быстро заговорил:
— Я всё видел сегодня. Ты молодец. Один против троих хулиганов не каждый сможет.
Август неловко покосился на него и обиженно поджал колени, загородив лицо руками. Мальчику бы хотелось довериться этому странному существу, но он всё ещё побаивался мелькающей тени:
— А я и не смог!
— Но ты хотя бы попытался, — настаивал Шёпот.
— Да ничего я не пытался! — раздосадованно выкрикнул он, а затем резко улыбнулся, будто только что была гроза и неожиданно выглянуло солнце. Август подумал о том, что минуту назад в его комнате ещё никого не было и, видимо, он разговаривает сам с собой, поэтому слегка смягчился. Он не понимал, выдумал ли он это непонятное существо, с которым можно поговорить обо всём на свете, или всё происходит на самом деле. Шёпот же решил, что подросткам свойственно переменчивое настроение, и продолжил вслушиваться в рассказ Августа.
— Эти мерзавцы всё время караулят меня возле школы, пытаясь запугать. Милена очень хорошая, но она из другого класса. Мы познакомились с ней на уроке пения. Наши группы объединяют в огромном актовом зале, и раз в неделю нам приходится разучивать чешские народные песенки. Раньше я ненавидел этот урок, да и вообще я не очень люблю всё, что связано с творчеством, но когда я узнал эту девочку, каждый урок пения для меня стал каким-то особенным. Так получилось, что нас с ней поставили совсем рядом. Если честно, она сразу мне понравилась, но я всё не решался с ней заговорить. А на прошлой неделе мне приснился такой удивительный сон, что я осмелился сделать ей комплимент. Это же ты подкинул мне эту идею, правда?
— Да, — коротко ответил сновидец, пытаясь вспомнить недавние яркие истории, превратившиеся в красочные сны. Всё для него казалось таким удивительным, таким необычным, что он восторженно вглядывался в лицо мальчика, жадно ловя каждое сказанное слово.
— Я сказал ей: «Ты очень красиво поёшь!» И она улыбнулась, а на её щеках появились маленькие ямочки. В этот момент она понравилась мне ещё больше.
Август сделал глубокий вдох и продолжил, будто копил в себе неимоверное количество слов, которые некому было высказать:
— Мы совсем недавно переехали в этот город. Папа открыл новый филиал, поэтому нам пришлось покинуть наш старый маленький, но уютный домишко. Друзей у меня здесь нет, от этого мне ужасно обидно и одиноко. Там я дружил с Германом и Александром. Сейчас мы только переписываемся с ними. Я уже взрослый, мне тринадцать лет, и я понимаю, что никогда не вернусь в свой любимый город, поэтому пытаюсь завести друзей здесь. А мама меня всё время обманывает, говорит, что если чего-то сильно захотеть, то это обязательно произойдёт.
— Так и есть, — прервал Шёпот размышления своего нового друга. Затем глубоко вздохнул, чтобы продолжить свою мысль, но тут же остановился. Он осознал, что не все мысли, которые порой появляются независимо от нас, обретают физическую оболочку. В конце концов, ему никогда не стать человеком, как бы сильно он этого ни хотел.
— Вот и мама так говорит! Причём всё время приводит свой пример из жизни, как она хотела уехать из России и тут внезапно встретила моего отца, полюбила его и перебралась в Чехию. А мне теперь нужно учить три языка, чешский, английский и русский, — недовольно бурчал Август, демонстративно размахивая руками. — Но это всё неправда! Ничего не сбывается! — неожиданно вскрикнул он, но затем, прищурившись, заговорил более тихо. — Я очень сильно хотел остаться в своём старом доме, даже молил Бога об этом. Но, как видишь, — обвёл он комнату руками, — мы всё равно переехали сюда.
— А почему бы тебе не подружиться с теми мальчиками, вместо того чтобы драться? — попытался дать совет Шёпот, незаметно перескочив на другую тему. Ему так не хотелось рассуждать о том, что не все мечты сбываются.
— Ты что? — изумился Август, совсем забыв о своём страхе. — Этот Густав — сын директора школы, поэтому он возомнил, что самый главный там. Он указывает всем ученикам, с кем им можно дружить, а с кем нет. А вообще, он уже давно влюблён в Милену, но она не хочет с ним общаться, поэтому он злится на всех остальных. А я теперь самый заклятый враг.
— Должен же быть какой-то выход! — воскликнул возмущённый сновидец.
— Я не верю взрослым, когда они говорят, что выход есть всегда. Иногда бывают такие запутанные ситуации, что невозможно его найти. Ты сидишь, ждёшь какого-то озарения, перебираешь у себя в голове возможные варианты, но оказывается, что ничего из этого не подойдёт. Тогда остаётся только бежать. Конечно, это тоже один из вариантов, но он мне совсем не нравится, хотя, пожалуй, больше всего подходит в некоторых ситуациях. Вместо того чтобы принять какие-то меры, попытаться разобраться, ты бежишь от греха подальше со всех ног. А знаешь, что самое страшное? Ты оставляешь за собой людей, которые верят тебе, ждут тебя. Вот, например, перед тем как переехать, я намеренно сбежал из дома. Правда, мне потом влетело, да и Александр с Германом очень обиделись на меня. Ведь я их обманул, сказав, что никогда не покину их. Потом всё это скатилось в огромный клубок, который я когда-нибудь сожгу и выброшу. Но после этого все будут считать меня предателем, хотя я просто-напросто пытался уйти от проблем.
Шестого удивили высказывания Августа. Ему показалось, что перед ним взрослый опытный человек, а не тринадцатилетний мальчишка. Но в то же время он был неимоверно рад и даже чуточку счастлив, что имеет возможность общаться с настоящим живым человеком, а не воображаемой дамой с Чешской набережной. И тут Шёпот на мгновение вспомнил, что в своём детстве он был совсем другим, более беззаботным и ветреным, вечно попадающим в какие-то передряги. Промелькнула короткая вспышка детской площадки возле серого длинного дома, который, казалось, тянулся бесконечно, окружая его со всех сторон. Какая-то железная труба вдоль парковки и просёлочная дорога. «Я там был!» — подумал Шёпот. «И этот город совсем не похож на тот, в котором я сейчас нахожусь!» Сновидец запрятал своё воспоминание в карман, встряхнулся и попытался поддержать разговор:
— Проходит время, и ты сам начинаешь считать себя предателем. Потому что не смог, потому что отвернулся, потому что вовремя не помог другим, — добавил он, размышляя о своей запутанной судьбе.
— Что ты? Нет! — возмутился Август. — Себя ты считаешь очень честным. Самое главное быть честным перед собой, ведь так говорят взрослые? Да и те люди, от которых ты отвернулся, исчезают во времени и больше никогда не возвращаются. Но тебе до этого нет никакого дела, потому что появляются новые ситуации, новые люди и новые проблемы.
— Наверное, нужно забыть всё это, — взволнованно произнёс Шёпот.
— С одной стороны, да, а с другой стороны, так же станет совсем скучно жить. Гораздо интереснее, когда за твоей спиной существуют города, в которых тебя ждут приключения и особенные истории. Ведь жизнь и есть приключение, но взрослые почему-то любят превращать её в чёрно-белые слайды.
— Когда ты повзрослеешь, то поймёшь, что не так уж всё просто, как тебе кажется.
— Даю себе обещание, что когда вырасту, непременно увлекусь каким-нибудь причудливым делом, придумаю себе увлекательное занятие, которое мне принесёт уйму эмоций.
— Смотри, как бы твои эмоции не переросли в большую проблему.
— А что, проблема — это тоже вполне увлекательно, самое главное, как ты её воспримешь. Если она часть твоего путешествия, значит, это уже не проблема, а захватывающая история.
— Знаешь, Август, ты же человек, и это огромное счастье. У тебя есть совершенно невообразимое количество шансов, выходов и путей. Самая главная и важная твоя черта — человечность. Пожалуй, это слово так глубоко отражает свою суть, вмещая в себя неимоверное количество качеств. Легче всего сбежать, струсить, оставить свои чувства и эмоции другим. Но будет ли это человечно? Ты просто не представляешь, какие у тебя есть возможности, пока ты жив. После смерти, увы, будет уже поздно. Тебе достанутся только мимолётные воспоминания и глубокие сожаления о несбывшихся мечтах.
— Когда я умру, я стану таким же, как ты? — Август встал с пола и поудобнее уселся на кровать, нетерпеливо заболтав ногами.
— После смерти каждая душа попадает в зону забвения, — осмелился выложить всю правду сновидец. — Там её перераспределяют на основные инстанции, в которых она просуществует вечность. Если ты был хорошим человеком, то становишься сновидцем, как я. А если плохим, то сознателем.
— Ты был хорошим человеком? — поинтересовался Август.
— Я не помню, — вздохнул Шёпот.
— А с чего тогда ты взял, что хорошие люди перерождаются в сновидцев? — допытывал он.
— Это всего лишь мои догадки! — нахмурился сновидец.
— А ты всегда был со мной? С самого моего рождения? — не унимался мальчик.
— Нет, Август. Я узнал тебя только тогда, когда ты переехал в этот дом. Там, где ты жил раньше, у тебя был другой сновидец. Мы не имеем права путешествовать со своими подопечными по городам. В конце концов, вы нам не хозяева, а мы вам не домашние животные, — Шестой нахмурился и тут же отпрянул от своего любопытного следователя. И хотя его гримаса приняла устрашающий вид, он был доволен, что имеет возможность пообщаться с человеком.
— Вот интересно… — задумался Август. — Кем ты был до того, как стал сновидцем? Неужели ты совсем-совсем ничего не помнишь?
— Помню только один образ, который часто посещает мои воспоминания. Благодаря тебе я открыл его в себе. Ты дал мне имя, которое заполнило мою сущность новыми знаниями, хотя ни один сновидец не имеет права иметь его.
— А что это за образ? — удивился подопечный.
— Ты ещё мал, чтобы я рассказывал тебе про эти вещи, — возмутился Шёпот.
— Всё понятно, — равнодушно махнул рукой мальчик, — твоя возлюбленная, да? Взрослые всегда так говорят: «Ты ещё мал!», чтобы скрыть свои искренние трепетные чувства. Шёпот, пойми, я уже не ребёнок! Я прекрасно понимаю, что значит любовь. Расскажи мне, какая она?
Сновидец засуетился, но, увидев серьёзные глаза мальчика, принялся рассказывать:
— Она мелькает передо мной, как невесомая оболочка, всё время заполняя мои мысли, и я уже не различаю, где я, а где она. И есть ли я на самом деле? — он бросил взгляд на Августа, убедившись, что тот ещё слушает его, и снова продолжил: — Интересно, когда ты каждый день думаешь об одном и том же человеке, означает ли это, что он наполовину наполняет тебя? Ты вроде живёшь так же, как всегда, но уже ты не ты, потому что половина твоей души совершенно от другого существа. И твои мысли уже не твои мысли, потому что их часть принадлежит другому. Или всё же ты был цельной личностью, но появился другой объект, которому ты отдаёшь свою половину души, и вот ты уже не целый, твоя часть заполнила другое тело. И снова ты не ты, потому что то, что раньше наполняло тебя, принадлежит не тебе. А как считаешь ты?
— Знаешь такую шутку, — улыбнулся мальчик. Сновидцу показалось, что тот совсем не слушал его, и он даже немного разочаровался. — Зачем мне вторая половинка, чтобы меня было полтора?
— Так вот я хочу понять, меня полтора или от меня осталась всего лишь половинка? — обрадовался его ответу Шёпот.
— Я не знаю, — пожал он плечами, — я даже не уверен, есть ли ты?
— И я ли тот, кто есть. Я похож на человека с амнезией.
— Нет, Шёпот, ты не похож на человека.
Шестой задумался и даже не обратил внимания, что мальчик привстал с кровати, направляясь в его сторону. Ему казалось, что их общение явно идёт ему на пользу. По крайней мере, в нём раскрывались всё новые и новые способности мышления. Никогда ещё ему не приходилось так долго разговаривать с живым существом. И хотя последний долгосрочный контакт происходил несколько часов назад в зоне ожидания, он всё же не мог насытиться прекрасным обменом любопытными фразами. Неожиданно для себя он открыл новое, хотя и вполне странное качество. Если раньше он предпочитал держаться в стороне от разговоров, то сейчас ему хотелось поглощать любую информацию в значительных объёмах из разных источников.
— Ты стал другим, каким-то странным. Раньше я еле улавливал твой силуэт, а сейчас ты какой-то необычный, непонятный, — протянул Август, подойдя ближе. Ему хотелось разглядеть его со всех сторон, ведь он впервые видел настоящего сновидца. А ещё лучше — потрогать, но тот вовремя увернулся.
— Да, это правда. И это какой-то замкнутый круг, из которого хочется найти выход.
— Вы, взрослые, всё усложняете, — теребя взъерошенные волосы, размышлял мальчик. — С чего ты взял, что это замкнутый круг, а не прямая линия? Может, и не нужно выходить из того, чего нет?
— Моя оболочка отяжелела, свет на ладонях потускнел. Теперь мне приходится всё время держать руки в карманах, чтобы другие сновидцы не заметили этих изменений. Иначе меня могут отправить в зону забвения и навсегда стереть память. Так делают со всеми сновидцами, кто хоть на какую-то долю продвинулся в своих расследованиях, изучая прошлую жизнь.
Сновидец подумал о Втором. Ему удалось вернуться, при этом оставить в своей памяти какие-то вспышки прошлого.
— Самое страшное, что я начинаю влюбляться в свои иллюзии, — перевёл он взгляд на мальчика. — Мне нравятся мои видения, будто жизнь в одночасье разделилась надвое.
— А если это не иллюзии?
— От этого ещё страшнее, — задумался сновидец. — Тогда, вероятнее всего, меня точно загребут в зону забвения.
— Не покидай меня, пожалуйста, — взволновался мальчик. — Ты единственный, с кем я могу разговаривать по душам. Зона забвения… — сморщился он, — звучит уж очень устрашающе. А хочешь, мы вместе будем расследовать твою прошлую жизнь? Хочешь, я помогу тебе? Только не оставляй меня, Шёпот, мне страшно…
— Знаешь, что страшно? — и хотя сновидцу очень польстили слова мальчика, он попытался перевести тему. — Сегодня днём я увидел, что за Миленой ходит сознатель. Он цепляется за её тень и волочится за ней по пятам. Меня это насторожило и в то же время испугало.
— А кто такие сознатели?
— Это существа, похожие на нас, но несущие своим подопечным не счастливые радостные сны, а какие-нибудь печальные новости, страшные события, давно забытые трагичные воспоминания.
— Вчера ночью мне снился страшный сон, будто на меня надвинулся неминуемый шторм. Капитан корабля погиб, а его невесту даже не пустили попрощаться с ним. Значит ли это, что ко мне приходил сознатель? — попятился он назад, ощупывая рукой пространство за спиной.
— Август, — замялся Шёпот, — здесь всё очень сложно. Я сам не понимаю, как так произошло, но я тоже был в твоём сне. Обычно мы готовим их заранее, выбираем самые чистые и светлые моменты, корректируя их по ходу событий. Но на этот раз кто-то завладел твоим сном, и я ничего не мог предпринять.
— Могло ли случиться так, что в моём сне были и сознатель, и сновидец?
— Это ещё необходимо выяснить. Поэтому тебе предстоит очень важная миссия, разузнать у своей подруги все возможные тайны о сознателе, переступив через собственный страх.
— Мне придётся снова драться с Густавом. Он не оставит меня в покое, — печально заявил Август и снова рухнул на кровать.
— Но ты же должен спасти Милену, — подначивал Шёпот.
— Наверное, это моя судьба, — проговорил подопечный, всплеснув руками. — Не случайно же я переехал в чужой город, оставив своего прошлого сновидца, а потом познакомился с тобой. Придётся стать великим супергероем и спасти нашу планету! — засмеялся мальчик. — Но что мне нужно узнать у неё?
— Спроси, что ей снится, — серьёзно заговорил сновидец. — Возможно, она что-то знает про сознателя. Говорят, что к душе, которая побывала в зоне забвения, может приклеиться мерзкое существо и всю жизнь преследовать своего подопечного, тем самым очерняя человеческую судьбу.
— Ты считаешь, что Милена побывала в зоне забвения? Но этого не может быть, правда же, Шёпот?
— Август, если бы я только знал! Мне самому хочется разгадать эту запутанную историю.
— А разве у неё не должно быть собственного сновидца? Неужели она недостойна хороших снов?
— У каждого ребёнка есть сновидец. Ночью он приносит вам волшебные сны, чтобы способствовать улучшению психического здоровья. Не скрою, бывают моменты, когда сознатели входят во сны детей, чтобы напомнить им о правильности их поступков, устрашающе скалясь перед неизбежным. Но это происходит нечасто, порой и вовсе не происходит.
— Но Милена говорит, что не всем детям снятся сны. Одна девочка из класса совсем их не видит.
— Да, так бывает, — прошептал сновидец, слукавив, вспомнив всех своих подопечных, которых покинул этой ночью. — Когда сновидцы несознательно подходят к своей работе.
— Но ты же не такой, Шёпот? Правда? Ты же меня не бросишь?
— Я не такой! — впервые Шестой солгал, пытаясь угодить своему новому другу. И тут же испугался своего поступка. Раньше он даже не мог произнести слово «ложь», а сейчас намеренно сказал Августу неправду. Возможно, именно из-за него подруга Милены не получала сны в этот самый момент, потому что вместо того, чтобы заниматься своим предназначением, он рассиживал в гостях у своего подопечного. Но ему так хотелось казаться лучше, чем он есть на самом деле, что он не сумел выговорить правду. Совесть душила его изнутри, царапала грудь, кричала о том, что он оставил своих маленьких детей без снов ради далёких воспоминаний. Здесь он вспомнил слова Шестьсот первого о том, что каждое существо думает исключительно о себе, не заботясь об окружающих. И наконец-то он согласился с его мнением.
— А что приснится мне сегодня? — не унимался любопытный мальчишка.
— Об этом ты узнаешь позже, когда уснёшь. Так что надевай пижаму, чисти зубы и ложись в кровать. Завтра тебе предстоит сложный день.
Август засуетился, бегло расхаживая по комнате в поисках пижамы. Его глаза горели от надвигающихся приключений, а руки цеплялись за каждый предмет мебели, пытаясь почувствовать материальный мир вокруг себя. Он то выбегал из комнаты, то снова вбегал, пытаясь приготовиться ко сну. И вот последний хлопок дверью, приятный голос в коридоре: «Спокойной ночи!», и Август уже лежал в своей тёплой пуховой кровати. На город обрушилась тёмная ночь, неся в своей мгле удивительные истории и тайны.
Огни горели по всему ночному городу, в преддверии Рождества. Озабоченные жители небольшого городка скупали все товары в магазинах игрушек. Тёплый свежий ветер играл с живыми снежинками, падающими с неба. Ещё вчера деревья стояли обнажённые, потеряв надежду на зимние шубы, а сегодня снег заполнил город белым перламутровым цветом. В такие дни пахнет волшебством и чудом, хочется вдыхать этот необыкновенный воздух всё глубже и глубже, пытаясь насытиться им. В прошлое Рождество действительно произошло рождение. Рождение большой чистой неиссякаемой дружбы. И с этого момента она наполняла Августа изнутри, поблёскивая искорками в его счастливых глазах.
Так же, как и остальные жители городка, мальчик слонялся по магазинам в поисках подарка для своей лучшей подруги. Ему хотелось, чтобы, несмотря ни на что, где бы она ни была, его оригинальный сувенир напоминал бы своей обжигающей теплотой, ведь она так часто покидала город, стремясь убежать от ненавистного Густава. К сожалению, в стандартных супермаркетах были стандартные товары.
— Вы что-то ищете? — поинтересовалась рядом стоявшая женщина.
Мальчик оценил её взглядом и грубо ответил: «Да, что-то ищу!» Женщина была неприглядного вида, и Августу не хотелось с ней разговаривать на личные темы. Чёрная пыльная юбка доставала до пола, так что было невозможно разглядеть обуви. Сверху зелёная пуховая куртка, протёртая в нескольких местах, на локтях образовывались дырки, зашитые чёрными нитками. Из-под куртки выглядывал вязаный серый свитер. Лицо женщины было смуглое и морщинистое, хотя руки выдавали её своей чистой гладкой кожей с длинными острыми ногтями. «Ей бы играть Бабу-ягу в детских спектаклях», — подумал он.
— Ищете подарок для Милены? — заговорила она снова.
Мальчик бросил на неё брезгливый взгляд и, не ответив, ускользнул в другой отдел. Но женщина не собиралась сдаваться и тоже прибавила шаг:
— Поторопитесь! Она уедет до Рождества, если сегодня же вы не поговорите с Густавом!
— Она никуда не уедет! — прошипел Август, но тут же раздался телефонный звонок, он снял трубку и услышал тревожный голос:
— Густав снова следит за мной, мне нужно уехать немедленно. Прости меня, я знаю, что значит для тебя этот праздник, но я не смогу отпраздновать его с тобой!
— Как же так? — возмутился мальчик. — Мы же так мечтали об этом!
— Я знаю, Август, знаю. Меня не будет всего три дня, нужно, чтобы этот хулиган подумал, что я уехала навсегда. А как только я вернусь, мы обязательно встретимся с тобой. Если бы ты только мог меня защитить, мне бы не пришлось уезжать.
От обиды мальчик бросил трубку и замер в одном положении. Странная женщина буркнула в ответ: «Не вернётся!» и поторопилась уйти. Август тут же соскочил с места и побежал за ней.
— Стойте! Стойте!
Перед дверями магазина женщина мимолётно обернулась и сразу же исчезла за ними. Август выбежал на улицу.
— Куда же вы? Стойте! — снова крикнул он и дёрнул её за плечо. Под тёмным небом, среди бликов фонарей, женщина казалась на удивление красивой. «Как же я сразу не заметил?» — подумал он.
— Ступай за мной! — перейдя на «ты», заявила она. Мальчик послушно последовал за её длинным подолом юбки.
Они шли около десяти минут, сворачивая в узкие переулки города. Было страшновато, но Август не подавал вида. «Куда мы идём?» — пульсировало в голове, но в воздухе стояло молчание.
— Пришли, — раздражённо заявила женщина.
Два силуэта остановились возле стеклянной витрины старенького магазинчика. Вывеска была заклеена жёлтой бумагой, свет не горел.
— Тут же закрыто! — простонал спутник.
Женщина порыскала у себя в кармане в поисках ключа и отворила дверь:
— Заходи!
Мальчик ступил за порог, полы заскрипели под ногами, потрескивая в тёмной пыльной комнате. Рукой он нащупал выключатель и зажёг лампы. Вся мебель была покрыта грязными серыми покрывалами, женщина смахнула одно из них с дивана и указала на него рукой.
— Присаживайся, дорогой, — ухмыльнулась она, а затем удалилась вглубь подсобки.
— А что вы хотите мне показать? — громким голосом поинтересовался Август.
— Увидишь, — раздалось из-за стенки.
Настороженный мальчик стал разглядывать потолок этого помещения. Он был покрашен разноцветными красками, где-то тень заслоняла солнечный свет, а где-то огонь разгорался среди темноты.
— Нравится? — перебила его женщина.
— Как-то всё это странно, — ответил он.
— Странно, милый, странно, — протянула она, — такова судьба. Свет и тьма живут в нас…
— Откуда вы знаете про Милену? — перебил её размышления Август.
— Потому что я и есть Милена! — захохотала старушка и стянула с себя омерзительный облик.
Она стала отдаляться от своего друга. Вокруг неё замелькали разноцветные тени, которые затянулись чёрными длинными силуэтами. В комнате раздался мерзкий хохот, и между Августом и Миленой возникла огромная клетка.
Шёпот попытался покинуть этот сон, ведь кто-то снова завладел им и всё пошло не так, как он изначально планировал. Поначалу сновидец сопротивлялся изо всех сил, но потом, поддавшись новым впечатлениям, лишь слегка скорректировал происходящее.
— Помоги мне! — кричала она. — Помоги! Не бросай меня здесь одну!
Мальчик ринулся в её сторону и, отталкивая чёрные тени, побежал к железной клетке.
— Помоги мне, Август!
Шёпот постарался развести мглу ярким пронизывающим светом, создав тем самым освещаемый путь. Тень была настолько плотная, что ему пришлось неимоверным усилием раздвинуть её в разные стороны руками. Сейчас он не осознавал, каким образом этот страшный сон может помочь его новому другу, но всё же способствовал его приближению к образу Милены.
Увидев тонкий пролегающий путь, Август подлетел к клетке и, зло сосредоточившись, вырвал железные прутья.
Комната озарилась светом, мерзкие тени исчезли. Благодарная девочка обняла своего спасителя за плечи.
Вспотевший мальчик открыл глаза. В его взгляде отражались уверенность и благодарность за героический сон. Солнце ещё не поднялось из-за навеса ночи, поэтому он снова закрыл глаза и умиротворённо улыбнулся.
Наконец сновидцу удалось покинуть сознание своего подопечного. Он хотел верить, что Август почувствовал себя сильным, способным победить любые проблемы и невзгоды. Но Шёпот всё ещё недоумевал, по какой причине он не мог быть хозяином своего собственного сна? В его оболочку закралась тень сомнения: «А смогу ли я приносить сны другим детям?» С каждым вдохом спящего мальчика его беспокойство нарастало всё сильней и сильней. Тут же он обратил внимание на свои карманы и подумал о том, что проклят кем-то сверху, раз имеет возможность складировать свои воспоминания, ухитряясь обманывать старцев. На него накатила небывалая волна жалости и негодования. Говорят, что жалость к себе убивает, разлагает собственную личность. Но в какой-то момент ему хотелось верить в то, что жалость — это очень человеческое чувство. С каждым днём он ощущал в себе груз небывалых эмоций. В нём появились ложь, хитрость, застенчивость, боль. Он не понимал, как эти чувства могут жить в нем, потому что считал себя стойкой личностью, цельным созданием, решительным существом. Что-то угнетало его, рвало изнутри и не пускало в привычный для него мир. Ощущения были настолько чудовищно сильными, что иногда ему казалось, что он сходит с ума. Шёпот знал, что в любой момент он может посетить зону забвения, чтобы навсегда лишиться этих душераздирающих эмоций. Но всё же его внутреннее любопытство брало верх.
До утра оставалось ещё несколько часов, и он решил оставить своего друга в покое, чтобы тот смог придумать для себя продолжение невероятной истории.
Шёпот надел серое пальто, водрузил на себя фетровую шляпу и последовал за тихой осенней ночью, которая разделяла с ним терзающие мысли.
Глава шестая
Конец ноября в Чешском Крумлове был поистине морозным. И если обычный ноябрь располагал к переменам, непостоянству и непредсказуемости, то в этом году ранняя зима завладела поздней осенью и как настоящая владелица вступила в свои права. Если раньше в среднем дневные показатели температуры достигали семи градусов тепла, а ночные — двух градусов мороза, и порой дни были очень солнечными, а порой — чересчур ветреными, то сейчас мокрый снег засыпал крыши домов, образовав на их изгибах ледяные сосульки, при этом не давая надежды на последние тёплые осенние деньки. Город побелел. Ребятишки вылезли из своих домов, как из тесных муравейников, наслаждаясь липким снегом, из которого получались необыкновенные громадные крепости, снежные фигуры и забавные скульптуры. За несколько дней город превратился в оживлённую журчащую ярмарку. Иней, лёд и снег создали для своих жителей настоящее чудо, устроив сказочный пейзаж на прозрачных стёклах каменного города. Морозные узоры светились своим великолепием на всех запотевших окнах, не давая озорным мальчишкам пройти мимо, поэтому они внимательно разглядывали их, обводя пальцами завораживающие рисунки. В это время грозные хозяйки открывали окна и отгоняли любопытных сорванцов. Хрустящий снег под ногами, ароматы глинтвейна и имбирных пряников, ярмарки и катки под открытым небом — всё это дарило ощущение праздника, торжества, рождественского чуда.
Шёпот любил это время года, ему казалось, что какая-то частица души давно знает холодные деньки, морозную свежесть и визг детских счастливых голосов. Он пытался вдыхать этот таинственный аромат, припоминая о чём-то сокровенном, но всё рушилось в одно мгновение, будто громадные заборы плотного дыма вставали перед его воспоминаниями, не давая заглянуть вглубь. Лишь изредка он угадывал в этом едком тумане нотки родного тёплого запаха, растерянный женский взгляд и настойчивые прикосновения нежных рук. Разнообразные ароматы действовали на Шёпота как-то по-особенному. Зачастую он пытался разгадать таинство, выведать у своих друзей секрет образования этого неизвестного сладострастия и свободы, но убеждался каждый раз, что ни один из сновидцев не чувствует благоухание параллельного мира так, как он. И хотя обоняние — это человеческая способность осязать запахи с помощью рецепторов, он знал, что это притягательное чувство принадлежит ему по какому-то справедливому праву, прячась в его широких карманах. У Шестого не было ни рецепторов, ни настоящего человеческого тела, только нелепые воспоминания и надежды на неизвестное дальнейшее будущее. И в какой-то связи этих неординарных событий, Шёпот склонялся к тому, что не только люди задумываются о своём будущем, но и неизвестные создания, живущие где-то в слоях огромной Вселенной. Надежда — лишь эмоция, будущее — это иллюзия. Существует только настоящее, но и оно так зыбко. Всё путалось между собой, будто кто-то вылил в деревянную огромную бочку разноцветные краски и тщательно их перемешал. Воспоминание двигалось по спирали, ныряя всё глубже и глубже, будоража каждый уголок сновидческого тела. В этот самый момент Шёпот ощущал себя живым. Растерянным, но живым. Он часто думал о словах Пятьдесят девятого, который уверял его, что в находках есть какие-то знаки из живого мира и эти знаки несут ему заряд невероятной лёгкости и энергии, тем самым подбадривая Шестого в его собственных открытиях. Сам же Пятьдесят девятый продолжал находить письма в комнате своего подопечного и заполнять ими своё тайное хранилище, при этом захлёстывая себя вдохновением, энтузиазмом, необузданной одержимостью. Другие сновидцы открыто побаивались этих нелепых краж каких-то частиц из материального мира, пытаясь образумить своими тягостными нравоучениями и Шестого, и Пятьдесят девятого, но те с уверенностью говорили об обратном:
— Мы — это наши воспоминания. Кто же мы без них? Всего лишь прозрачные оболочки. Но когда перед нами встают образы, мы ощущаем себя чувствующими разумными существами.
Остальные сновидцы вздыхали и укоряюще мотали головами:
— Будьте осторожны, друзья. Будьте осторожны!
А Пятьдесят девятый гордо добавлял:
— Письма есть душа, а не материя, иначе бы они не приносили мне столько мук!
— Задача сновидца — посылать в материальный мир счастливые детские сны, а не забирать мучения и боль! — сердился Шестьсот первый.
— Кто придумал такие правила? — возмущался Шестой. — Почему люди могут брать частицы из нашего мира, а мы не можем?
Шестьсот первый хмурился, но ничего не отвечал. Затем Пятьдесят девятый демонстративно показывал очередное письмо и зачитывал вслух, чтобы убедить своих товарищей в искренности изнуряющих чувств, силе любви и верности тоскующей души. Одно из таких писем произвело на Шестого незабываемое впечатление, и в долгих скитаниях по городу он искал тайник Пятьдесят девятого, чтобы погрузиться в свои эмоции, наделив себя искренней надеждой чистоты чувств, находясь в поисках истины, ощущая присутствие какого-то далёкого человека, который был когда-то очень близок ему, но которого он забыл.
Я обещала больше не писать. А потом подумала, что только так я могу говорить с тобой, делиться своими мыслями. Иногда мне так страшно, папа, так страшно… Оттого, что я совершенно не помню твоего лица. Остались ощущения неизвестных вспышек прошлого, воспоминание твоего надрывающегося голоса и тёплого родного запаха. А лица нет. Я долго пыталась удержать его в памяти, но какая-то странная сила выбросила его из моей головы, заслонив чем-то скверным и размеренным. Жизнь проходит, дорогой папа, заполняя прошлое настоящим, но я всё ещё не верю, что тебя здесь нет. Я буду писать тебе неимоверно долго, чтобы никогда не забыть…
— «Нет лица», — процитировал Шестой, — я бы тоже хотел вспомнить лицо той, которая манит меня до сих пор своей непосредственностью и откровенным желанием. Только прекрасная ямочка на щеке и зазывающий взгляд, но цельности нет.
Белые хлопья снега соприкоснулись с плотью сновидца и тут же зашипели, мгновенно тая, напоминая горячую сковородку, в которую попали капли холодной воды. Оболочка заколола тысячами мелких иголок, свет на ладонях запульсировал всё с большей и большей силой. Некогда любимое время суток перестало быть его отдушиной и отрадой. Теперь Шестому больше нравился день. Он перестал бродить ночами по заснеженному городу, всматриваясь в старинные дома и скульптуры. Это время он предпочитал проводить с Августом, в его снах и фантазиях. А днём сновидец исчезал для глаз миллиона людей и любопытно разглядывал город в ярких лучах солнца, порою он всматривался в окна незнакомых людей и разгадывал их потаённые мечты. В этом было что-то новое и в то же время неимоверно близкое, уютное и знакомое.
Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Август начал видеть странные сны. Его последний сон натолкнул мальчика на драку с Густавом, где он честно победил в этой нелёгкой схватке. Обидчики таили злобу на новенького школьника и при малейшем случае пытались колко съязвить, но лезть в драку больше никто не решался. Это была первая большая победа Августа, о которой он часто упоминал в своих красочных рассказах. Да и вообще мальчик всё делал красочно, как считал Шёпот. Он красочно двигался, красочно жестикулировал, красочно бросался в бой. Август смеялся над этими словами, но продолжал крутиться вокруг сновидца. В общении двух непохожих существ было какое-то необыкновенное сходство. Какое-то сокровенное таинство и символическое просветление.
Шёпот всё реже и реже посещал зону ожидания. Каждый день он провожал своего друга до школы, после чего прогуливался по городу, всматриваясь в лица прохожих, которым и дела не было до прозрачного существа. Занятые своими повседневными заботами, они ходили мимо сновидца, выталкивая его оболочку из толпы. «А их же тоже кто-то любит! — думал Шестой. — Почему „тоже“? — тут же перебивал он себя. — Неужели меня мог кто-то любить? А вдруг? — замолкал он и переводил дыхание. — Вдруг меня до сих пор кто-то любит?» Эта мысль согревала его и давала надежду на какое-то реалистичное будущее, даже, можно сказать, более реалистичное, чем сейчас.
В один из таких морозных дней сновидец встретил старого слепого скрипача. Тот частенько выходил на улицу Латран, где возвышалась многоэтажная башня бывшего костёла Святого Йошта. В конце восемнадцатого века сам костёл был превращён в жилой дом, однако его высокая башня с зелёной барочной кровлей уцелела до сих пор, приманивая своим изяществом любопытных туристов. При этом костёле до середины двадцатого века существовал госпиталь для больных и бедных жителей города, и казалось, будто старый скрипач своими мелодиями оплакивает кого-то далёкого, но в то же время близкого ему по духу человека. Несмотря на морозную свежесть, старик каждое утро выходил из-за угла, размахивая своей чёрной клюшкой, присаживался на выступ тротуара, подстелив на него тряпичный лоскут, расчехлял скрипку и принимался дарить людям нотки своей обречённой души. И хотя тем самым старик просто развлекал равнодушных туристов, Шёпот всё же садился рядом и вслушивался в каждый тончайший звук чужого сердца. Мелодия то обрывалась, то журчала, как лёгкий прозрачный ветерок. Всё нутро заполнялось благоговением и трепетом, поэтому сновидец влюбился в этот инструмент с первого звука. Скрипка стала для него самым изысканным и утончённым музыкальным инструментом, с чарующим певучим тембром, очень похожим на человеческий голос, в то же время весьма выразительным и виртуозным, требующим точной настройки крепких пальцев. Эта мелодия неслась по узким улочкам города, прорываясь сквозь холодный ветер и белый снег, извивалась зигзагом, роняла свои ноты на землю, затем снова поднимала и неслась дальше. От этого заснеженный город становился разноцветным, ярким, искрящимся, праздничным и сияющим. Казалось, что музыка лилась повсюду и заполняла все потаённые уголки сознания. Она вдохновляла и убаюкивала, переходя от громких до еле слышных звуков. В ту же секунду появился чей-то мелодичный голос. Он захватил своими серьёзностью и трепетом. Было в этом голосе что-то родное и далёкое. Шёпот не понимал слов, только голос, только переливающийся нежный вдох и чуткую паузу. Это воспоминание захватило его. Он увидел руки, тянущиеся к нему, волнистые волосы и стройную шею. Шёпот наклонился, чтобы вдохнуть аромат любимой кожи. Всё вокруг стало радужным, блестящим, вспыхнувшим ярким светом.
«Этот запах, этот пьянящий запах!» — подумал он. Такая знакомая фигура, еле различимый силуэт. Он провёл шершавыми пальцами между её ухом и волосами:
— Здесь только моё место, слышишь?
Она молчала.
— Здесь только моё место, только моё, — настаивал он, — ты слышишь?
— Только твоё… — её голос оборвался молчаливым вздохом.
Они закружились в танце, так трепетно, так изящно. И всё это казалось сном, таким лёгким и в то же время отягчающим.
— Я хочу оставить тебе что-нибудь на память! — вдохновился он.
— Ничего не нужно, ты и так всегда в моей памяти!
Он достал из кармана небольшой гладкий камень с зеленоватым оттенком и положил ей в руку, осознавая, что в этот момент может дать ей только лишь такую малость. Вот если бы он был богат…
— Если бы я только мог подарить тебе что-нибудь более дорогое. Что-нибудь совершенное, как ты. Послушай! — вздрогнул он. — Когда-нибудь я подарю тебе самый большой бриллиант!
— Глупый, — улыбнулась она. — Этот камень для меня дороже всех бриллиантов на свете.
Она прильнула к нему всей грудью и склонила уставшую голову на его крепкое плечо. Силуэты исчезли, осталась только нежная печальная музыка. Наконец-то он разобрал слова, которые точно были не на чешском языке: «Целуй меня, пока лучи не целятся в нас, пока ещё мы что-то чувствуем…» Погас свет.
— А ты знаешь, существует поверье, что звуки скрипки останавливают время и уносят в другое измерение, — заговорил скрипач.
Шёпот резко обернулся, но никого не увидел за своей тенью. «Наверное, говорит сам с собой», — подумал он.
— Если глубоко вслушаться в мелодию, то она способна погрузить в лёгкий гипноз, приоткрыв занавес необычайной тайны, — снова проговорил старик.
Сновидец медленно встал и, решив, что скрипач больше не будет сегодня играть, двинулся в сторону большого скрипучего моста, чтобы поделиться своими воспоминаниями с железным занудой. Он бы расспросил его: «Что ты слышал сейчас? Что чувствовал?», но мост продолжал бы скрипеть, жалуясь на тяжесть проезжавших машин.
— Постой! — крикнул скрипач, протянув руки к отдаляющейся тени. Шершавые морщинистые пальцы тряслись на холодном ветру, умоляя не покидать его в такую минуту. — Ты единственный, кто слушает мою музыку. Лишь для тебя я играю её каждое утро.
Шёпот остановился и, недоумевая, посмотрел на старика.
— Вы мне?
— Тебе, — спокойно ответил тот.
У сновидца вспыхнули ладони, загорелись ярче прежнего, будто вся его оболочка распалась на мелкие частицы и снова собралась в единое целое. Он почувствовал невероятное волнение и волну нарастающего страха.
— Но… Но… Как вы видите меня?
— Ты что, свалился с небес? — засмеялся старик. — Я ничего не вижу уже много лет.
Шёпот ухмыльнулся, представив слова старика в самом буквальном смысле.
«А что? — подумал он. — Наверное, я всё-таки свалился с небес! Или сам с них спрыгнул. Как ещё объяснить происходящее чудо вокруг меня?»
— После очередной демонстрации, — продолжил скрипач, — перед распадом Чехословакии меня и ещё нескольких парнишек поймали ненасытные полицейские, посчитав нас предателями Родины, которую мы любили всей душой, поэтому пытались отстаивать интересы страны».
— Я не знал, что Чехия была Чехословакией, — протянул Шёпот.
— Да ты не с небес упал! — засмеялся скрипач. — А с луны.
— Я нездешний, — быстро сообразил сновидец.
— Весь мир знает о распаде Чехословакии, а ты нет. Даже странно…
— Ну а что дальше? — прервал его Шёпот, примостившись рядом на тротуарной плитке.
— Ну, на первый взгляд, — задумался старик, — равноправие двух народов в Чехословакии было прозрачным и полным. Радио тогда и телевидение вещали на двух языках, в обеих частях республики можно было купить книги как на чешском, так и на словацком. Причем в Словакии, как ни странно, режим был одно время более снисходительным, поэтому чехи охотно покупали словацкие издания, которых не было на родном языке. Вот и мы, как дураки, толпились возле книжных магазинов, раскупая литературу вместе с томиками переводчика. Спортивные трансляции тоже были двуязычными, и когда чехословацкая футбольная сборная победила в финале европейского первенства в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, торжествующий возглас «Мы — чемпионы Европы!» прозвучал на словацком языке. Странно сейчас об этом говорить, но это так.
— Мне кажется, что я это уже где-то слышал или знал когда-то.
— Странный ты человек, — задумался скрипач, — будто память потерял.
— Так и есть, — сообразил сновидец, — ещё семь с половиной лет назад. Не помню, что со мной случилось, но вся информация о мире стёрлась из моей головы.
— Бедняга, — покачал головой старик, — так тебе ещё хуже, чем мне. У меня хотя бы есть история. Ты же — белый лист бумаги. Ну ничего, друг, будем вспоминать об этом мире вместе, — скрипач запыхтел и резко отвернулся от сновидца, громко пробурчав: «Развалили страну!»
— Так что же случилось с вами потом?
— Хм, — исказил лицо старик, — после демонстрации полицейские били нас дубинками по голове. Я боялся, что больше не смогу играть на скрипке, и, представляешь, даже не закрывал голову руками, прятал их в карманы, дурак.
«Я тоже прячу руки в карманы! — подумал Шёпот. — А вдруг, пряча от всех свою тайну, я как слепой глупец хожу вокруг истины, не смотря трезво на ситуацию?»
— После нескольких часов такой тряски эти сволочи спокойно разошлись по домам, а мы так и остались лежать на улицах Праги, — продолжил старик. — Потом помню сирены машин, какой-то странный гул. После этого я больше не смог открыть глаза, гематомы были слишком велики, делали несколько операций, чтобы удалить кровь из-под кожи. Потом выяснилось, что сосуды глаз слишком повреждены и не подлежат восстановлению. Из смельчака я превратился в калеку. После этого случая я больше не видел ни своих друзей, ни Родину, которая меня покалечила, ни свою жену, с которой развёлся ещё за несколько лет до трагедии. Конечно, узнав о такой напасти, она приехала в Прагу, долго плакала, а потом забрала меня в Чешский Крумлов. Так мы с ней и прожили до прошлого года, но уже не в Чехословакии, а в Чехии. Она была замечательным человеком, я не знаю, почему мне хотелось покинуть её раньше, но, ослепнув, я осознал, что должен был остаться с ней. Слепым я увидел то, что не видел зрячим. Я полюбил её, хотя думал, что это невозможно. Вот так судьба свела нас снова, и я больше не хотел её покидать, да и не мог.
— Печально, — ответил Шёпот.
— Жизненно! — прервал скрипач.
— Эта музыка для неё?
— Эта музыка о ней, но не для неё. Марии больше нет и никогда не будет! И никогда не случится то, что между нами когда-то было. Время невозможно повернуть вспять.
— Но есть что-то большее за гранью жизни! — осмелился заявить Шёпот.
— Я не верю в загробную жизнь, её попросту не существует. Ещё ни один покойник не вернулся с того света. Это всё враньё.
— Да, никто не вернулся, — повторил сновидец. — Но это не означает, что, кроме человечества, здесь больше никого нет!
— Ты просто ещё молод, — засмеялся старик.
— Да откуда вы знаете, сколько мне лет? Я сам-то толком не знаю. Я даже не знаю, кто я и есть ли я на самом деле!
— О, этот юношеский максимализм! — проворчал скрипач.
Шёпот нахмурился, съёжился и положил руки в карманы.
— Мне, пожалуй, пора.
Старик сидел неподвижно, а потом неожиданно заиграл лёгкую весёлую мелодию, будто ничего не случилось и несколько минут назад не было никакого разговора, будто сновидцу это всё почудилось. Шестой обернулся ещё раз, покидая своего собеседника, чтобы убедиться в реальности происходящего, и на мгновение остановился.
— Возвращайся завтра! — крикнул старик. — Завтра я сыграю что-нибудь новенькое.
Шёпот встряхнулся и направился в зону ожидания, в которой не был довольно долго. События последних месяцев его не на шутку пугали, но в то же время удивляли и радовали. «Как слепой скрипач мог почувствовать образ сновидца? Он же даже не ребёнок!» — возмущался сновидец. Возмущение нарастало, пульсируя невероятно колющим светом в его ладонях, как шипящее масло, которое только что залили на раскалённую сковородку.
Глава седьмая
— Ты просто необыкновенный дурак! — выкрикнул Шестьсот первый так, что сновидцы вокруг стали выворачивать свои онемевшие головы. В зоне ожидания забурлила оживлённая суматоха, которая неслась круговоротом событий мимо своих отчаянных героев. Она то кружилась вихрем, то билась о стену в поисках новых дверей, будто ей нельзя было останавливаться, иначе всё умрёт, потухнет.
— Тише! — прохрипел Шестой и мгновенно спрятался за кричащую фигуру, нервно озираясь по сторонам.
— Ты кем себя возомнил? Богом? — не унимался тот, интуитивно размахивая руками.
Пятьдесят девятый подошёл ближе и положил руку на плечо Шестьсот первому, тем самым успокаивая разгневанного друга:
— Тише, друг, тише! — прошептал он. — Посмотри, какую шумиху ты поднял!
Двести двадцатый недоверчиво улыбнулся словам Пятьдесят девятого, покосившись на кучку сновидцев, а Второй замер в немом молчании, наблюдая, как вокруг нарастает испытующее удивление. Зона ожидания постепенно превращалась в оживлённый шумный вокзал, со спешащими людьми, суетливо разглядывающими любопытную сцену с отъезжающим поездом.
Всё на миг приняло очертания какой-то до боли знакомой картины: Шестой стоит на перроне, жадно обнимая хрупкую фигуру. Над силуэтами повисла всепоглощающая тень расставания, серая дымка заволокла тревожные влюблённые лица. Тут же послышался запах гари и дорожной пыли. Всё стало серо-чёрным, неразборчивым. Серый перрон, серое небо, серые люди, чёрный вагон.
— Возвращайся ко мне, любимый. Только возвращайся! — слёзы стекали с белоснежных нежных щёк.
— Ну вот, опять не выдержала, — утирая глаза, заговорила хрупкая фигура. — Не смотри на меня!
— Это лучшее, что я когда-либо видел. Твоя искренность вдохновляет меня. Ты моя, слышишь? Ты всегда будешь моей!
— Я твоя…
Шестой тут же встряхнулся, чтобы рассеять своё видение, позабыв упрятать его в карманы. В последнее время воспоминания всё чаще и чаще захлёстывали его в самых неподходящих местах, и зачастую он не всегда мог совладать с ними.
— Ты понимаешь, что своим поведением подставляешь всех нас? — Шестьсот первый очертил невидимый круг своей большой рукой, взбодрив Шестого властным грохочущим голосом.
— Тише! — снова прошептал Пятьдесят девятый, но уже с ярко выраженной злобой.
— Что я сделал не так? — не понимал Шестой. — Я просто хотел узнать своё прошлое, своё предназначение, свою жизнь.
— Твоё предназначение — дарить детям сны! Твоя жизнь — работать в этом направлении, постоянно пополняя свой багаж знаний!
«Багаж…» — снова проскользнула мысль, уводя Шестого в потаённые уголки памяти. Он встряхнул головой, выбросив из неё очередной знакомый силуэт.
— Твоего прошлого не существует! Именно поэтому его стирают каждый раз, когда ты пытаешься его вспомнить! — ещё пуще нахмурился Шестьсот первый.
Суетливый гул прекратился, каждый сновидец пытался услышать продолжение завораживающей истории. Тяжелая тишина повисла на плечах Шестого.
— Уходи немедленно, — успокоившись, проговорил Шестьсот первый. — И больше никогда не возвращайся.
Все вокруг застыли в каком-то глупом немом ожидании, испугавшись неожиданных слов.
— Я приду позже, — гордо заявил Шестой, вздёрнув голову вверх.
— Да пойми же ты…
Шестьсот первый не успел договорить, так как невидимая рука Пятьдесят девятого вышвырнула Шестого из зоны ожидания.
— Ну и навёл же ты шороху! Давай пройдёмся по улице, я расскажу тебе кое-что, — суетливо проговорил Пятьдесят девятый, заведя друга за угол ближайшего дома.
Над городом повисли серые тучи, которые заволокли до этого яркое светящееся небо, будто собираясь разгневаться на весь мирской люд. Стало пасмурно и хмуро. Сновидцы отдалились от зоны ожидания, приняв образ строгих мужчин, и тут же начали обсуждать произошедшую ситуацию.
— Что с ним? — испуганно спросил Шёпот, показывая пальцем в небо.
— К нам в общину приходили старцы, узнавали про тебя, про твоё отсутствие, про детей, которые недополучают сны, — нахмурился Пятьдесят девятый.
Шестой замер на месте, жуткий страх накрыл его волной оцепенения. В голове тут же стали разрываться мысли, наводившие на сновидца приступ паники. Он попытался сосредоточиться на услышанном и тут же проговорил:
— И что вы сказали?
Пятьдесят девятый торопливо продолжил, не обратив внимания на состояние своего друга, будто бы он уже ожидал увидеть его в таком растерянном виде.
— Само собой, никто не сознался в твоём отсутствии, не переживай. Мы вчетвером распределили всех твоих подопечных и каждую ночь наведывались к ним с запасом приятных однотонных снов. Даже Второй взял на себя часть работы. Он оказался вполне серьёзным и ответственным.
— Я смотрю, у вас появился новый друг. Он уже успел заменить меня? — обиженно проговорил Шестой.
— Он всего лишь помогает нам. Возможно, мы к кому-то не успеваем, но в том не наша вина. Нам нужно вести и свою службу тоже, понимаешь?
— Понимаю!
— Речь шла не только о снах, но и о твоём облике в общем, — Пятьдесят девятый очертил рукой нахмурившегося Шестого. — Разговор был долгим, но спокойным и ласковым. Будто они боялись спугнуть нас своими расспросами. Конечно же никто ни в чём не сознался. Это было похоже на допрос в полицейском участке, и знаешь, самое главное, я начал что-то вспоминать. Что-то подобное, похожее на такое же напряжение, на точно такую же сосредоточенность. Как-то всё стало размыто, затуманено. И меня впервые накрыло с головой. Это была волна какого-то страха или перевозбуждения. Не знаю, как объяснить тебе. Чувствовал ли ты такое когда-нибудь?
Шёпот опустил голову и спрятал её глубже в воротник серого пальто. Он не хотел сейчас говорить о своих воспоминаниях, вдруг они стали ему дороже всего на свете. Вдруг он понял, что эта женщина, которая так часто видится ему, её взгляд, её руки и необыкновенная растерянность принадлежат только ему. Всё это часть его самого. Он промолчал.
— Что ж… — протянул Пятьдесят девятый, слегка нахмурившись, не ожидая увидеть сухую реакцию своего друга. — Тогда слушай дальше. После допросов старцы пригласили других сновидцев и вели беседу уже с ними. Соответственно, никто ничего не сказал, потому что никто ничего не знал. Старцы насторожились и ещё пристальней стали следить за нами. Однажды один из них подошёл к Шестьсот первому и попросил его, чтобы он вызвал тебя в их сообщество. После этого случая подошли к Двести двадцатому, затем ко Второму, а вчера наведались ко мне. Все перепугались, Шестой, понимаешь? Я не хочу, чтобы мне стёрли память, слышишь? Я не хочу расставаться со своими письмами. Да что ты молчишь? — тревожно выкрикнул Пятьдесят девятый.
— Прости… — еле слышно проговорил Шёпот.
— И это всё, что ты можешь сказать? Прости? — в Пятьдесят девятом нарастала искра безумия. Он был обижен и в то же время зол.
— Я слишком далеко зашёл, уже поздно отступать. Хотя бы ты пойми меня, Пятьдесят девятый! — не выдержал Шестой и затряс его за плечи.
Сновидец остановился и уставился на своего друга, затем опустил глаза и прошептал:
— Дело в том, что каждый понимает тебя, но ты не понимаешь никого, — и тут же Пятьдесят девятый перешёл на крик: — Ты слишком заботишься о своём прошлом и не видишь ничего, что творится в настоящем. Ты швыряешься своими самыми близкими людьми ради того, чтобы утешить себя сказочками о великой большой любви! Нет никакой любви, слышишь? Потому что, если бы она была, мы бы с тобой сейчас были живы. Я устал поддерживать тебя, покрывать. Знаешь что? Ты действуешь мне на нервы!
— У тебя нет нервов, — спокойно прервал его Шестой.
— Это выражение такое! — ещё громче закричал Пятьдесят девятый. — Все должны прикрывать тебя, ради твоего, как ты говоришь, прошлого. Одумайся, Шестой! Это всё иллюзия! Та женщина, которая видится тебе, больше не твоя женщина.
— Что ты такое говоришь? Я думал, мы друзья, я рассчитывал на тебя! Я всегда поддерживал тебя! Я прикрывал твои письма, я выслушивал тебя и делился воспоминаниями. Как ты можешь такое говорить?
Пятьдесят девятый отвернулся и пошёл прочь, не отвечая на столь яростные вопросы.
— Меня видят и чувствуют люди! — выкрикнул Шестой. — Ты вообще понимаешь, что это значит? Я живой, слышишь, Пятьдесят девятый, я живой!
Пятьдесят девятый снова развернулся и подошёл вплотную к Шестому:
— Рассказывай! Только быстро.
Речь Шестого была несвязной, то он говорил про Августа, то перепрыгивал на личность Густава, то на тень сознателя, которая преследует Милену. Но самым главным потрясением был разговор со скрипачом, который не видел его, но чувствовал какой-то неведомой силой. Всё кружилось вихрем, вздрагивая, падая на каменистую брусчатку и снова взлетая до небес. И для Пятьдесят девятого всё казалось таким невероятным, что он с огромным сожалением о ранее сказанном держал Шестого за плечо, всматриваясь в картинки реальной жизни. И тут же он осознал, что их прошлое и есть настоящее. Что все события, которые происходят с ними, это предпосылки старых воспоминаний. И все они вели их ко дню, в котором они оказались сейчас. И конечно же, забыв о своём прошлом, они обрекали себя на то, что все предыдущие ошибки снова вылезут наружу и будут преследовать их, пока они не узнают о своём предназначении до конца.
Шестой договорил и пронзительно заглянул в лицо Пятьдесят девятому: «Я только начал жить, а вы хотите, чтобы я вернулся к своей деятельности и, как миллионы сновидцев, продолжил бездумно работать над пустыми отштампованными снами!»
— Всё очень серьёзно, Шестой, — задумчиво произнёс друг.
— Знаю, Пятьдесят девятый, знаю. Но как я смогу жить без всего этого?
— Вот скажи мне одно. Ты постоянно говоришь о прошлом, где-то о настоящем, но ты никогда не говоришь о будущем. А что потом, Шестой, что? — выкрикнул Пятьдесят девятый и ещё пуще затряс его за плечи.
— Может… Может…
— Ну?
— Может, я останусь жить на земле? — нерешительно произнёс Шестой.
— О боже! — взмолился Пятьдесят девятый. — Ты действительно просто необыкновенный дурак!
Шестой нахмурился и ничего не ответил. На узкие улочки опустилась морозная свежесть. Мимо пробежала влюблённая парочка. Парень с девушкой улыбались, что-то обсуждали, так удивительно мягко разговаривали друг с другом, пуская изо рта приятный белый пар, что два сновидца им слегка позавидовали. Шестой и Пятьдесят девятый не имели такого дыхания, интуитивно они отвернулись от влюблённой пары.
— Ты видишь этих молодых людей? — спустя какое-то время спросил Пятьдесят девятый.
Шёпот кивнул головой, искоса взглянув на них. Ему нравилось смотреть на всё живое и счастливое, казалось, что он сам был счастлив в этот момент.
— Надеюсь, ты понимаешь, что никогда не будешь таким? Смысл жизни на земле — любовь. Пойми же ты, что у тебя никогда не будет любви такой, какая есть в твоих воспоминаниях.
— Я это знаю, — печально отреагировал Шестой и ехидно взглянул на друга. — Но ты же сам говорил пару минут назад, что любви не существует. Тогда это вообще всё упрощает, — засмеялся он в голос.
— Так! — нахмурился Пятьдесят девятый. — Давай разберёмся с этим.
— Давай! — ещё пуще заулыбался Шестой, будто издеваясь над своим другом.
— Та женщина, которой ты сейчас живёшь, больше не любит тебя. Её больше нет. Ты хотя бы это понимаешь?
Шёпот онемел. Он почувствовал покалывание в ладонях и попытался спрятать руки в карманы. Ему показалось, что свет вокруг погас и над ним образовалась страшная тёмная мгла. Всё стало каким-то маленьким, незначительным. В одну минуту все его мечты и вера во что-то большое и доброе потеряли смысл. «Её больше нет!» — прошептал он. Он чётко видел последнюю встречу со своей любимой женщиной. Он одевался, пытаясь не смотреть на неё. Она сидела на краю кровати, обхватив себя руками, её тело наклонялось то вперёд, то назад. Как часы-маятник, которые безнадёжно отсчитывали последние минуты встречи. Вся её душа сгибалась, кипела, кричала, плакала от боли, тело лишь стойко сопротивлялось обстоятельствам судьбы. Он уходил. Уходил! Сердце выпрыгивало из груди, обещало выскользнуть и нырнуть в грудь любимой. А может, у него больше не было сердца? Может, оно уже давно принадлежит той, что молча, опустив плечи, уставилась в одну точку. И сейчас не существовало ничего, кроме них двоих. Одна большая боль на двоих, одно большое сердце на двоих, одна большая душа. И эти двое решили разделить её напополам, безжалостно, грубо, бесчеловечно. «Я не могу без тебя! — кричала душа. — Оставь меня здесь! Я не хочу уходить!» Но ноги неслись подальше от этих небесных глаз, от этих нежных рук, от этих любимых губ. Он резко остановился, чтобы в последний раз взглянуть на неё. Жалкий понурый вид, еле заметная дрожь пальцев. Она решительно встала, облокотившись о дверной косяк, ноги подкашивались. Он резко дёрнулся в её сторону, вдохнул на прощание запах её волос и исчез за дверью. На улице он ещё раз взглянул на окно. Она смотрела на него и плакала. Тихо, строго, печально…
— Любовь — это такая вещь, — продолжил Пятьдесят девятый, не обращая внимания на застывшую фигуру.
— Хватит! — прервал его Шестой. — Я возвращаюсь в общину, пусть мне сотрут память, не хочу больше ничего знать.
— Не горячись! — воскликнул его друг. — Постой!
— Хватит! — ещё раз произнёс Шёпот. — Я всё понял, Пятьдесят девятый, нет никакого прошлого, нет никакого будущего, есть только здесь и сейчас. И моё предназначение — это приносить детям добрые, ласковые сны.
— Я не хотел… — с горечью прошептал Пятьдесят девятый. — Я не хотел именно так.
— Ты хотел мне только добра, — произнёс Шестой сквозь слёзы, опустив голову в воротник.
Глава восьмая
Минуты длились, как часы. Для Шестого всё было предопределено, впрочем, как и для Пятьдесят девятого. Оба замкнулись в себе, неся только колкий свет в своих уставших ладонях. И хотя мысли разлетались, как шумные птицы с веток, вокруг стояла абсолютная тишина. Сновидца вели на расстрел. Как ещё можно было определить степень его безысходности и уныния? Момент истины для Шестого был сравним только со стрельбой, которая навсегда лишала чувств, веры и надежды в будущее, трезвого взгляда в настоящее. Опустив голову, он пытался не смотреть себе под ноги, иначе мысли снова могли вернуть его к земной жизни. По пути ему хотелось выбросить все свои воспоминания из карманов, не оставив при этом ни единой зацепки на будущее. «Скоро я буду Седьмым! — подумал он тут же. — Пожалуй, нужно привыкать к новому имени».
— Пройдёмся напоследок? — предложил Пятьдесят девятый. Шестой кивнул.
Чешский Крумлов стоял недвижим, будто время остановилось для маленького городка, находящегося всего в двухстах километрах от центра столицы, и не торопилось идти вперёд. Морозные заснеженные улочки создавали впечатление непревзойденных по красоте строений, а волшебная атмосфера дарила жителям поистине незабываемые эмоции. Два таких похожих своим силуэтом и в то же время различных ранимой душой друга двигались по Золотой улице, которая издавна считалась самым узким и маленьким уголком страны, у которой была своя легенда и тайна, такая же, как и у двух сновидцев, медленно бредущих вдоль исторической части города. Они то устремлялись вперёд, то замедляли шаг, при этом с величественным сожалением оглядывались, свербя друг друга пристальным грозным взглядом. Золотая улочка всегда была местом особого интереса горожан, про неё ходили невероятные слухи и рождались многочисленные легенды, поэтому сновидцы полюбили её, благодаря этим тайнам и загадкам. По преданию, в Средневековье здесь жили алхимики. Дело в том, что алхимия действительно была на пике популярности в Чехии тех времен, чему способствовал сам король. Согласно легенде, в одном из домов жил выживший из ума доктор философии Уле, крайне увлеченный алхимией. В тысяча восемьсот тридцать первом году в доме профессора произошёл взрыв. Его нашли мёртвым, а в руке его был кусок жёлтого металла, как оказалось — золота. Отсюда родились подозрения, что Уле открыл тайну алхимиков и создал это золото сам, но рецепт его изготовления канул в небытие вместе с несчастным профессором. Несчастными себя сейчас чувствовали и сновидцы, которые в одну минуту решили похоронить свою тайну заживо. Пятьдесят девятый, ожидая неизбежного, хмурился, пытаясь подобрать слова напутствия для растерянного друга, но всё рушилось в тот же момент, не найдя продолжения.
— Я хотел бы показать тебе место захоронения своих писем, — вдруг очнулся он, будто от долгой зимней спячки.
— Что это изменит? — спросил уставший спокойный голос Шестого.
— Уже ничего, — ответил Пятьдесят девятый. — Но вдруг…
Шёпот ничего не ответил, лишь неторопливо изменил траекторию, последовав за своим другом. В душе у него как будто образовался сосуд с узким горлышком, который не давал вырваться бушующим эмоциям. И вдруг буря стихла, даже казалось, что вовсе исчезла. И наконец Шестой столько всего понял за этот небольшой отрезок времени, в который окунул его Пятьдесят девятый. А в особенности, что в этот самый момент его никто не любит. Всего лишь. Так просто. «Как же это возможно представлять рядом любимого человека, который твердил о неиссякаемом чувстве, но в то же время услышать, что этих чувств больше нет?» — удивлялся опечаленный сновидец. И ему совсем было не страшно услышать это от Пятьдесят девятого. Страшно было осознать, что сейчас ему нечего больше ждать, не на что надеяться, некому поведать, рассказать о нарастающей боли. Та женщина, которая так много значила для него, в одночасье стала никем… Не с кем поговорить, не с кем быть рядом.
В тот же миг пространство с треском раздвинулось каким-то магическим образом, будто предупреждая сновидца, что, стерев себе память, он потеряет всё это. Шёпот увидел белые простыни и два ненасытных тела. Они прижимались друг к другу всё ближе и ближе, и казалось, что нет начала одного и конца другого.
— Ты прикасаешься ко мне, и мир теряет равновесие, — послышался томный женский голос. Она ластилась к нему, уткнувшись в его смуглую ключицу. — Ты улыбаешься мне, ты пристально смотришь на меня, ты целуешь меня, ты прислоняешься ко мне своим телом, и всё это становится не подделкой счастья, а настоящим целым огромным счастьем! Как ты вдыхаешь меня, как притягиваешь к себе… От одного этого внутри всё кричит от наслаждения. Даже просто сидеть рядом, держа друг друга за руку, гораздо более волнующе, чем разговаривать о чувствах.
— Почему мне хорошо с тобой? — растроганно спросил мужской голос и ещё крепче обнял обнажённое тело.
— О, милый, милый, — тревожно прозвучало в ответ.
— Почему мне хорошо с тобой? — послышалось снова.
— Если бы я сказала, что мне нравится с тобой заниматься любовью, — улыбнулась хрупкая фигура, будто не расслышав вопроса, её руки поднялись вверх и стали дирижировать невидимому оркестру, — то в какой-то степени соврала. Мне хорошо с тобой физически и морально. И возможно, то, что я вижу в тебе, на самом деле не существует, но всё же я чувствую, что происходит у тебя внутри, — она показала тонким пальцем на его открытую грудь. — Ты можешь быть злым, — нахмурившись, она приподнялась на локте, чтобы увидеть реакцию своего собеседника, — строгим, добрым и откровенным, но всё же в твоих глазах проскальзывает что-то, что притягивает меня к тебе. А ещё — тот апельсин, который я очистила внутри тебя, ещё не покрылся коркой.
— Почему мне хорошо с тобой? — твердил взволнованный голос.
— Я не знаю, — сдалась она.
— Мне нравится думать о тебе, — ласково произнёс он.
— Почему же тебе хорошо со мной? И хорошо ли?
— Ты мечта моя…
Свет погас. Шёпот осознал, что ни на минуту не хочет терять эту женщину из своей памяти. Пусть она больше не любит его, пусть её больше нет, но есть что-то большее. Её любовь всегда останется с ним, в его несуществующем сердце.
— Она жива, — произнёс Шестой вслух, чтобы Пятьдесят девятый мог расслышать его слова. — Она живёт здесь, — и он показал указательным пальцем себе на грудь.
— Держи, — пробормотал рядом стоявший друг. В его руке лежала стопка писем, и это смутило отвлёкшегося сновидца.
— Держи, — снова повторил Пятьдесят девятый и потряс своим драгоценным кладом перед носом Шестого. Тот встряхнулся и взял слегка пожелтевшую стопку писем.
— Читай! — приказал друг.
— Зачем? — удивился Шёпот.
— Прочти и всё поймёшь, — ответил тот.
Шестой раскрыл первый конверт и быстро пробежал глазами содержимое.
— Вслух! — прервал его Пятьдесят девятый.
— Что?
— Читай вслух!
Шёпот помедлил, удивившись, но всё же опустил глаза и принялся читать:
«Я знала, что ты жив. Как иначе объяснить этот феномен, почему письма, которые я пишу тебе, исчезают из моей заветной детской коробки? Прошло больше сорока лет, но я не перестала думать о тебе ни на минуту. Нет ни дня, где бы я не упоминала о тебе в своих рассказах. Представляешь, я совсем случайно нашла свой тайник. Со старшим сыном мы решили разобраться на чердаке, выбросить ненужный хлам. Якуб уже было собрался избавиться от моих воспоминаний, пытаясь сжечь их на костре вместе с кучей мусора, но я вовремя остановила его. Он нашёл картонную коробку из-под пастилы, в которой лежали мои письма и те красные бусики, которые ты подарил мне. Помню, мама сердилась, что ты поздно пришёл домой в тот день, а ты был так счастлив. И я счастлива вместе с тобой. Маму ты укутал в зелёный платок с красной вышивкой, а мне на шею надел эти яркие бусы. Даже ложась спать, я не хотела их снимать, но мама настояла. Не помню, как они оказались в коробке, ведь они были мне дороже всего на свете. Сейчас я надела их на руку. Любуюсь этой красотой. После уборки, поздним вечером, когда все, уставшие, разошлись по комнатам и легли спать, я заперлась в уборной. Я сидела и перечитывала письма, что когда-то писала тебе ещё в совсем юном возрасте. Перечитывала одно за другим, слово за словом. Папа, я проплакала всю ночь. Сказать, что мне жаль было терять тебя, означает ничего не сказать. Я была разбита. Даже не так, я была убита вместе с тобой. А помнишь, как по утрам ты расчёсывал мне волосы и заплетал косички, а я, дурочка, хныкала оттого, что мне было больно? Волосы за ночь путались, но ты настойчиво распутывал их перед тем, как мне бежать в школу. Это воспоминание оставило огромный след в моей душе, и каждый раз я искала себе мужчину, похожего на тебя, такого же сильного и стойкого. Того, кто мог бы так же ласково и нежно расчёсывать мне волосы».
Шёпот почувствовал, как в его груди что-то кольнуло, что-то острое и сильное, будто игла впилась под рёбра и не давала дышать. Он увидел свои мужские сильные руки и шелковистые волнистые волосы, которые струились между его пальцев. Он расчёсывал её пряди, любуясь этой неземной красотой.
— Я никогда тебя не забуду! — прозвучал мужской голос. — Никогда!
— Я никогда тебя не забуду! — откликнулся женский голос.
— Самый дорогой мой человек. Самый дорогой мой человек…
Она прильнула к его плечу и вопросительно подняла глаза. О, этот взгляд, этот знакомый до боли взгляд.
— Назови мне своё имя! Назови же мне его!
Воспоминание захлестнуло сновидца с головой, и сейчас он ни в коем случае не хотел отпускать его, пытаясь цепляться своими сильными пальцами за мимолётную вспышку дежавю. Но в ту же секунду образы исчезли, и он снова оказался на заснеженной улице Чешского Крумлова.
— Кто же ты? — прошептал он. — Самый дорогой мой человек.
— Что с тобой? — окликнул его Пятьдесят девятый.
— Пытаюсь представить события, описанные в письме, — улыбнулся Шестой и быстро спрятал трогательные воспоминания в свои широкие карманы.
— Читай дальше, там самое интересное.
Шестой принялся читать дальше:
«Правда, сейчас у меня короткая стрижка, и расчёсываться по утрам мне приходится самой, мой дорогой, драгоценный папочка. Всеми уважаемый Якуб Скленарж, честный стекольщик, профессионал своего дела…
Ах, чуть не забыла тебе сообщить, что ты имеешь двух внуков. Старший — Якуб, названный в честь тебя, совершенно не соответствует такому изумительному честному имени, даже, можно сказать, позорит его. Женат уже второй раз, но детьми так и не обзавёлся. Второго твоего внука зовут Лукаш, назван в честь нашего деда. Сейчас он оканчивает школу и планирует поступать в юридический колледж. Все мы гордимся Лукашем и зачастую забываем обиды на Якуба, который не желает подарить нашей семье маленького чеха. Да и как можно долго обижаться на своё дитя, носящее имя мужчины всей твоей жизни?
Воспоминания никуда не исчезают, папа. Просто иногда превращаются во что-то невесомое и чувственное. Ты до сих пор живёшь во мне, а теперь я знаю, что и где-то там, за пределами нашей Вселенной. Если это письмо пропадёт из моей тайной шкатулки, значит, я оказалась права. Значит, я не зря держала тебя в своём сердце.
С любовью, твоя Барбуша».
Перелистнув страницу, Шестой увидел чёрно-белую фотокарточку, на которой светилось счастливое лицо молодого человека, очень похожего на образ Пятьдесят девятого. На его руках сидела маленькая девочка, которая дразнила своего любимого папочку, приставив пальцы к улыбающемуся рту. На её голове красовались пышные белые банты, а светлые волнистые волосы игриво спускались по детским расправленным плечам. И хотя фотография была сорокалетней давности, она по-прежнему дышала счастьем и весельем, спустя столько лет обнаруженными любопытными сновидцами.
— Барбора, девочка моя, Барбуша, — ласково произнёс Пятьдесят девятый.
Глубоко вздохнув, Шестой протянул пожелтевшие листы своему другу, медленно приподняв отяжелевшую усталую голову. И тут он увидел перед собой совершенно другое существо. Глаза его собеседника наполнились прозрачными слезами, а с лица не сходила яркая светящаяся улыбка. Было в этом что-то удивительно ликующее и в то же время печальное.
— Меня зовут Якуб, — дрожащим голосом произнёс сновидец, нервно перебирая письма из прошлого в своих шершавых ладонях. — Якуб Скленарж.
— Так вот почему… — протяжно пропел Шестой. — Но с чего ты взял, что здесь указан именно ты? Думаешь, старцы могли оставить тебя в том же городе, в котором ты раньше жил? Как-то всё это слишком подозрительно. Может, это и вовсе не ты, и твои воспоминания ошибочны!
— А что ты скажешь на это? — улыбнулся Пятьдесят девятый и приставил чёрно-белую фотокарточку к своему лицу. — Похож?
— Так твоё имя Якуб? — смирился с полученной информацией Шестой. — И ты был совсем не абстрактным художником, как я считал, а обычным честным стекольщиком?
— И даже не учёным! — засмеялся он в ответ.
— Но как ты это узнал?
— Порой память — это всё, что у нас есть, — продолжил Пятьдесят девятый, сворачивая свои драгоценные бумажные воспоминания. — Но при этом мы не должны терять голову, окунаясь в прошлое. У меня есть дочь, два замечательных внука, и этим я живу, понимаешь? И я не хочу терять с ними связь. Я прихожу в свой дом каждую ночь. Я изучаю комнаты своих родственников, нахожу свои чёрно-белые фотографии, обрамлённые в красивые яркие рамки, и радуюсь своей жизни. Всё вспыхивает во мне, всё воскресает по-новому. Шестой, слышишь? Я не хочу терять свою семью снова ради поиска твоих воспоминаний. Но я и не могу спокойно смотреть на то, как ты разрушаешь свою судьбу, пытаясь стереть себе память о великолепных моментах твоей прошлой жизни. Так что, умоляю тебя, беги! Беги от сновидцев, которые будут принуждать тебя к обыденным размеренным будням. Беги от старцев, которые захотят забрать твои воспоминания. Беги от сознателей, которые попытаются нарушить твои планы. Твоё прошлое — это ты сам, и, стерев его, ты сотрёшь себя с лица земли. Ты ещё сможешь найти разгадку, для чего тебе оставили воспоминания о той, которая до сих пор не покидает истерзанную душу. Любовь не исчезает, она всегда будет гореть в ваших сердцах, — Пятьдесят девятый сделал паузу и заглотнул воздух ртом. — Не возвращайся в зону ожидания, попытайся освоить жизнь на земле…
И в этот момент Шёпот осознал, что очень устал. Устал от постоянного бегства, от этих историй о прошлой жизни, от разрывающейся боли в его груди. Устал от своих желаний, в которых ему никогда не стать человеком.
— Но как же? — перебил он Пятьдесят девятого. — Как я снова встречусь с тобой?
— Каждую среду я буду приходить на это место, — Пятьдесят девятый очертил взглядом серую брусчатку под ногами, занесённую белой коркой снега. — Мы с тобой будем делиться своими новыми открытиями. Ты будешь говорить мне о жизни на земле, я тебе — о жизни среди сновидцев. Поверь, мы ещё встретимся, и не раз. Так будет гораздо лучше для тебя. А о том, что ты хотел стереть себе память, мы забудем навсегда, — сновидец помолчал, затем добавил: — Это лишнее.
— Надеюсь, ты прав, Пятьдесят девятый. Надеюсь, что прав.
Поднялась снежная метель. Оба друга закрыли лица ладонями, пытаясь избежать сильного порыва ветра. Погода закружилась в мелодичном вальсе, испытывая всех, кто попадался на её пути.
— Кто-то злится, — проговорил Пятьдесят девятый, — пора возвращаться назад.
— До встречи, друг! — выкрикнул Шестой, заглушая голосом вой пронзительного ветра. — До встречи, Якуб.
Пятьдесят девятый мимолётно обернулся, сверкнув неожиданной улыбкой, и тут же скрылся за кирпичным домом. Шёпот ещё долго стоял, прислонившись к промёрзшему зданию, вслушиваясь в звуки острой зимней мелодии, перебирая в голове ещё одну прожитую трагедию своей случайной жизни. Всё ему казалось в этот момент каким-то наигранным, ненастоящим, несущественным. Когда-то он даже и подумать не мог, что окунётся в подобные события. Шестой был опустошён и в то же время переполнен и цел, как бы странно это ни звучало. И хотя его окружало огромное количество людей и сновидцев, он впервые почувствовал себя одиноким. Одиночество высвечивало множество иллюзий, питающих сознание, главными из которых были пустой мир внутри и захватывающий снаружи. Весь смысл жизни стал для него сближением с людьми. Сновидец заглянул в обледеневшее окно, пытаясь найти ответ в человеческом мире, в тёплой уютной квартире с корзиной апельсинов на праздничном столе. «Апельсины…» — проговорил он. «А ещё — тот апельсин, который я очистила внутри тебя, ещё не покрылся коркой», — прозвучал звонкий женский голос в его голове. «Что бы это значило? — удивился Шёпот. — Наверняка это что-то значило, но я забыл что».
— А ну-ка убирайся! — послышался грубый мужской баритон с другой стороны окна. — Я тебе покажу, как заглядывать в дома к чужим бедным людям. Ходят, воруют, а хозяева потом во всём обвиняют нас, простых рабочих!
Шёпот резко отпрянул от окна и устремился вверх по улице. Он впервые встретился с тем, что его бесцеремонно обвинили в какой-то краже. До сих пор ему встречались только добродушные, милостивые и приветливые люди. В порыве негодования он даже не осознал, что его увидел человеческий глаз.
«А всё не так-то просто, — подумал он. — В огромном мире множество разных характеров и существ. Готов ли я к этому?»
Шестой постоянно сомневался в своих намерениях. Чаша весов перевешивала то в сторону его прошлого, то в сторону ожиданий будущего. И тут он твёрдо решил, что хочет покончить со всем, что его так намеренно тянет ко дну. Он захотел окончательно обо всём забыть. Его силуэт так уверенно нёсся по улочкам Чешского Крумлова, что незаметно для самого себя он упёрся в школьный переполненный двор.
— Шёпот! — услышал он детский крик за своей спиной. — Шёпот, постой!
Сновидец обернулся и увидел счастливого Августа, стремящегося к нему навстречу.
— Шёпот, ты не представляешь, что я узнал! — выкрикнул счастливый мальчик.
— Тише! — прошептал сновидец, прижав указательный палец к губам.
— Ты не представляешь, что я узнал, — еле слышно проговорил он снова. — Милена действительно была в зоне забвения!
— Как? — удивился Шестой. — Этого не может быть.
— Несколько лет назад она попала в аварию и находилась между жизнью и смертью.
Наконец-то всё встало на свои места. Шёпот осознал, что хочет двигаться дальше по своей земной жизни, не останавливаясь, узнавать всё новые и новые тайны.
— Это же немыслимо! — выкрикнул сновидец и тут же осёкся. — Это поразительно!
— И у меня есть план! — продолжил возбужденно мальчик. — Вы должны познакомиться!
— Нет! Это исключено! Милена не поймёт всего этого. Она испугается, а ещё чего хуже, просто сбежит.
— Ты меня не понял, Шёпот, — скривил гримасу Август. — Вы должны познакомиться с сознателем.
— Что? Ты с ума сошёл?
— Пойми, в первую очередь это нужно тебе! Да, тебе, а не мне!
Август так громко кричал, что толпа зевак стала собираться возле него.
— Пойдём отсюда, — произнёс мальчик. — Скорее.
Они молча пересекли заснеженное рапсовое поле и незаметно для самих себя очутились возле большого горбатого моста. Всю дорогу Шёпот пытался осознать слова своего подопечного, но никак не мог совладать со своими эмоциями. Казалось, будто они вырывались наружу, не давая ему собрать в единую цепочку что-то весомое и значимое для него.
«Так не бывает! — твердил он сам себе. — Так не бывает, что столько информации наваливается на одно несчастное существо в одночасье! За что мне всё это?»
Странные чувства охватывали его со всех сторон. Жалость принадлежит только человеческому разуму, но сейчас она стала частью сновидца. С каждым днём Шестой испытывал всё новые и новые ощущения, с которыми порой было очень сложно совладать.
— У меня есть план! — снова произнёс Август, пройдя длинный скрипучий мост.
Сновидец потупил взор, и казалось, что он не услышал своего собеседника. Голос мальчика, как чугунный колокол, отозвался где-то вдали протяжным гулом.
— У меня есть план! Ты вообще слышишь меня, Шёпот? — он потряс сновидца за рукав, чтобы тот, наконец, очнулся от своих мыслей.
— Что ещё за план? — занервничал Шестой, переведя свой стеклянный взор на взбунтовавшегося мальчишку.
— Я приглашу Милену на свой день рождения, и тогда у тебя будет возможность пообщаться с сознателем. Ты узнаешь всё, что хотел узнать о своей прошлой жизни. Ты вообще понимаешь, как это здорово! Шёпот, ты понимаешь меня? — выкрикнул мальчик, пытаясь смотреть сновидцу прямо в глаза.
— А что если сознатель заберёт меня в зону забвения? Ты разве этого хочешь? Что если мне сотрут память и я больше никогда не вернусь? Что если сознатель поедает Милену изнутри и она на грани смерти? А ты говоришь, познакомиться с ним?
— Шёпот, но я говорил с Миленой, и она не чувствует себя несчастной! С чего ты вообще взял, что сознатели делают людей страдальцами? Ты совсем ничего не знаешь о них! Это всего лишь твои догадки! Но если ты не встретишься с ним, то так и будешь продолжать себя жалеть, считая, что пытаешься узнать лучше свою жизнь. Но тем самым ты ничего не узнаешь, пока не столкнёшься со своей проблемой лицом к лицу. Ты стал очень странным, каким-то осторожным и жалким. Да, именно жалким! Я тебя совсем не узнаю, — буркнул мальчик и отвернулся от сновидца.
— Дело в том, Август, что я познаю для себя другую реальность, и она совсем не похожа на твою! Ты живёшь в своём мире почти четырнадцать лет, тебя окружают родители, учителя, друзья и другие люди, которые помогают тебе получать знания. А я живу в пустой оболочке, где нет людей, нет наставников, которые могли бы рассказать мне о мире, которого я не знаю. Тем не менее я пытаюсь изучать этот мир самостоятельно. Но я не хочу лишиться своих знаний из-за нелепой выходки.
— Встречу с сознателем ты считаешь нелепой выходкой?
— Я считаю, что это опасно. Вот и всё! — выкрикнул сновидец, топнув своей тяжёлой ногой.
Мальчик остановился и изумлённо взглянул на своего друга. Резко прищурившись, он скривил рот, пытаясь подобрать правильные слова. Ему хотелось помочь Шёпоту, но тот почему-то сопротивлялся, разрушая все планы Августа. Он стоял так с минуту, затем сделал вдох и зашагал дальше в сторону дома. Удивлённый сновидец двинулся за ним.
— Ты испугался? Да? — оглянувшись, неожиданно прошептал мальчик.
— Я ничего не боюсь, Август! Я же сновидец, а не человек, — тут же произнёс Шёпот.
— Ну, вот и славно, значит, на мой день рождения ты узнаешь всю правду о себе!
Шестой замотал головой, будто не веря в слова своего собеседника.
«Ох и хитрый этот мальчишка!» — подумал он и тут же прокричал:
— Но твой день рождения только в феврале.
— Эти два месяца пролетят незаметно, вот увидишь. Самое главное, что у нас теперь есть зацепка, и мы ей обязательно воспользуемся!
Август добежал вприпрыжку до заснеженного оврага и с весёлыми криками съехал вниз по горке на своём стареньком школьном портфеле. Сновидец печально посмотрел ему вслед и крикнул вдогонку:
— Но почему на день рождения, а не Рождество?
Август встал у подножья горы и весело посмотрел вверх на сновидца:
— Мы уезжаем, Шёпот!
— Но куда? Надолго?
— В Россию, к моей бабушке. Там я проведу не только Рождество, но и Новый год. У меня будет целых два праздника! — крикнул Август, показав два пальца своему другу. — И куча подарков! — изобразил он мешок с подарками. — В Чехии такого нет!
Шёпот растерялся, всматриваясь в озорной силуэт, который выглядывал на него из-под горки. И вдруг он ощутил себя каким-то величественным, лишь оттого, что стоял на вершине горы.
— Я надеюсь, ты не будешь скучать? — ещё громче выкрикнул Август, махнул рукой и вприпрыжку поскакал по направлению к своему дому.
— Буду скучать, — тихо произнёс сновидец, но мальчик его уже не слышал.
Глава девятая
Два месяца тянулись, как липкая лента на каблуке грязного ботинка, от которой хотелось отделаться. Шестой слонялся по городу, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие, которое его сможет отвлечь от изнуряющих мыслей. Они въедались в его оболочку, плащ, шляпу и кружились вокруг, как надоедливые мухи. Он то отряхивался от них, то мирился с их неожиданным возникновением. Первое время он занимал себя общением со слепым скрипачом, которое ему приносило какое-то успокоение и безмятежность. Наконец-то он почувствовал себя нужным и желанным в человеческом обществе. Он тянулся всей своей душой к чему-то новому и непознанному, получая при этом всё новые и новые навыки. Ему казалось, что в будущем они могли бы ему пригодиться, но пока он владел только своим прошлым, которое раскалывало его на несколько хрупких частиц.
— А эту музыку я написал совсем недавно, буквально пару месяцев назад. Мне показалось, что какое-то благоговение спустилось на меня свыше, — вдохновлённо сообщал скрипач и принимался за свою любимую работу.
Шёпот часто думал об этих словах, которые казались ему весьма правдивыми. Возможно, сейчас он был для своего нового знакомого тем самым благоговением свыше, ангелом, порталом, скрепляющим две абсолютно непохожие цивилизации. Иногда ему казалось, что сквозь него сочится небесный свет, фильтруя внутри земную насыщенную жизнь. Музыка действительно была каким-то странным источником для его новых ощущений. Он всё чаще окунался в свои воспоминания и понимал, что где бы он ни бродил по своим потаённым уголкам, там везде присутствовала музыка. Иногда печальная, иногда страстная и волнительная, а иногда весёлая и игривая. Но лишь одни строчки крутились у него на языке: «Целуй меня, пока лучи не целятся в нас, пока ещё мы что-то чувствуем»… Однажды он спросил у старого музыканта, знает ли он эту песню, но тот лишь пожал плечами и принялся наигрывать совершенно другой мотив.
— Видимо, это что-то зарубежное! — размахивая смычком, заявлял он сновидцу.
А потом Шёпот перестал воспринимать всё, что творилось вокруг него. Множество голосов врезалось в его голову, разрывая на части. Выдёргивая из его отвердевшего тела ниточки серьёзных переживаний. Он думал о сознателе, пытаясь представить их встречу, но всё рушилось, как только он доходил до самого интересного момента — глаз другого существа.
Всё чаще он стал приходить на детскую снежную горку и разглядывать новых друзей Августа, пытаясь найти какую-то разгадку в них, но как только там появлялась Милена, он тут же покидал полюбившееся место. Страх завладел его душой, хотя он пытался настойчиво бороться с этим новым чувством, которого не знал доныне. Он постоянно думал о своём маленьком друге, ждал его и гадал, как же он сейчас гостит в другой стране? Хорошо ли там ему? Думает ли Август о нём? Хочет ли вернуться?
Пару раз сновидец виделся с Пятьдесят девятым, демонстративно называя его Якубом. В ответ тот искренне улыбался и жал ему холодную руку, будто благодарил за слова, греющие его душу. При каждой встрече он пытался рассказать Шестому о своей человеческой жизни, наполняя эти истории дыханием и теплом.
— У меня замечательная семья, дочь, внуки. Лишь об одном я жалею, Шестой, что пошёл на демонстрацию за своим лучшим другом в тот злополучный день. Мы с ним были не разлей вода. Вместе учились, вместе веселились, вместе искали жён. На этой демонстрации меня и прикончили, а он остался жив. После того как я вспомнил это, я долго проклинал его, ненавидел. Ведь он даже на похороны ко мне не явился. А теперь я осознал, что нет в этом его вины. И, наконец, всё же простил.
— А он жив? — интересовался Шестой.
— Не знаю, друг. Надеюсь, что жив.
Однажды Якуб поведал молодому сновидцу о том, что совсем недавно (восемь лет назад) Двести двадцатого забрали в зону забвения, лишив его памяти о его прошлой жизни.
— Хм, недавно! — ухмылялся Шестой. — Для меня это одна жизнь назад.
Пятьдесят девятому пришлось сложно, так как он был самым сентиментальным и мнительным среди всех сновидцев. А ещё потому, что до этого момента Двести двадцатый был очень активным участником жизни Пятьдесят девятого. Он знал о письмах его дочери, о трагических воспоминаниях, делясь при этом яркими впечатлениями о своей потерянной жизни.
— Было трудно, Шестой, начать называть его Двести двадцатым. Ещё недавно он был Двести девятнадцатым. Больно осознавать, что когда-то твой лучший друг теперь обычный сновидец, без прошлого, без настоящего, без будущего.
— А как же я, Якуб? — волновался Шестой. — Как ты себя чувствовал, когда меня забирали в зону забвения?
— Ты знаешь, — мялся тот, — мы тебя не сразу заметили. Ты суетился, постоянно куда-то исчезал. С нами ты особо не водился. Пару раз проскальзывали у тебя фразы о своей любви, но Шестьсот первый мгновенно их обрубал. Он очень не любил все эти разговоры. Ты пытался с ним спорить, мол, видимо, в твоей прошлой жизни не было подобных чувств! Тогда он замолкал и сразу покидал пространственный сгусток. Никто не спрашивал о его жизни, не потому, что боялись, а, наверное, потому, что хотели уберечь от лишних эмоций. У каждого своё прошлое, порой не самое приятное.
— А Второго вы заметили сразу! — возмущался Шестой.
— Скорее, это он нас заметил. Я относился к нему скептически. Шестьсот первый же почему-то сразу принял его в нашу компанию. Каждому нужен друг, и, возможно, наш старик что-то увидел в новеньком сновидце.
— А когда мы с тобой стали друзьями? — расспрашивал его Шестой.
— Ты был удивительным! — восклицал сновидец. — Постоянно ищущим какие-то приключения. Конечно, Шестьсот первый был не в восторге от твоего шестого появления.
— Да он всегда был не в восторге от меня, — бубнил он в ответ.
— А мне ты очень даже импонировал, — улыбался сновидец, — поэтому я сразу взял тебя на поруки. А вот Двести двадцатый замолчал. Стал скрытным, неразговорчивым, будучи весёлым шутником. Мне было жаль его, очень жаль, — Пятьдесят девятый снова возвращался к теме о своём потерянном друге, не сдерживая ярких эмоций, — столько копить в себе информации и вмиг потерять…
— Ты не боишься рассказывать мне всё это?
— Боюсь, Шестой, боюсь. Но в этот раз ты зашёл слишком далеко. В глубине души я надеюсь, что ты доберёшься до истины и откроешь нам, всем сновидцам, глаза на происходящее. Даже можно сказать, что я искренне верю в это. Я верю, что нам не придётся больше стирать память и забывать о наших прошлых жизнях. Я верю, что ты тот, кто сможет пройти этот путь и не испугаться в самом конце.
— Кем он был? — прерывал его молодой сновидец.
— Кто? — удивлялся тот.
— Двести девятнадцатый, то есть двадцатый… Кем он был до того, как стал сновидцем?
— Он был капитаном корабля, — опустив глаза, будто виня себя в чём-то, рассказывал Пятьдесят девятый, — при шторме его убило деревянной балкой. У него не было детей, он не помнит родителей. Но помнит девушку. Печальную, тонкую, серую девушку. Почти прозрачную. Она была такой хрупкой, что, казалось, просвечивается на свету, — он улыбался и смотрел вдаль, будто это были и его воспоминания тоже. — Двести двадцатый говорил, что женщина на корабле к беде. Но он не жалел, что всё так произошло.
— Девушка? — выкрикивал Шестой. — Я её видел!
— Этого не может быть, — строил гримасу Пятьдесят девятый. — Двести двадцатый жил много веков назад.
— Я её видел во сне Августа. Это был странный сон, который я не мог контролировать. Но теперь я точно знаю, что видел её, так же как и своего товарища.
— Этого не может быть! — снова восклицал Пятьдесят девятый.
— Его похоронили на острове святой Марии! Это так странно. Я видел и другие сны тоже. Может, я видел и тебя, Якуб.
— Ты избранный, Шестой, мы давно это поняли, — говорил сновидец и тряс своего друга за плечо.
Но как только приблизился к концу второй месяц ожидания, Шёпот перестал приходить на излюбленное место сновидцев, боясь тем самым спугнуть свою удачу. Ему казалось, что только молчание может помочь ему в столь непредсказуемом деле. Молчание не всегда являлось тишиной для сновидца, но именно сейчас он чувствовал, что весь мир должен оказаться под властью этого немого чувства. Он собрал уже достаточно информации, чтобы быть пойманным и наказанным, поэтому избегал дополнительных встреч с потусторонним миром. Живой мир ему казался более безопасным.
— Ожидание — самое худшее, что может происходить с человечеством! — размышлял сновидец. — Люди всё время чего-то ждут — мелочей, автобуса, новостей, событий, взрослой жизни. И самое главное, что они не одиноки в своих ожиданиях, что вся земная жизнь просто заполнена сгустком одного большого ожидания, — он разводил руки, пытаясь представить огромный мир в своих ладонях.
Самое удивительное, что Шестой сейчас тоже был частью этого сгустка, который бросал его в ледяную дрожь, от которого не было никакого спасения. Терпение — одно из важных положительных качеств человека, позволяющее выносить какие-либо трудности, редко подвластное сновидцам. Но именно сейчас Шестой ощущал это качество всей своей плотью, прибегая к дополнительному усердию, даже, можно сказать, переступая через себя. Оно очень не нравилось ему. Будто он когда-то испытывал подобное, и это воспоминание вызывало у него бурю негативных эмоций. Таких эмоций, которые он не осознавал ранее в образе сновидца. Вся его оболочка заштопывалась, затягивалась от возникших дыр, которые доныне были разорваны в зоне забвения. Он перестал ходить к старому дубу, теперь его энергия восстанавливалась от дополнительных знаний о человечестве. И хотя эти чувства так сильно угнетали его и он терялся при каждой малейшей ностальгии, даже о чём-то приятном и вечном, он стойко сопротивлялся ударам судьбы, чтобы снова обрести новое воспоминание о былой жизни. Так, например, два влюблённых человека ждут намеченной даты встречи, и жизнь будто останавливается в предвкушении этого события. Как они не умеют друг без друга не только жить, но и дышать. Как их душа царапает им внутренности оттого, что её разделили на две части и вложили в два отдельных тела. Шёпот осознавал все эти чувства и часто терялся, как маленький ребёнок, при их возникновении. Бывало и такое, что он хотел отказаться от затеи продолжить поиски своей личности и возвратиться к старцам, настолько были глубоки и тревожны его новые открытия, но всё же любопытство порой преодолевало страх. Воспоминания поглощали его изнутри, неся за собой тяжёлый, грузный шлейф подавленности и боли. Временами сновидец хватался за голову, пытаясь заглушить эмоции громким криком, но голос его оставался шёпотом, не способным прорезать слух человеческого уха.
«За что мне это? Почему я?» — твердил он, стуча ладонями по вискам, но затем озирался и как бы невзначай благодарил кого-то свыше, кто дал ему возможность прочувствовать эти невероятные события прошлого.
Ожидание в одно мгновение превратилось для сновидца в терпение. Терпение — во время. И хотя он больше семи лет пребывал как раз таки в зоне ожидания, сейчас он впервые осознал значение этих слов, как будто он очень долго спал и вот, наконец, пробуждается. Явь оказалась гораздо интереснее сна.
«Сон, — думал он, — как долго можно смотреть на чьи-то иллюзии, принимая их за свои мысли? Могло ли человечество догадываться, что ночные силуэты — это всего лишь знаки чьего-то промысла? Кто ты, дорогой мой человек? — твердил он. — Какие ты видишь сны? Думаешь ли ты до сих пор обо мне? Ждёшь ли ты меня?»
Так ярко и бурно протекала его прошлая и настоящая жизнь, что он всё чаще задумывался о будущем. В этом будущем у него было всё, кроме той, которая так искренне смотрела на него и ни разу в его воспоминаниях не произнесла своего имени.
«Как же мне вспомнить тебя? Как не забыть?»
За чередой привычных событий прошло два месяца, и вот, наконец, настал день рождения Августа. Четвёртое февраля — прекрасный день для осуществления своих желаний, но сейчас Шёпот твёрдо решил не приходить на праздник, которого так искренне ждал, торопя остановившееся время.
«Подумаешь, ну не приду! — уговаривал он себя. — Так всем будет лучше. Август не будет думать обо мне, отвлекаться и обращать на меня внимание. Так будет лучше! Он проведёт вечер с Миленой, полностью окунувшись в долгожданное общение. Да! — твёрдо решил он. — Я никуда не пойду!»
С такими размышлениями он пересёк площадь и устремился к своему новому знакомому на улицу Латран.
— Ты пришёл, мой друг? Давно тебя не было, — опустив скрипку, заговорил слепой старик».
— Да, я пришёл, хотя и не думал приходить, — ответил Шёпот.
— Что тебя беспокоит? — поинтересовался скрипач.
— Беспокоит? — переспросил он. — С чего ты так решил?
— Я слишком долго живу на этом свете, чтобы не распознать чужое беспокойство. Ты расстроен и испуган, не так ли?
— Наверное… — поразмыслил сновидец. — Я ещё не понял до конца. Но сегодня день рождения у моего хорошего друга, а я не хочу туда идти.
— В каждом из нас горит огонь. Он может быть размером с головку спички, а может — с многоэтажный дом. Всё зависит от того, какие люди окружают нас. Если они раздувают внутренний свет, значит, мы идём нужной дорогой, а если его пытаются задуть, то нужно отказаться от таких людей. После них остаётся только пепелище. Земля после пожара восстанавливается десятки лет. Кто знает, сколько необходимо времени, чтобы восстановить душу?
— Да-а-а! — протянул Шёпот. — Дело совсем не в нём.
— А в ком же? — удивился старик.
— Там будет тот, кого я бы не хотел видеть.
— Я скажу тебе одно. Если твой друг хороший человек, то он не позовёт тебя туда, где могут быть плохие люди. Возможно, ты недостаточно знаешь его окружение, от этого сильно волнуешься. Но я уверен, как только ты познакомишься с его приятелями, то осознаешь свою ошибку. У тебя есть два пути: пойти или не пойти. Но запомни, не пойдя туда, ты никогда не узнаешь правды, а только будешь жить в своих догадках и иллюзиях. Так что иди и ничего не бойся. Самое страшное ждёт нас после смерти, а не во время жизни.
— Что же в этом страшного? — ухмыльнулся Шёпот.
— Ещё бо́льшая неизвестность.
— А вдруг там, куда я не хочу идти, меня ждёт смерть?
— Никто этого не знает, ни я, ни ты. Ты узнаешь об этом только тогда, когда встретишься с ней лицом к лицу.
— Я так долго был при смерти, что больше не хочу возвращаться туда.
— Есть такое выражение: «Снаряд не попадает в одну воронку дважды». И если ты однажды умер, то вряд ли умрёшь снова.
— Смерть всё время ходит за мной, подстерегая меня в зоне… — Шёпот осёкся, — на каждом шагу!
— Смерть ли это? — скривил лицо скрипач. — Или твой страх?
Сновидец больше ничего не ответил. Он долго сидел рядом со стариком, размышляя о чём-то, вслушиваясь в печальную мелодию скрипки, а потом медленно встал и направился к серому каменному дому.
Глава десятая
Светящиеся окна смотрели на сновидца, как большие человеческие глаза, зазывая зайти внутрь. Шёпот подошёл ближе и заглянул в окно. Занавески пошатнулись от приближения знакомого образа. Всё в доме было украшено к праздничному дню. Август сидел в белой выглаженной рубашке с красной бабочкой под воротником. Шёпоту показалось, что бабочка вот-вот вспорхнёт и взлетит к потолку. Посреди комнаты стоял шикарный стол, который ломился от разнообразных блюд, неведомых сновидцу. Август заливался счастливым смехом, ярко жестикулируя подвижным телом. По правую руку от него сидела Милена, которая с интересом наблюдала за жестами своего соседа. Слева находились двое незнакомых мальчишек, одновременно запихивающие огромные куски торта в рот. «Наверное, это Герман и Александр», — подумал сновидец. Рядом с Миленой сидели её одноклассники, перекрикивающие всеобщую суету. А со стороны старых друзей — взрослые родственники и родители, которые были заняты своими разговорами.
«Зря пришёл», — подумал Шёпот, всё глубже опускаясь под карниз.
Комната была украшена разноцветными воздушными шарами и яркими плакатами с поздравлениями. И тут Шёпот впервые осознал, что не разбирает языка, который пестрит большими буквами на белой плоскости бумаги. Он попробовал понять, что написано на плакатах, но в конце концов оставил эту затею. Долгое время он всматривался в счастливые лица, пытаясь догадаться о теме разговора, но потом ему наскучило это.
Он примостился рядом с окном и стал размышлять о своих потерянных буднях, которые провёл в ожидании чего-то необычного, грандиозного, а по сути всё оказалось вполне обыденным и неинтересным.
«И зачем я только поедал себя мыслями?» — спрашивал он, но ответа не находил. Шёпот облокотился на каменную стену дома и запрокинул голову вверх. Красное солнце разлилось по небу, утонув в глубинах перистых облаков. Закат над городом напомнил сновидцу о его земной жизни.
— Посмотри, как красиво! — вытянул руку мужской силуэт.
— Очень красиво! — отреагировал женский чувственный голос. — Я хочу запомнить тебя таким, в лучах заходящего солнца, в этой красной разливающейся глади, в этих облаках и величественной красоте природы.
— А я хочу тебя вспомнить. Хочу вспомнить! И никогда не забывать! — выкрикнул Шестой, резко разжав опустившиеся веки. — Я что, спал? — удивился он и тут же обернулся на светящееся праздничное окно. Картина в комнате была такой же, что и несколько минут назад. «Сколько же прошло времени?» — подумал он. Ему показалось, что перед ним всплыла хоть и небольшая часть его прошлой жизни, но очень глубокая и продолжительная. Но закат всё ещё краснел в лучах уходящего солнца, сообщая, что время для сновидца остановилось, отражаясь на привычных стрелках часов, висящих на стене праздничной комнаты.
Шёпот уселся на карниз и закрыл глаза. На миг ему показалось, что он обыкновенный человек, которому снятся эти омерзительная суета, тревожность и боль. И так ему стало горячо на душе, так весело, что от неожиданности он даже глубоко засмеялся в голос. Смех прошёлся сквозь всю его оболочку и выскочил, как взъерошенный воробей из форточки.
«Это не сон, — повторил он, — это моя жизнь».
Смех не покидал его, и сейчас он уже смеялся не от радости, а от сожаления, что ему никогда не стать человеком, о том, что, между прочим, у него достаточно сложное положение дел, и, конечно же, о том, что он никак не может вспомнить имя любимой женщины. «Нервы ни к чёрту!» — снова вырвалось из груди.
— Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! — повторяла женская фигура, кулаками ударяя ему в грудь. — Убирайся!
— Прости, — шептал он, — прости.
— Как же так? За что? — её голос разрывал перепонки, слёзы смазали накрашенные ресницы, тушь струилась по щекам.
— Всё, что было между нами, — моя ошибка! Я тебя не люблю и никогда не любил. Жалею обо всём, что произошло. Не пиши и не звони мне. Я люблю другую!
На минуту город замер. Сновидец глубоко вдохнул и резко открыл глаза.
«Что же я наделал?»
Ярость вспыхнула в его теле, и от злости на себя он ударил кулаком о стекло. В комнате Августа начался переполох, и кто-то двинулся ближе к окну. Шёпот сполз под карниз.
— Шёпот, это ты? — послышалось сверху.
Сновидец молчал. Он никак не мог прийти в себя после пережитых воспоминаний. Ему уже не приходилось прятать их в карманы. Они зависали над его головой, каплями падая на открытую макушку.
— Шёпот, я приоткрыл окно. Мы тебя ждём! — прошептал подросток и тут же возвратился к гостям.
«Мы? — обомлел сновидец. — Кто ещё мы? Неужели он рассказал про меня всем своим гостям? — сновидец рассердился не на шутку, казалось, вся его оболочка закипает изнутри. — Несносный мальчишка! — ругал он его в сердцах. — Друг ещё называется! Стоило ему съездить на несколько месяцев в Россию, как он уже забыл обо всех наших договорённостях! Недаром говорят, что в России живут страшные люди и медведи ходят по дорогам!»
Злость Шестого нарастала с такой силой, что, казалось, выльется через край, как раскалённый обжигающий металл. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, но спокойствие так и не настигло его. «Что вообще такое спокойствие? — стал рассуждать он. — Кому от него хорошо? Наверное, только окружающим. Спокойствие расслабляет, отпускает напряжённость, помогает сосредоточиться. А что делает злость? — спрашивал он себя. — Злость побуждает к действию, помогает избавиться от накопившихся стрессов и нескончаемых вопросов. Злость — это хорошо. Спокойствие — плохо».
С такой твёрдой уверенностью он влетел в открытое окно. Комната оказалась пустой. Тут же на Шестого напало такое жуткое разочарование, что злость его резко улетучилась. Он медленно прошёлся по комнате, осматривая знакомые предметы. Всё здесь стало по-другому, будто, вернувшись из чужой страны, Август навсегда забыл о своём прошлом. На полках выстроились разноцветные матрёшки, незнакомые книги заполнили ранее пустующие места. И тут сновидец сумел прочитать название книги, которую никогда ранее не видел, но почему-то узнал. Жёлтая мягкая обложка манила своей особенностью. Название было написано на русском языке: «Триумфальная арка». Сновидца бросило в дрожь. «Я понимаю этот язык! Боже, я понимаю, что здесь написано! — он вслух прочитал имя автора книги: — Эрих Мария Ремарк».
«Кажется, что я даже знаю, о чём эта книга».
— Изучаете рукописи? — сзади послышался спокойный, даже немного издевательский мужской голос.
Сновидец мигом обернулся. Глаза его округлились до размеров каучукового мяча, он застыл в немом молчании.
— Не бойтесь, господин, я давно за вами наблюдаю. А вы прытки. И притом любознательны. — Силуэт сознателя лоснился от удовольствия, будто жирному коту в лапы попалась наивная мышь, при этом без малейших усилий. Он обошёл образ сновидца и ехидно улыбнулся, заглянув в его удивлённые глаза.
— Держитесь от меня подальше! — буркнул Шестой.
— Но-но, господин, без фамильярностей! — остановил его сознатель.
Сновидец промолчал, сделав вид, что пышет подозрениями, хотя в его голове сейчас творился полнейший сумбур. Мысли разлетались в разные стороны, даже не пытаясь собраться воедино. Разум покинул сновидца. Сейчас он ждал рассуждений от сознателя, но тот не спешил говорить. Он шагал из стороны в сторону, с интересом разглядывая книжные полки Августа.
— Интересная книга, — протянул вдруг он. — Вы знаете, о чём она? — и сознатель взял в руки «Триумфальную арку».
— Кажется, знаю, — ответил сновидец. — О любви и предательстве, о жизни и смерти, о мужчине и женщине.
Шестой молчал, он принял наблюдательную позицию. Самое главное сейчас было понять, что хочет от него это омерзительное существо. Сознатель пролистал книгу и снова поставил её на полку.
— Шедевр! — воскликнул он, — не правда ли?
— Возможно, — настороженно ответил Шестой.
Сознатель взглянул на него с ухмылкой, затем отвернулся и подошёл к праздничному столу.
— Хороший получился праздник, не находите?
«Да он издевается надо мной! — подумал Шестой. — Своими словечками он пытается докопаться до какой-то глубинной истины, о которой я и понятия не имею. Этот тип точно прячет козырь в рукаве».
— Вы напряжены, — заговорил сознатель снова, подняв бокал с шампанским, который, по-видимому, оставили родственники Августа. — Выпьем?
— Вы что, можете пить это?
— А почему бы и нет? Я частенько пробую людскую снедь. И знаете, она вполне съедобна. В отличие от энергии, которую мы берём из других источников, она обладает отличным вкусом.
— Пожалуй, откажусь, — сновидец взмахнул рукой, показывая, что он не поддерживает идею собеседника, и тут же в его голове замелькали прилипчивые мысли — он высасывает энергию из Милены! Нужно срочно предупредить об этом Августа!
— Попробуйте! — настаивал тот, как ребёнок забавляясь с любимой игрушкой.
— Я же сказал, нет! — резко ответил Шестой, не скрывая свою неприязнь.
— Хм, — ухмыльнулся сознатель, — а вы даже ещё интересней, чем я думал.
— Чем же?
— Вы не похожи на сновидца, в вас живёт злость.
Ладони Шестого вспыхнули таким неимоверным светом, что он почувствовал резкое мощное давление во всей своей оболочке. В ту же секунду он осознал, что помимо злости в его душу подселились и печаль, и страх, и тревога, и брезгливость, и гнев — все эти эмоции, которые раньше были неведомы неземному существу.
— Я бы даже сказал, что вы больше похожи на человека, чем на сновидца, — продолжил сознатель.
— Но я не человек! — оборвал его Шестой.
— Вижу, — спокойно ответил собеседник.
Сновидец смягчился. Впервые он почувствовал себя в безопасности, будто все истории про сознателей в одно мгновение превратились в небылицы. Даже можно сказать, он ощутил какую-то неразрывную связь с этим существом, испытал некую симпатию.
— Зачем вы лишаете энергии девочку? — решился Шестой.
— Девочку? — удивился сознатель. — Ах, Милену! — он грубо рассмеялся.
— Смешно? — гнев сновидца нарастал.
— Какая глупость, господин, — вздохнул он и поставил бокал обратно на стол.
— Вы же сами только что говорили о том, что питаетесь чужой энергией. Не так ли?
— Да-да! Говорил, — разгладил он скатерть на праздничном столе. — Как и вы, мой друг.
— Я не… — не успел договорить Шестой.
— Любое существо питается какой-либо энергией. Например, энергией солнца, энергией воды, энергией земли. Не так ли? С чего вы вообще взяли, что я высасываю из Милены жизненные силы?
— Я думал…
— Вы ошибались. Вы совершенно не знаете об отряде сознателей! — возмутился собеседник. — Мы охраняем своих подопечных, мы их направляем на верный путь, помогаем в сложных безвыходных ситуациях, отдаём, но не забираем энергию.
— Вы ангелы-хранители? — открыл он рот.
— Можно сказать и так… — ухмыльнулся сознатель. — Несколько лет назад Милена со своими родителями попала в страшнейшую аварию. В этот день погиб её отец, — он глубоко вздохнул и больше ничего не произнёс.
— Вы её отец? — отреагировал шокированный сновидец.
— Я её ангел-хранитель, — более серьёзно заговорил сознатель. — Не позволю, чтобы с ней что-то случилось.
— Я не знал. Простите, — растерялся сновидец.
Он закрыл глаза и представил себе аварию. «Бедная Милена, — подумал он. — Как я мог так глупо ошибаться?»
— Пойдёмте, — окликнул его сознатель, уже наполовину проскользнувши сквозь окно.
— Куда? — опешил сновидец.
— Увидите.
Не мешкая, Шестой шагнул за сознателем. Сначала они долго прорывались сквозь сновидческие сгустки, ошпаренные пронизывающим ветром, а затем подошли к границе зоны забвения, от которой тянуло отвратительной вонью. В голове сновидца не было ни единой мысли. Ему казалось, что всё, что сейчас происходит с ним, на самом деле происходит с кем-то другим. Он смотрел на себя со стороны и ни разу не подумал ни о своём прошлом, ни о своём будущем, ни о своём настоящем. В одну секунду вся эта бесполезная суета превратилась в кучу мусора, которую в одночасье сжёг неизвестный доныне собеседник.
— Не обращайте внимания на запахи, — предупредил он сновидца. — Здесь сжигают людские грехи и пороки. От них всегда неприятно тянет.
Два существа проследовали вглубь опасной зоны, но для Шестого это место оказалось таким знакомым, что он даже обрадовался, что очутился здесь.
— Я здесь уже был, — ответил он.
— Конечно! — ухмыльнулся сознатель. — Все мы здесь были, сюда и вернёмся.
Зона забвения была похожа на огромный завод по изготовлению чего-то инородного. Посреди зала стоял конвейер, который выезжал из небольшого окошка, проделанного в бетонной стене. На ленте лежали маленькие прозрачные сгустки. Как ни странно, конвейерная лента двигалась достаточно быстро, ничто не мешало ей достигать намеченной цели. А цель та была — жирная вонючая тётка, которая сидела напротив сооружения с двумя огромнейшими контейнерами. Она пыхтела над зародышами, беспорядочно забрасывая их в разные стороны. Особо она не церемонилась. Левая рука опускалась в левый контейнер, правая — в правый. Запыхавшись, она вытирала со лба пот своим грязным серым фартуком, подвязанным к талии. Если это было можно назвать талией. Тётка была похожа на мешок с картошкой, перевязанный пополам канатным тросом. Сновидец застыл в оцепенении, наблюдая за столь ошеломляющим действом. Тут же он осознал происходящее вокруг него. Чужие души, благодаря распределению этой странной особы, попадали в контейнеры с надписью «сновидцы» и «сознатели». И вдруг все мысли о том, что он был когда-то прекрасным человеком, превратились в прах. Он не мог быть ни монахом, ни пророком, проповедующим жителям планеты о счастье и вере. И, конечно же, он даже не был простым рабочим, который по выходным водил детишек в парк, а по утрам выгуливал своих верных псов. А уж о том, что в конце своей жизни, лет в семьдесят-восемьдесят, он совершил какой-нибудь подвиг или величайшее открытие, которое перевернуло всю историю человечества, не могло быть и речи. Вся его прошлая жизнь была лишь контейнером, в который ему удалось свалиться благодаря мясистой руке работницы этого предприятия.
— Вы же хотели узнать, что творится за воротами зоны забвения? — поинтересовался сознатель. — Так вот, смотрите, — плавно провёл он рукой.
Сновидец с благодарностью взглянул на своего проводника. На мгновение ему показалось, что ближе и честнее этого существа нет никого на всём белом свете. Предыдущие мысли и рассуждения о сознателях оказались лишь огромной жирной ложью. «Что есть ложь? Заблуждение или же намеренный обман?» — подумал Шестой.
— Заблуждение, — ответил собеседник.
— Но… — удивился сновидец.
— Я вижу и знаю гораздо больше вашего. Такова особенность моей оболочки, — гордо вздёрнул голову сознатель. — Хотите узнать правду?
— Хочу! — немедля ответил тот.
— А что есть правда? — тут же прервал его собеседник.
Сновидец замолчал, он не мог найти ответ. «Правду о чём? — спрашивал он себя. — О мире? О своей судьбе? О жизни на земле? О сновидцах и сознателях? О своей прошлой жизни?»
— Это помещение — лишь начало нашего загробного мира, — не дождавшись ответа, продолжил сознатель. — Загробного! Ха! Великолепно звучит, не правда ли?
— Если честно, противно.
— Соглашусь, не совсем приятно.
— Именно здесь нам стирают память? — аккуратно подобрался Шестой к давно интересующему его вопросу.
— О, нет, что вы! Здесь всего лишь решают, кем в дальнейшем станут человеческие души.
— Я вижу, как решают, — засмеялся сновидец, тыкнув пальцем в потную тётку.
— Да, мой друг, к сожалению, это всего лишь дело случая, — согласился сознатель. — Тем не менее зона забвения невероятно огромная. Здесь происходит всё, что касается прошлого, настоящего и будущего. Здесь хранятся воспоминания всех живых существ, посмотрите направо, вы увидите законсервированные судьбы.
За огромным начисто вымытым стеклом находился нескончаемый стеллаж с прозрачными банками. В банках мелькали картинки, как в зале кинотеатра. «Консервы» отличались друг от друга.
— Там есть и мои воспоминания? — заволновался сновидец.
Сознатель строго взглянул на смущённое лицо. Ему показалось, что перед ним стоит маленький мальчик, у которого в одно мгновение украли детство.
— Я хочу, хочу, всп-вспомнить, — заикаясь произнёс Шестой.
— Вы уверены?
— Уверен! — ответил сновидец и бросился к стеллажам.
— Стойте, господин, — сознатель попытался остановить его криком. — Однажды вы пожелали никогда не вспоминать своё прошлое. Перед тем как законсервировать воспоминания, вам задали вопрос. Видимо, вы ответили на него положительно.
— Этого не может быть, — не поверил Шестой. — Со сновидцами что-то не очень церемонятся, когда без суда и следствия стирают память.
— У сновидцев, мой друг, другая задача. Приносить детям сны. Вам стирают память, потому что вы уже сделали свой выбор однажды, другого выбора не будет. Старцы охотятся за всеми, кто сеет панику.
— Как такое может быть? — резко остановился Шестой. — Как я мог? Зачем?
— Это извечный вопрос любого здравомыслящего человека.
— Я не человек! — разозлился сновидец.
— Но вы когда-то им были и предпочли об этом забыть.
— Каким же я был дураком! — неожиданно слетело с его губ.
— Отнюдь, — вполне спокойно отреагировал сознатель. — Прошлое бывает разным. Например, война, голод, революция, страх, фашизм, концентрационные лагеря, травля.
— Это всё не подходит ко мне. Я жил в другое время, так сказать, более мирное.
— А что вы скажете о несчастной любви? Как вы на это смотрите? Что если она мучает вас изо дня в день, не даёт покоя? И вот вы решаетесь избавиться от неё. Знаете ли, не каждый выдержит чувствовать ежесекундную истощающую боль.
— Боль от любви? — лицо сновидца исказилось. — Как вообще такое возможно?
— От разлуки, от невозможности встречи, от безысходности, в конце концов.
— Не трусость ли это?
— Возможно, — пропел сознатель. — Но здесь никто никого не осуждает. У каждого своя жизнь и, конечно же, смерть.
— Наверное, были какие-то причины, раз я это сделал, но это не останавливает меня сейчас. Я уверен, что хочу знать. Я хочу вспомнить женщину, которую любил. Я больше не хочу её забывать, даже если меня будут переполнять тревога и сожаление или, как вы сказали, безысходность. Она всегда жила во мне, понимаете? Это было такой глупостью, в одночасье избавиться от воспоминаний. Из сердца она всё равно не исчезла.
— Что ж, — вздохнул сознатель, — тогда пойдёмте. Но вы же понимаете, что с такими знаниями нелегко будет вернуться в зону ожидания?
— Я понимаю, — твёрдо проговорил Шестой. — В конце концов, я уже давно там не появляюсь.
Сновидец пропустил собеседника вперёд и последовал за ним. Они пересекли стеклянную стену и двинулись вдоль стеллажей. В каких-то банках шумел океан, виднелись обрывистые высокие скалы, дремучие леса и опасные войны. А в каких-то была спокойная размеренная жизнь и даже седая старость. «Надо же, — подумал Шестой, — кто-то пожелал забыть даже закат своей жизни».
— Вот ваша баночка, — прошептал сознатель, с трудом взяв тяжелейшую ёмкость. — Вас оставить или же побыть рядом?
— Побудьте рядом, — разволновался сновидец.
— Понимаю, — отреагировал собеседник, передавая банку в руки Шестому. — Можете открыть её.
— И всё? Так просто?
— Когда поймёте, что больше не хотите вспоминать о своей жизни, можете просто закрыть крышку, — продолжил он. — Ну же, не бойтесь, открывайте!
Глава одиннадцатая
Солнце совсем не грело. И хотя снежные бури стихли, а температура воздуха поднялась до пяти градусов тепла, в городе не чувствовалось приближения весны. Туманом затянуло очертания реки, будто под мостом сгустились серые тучи или плотная дымка облаков упала на землю. Шестой стоял на том самом мосту, облокотившись на железные прутья. Он вглядывался в туман, пытаясь переварить информацию, которую получил в зоне забвения. Стоял он долго, казалось, что спал. Сейчас сновидец не слышал ни скрипучего механизма разводного моста, ни настырного воя ветра, ни криков воронов, круживших над городом. Его время замедлилось, как зажёванная киноплёнка без звука и видео, только с чётким настойчивым шипением. Он открыл рот, пытаясь произнести непонятные звуки, но не мог. Сейчас Шестой напоминал себе рыбу, которая задыхается на суше. Так и есть, он задыхался оттого, что попал в чужую среду, где ему было не место. Так поздно он понял простую истину, что место его рядом с той, которая ждала его много лет, но от которой он так долго убегал. Разом на него нахлынула безудержная волна сожаления, от этого его силуэт покрылся коркой, стал твердеть. Он почувствовал болезненные ощущения не только в душе, но и в теле. Впервые он узнал, как люди болеют простудой. Оболочка покрылась испариной, появилось лёгкое, чуть заметное дыхание, возник озноб. «Странные ощущения, — подумал он, вглядываясь в пустоту. — Когда-то давно я уже испытывал подобное». Его мысли рисовали разноцветные сюжеты прошлой жизни, от которых ему хотелось либо убежать, либо кричать во весь голос, биться о бетонные стены головой. Но он продолжал молчать, слегка качаясь из стороны в сторону от малейшего порыва ветра.
— Шёпот, ты пришёл! — послышался звонкий голос. — Я уж подумал, что что-то случилось. Где ты был целый месяц?
Сновидец обернулся. Перед ним стоял счастливый Август, пылающий от любопытства. На лице Шестого появилась лёгкая ухмылка.
— А ты подрос, — отреагировал он.
— Ну расскажи мне, Шёпот, расскажи! — завертелся беспокойный юноша, не обратив внимания на слова сновидца. — Ты познакомился с сознателем?
— Не здесь, — коротко ответил он.
— Может, у меня дома? Давай дома! — прыгал вокруг сновидца Август.
Два друга зашагали по большому горбатому мосту. Издалека казалось, что Август разговаривает сам с собой. То бежит стремительно вперёд, то останавливается на половине пути, чтобы выкрикнуть что-то несуразное. В школе уже давно ходили слухи, что он особенный, даже, можно сказать, сумасшедший. Густав даже собрал вокруг себя группировку, которая втайне от куратора вела холодную войну против Августа. Они давно вынашивали план мести ничего не подозревающему сверстнику.
Как только друзья подошли к дому, Август ускорил шаг. Ему хотелось поскорее услышать от сновидца интереснейший рассказ, но тот продолжал молчать.
— Ну что с тобой, Шёпот? — воскликнул он наконец.
— Почему-то мне хочется побыть одному, понимаешь?
— Нет, не понимаю! — обиделся подросток. — Ты перестал приходить ко мне, показывать сны, делиться со мной новыми впечатлениями. Я совсем не узнаю тебя.
— Я уже не должен к тебе приходить, — спокойно ответил Шёпот. — Ты уже стал совсем взрослым. Настал черёд сознателей.
Они медленно вошли в холл и поднялись в комнату Августа. Юноша снял рюкзак с плеч и уставился на сновидца.
— Ты больше не придёшь? — взволнованно спросил он.
— Мы же друзья, — пожал плечами Шёпот. — Приду.
Август улыбнулся и плюхнулся на кровать, ожидая от сновидца рассказ о чём-то интересном и необычном.
— Я всё вспомнил, — отчеканил Шепот.
— Правда? О боже! Так это же здорово! Рассказывай скорей, — возбудился подросток.
Сновидец зашагал из стороны в сторону, пытаясь подобрать слова, но ничего не шло на ум.
— Как тебя звали? — прервал Август раздумья своего молчаливого друга.
— Игорь. Меня звали, — он резко сделал паузу, — меня зовут Игорь.
— Игорь, — прошептал Август, — какое необычное имя. А у тебя есть родственники? Братья, сёстры, родители…
— Как раз этого я и не помню. Я помню только образы, дома, фигуры, лица…
— У-у-у, так неинтересно, — разочарованно вздохнул тот. — И в каком же доме ты жил?
— Это было не здесь, Август.
— А где же?
— В России.
Глаза подростка округлились, он приоткрыл рот, нижняя губа поплыла вниз к подбородку.
— Да, Август, в России.
— Расскажи ещё! — захлопал он в ладоши. — Кем ты был? Что с тобой случилось? Ну, давай же!
— Я хорошо помню дом, в котором жил, город, улицу, — тут же подхватил сновидец. — Помню женщину, с которой расставался в день, когда ещё был жив, — он замотал головой, облокотившись на скрещенные ладони. Пристально посмотрев на друга, сновидец снова прошептал: — Она прекрасна, Август, — затем сделал глубокий вдох и продолжил: — Ты не представляешь, какой у неё изумительный взгляд. Она пожирала меня этим взглядом, она въедалась в меня им. Можно сказать, она видела всего меня насквозь, чуть ли не до малейшего позвонка. Я был её миром, а она моей вселенной, — он запрокинул голову, взглянув сквозь потолок. — А по ночам я видел сны только о ней. Какой-то сознатель программировал во мне её образ, выжигал клеймо на сердце. Каждую ночь, представляешь? Каждую ночь! — он опустил глаза, всплеснув руками. — Только она в голове, — затем резко подскочил к Августу и с невероятным вдохновением заговорил очень быстро: — Ты знаешь, она особенная! Она одна такая! Вот есть женщины без ямочек на щеках. А есть женщины с двумя ямочками. А у неё только одна ямочка. Представляешь? Она такая единственная! — он медленно вздохнул и пристально уставился в окно. — Она вслушивалась в мой голос так, будто ребёнок, которому дали заветный приз. Она дрожала и жадно смотрела мне в рот. А мне хотелось видеть всё, что видит она, слушать то, что слышит она. Я смотрел те же фильмы, о которых она невзначай говорила, я слушал те же песни, которые играли в её наушниках. Я жил её миром. В общем, такая вот жизнь очень меня душила. И однажды я сбежал. Если так можно сказать, что сбежал. Мы жили с ней в разных городах, и я осознанно решил больше не возвращаться к ней. Сел на свой байк и умчался из города, из страны, — обвёл он рукой окно, — из жизни. А перед этим бросил фразочку, чтобы окончательно поставить жирную точку: «Всё, что было между нами, — моя ошибка! Я тебя не люблю и никогда не любил. Жалею обо всём, что произошло. Не пиши и не звони мне. Я люблю другую!»
— Вот дурак! — уголки губ Августа выгнулись в обратную сторону. — Ты разбился на мотоцикле?
— Я не помню момент аварии. Внутри всё колотилось от боли, от какой-то пустой безысходности. Дождь, ночь. А потом только яркий свет. Мне было двадцать восемь. Стало быть, сейчас мне около тридцати шести.
— Расскажи ещё что-нибудь о ней, как её зовут?
— Вот этого я так и не вспомнил! Не понимаю! — обхватил он голову руками. — Не понимаю, почему. Я всё сделал правильно, открыл банку с воспоминаниями, сделал вдох и погрузился в пелену прошлого. После яркой вспышки я закрыл крышку, но имени так и не вспомнил. С трудом я могу описать её внешность, будто с каждым днём силуэт снова покидает меня. Знаешь, что я сейчас понял? Я погиб из-за неё!
— Шёпот! — крикнул Август. — Она тебя спасла. Благодаря ей ты сейчас жив.
В горле образовался ком, он не давал произнести ни звука. Будто сновидцу вставили кляп за его жестокие слова о своей большой любви.
— Поехали в Россию! — вскочил с места юноша. — Мы всё узнаем там. Мы сходим к тебе домой, поспрашиваем знакомых. Будет весело!
— Весело? — удивился сновидец. — Тебе весело? А мне грустно, Август. Мне противно от всего, что сейчас происходит со мной. Какой же я глупец! Почему я не остался с ней? Почему я сбежал? Я был так счастлив! — закричал он и тут же осёкся. — И несчастлив одновременно.
Над двумя силуэтами повисла пауза. Август представил, что тысяча мыслей, как маленькие человечки, забегали в голове Шёпота. Эта фантазия заставила его улыбнуться. Он не понимал, что его так веселит, обстановка в комнате была совсем не из весёлых. Видимо, долгое напряжение вызвало такую реакцию.
— Почему же я сделал это? Почему сбежал? — продолжал сновидец. — О, если бы мне только дали малейший шанс, я бы вернулся в ту ночь и остался с ней. Я остался бы жить! — Шёпот заплакал. Его слёзы прожигали ему щёки, мгновенно они вспыхивали ярким светом.
Август замер. Он не знал, что ответить своему другу. Ему хотелось поддержать его, подбодрить, но он ни на толику не представлял болезненные ощущения и чувства сновидца.
— Я не так выразился, Шёпот, — осторожно заговорил он снова. — Я подумал, что тебе это поможет. Ты восемь лет не был дома, почему бы тебе не навестить знакомый город сейчас? Неужели ты зря проделал весь этот путь? Неужели зря ты покидал зону ожидания, входил в зону забвения и рисковал своими воспоминаниями?
— Ты сошёл с ума! Как мы это сделаем? Этот город имеет границы, которые я не могу пересечь. Сновидцы не путешествуют по городам, они не люди! — Шёпот осёкся. — Мы не люди.
— А ты станешь человеком!
— Что? — сновидец застыл на месте.
— Ты же часто примеряешь образ мужчины в сером пальто и расхаживаешь по ночным улицам! Так почему бы тебе не преобразиться на время поездки?
— Ты с ума сошёл?
— Вдруг это подействует, — пожал плечами Август.
— Я не могу находиться в этом образе больше пяти часов.
Август рванулся к столу и вытащил из тумбочки ноутбук.
— В каком городе ты жил? Давай посмотрим, сколько времени туда лететь.
— Я жил в Питере, — вздохнул Шёпот.
— Та-ак, — забарабанил он по клавишам, — Санкт Петербург…
— И что там? — с невозмутимым видом поинтересовался сновидец, заглядывая в яркий экран через плечо Августа.
— О! Всего два с половиной часа. Ты сможешь!
— Но тогда меня увидят люди, — он сделал паузу. — Это страшно.
— Ну конечно, тебя увидят, ты же будешь в образе человека. Пойми, людям всё равно, что происходит вокруг них. Они даже не обратят на тебя внимания.
— Нет, Август! Это смешно! — и он засмеялся в голос, будто ему и впрямь было смешно, хотя на сердце его были тревога и боль.
— Смотри, — продолжил юноша, не обращая внимания на его высказывания, — до аэропорта мы доедем на такси, ты пока сможешь быть просто сновидцем.
— Мы? — возмутился тот. — А ты куда собрался?
— Ты без меня не справишься! — нудно пропел Август.
— Да кто тебя отпустит? Ты ещё маленький для таких поездок.
— Ты издеваешься? — грозно прервал он сновидца. — Мне уже четырнадцать лет. Че-тыр-над-цать! Не тринадцать, а четырнадцать!
— А мама до сих пор зовёт тебя малышом! — съязвил Шёпот, намекая на его небольшой рост.
— Хватит! — надулся Август, сразу же переведя тему. — К тому же я буду не один, а с тобой!
— Ну не знаю, — сопротивлялся сновидец. — Всё это как-то глупо.
— Ты что, Шёпот? Это же, — он попытался подобрать слова, — вау! Просто супер! — от вдохновения он даже подпрыгнул на стуле.
— Для тебя это приключение, а для меня — скорбь, — опустил голову сновидец.
— Для тебя это тоже приключение. Как же ты не понял до сих пор? Почему ты всё время драматизируешь своё настоящее? Ты стал нудным и злым, — отвернулся Август от своего друга.
— Предположим, что я соглашусь, — обрубил его речь Шёпот. — Но что ты скажешь родителям?
— Скажу, что мы едем на экскурсию от школы!
— На экскурсию в Россию? — скептически отреагировал сновидец. — Ну-ну.
— Знаешь что! — разозлился парень, — я найду что сказать, не переживай.
Август встал из-за стола и подошёл к окну. Его взгляд остановился на белой занавеске, за которой слегка виднелось окно. Медленно он одёрнул её и вернулся обратно.
— Ну а как же документы, фотография? Ни одна плёнка не запечатлеет моего лица, — продолжал допытываться сновидец.
— Мой отец работает в международной крупной компании. Его организации подчиняются все аэропорты страны. Я думаю, что мы найдём выход.
— Ну не знаю, — разволновался Шёпот и ещё быстрее зашагал из стороны в сторону. Он пытался возвести из своих мыслей замок, но кирпичики падали, разбиваясь о землю.
— В аэропорту нас проведут в VIP-зону. Там ты сможешь передохнуть, вернувшись в образ сновидца. Мы будем действовать передышками, чтобы тебе хватило сил продержаться в самолёте.
— Я не уверен, что у меня получится.
— А уже в Питере, — не обращал внимания Август, — ты снова примешь привычный образ.
Волнение и счастье заполнило грудь сновидца. Так ему стало легко и хорошо, что он даже испугался приятных чувств. Сладкий запах жасмина, герани и гвоздики повис в воздухе, напоминая ему о былой жизни.
— Там всё было по-настоящему, — прошептал сновидец. — А здесь я во сне.
— Ты уже проснулся Шёпот, — с сочувствием в голосе проговорил юноша.
— Я ещё сплю, — покачал он отрицательно головой. — Но уже начинаю просыпаться.
— Я спасу тебя! — гордо произнёс подросток. — Когда-то ты сбежал из своего города, пора бы тебе вернуться обратно.
— Я бежал не из своего города. Я бежал из Москвы, я бежал от своей любви. А оказалось, что бегу от себя.
Несколько месяцев Август со сновидцем планировали поездку в Россию. Сначала они вели нескончаемые споры о дате, но потом всё-таки наметили её на начало июня. Как раз в это время в школе начинаются каникулы, а родители собираются на курорт, поэтому Августу даже не нужно было лгать про школьную экскурсию, хотя в эту небылицу они вряд ли бы поверили. Самое сложное было подделать документы для мёртвого человека, у которого отсутствовали и имя, и фамилия, и место жительства. Даже если понадеяться на то, что документы не проверят в аэропорту Праги, благодаря связям отца, то в России уж точно могут заподозрить неладное. Пришлось связываться с подчинёнными любимого папочки, чтобы те сделали паспорт для хорошего друга. Сотрудники международной компании побаивались строгого главу семьи Блюменталь, поэтому всё обошлось без его участия и уж тем более без лишних слов. Загвоздка была только с фотографией, но и тут Август выкрутился, как шуруп из бетонной стены. На своём компьютере он подготовил фоторобот, после чего отправил его коллегам отца. Паспорта с двумя визами были готовы уже к маю. Сразу же после этого он заказал гостиницу, поближе к дому, в котором когда-то жил сновидец. Трёх дней должно было хватить на то, чтобы исследовать чужую страну и вернуться обратно домой. Август не знал, захочет ли Шёпот возвращаться обратно в Чехию, но иногда предполагал не самый лучший исход поездки. Вслух он об этом никогда не говорил, чтобы не спугнуть и без того напуганного друга. Всё казалось для юноши необычайным приключением, в которое он попал каким-то магическим образом. Часто он думал, что является избранным, хотя на самом деле был обычным среднестатистическим гражданином своей страны, только маленького роста. Скорее всего, особенным здесь было место, в котором он жил. Лишь благодаря этому волшебному, даже можно сказать сказочному дому он увидел потусторонний мир и, не испугавшись, принял его всем своим огромным человеческим сердцем. Пожалуй, оно как раз и отличало его от остальных сверстников. Август действительно был очень добр ко всем, с кем ему приходилось общаться, даже если это были Густав со своей злющей компанией. И хотя однажды он всё-таки подрался с главным хулиганом школы, он продолжал его уважать и ценить как личность. Многому он научился у Густава, например, идти до конца и не сворачивать от намеченной цели. Шёпот же, наоборот, становился трусливым, нервным и растерянным, хотя для Августа он был эталоном мужского образа. Юноша редко общался с отцом, так как тот был постоянно на работе. Всё своё детство он провёл либо с няней, либо с мамой, когда та ещё не занялась своим любимым делом. Не сказать, что он был счастливым человеком, но и несчастным его было назвать трудно. Многие завидовали ему хотя бы потому, что он никогда не нуждался в деньгах. А деньги в наше время, к сожалению, показатель многих положительных качеств. В глазах одноклассников он тут же становился умнее, успешнее, красивее и даже выше ростом. Благодаря деньгам его родителей он никогда не нуждался в общении, всегда его окружали люди. Неважно какие. Людей было много, некоторых он даже не помнит в лицо, но хорошо помнит их поступки. Больше всего Август переживал из-за того, что никогда не видел бабушку и дедушку по отцовской линии. Часто он представлял себе огромный богатый замок, где живут его родственники, и мечтал хоть однажды посетить его. Только раз отец проговорился об этом, он хотел быть независимым, поэтому единственное, что он получил в наследство, это свою известную фамилию. Всего остального он добился собственным трудом. Фамилия не всегда его выручала, порой и мешала ему, в особенности когда его начинали сравнивать с успешными родственниками. Он сердился и сразу уходил. Сначала отец Августа скупал акции малоизвестных предприятий, перепродавал их, и снова скупал. Затем он создал свою небольшую фирму, там он уже работал с иностранными компаниями. Для крупных инвестиций ему необходимы были связи с зарубежными предприятиями. Постепенно он нанимал рабочих. А затем переводчицу с русского языка и личную помощницу — в одном лице. В дальнейшем помощница стала его женой и быстро отошла от дел. Только после рождения Августа она снова вернулась в компанию мужа. Фирма разрасталась, нужны были новые филиалы. Один из филиалов был открыт в Чешском Крумлове. К тому времени компания «Блюменталь» стала очень известным международным предприятием. Достаточно быстро отец Августа заключил договоры с крупными аэропортами страны, а в некоторых стал владельцем доли компаний. Дела его шли на лад, часто он вспоминал своих родителей, которые не верили в него. Он злорадно смеялся и показывал кому-то невидимому кулак, мол, вот, смотрите, кем я стал! Но родителям в тот момент не было до него никакого дела, жили они далеко, да и давно уже не слышали ничего о своём сыне.
Несмотря на то, что семья Августа владела достаточно крупным состоянием, ему удалось остаться открытым, наивным и добрым парнем. Возможно, именно из-за этого он и был особенным. Сновидец восхищался им, искренне любил, доверял и в каких-то моментах даже прислушивался к его мнению. Иногда он даже чувствовал себя счастливым. И это чувство никак не было связано с его прошлым придуманным счастьем, оно было именно настоящим большим счастьем, испытанным в сию же секунду. О, как он вдохновлялся от слов своего подопечного, как он радовался его идеям и задумкам, что даже забывал о своей прошедшей жизни. За последние месяцы ожидания поездки сновидец стал бодр и весел. Уже не ощущались болезненные усталость и озноб. Оболочка снова посветлела и выпрямилась. Ему стало легче передвигаться по городу, пересекать преграды.
Как-то раз Шестой решил поделиться своими воспоминаниями с Пятьдесят девятым. Он всё никак не мог вспомнить, как долго он не виделся с лучшим другом.
— По-моему, это была ещё зима, — улыбнулся он. — А сейчас так хорошо, солнечно.
Сновидец несколько часов прождал его на Золотой улице, но тот так и не появился. Шестой решил, что в зоне ожидания, вероятнее всего, творится небывалая суматоха из-за его долгого отсутствия, поэтому не стал обращать внимание на неявку друга. После чего он с лёгкостью пересёк улицу Латран и направился к знакомому скрипачу.
— А день сегодня выдался замечательным! — произнёс сновидец. — Словно весенние лучи разукрасили маленький городок. Он взбодрился, посвежел.
— Какой он? Расскажи, — поинтересовался слепой.
— На карнизах домов уже выставлены длинные деревянные коробы, в которых начинают цвести фиалки и бегонии. Набухли бутоны кустистых роз. А какой от них тянется аромат, просто чудо! Облака рассеялись по голубому небу, лишь изредка собираясь возле дымоходов. Солнце припекает красные черепичные крыши, коты пригрелись в его лучах, вычищая свои усатые мордочки. Весёлые школьники гоняют мяч в узких переулках. Пивные кафешки выставили круглые столики для своих посетителей на улицу, и теперь здесь толпятся местные рабочие и приезжие туристы. Город стал живым, шумным.
— Сейчас я даже ощутил вкус этого хмельного напитка. Хочется выпить кружечку-другую янтарного тёмного пива. Может, составишь мне компанию через недельку? Как раз наберу за это время достаточно денег для отличного ужина, — улыбнулся старик и потряс свою шляпу с мелочью.
— Через неделю не могу. Уезжаю.
— Куда же? — удивился скрипач.
— Домой, дружище.
— Неужели вспомнил?
— Вспомнил, — покачал он головой, опустил руки в карманы и направился к дому Августа. — Ещё как вспомнил!
— Ну, бывай! — крикнул ему вслед старик и махнул морщинистой рукой.
Глава двенадцатая
Поездка была не из лёгких. На сновидца напала такая жуткая паника, что долгое время он не мог принять образ человека. Августу пришлось успокаивать его больше часа. После чего Шёпот собрался и всё-таки поддался убеждениям своего попутчика. Несколько раз он терялся и исчезал на глазах незнакомых людей, но тем не было до этого никакого дела. Они уткнулись в свои телефоны и толкали друг друга пузатыми чемоданами. Всеобщая суматоха вернула сновидца на несколько лет назад. Перед ним возник образ его любимой женщины, которая въедалась в него влюблённым прощальным взглядом. Она держала ладони у лица и закатывала глаза, чтобы слёзы не скатывались по щекам.
— Мы же никогда не прощаемся, — успокаивал он её. — А значит, встреча неизбежна.
Она закрывала глаза и клала голову ему на плечо, напоследок вдохнув запах его волос: «Как можно отрывать родное от родного?»
— Боже, почему мы не смогли остаться вместе? — произнёс сновидец вслух.
Август в это время открывал двери в VIP-зону. Он суетился и оборачивался по сторонам, с большим интересом осматривая аэропорт. Шёпот же не находил это место зрелищным, поэтому видел впереди себя только спину своего бойкого товарища. Он так часто проводил время в аэропортах, что сейчас его даже подташнивало от запаха резины, пластика и металла.
— Может, ты слишком сильно её любил? — обронил фразу подросток, усаживаясь на мягкое кресло в VIP-зоне.
— Ха! — ухмыльнулся сновидец. — Не улавливаю смысла.
— Иногда люди отворачиваются друг от друга только потому, что невыносимо любят.
— Что за глупости! — возмутился сновидец.
— Я такое в фильмах видел, — пожал плечами Август.
Шёпот зашёл за угол и принял образ сновидца. Вернувшись, он продолжил тему.
— Ты прав, любовь разрушает целостность личности. Вот ты был твёрдым и строгим, и тут же стал слабым тюфяком.
— Сильная личность никогда не станет слабой за секунду. Значит, он изначально был слабым, просто играл роль силача.
— Тебе легко говорить, Август, от тебя не требуют быть сильным.
— А от тебя, Шёпот? Кто-нибудь этого требует от тебя?
Сновидец замолчал. Он осознал, что сила — это не эмоция, не чувство, это часть личности, часть характера, воспитанная временем, жизнью. Либо она есть, либо нет. А показывать её кому-то — просто играть чужую роль.
— Видимо, я был слаб, — заявил он. — Сбежать всегда легче, чем довести начатое дело до конца. Знаешь, Август, я наконец-то начал понимать, почему я пожелал стереть себе память.
— Правда? — удивился юноша и пристально посмотрел на сновидца.
— Я был противен себе. Мне казалось, что я такое замечательное существо, доброе, отзывчивое, мужественное, сильное, стойкое. А на самом деле оказалось, что я трус, слабак и слюнтяй.
— Ты не такой! — возмутился его друг.
— Такой! — утвердительно сказал сновидец.
— Нет, Шёпот, — перебил его Август. — Что бы ты ни говорил о себе, это неправда. Я знаю тебя уже год. И за этот год я увидел в тебе много прекрасного. Да, в последнее время ты растерян и более чувствителен, но от этого ты не потерял своих достоинств. Кто сказал, что чувствительность — это плохо? Возможно, ты забыл о своей прошлой жизни, но это не меняет тебя. Человека не судят по одному поступку, даже если это был последний поступок в его жизни.
Объявили посадку на рейс. Сновидец снова принял образ человека и двинулся к стойке проверки документов. Сейчас его обуял такой жуткий страх, что он слегка покачнулся.
— Идём, не бойся.
— Вдруг они поймут, что документы подделаны?
— Они настоящие, Шёпот, — улыбнулся Август.
В самолёте сновидцу стало спокойнее, он улыбнулся и закрыл глаза.
Огромная каменная лестница, похожая на пирамиду, вытягивалась вверх. Казалось, что её верхушка доставала до облаков. Небо было совсем близко, стоило только дотянуться до него рукой. В голову стреляли однообразные мысли: «Ты должен идти!» В воздухе висел запах гари, как будто кто-то рассыпал несколько тонн пепла и он струился по земле, перемешиваясь с чистым прозрачным воздухом. Земля была ярко-чёрного цвета, кисти художника на этот раз рисовали картину страха. Ветер раскачивал сухие ветви деревьев, высохшая трава онемела от засухи. Но небо… Оно было голубым и прозрачным, солнце багровело вдалеке. «Удивительно!» — подумал он, стремительно поднимаясь наверх, и тут же оступился. Ноги не слушались, и с большим трудом он оказался на первой ступени каменной лестницы. За спиной прозвучал до боли знакомый голос: «Не ходи один, возьми меня с собой!» Сновидец резко обернулся, перед ним возник хрупкий женский образ, чистый, светлый, такой родной.
— Где ты был? — полушёпотом произнесла она.
— Я всегда шёл за тобой, всю свою жизнь.
Он увидел её руки и плечи, услышал её бархатный голос, и воспоминания стали наполнять его разум. Странная запутанная история всей жизни. История несчастной страстной любви.
— Мне многое пришлось пережить, чтобы оказаться здесь, — продолжил он.
— Я ждала тебя, милый, я так долго тебя ждала!
— Я знал, поэтому шёл к тебе.
Она дотронулась до его тёплой руки и почувствовала неожиданную легкость. Грубая шершавая кожа рассказывала о нелёгкой судьбе своего хозяина. Он ласково заглянул ей в глаза и вскинул голову, показывая на окончание длинной лестницы. Его жест говорил о том, что им необходимо начать этот нелёгкий путь, и они вдвоём устремились вверх. С каждым шагом уверенность нарастала. Наконец-то на её лице появилась улыбка.
— Я не улыбалась уже очень долгое время, лицо привыкло к скорби, но сейчас нет никого счастливее меня.
Сновидец шёл позади, и эта женщина не могла видеть его, но ему казалось, что счастье делилось поровну, две фигуры были переполнены светом. Ей захотелось почувствовать его взгляд, но, обернувшись, она увидела его нарастающую панику и страх. Они были так высоко, что чёрный пепел земли едва виднелся под облаками.
— Я не смогу идти!
— Тише, тише… — успокаивающе выговорил Шёпот. — Ничего не случится, ты не упадёшь, я всегда буду помогать тебе.
— Мне страшно! — раздалось в ответ.
Лестница пошатнулась, и она ещё больше вздрогнула.
— Она не выдержит двоих, — прошептал сновидец.
— Нет! Я не отпущу тебя, — требовательно произнесла она и ещё крепче сжала его руку.
В воздухе повисла тишина. Улыбнувшись, он глубоко вздохнул и, не отводя глаз, произнёс: «Если мы не упадём, то никогда и не взлетим!» Её ладонь обмякла, и женский образ ступил ещё на одну ступень вверх. Убедившись, что она согласилась со сказанным, сновидец широко расставил руки и опрокинул себя навзничь. Вспышка света озарила небосвод, и его образ стал медленно подниматься вверх. В этот момент доверие переполнило её грудь и, не глядя вниз, она ступила за ним в невидимую пропасть. Алые краски заката заиграли в её волосах, волна обжигающего ветра окутала тело, она падала вниз…
— Шёпот, Шёпот, — тормошил Август друга. — Ты что, спишь? Мы приземляемся.
Шёпот вздрогнул. Он обвёл взглядом пространство вокруг себя, не понимая, где находится. Ему стало страшно и любопытно одновременно. Он удивился оттого, что увидел сон. Новые мрачные мысли полезли ему в голову, но он отогнал их.
— Ты стонал, — испуганный взгляд юноши сверлил образ мужчины в сером пальто.
— Я снова видел её, но уже за гранью реальности. Это был сон.
— Что? Но… Как?
— Да что ты спрашиваешь меня? — разозлился сновидец. — Думаешь, я знаю ответы на все эти вопросы?
Август пожал плечами и ничего не ответил. Через несколько минут паника сновидца стихла. Пилот объявил о посадке. Самолёт стал медленно снижаться. В иллюминаторах показались огни вечернего города и дорога, которая тянулась от аэропорта куда-то вдаль. На Шёпота напала жуткая ностальгия.
— Я дома, — прошептал он и глубоко вдохнул запах самолёта и пассажиров, летящих тем же рейсом. — Они ведь тоже летят домой.
— Может, и в гости, — Август чуть улыбнулся уголками губ.
В аэропорту сновидец снова закутался в свой привычный образ, и, заказав такси, они направились в гостиницу. Регистрация в гостинице прошла быстро. Августа не мучили расспросами, просто взяли паспорт, заполнили за него какую-то анкету и отдали ключи от номера. Комната была шикарной, и Шёпоту показалось, что когда-то он уже здесь был. Ему хотелось поскорее бежать к своему дому, исследовать знакомые места, подтверждать свои воспоминания, но Август не торопился выходить из номера.
— Понимаешь, — говорил он, — нужно выдержать паузу, иначе эмоции могут захлестнуть с головой. После паузы происходит отрезвление, и многие вещи тебе видятся под другим углом, так сказать, иначе.
Ближе к ночи Август залез в кровать и тут же уснул. А сновидца влекло к огням знакомого города, к этим удивительным просторам и разводным мостам. Наконец он осознал, почему его так влекло к мосту над Влтавой, тот так же, как и здесь, то соединял, то разводил два берега одной реки. Всю ночь он бродил по любимому городу, разглядывая лица прохожих. Всё ему стало таким родным, что где-то в груди у него защемило от тоски. Он понимал, что никогда больше не вернётся сюда, не вдохнёт этот свежий воздух, не пройдётся вдоль реки. Это сожаление так сильно захлестнуло его, что он не заметил, как вышел к пристани Невы. О его ботинок билась стеклянная бутылка, то подплывая к берегу, то снова отдаляясь от него. Он взял её в руки — и тут же мощный удар воспоминаний оглушил его. Шёпот выкрутил пробку и достал лист бумаги. Он был пуст. Слегка виднелись голубоватые чернила, но ни строчки, ни малейшего слова. Ничего. Видимо, чернила выцвели со временем, либо их размыло речной водой.
— Любви больше нет, — проговорил он и скомкал лист бумаги. — Мы бы и не смогли любить друг друга вечно. Это как прививка от гриппа. После неё мучаешься, словно в агонии, с высокой температурой. Несколько дней организм борется с вирусом, и тот наконец отступает. Так же и с любовью.
— Но кто скажет мне, сколько нужно времени, чтобы убить эту болезнь? — он обратил свой взгляд к ночному небу. — Сколько времени нужно для того, чтобы стать сильней? Месяц? Полгода? Год? И что потом? Пустота, свобода, выработка иммунитета? А что, если я не хочу избавляться от этой болезни? Как быть? — крикнул он ещё громче, так что даже эхо разлилось по тёмной глади воды. — Невозможно удержать этот вирус в себе, рано или поздно организм вытолкнет его. Иммунитета не избежать! Когда-нибудь любовь должна была исчезнуть из её сердца, из моего сердца, — он глубоко вдохнул речной воздух. — Но она не исчезла, она до сих пор здесь! — и он прислонил ладонь к своей груди.
Стало прохладно, несмотря на то, что в Санкт-Петербурге стоял июнь. Тело сновидца покрылось мурашками, он вспомнил разговор со своей любимой:
— Постоянные противоречия во мне. Лишиться всего этого или оставить как есть? От этого болит, от неясности происходящего, — говорил он и крепче прижимал её к своей обнажённой груди.
— Вот бы кто-нибудь объяснил, для чего мы встретились. Помнишь, я сказала тебе: «Если эту встречу нам дал Бог, то почему мы страдаем?» А ты ответил: «Так, может, в этом и есть смысл любви? Любовь есть страдания». Вообще звучит заманчиво, но как-то слишком обречённо. Мне кажется, я не смогу выдержать, устала терпеть постоянный упадок настроения и сил. Неужели так будет всегда? Как ты думаешь, мы когда-нибудь разберёмся в себе? — поднимала она голову вверх и смотрела своим щенячьим взглядом.
— Не могу ответить. Не знаю. Сам гадаю, — задумчиво отвечал он, гладя её волосы.
— Разве это будет жизнью, если мы поддадимся смирению? — возмущалась она.
— Просто каждый раз убеждаюсь, что невозможно без тебя, — медленно мотал он головой, пожимая плечами.
— Накупила себе вчера книжек. Взяла «Три товарища» и «Триумфальную арку» Эриха Мария Ремарка, — заговорила она второпях, будто не было до этого никакого серьёзного разговора, — ещё купила «Алхимик» Пауло Коэльо, никогда не читала, но многие рассказывают о ней. Хотя многие рассказывают и о Брэдбери, но я прочитала полкниги и никак не могу продвинуться дальше. Ещё у меня лежат непрочитанные книги Януша Вишневского и Эльчина Сафарли. В общем, загрузила себя делами на долгие вечера. Буду читать, не думая ни о чём. Говорят, что книги лечат душу. Проверю, потом расскажу тебе.
— «Триумфальная арка»… — медленно произнёс он. — О любви и предательстве, о жизни и смерти, о мужчине и женщине.
Утро было лёгким. Август быстро вскочил с кровати и бросился в душ. Сновидцу показалось, что он всю ночь ждал, когда комната зальётся утренним светом, чтобы войти в наступающий день с новыми силами.
— Где ты был? — из-за двери ванной показалась голова, во рту которой торчала зубная щётка. Шёпот укоряюще взглянул на юношу, тот тут же выплюнул зубную пасту, прополоскал рот и снова показался в дверях с ослепительной наивной улыбкой.
— Я просыпался ночью, хотел поговорить с тобой.
— Бродил по городу, ничего особенного, — махнул сновидец рукой.
— Воспоминания? Понимаю.
Только к обеду друзья смогли пойти к дому Шёпота. Сначала Август никак не мог подобрать одежду, потом долго повторял русский язык со словарём, а потом наслаждался в местном кафе сладкими булочками. Они распланировали всё до мелочей, поэтому у хозяев дома не могло быть никаких дополнительных вопросов. Шёпот жил на втором этаже, они зашли в подъезд, и тут же включился свет.
— Интересно… — протянул Август.
— Да, он включается сам от любого движения, — улыбнулся сновидец, освежив свои воспоминания.
Друзья поднялись на второй этаж и нажали на звонок. К двери никто не подходил.
— Наверное, после меня здесь никто не жил, — расстроился Шёпот. — Пошли обратно в гостиницу.
— Подожди! — настойчиво сказал Август и нажал на звонок ещё раз. — Мы для этого прилетали? Чтобы постоять возле двери?
В коридоре послышалось чьё-то шарканье. Дверь заскрипела от натиска настойчивых рук.
— Вот видишь! — состроил гримасу юноша.
— Кто там? — послышалось за дверью.
— Здравствуйте! — заговорил Август с небольшим акцентом. — Меня зовут Август, я приехал из Чехии, ищу своего далёкого родственника. Он жил здесь, восемь лет назад.
— Дальнего, — поправил его сновидец.
Дверь открылась, на пороге стояла седая старушка. Она переминалась с ноги на ногу, натягивая пуховый платок на плечи. Юноше это показалось странным, ведь на дворе стояло лето. Старушка оценила взглядом Августа и посмотрела куда-то вдаль.
— Вы не один?
— Один, — удивился подросток.
— Говорите, — перевела она взгляд на своего собеседника. Её голова тряслась, а челюсть будто жевала сама себя.
— Меня зовут Август, я приехал из Чехии, ищу своего дальнего, — сделал он паузу, — родственника. Он жил здесь, восемь лет назад, — повторил он.
— Проходите! — буркнула она и ещё сильнее приоткрыла дверь.
Юноша зашёл в коридор, за ним проследовал сновидец. Здесь было темно, пахло пережаренной картошкой и приторным сладким чаем. Старушка зашаркала ногами по скрипучему деревянному паркету.
— Идите за мной, — несколько раз махнула она рукой в сторону комнаты.
Друзья двинулись по коридору. Шёпот не узнавал свою квартиру. Всё здесь было по-другому. Платяные шкафы, стоявшие в коридоре, исчезли, полы заскрипели, обои потускнели, а потолки осыпались. Будто дом умер вместе со своим хозяином. На мгновенье он остановился возле книжного шкафа, увидев «Триумфальную арку». Руки его задрожали.
«Твои книги до сих пор пылятся на моих полках», — подумал он.
Старушка подошла к столу, выдвинула ящик и достала из него письма, связанные красной атласной лентой.
— Каждый год, — заговорила она, поглаживая их, будто стопку своих сбережений, — шестнадцатого мая приходят письма некоему Игорю. Я их все храню! — перевела она взволнованный взгляд на своего гостя.
— Игорю, — повторил Август.
— Вы же его родственник? — растерялась старушка.
— Да! — уверенно подтвердил юноша.
Она улыбнулась и протянула письма дрожащей рукой. У сновидца поднялась температура. Он почувствовал жар во всём теле. Еле сдержал он себя, чтобы не вылететь из своего же дома.
— Я не читала письма, — созналась хозяйка. — Берегла их, знала, что когда-нибудь за ними приедут. Здесь восемь писем. Первое письмо обнаружилось в почтовом ящике ещё при моём переезде. В этом году ничего не пришло. Не знаю почему, — пожала она плечами. — А я ждала нашу Верочку.
— Кого? — переспросил Август.
— Веру, — громче проговорила старушка и ткнула морщинистым пальцем в конверт. Отправителем писем была некая Вера.
«Вера! — застучало в голове сновидца. — Вера моя, надежда моя, любовь!»
— А вы что-нибудь слышали об Игоре? Что с ним случилось? — поинтересовался юноша. — Я давно его ищу, не знал, что он погиб.
— Семья этого молодого человека продала квартиру моей дочери после его смерти. Насколько мне известно, у него были какие-то долги. Они расплатились и сразу уехали, по-моему, даже в другой город. А он, насколько мне помнится, разбился на мотоцикле. Больше я ничего не знаю. Но, наверное, он был хорошим человеком, раз его не забывает эта девушка, — улыбнулась хозяйка дома.
— Он был замечательным, — ответил Август и подмигнул сновидцу. — А вы не знаете, куда они уехали? Случайно, не в Москву?
— По-моему, в Краснодар или что-то в этом роде, но точно не в Москву. Чаю будете? — поинтересовалась старушка.
— На самом деле мы спешим. Я спешу! — исправил он себя тут же.
Август медленно встал и попятился спиной к выходу, улыбаясь приветливой старушке. Сновидец тут же вдохнул незнакомый запах, погладил ладонью старые стены и попрощался со своим домом навсегда. Друзья вышли на улицу. Юноша закричал:
— Шёпот, вот это да! Ты понимаешь, что это? — затряс он стопкой писем. — Это же она! Её зовут Вера!
Сновидец был сам не свой. С каждой минутой ему становилось всё хуже и хуже. Куча мыслей лезли в голову, разрывая его изнутри. Будто в его сознании случилось землетрясение или стая мамонтов прошлась по его оболочке.
«Вера! — трещали стены его сознания. — Вера!»
— Это такая удача! Ты понимаешь меня? Ты понимаешь?
— У меня была семья. У меня есть семья, — откашлялся Шёпот. — Я ничего не помню о ней. Вообще ничего. Не понимаю, — он перевёл взгляд на прохожих. — Вероятнее всего, у меня есть и друзья, знакомые, соседи. Все они окружали меня при жизни. Но ни одного лица в памяти, ни одного. Только Вера, только она. Почему?
— Может, она единственная, кто помнит и любит тебя до сих пор?
Шёпот не говорил ни слова. Ему показалось, что он почувствовал рвотный рефлекс, ему захотелось выбросить из себя весь поток эмоций, который ограничивал его движения.
— Давай прочтём! — затряс Август стопкой писем.
— Нет! — закричал сновидец. — Нет, — ещё раз проговорил он, но уже тише.
— Почему? — удивился Август.
— Не нужно. Это всё в прошлом. Ничего больше не вернёшь.
Изумлённый юноша замер на месте. Он прищурил глаза и скривил рот:
— А для чего тогда мы приехали сюда? А? — не унимался он. — Для чего всё это? — Август обвёл рукой пространство вокруг себя.
— Ты вообще слышал, что сказала старуха? — не выдержал сновидец. — В этом году писем не было. Всё, конец!
— Да с чего ты взял?
— Я вчера нашёл на берегу Невы нашу с ней записку. Она была стёрта, понимаешь? Там не было ни строчки. А знаешь, что мы писали? Мы желали любить друг друга вечно. Ты понимаешь это?
— Нет! — выкрикнул Август. — Я ничего не понимаю!
— Она разлюбила меня! Теперь понимаешь?
— Ты что, сошёл с ума? — ещё громче выкрикнул юноша и потряс стопкой писем у носа сновидца. — Как она могла тебя разлюбить? Для чего тогда она писала тебе?
— Сказать, что ненавидит.
— Когда ненавидят, об этом не говорят. Говорят только, когда любят.
Проходившие мимо люди изумлённо посматривали на юношу. Некоторые сторонились его, некоторые перебегали на другую сторону дороги, а некоторые наблюдали за сумасшедшим парнем со стороны.
— Вот, смотри! — закричал Август и надорвал первый конверт.
«Я поздравляю тебя с днём рождения! И хочу сказать, что в тебе есть сила, настойчивость, мужество, обходительность. Вот только счастья недостаточно. А счастье, оно должно быть с веснушками, весенне-летнее, смешное, довольное. Именно такого счастья я тебе желаю. Счастья с веснушками.
Игорь, дорогой мой, самое главное в нашей жизни — это не зацикливаться на прошлом. Нужно жить, как будто это твой последний день. Ведь жизнь даётся только раз! Всего лишь один раз! Желаю тебе жить, не обманывая себя, жить сегодняшним днём. Мечтать только сегодня, любить только сегодня, гореть только сегодня! Именно таких дней я желаю тебе. Насыщенных, глубоких, правдивых.
Конечно, ни один человек не может жить без общения и взаимопонимания. Поэтому я желаю тебе чувствовать людей всем своим сердцем, всей своей душой, но при этом знать, что они чувствуют тебя так же. Очень хочется, чтобы тебя окружали именно такие люди, которые имеют с тобой необрывающуюся невидимую нить, которые чувствуют тебя на расстоянии.
И конечно же, каждый человек должен правильно расставлять приоритеты. В этом плане у тебя получается всё очень замечательно. Ты делаешь всё верно, без ошибок! Но помни, каждая встреча в жизни не случайна. Осознавай это всегда. Такова наша людская участь, делать ошибки, учиться чему-то новому, встречать и расставаться. Пусть всё то, что происходит с тобой, будет невероятным, захватывающим приключением. Книгой, в которой нет фальши, но есть горе вперемешку со счастьем, стремление, движение, взаимное чувство нахлынувшей страсти. Но, к сожалению, все книги и приключения имеют свой конец, и неважно, печальный или счастливый. Но ты верь, что после каждой прочитанной истории начинается новая, более свежая и непохожая на предыдущую. И для тебя она обязательно начнётся, с чистого листа, с новой главы, с новых встреч.
Поэтому я желаю тебе интересных книг, счастливых историй, захватывающих приключений. Именно такой жизни, где есть место для любви, чувств, стремлений. Иди, беги без оглядки, не останавливайся на прочитанных книгах, ведь остановка, спокойствие — это смерть. Живи именно так, Игорь! И будь счастлив!»
— Счастье ты моё с веснушками, — проговорил сновидец и облокотился на стену родного дома. — Шестнадцатое мая — это мой день рождения!
Глава тринадцатая
После поездки в Россию прошло больше двух месяцев. И как бы Шёпоту ни хотелось остаться в родном городе, он всё-таки принял решение вернуться в Чехию.
— У меня теперь два дома, — говорил он, печально опуская глаза.
— Нет, Шёпот, — сопротивлялся друг, — у тебя больше нет дома.
Сновидец мирился с этими словами, но продолжал верить в сказанное. На дворе стоял тёплый август. Почти всё время сновидец проводил время у своего подопечного, ну а в вечерние часы посещал он местечко под мостом. Там было довольно уютно, при этом открывался замечательный вид на Влтаву. Шёпот собирал камни и кидал их в реку. С интересом он наблюдал, как те прыгают по воде, словно лягушки, и восхищался этим творением природы. Он не понимал, откуда у него такая тяга к камням, но стал похож на коллекционера. Каждый необычный камень он клал к себе в карман, при этом напевая: «У меня в кармане два мелка и волшебный камень». И каждый раз удивлялся, откуда в его голове взялась эта песня. Продолжение песни он не помнил, да и не хотел вспоминать. Самым главным для него сейчас было сохранить спокойствие и благоразумие. Он любил послушать скрипы разводного механизма и даже переброситься с ними несколькими фразами. Не всегда сновидцу удавалось посидеть в тишине, зачастую сюда приходили бездомные бродяги, которые устраивали под мостом пьянку и дебош. Шёпот сразу же возвращался в дом Августа, чтобы читать письма Веры. Но больше всего он любил, когда его друг читал вслух, тогда слова приобретали голос, эмоции становились живыми. Восьмое письмо Шёпот просил не открывать. Оно было достаточно увесистым и гораздо толще остальных, поэтому страшило его только одним своим видом. Сновидец предпочитал не знать последние мысли его любимой женщины. Ему казалось, что там она бросается жестокими фразами, ненавидя его всей душой. Ведь о ненависти можно писать нескончаемые тома сочинений, о любви же ничего не скажешь, кроме того, что я тебя люблю. Он предполагал, что именно поэтому письма перестали приходить в его небольшую квартирку на окраине Питера. Каждое послание было печальнее предыдущего, поэтому всегда с опаской сновидец вскрывал очередной конверт.
«Вот и год прошел… Сначала хотела написать, что в этот день мы должны были быть вместе… К сожалению, это не так. Мы не должны быть вместе, и ты это знаешь. А самое главное, что я тоже наконец-то это знаю, я наконец-то всё поняла! Представляешь, какая я глупая? Понадобилось столько много времени для осознания своей ненужности. Как ты думаешь, если бы я отпустила тебя, тебе было бы легче? Хотя не отвечай. Ты никогда не отвечал на мои вопросы. Их всегда было больше, чем твоих ответов. Я думала, что это ты меня держишь, а оказалось наоборот. Я постоянно тебе пишу… Извини меня за это, просто мне очень было больно и обидно верить в то, что я тебе не нужна. А ты оказался таким добрым и жалостливым ко мне, боясь ранить жёстким ответом, поэтому всегда говорил о том, что я тебя провоцирую. Спасибо за твою доброту, но думаю, что не стоило этого делать. Даже занёс меня в чёрный список, чтобы я не могла отправлять тебе электронные письма. Но смотри, какой я оказалась проворной, стала отправлять свои терзания в бумажном виде, как в старые добрые времена, запечатывать конверт, наклеивать почтовую марку. Ты не представляешь, как прекрасен запах новых марок и конвертов, будто держу в руках только что напечатанную книгу. Интересно, я похожа на Анну Каренину? Мне иногда кажется, что я так же, как она, схожу с ума по любимому мужчине, так же, как она, осуждена за свою любовь. Когда-нибудь поезд смерти настигнет и меня.
Прости, что всё это время тревожила тебя, я очень постараюсь больше этого не делать. Просто мне нужно время, чтобы забыть тебя. Всё пройдет, не переживай. А ещё, у меня огромная просьба к тебе, если после смерти тебя спросят: «Кого ты хочешь встретить в следующей жизни?» — пожалуйста, не говори обо мне, не загадывай желания о нашей с тобой встрече. Пусть всё останется в этой жизни, в прошлом».
— Вот я и стёр память о тебе на смертном одре, — тихо прерывал сновидец Августа. Тот неодобрительно кивал и продолжал читать:
«Я не знала, что любовь бывает. Родители не учили меня этому в детстве. Я считала, что нужно найти удобного человека и выйти замуж. Но когда я встретила тебя, поняла, что все стереотипы, сложенные годами, — неверные, неправильные, они потеряли всякий смысл.
Я становлюсь старой, понимаешь! Я стану старой без тебя. Каково это знать, что любовь всей твоей жизни оттолкнула тебя, поставила на второй план? А сегодня, между прочим, годовщина дня, когда мы…
Когда мы что? Когда мы последний раз переспали? Когда мы в последний раз трогали друг друга? Годовщина чего? Смерти нашей с тобой любви?
Всегда думала, что я сильная. С тобой я слабею.
Как ты думаешь, каково это — каменеть, отстраняться от реального мира, становиться сильной?»
Как бы сейчас сновидцу хотелось взглянуть на Веру. Увидеть мелкие морщинки вокруг глаз, любимую улыбку, ямочку на щеке и её кроткий взгляд. Сейчас он отдал бы всё на свете, чтобы хотя бы прикоснуться к её фотографии.
— Не верю, что она могла постареть. Её блестящие глаза всегда излучали молодость и детскую наивность. Для меня она всегда будет маленькой девочкой, которую я не смог уберечь, — вздыхал Шёпот.
А потом он вспомнил день, когда разговаривал со своей Верой о жизни после смерти. Сновидец бросил пронзительный взгляд в сторону Августа, представляя терзающие моменты очередной встречи.
— Если действительно существует ещё одна жизнь, то я найду тебя в следующий раз быстрей, — нетерпеливо говорил он.
— А представляешь, если на смертном одре тебя подведут к небесным ангелам и спросят: «Кого ты хочешь встретить в своей следующей жизни?» Что ты ответишь? — выдумывала Вера.
— Скажу, что в следующей жизни хочу встретить только тебя.
— А я скажу, что тебя. Хочу быть только с тобой. Всегда. В каждой своей жизни.
Вера была странной, сновидец не понимал её. Она состояла из каких-то крайностей, то она кидалась фразами, что больше никогда не напишет, то через год писала снова с наивной нежностью, печальной лаской.
— Мы же обещали любить друг друга всегда! И даже на смертном одре замолвить словечко, для чего сейчас она пишет это? Она хочет меня позлить или действительно больше не желает меня знать? — злился сновидец.
— Но ты же всё-таки выполнил её просьбу, — с жалостью во взгляде произносил юноша.
Шёпот взрывался, как динамит, слыша из его уст подобные заявления. Он вскакивал со стула и не мог успокоиться. Расхаживая по комнате, он выкрикивал несуразные словосочетания, активно размахивая руками. Август успокаивал его, мол, девушка просто злится, а на самом деле думает совершенно по-другому. Затем Шёпот в ужасе замирал, услыхав про Анну Каренину.
— Как бы Вера не сделала то же самое, — волновался он. — Как бы не ушла из жизни добровольно.
Но с каждой дальнейшей фразой он осознавал, что она хочет жить, что стремится к новым мечтам, ставит перед собой цели и двигается вперёд несмотря ни на что. Также он понимал, что ей очень трудно даётся душевное равновесие, будто целый мир в одночасье вырвали из её хрупких рук.
«Два года. Два. Ты хотел замкнуть этот круг. Он замкнулся. Спасибо тебе за то, что был со мной всё это время, хотя и не был со мной. Но ты был мой, а я твоя. Мы были друг у друга. Проходило время, и мы понимали, что нужно идти дальше, нужно следовать своим жизненным приоритетам, правилам. Мы следовали. Мы делали всё, чтобы быть такими же, как все, — правильными, благородными, справедливыми. Спасибо, что показал мне безмерное количество человеческих качеств: любвеобильность, счастье, страдание, преданность, предательство, совесть, честность, эгоизм, веру, желание, страсть. Сейчас я поняла, что очень сильная, считая себя когда-то слабой. Я целеустремленная, не знающая своей конечной цели. Цель вообще сугубо личное значение. У меня не было цели создать карьеру, показать своему окружению, что я достойна больших высот. Моя цель заключалась в ином. Со временем пришлось пересмотреть её, пытаясь последовать стандартам общественного мнения, пытаясь доказать тебе, что я могу жить одна, без помощи, без поддержки, без любви. Все качества, противоположные друг другу, ужились во мне, воспитались.
Я желаю тебе счастья, чистоты помыслов, удачи в твоих дальнейших профессиональных достижениях. У тебя всё обязательно получится, никогда не встречала человека с таким огромным количеством идей и с таким глубоким внутренним миром. Я счастлива, что узнала тебя.
Я желаю, чтобы каждый, коснувшийся твоей души, был так же счастлив.
В тебе много боли и противоречий, как и во мне, но бытовые проблемы порой затмевают все болевые точки.
Есть ты, а есть я отдельно от тебя. Ты был прав, что нужно разъединиться, чтобы стать целыми и сильными, чтобы двигаться дальше, собирать звёзды на своём фюзеляже, стремительно набирающем высоту. Слишком долго мы были на взлётной полосе.
Мои попытки удержать тебя — всего лишь блажь. Но всё же это была наша история. Живи, Игорь, двигайся. Ты необыкновенный человек. Всякий, кто это поймёт, будет счастлив рядом с тобой. Я соприкоснулась с твоим внутренним миром, я перелилась в твоё сердце. Но я буду там, где мне положено быть. Не забывай меня. Два года, долгих два года… Спасибо тебе за то, что ты был у меня, и за то, что ты есть где-то далеко».
— Она права, Шёпот, — говорил Август, — это счастье — находиться рядом с тобой. К тебе тянутся все живые существа. Тебя невозможно не любить.
Даже слушая фразы Августа, столь приятные для уха, сновидец с болью думал о Вере. Каждый раз ему казалось, что боль подступает к горлу и мешает дышать и говорить. Он пытался кричать, но даже крик застревал в горле. Всё, что сейчас происходило внутри сновидца, переполняло его целиком, ему хотелось вырезать боль острым лезвием, которое бы с плотью вырвало это безумное чувство. Любовь и боль, боль и любовь — мучение не только для всего человечества, но и для всех неземных существ. Он вспоминал, как ему прекрасно жилось в теле сновидца, когда он только начинал по крупицам собирать своё прошлое. Он жалел, что не мог вернуться обратно в это состояние, и в то же время жаждал новой боли, которая колола его тысячами иголок. Этот яд отравлял всё его существование, он сжигал его изнутри.
«Боже, за что? — колотились его мысли. — Я так больше не могу! Дай мне смирения, дай мне силы вытерпеть всё это!»
Всё рушилось в нём, но в то же время собиралось воедино. Он был несчастлив и счастлив одновременно. Как ещё можно объяснить его тягу к прошлому, к той женщине, к своей всепоглощающей любви? Он делал глубокий вдох и надрывал следующий конверт.
«Вчера я танцевала с мужчиной, он пригласил меня на танец. Было пусто, безэмоционально, бесчувственно. Он сказал: „У тебя такие красивые волосы!“ И дотронулся до кончиков волос: „Гладкие, не секущиеся!“ Я оттолкнула его. Всего лишь танец, а я беспомощная, раздражённая, чужая. Я давно не получаю радости от подобных комплиментов, хотя раньше цвела от таких слов, как лилия. Знаешь, о чём я жалею больше всего, что не сохранила бутон тех лилий, которые ты подарил мне однажды. Я совсем их не помню, какими они были? Жёлтыми? Белыми? Оранжевыми? Какими? Но безумно красивыми, так вкусно пахнущими, так же, как ты, — сладко-печальной ночью, страстью, любовью. Картинки давно перестали существовать в моей голове, только запахи, образы, силуэты. Ты научил меня быть эмоциональной, не стесняться своей чувствительности».
— Они были белыми, Вера. Белыми, — отвечал сновидец.
«Сегодня я спросила своего друга: «Как ты справляешься с эмоциями?» А он ответил: «Никак! Я просто живу с ними».
Так всё просто. С ними нужно просто жить, а я их топтала, выталкивала из себя, боролась с ними, убивала их в себе. А с ними нужно просто смириться и жить, подружиться, стать приятелями. Как всё просто, а для меня они всегда были врагами, самыми заклятыми и злыми.
Какой ты сегодня? Пьянящий взгляд, цепкие руки, хладнокровные слова. Что бы ни касалось моих мыслей, всё связано с твоим силуэтом, печальным, таким же, как я. Хотя в последний вечер ты был довольно весел, а иногда даже зол. Когда ты злишься, я улыбаюсь, ты открываешься для меня с другой стороны. Со стороны эмоций и несдержанности. В этот момент хочется целовать тебя, мне кажется, в порыве злости поцелуи ещё страстней и горячей.
Твои поцелуи всегда горячие, терпкие, как крепко заваренный чай.
Сегодня гуляла вдоль Пахры, она такая красивая, безумно захотелось рассказать тебе об этом. В середине небо сливается с водой или входит в неё своей тучностью, по бокам зелёные пушистые деревья, вода чистая, гладкая, неколебимая, отражающая в себе эти весенние оттенки, как зеркало.
Вспомнила нашу реку, наше желание и судьбу той записки. Зачем мы это загадали? Как теперь всю жизнь носить это чувство в себе?»
— Разве такое пишут на день рождения? — возмущался сновидец и выхватывал письмо из рук Августа. Он бегло перечитывал его, не доверяя товарищу. Ему казалось, что тот специально добавляет трагических ноток в очередное послание. Но оно было именно таким, каким его озвучивал подросток. Шёпот закрывал глаза руками, вдумывался в каждое слово, делая настойчивую паузу. Иногда он вылетал в окно, чтобы пройтись по улочкам Чешского Крумлова. Ему необходимо было понять эту женщину, обдумать каждое её слово. Но с каждым разом он осознавал, что тонет в этих печальных фразах, в этих бурных эмоциях, в этих отягчающих обстоятельствах. Ему хотелось прижать свою Веру к груди и всю ночь шептать только одно: «Я люблю тебя, я так сильно тебя люблю». Ни в одном письме она не писала об изнуряющей любви в открытую. Но столько трагедии было там, столько боли, что только сумасшедший мог не догадаться, как сильны её чувства к человеку, которого давно нет в живых. С надеждой на будущее она отправляла свои мысли в неизвестность, в чужой город, в котором её уже никто не ждал.
— Что было бы, если бы мы встречались ещё реже? — однажды спросил Игорь Веру.
— Я бы умерла, — тут же ответила она.
— Ты не должна умереть, ты должна быть со мной. Неужели нельзя обходиться без крайностей?
— Дело в том, что я состою из этих крайностей: грусть и веселье, счастье и тревога, любовь и ненависть. Если исключить что-то одно, я перестану существовать. Можно ли тебе обойтись без крайностей, это уже другой вопрос. Можно ли тебе обойтись без меня?
Воспоминания для сновидца становились всё более реалистичными и яркими. После каждой такой вспышки его голова раскалывалась на две половины, а руки тряслись. Он уже давно осознал, что с ним происходят какие-то странные вещи. Тело его стало другим, твёрдым, тяжёлым. Частенько он задевал предметы своим силуэтом, и они немедля падали вниз. Сновидца это настораживало, но в то же время не особо и волновало. Сейчас он был озабочен посланиями из прошлого, которые имели сильнейшее влияние на его внутреннее состояние души. Но всё же он понимал, как бы Вера ни страдала, ни болела им, её жизнь течёт той же рекой, что и до его отсутствия. Она ходит на работу, общается с друзьями, танцует с другими мужчинами. Только некая пелена застилает её глаза, при которой трудно трезво смотреть на реальную жизнь. Той пеленой стал Игорь.
«Пустота, бездонный колодец с чистой прозрачной водой. Всё, что до этого было цветущим, стало бумажным. Что было красочным, стало жёлто-серым, нет, не чёрно-белым, как ты мог подумать. На душе осень, опустевшая, сырая, печальная, манящая своей грустью, хотя на дворе весна.
У меня отняли что-то очень важное, но я не могу вспомнить, что. Может, детство?
Его было слишком много во мне. Изнуряющая наивность, даже тошно. Ещё в восемнадцать лет я могла покраснеть от скромности, сейчас это случается, но очень редко. И уже не от скромности, а от злости. Представляешь, как меняется человек от самого рождения до глубокой старости? Для чего ему нужно пройти весь этот путь? Родиться глупым, безобидным. Умереть злым и обиженным.
Жизнь странная штука, и люди в ней странные. Нарушающие запреты, не выполняющие обещаний, обижающие близких и далеких, стремящиеся к собственному достатку, отворачивающиеся от родных душ. Всегда была поражена этой бестолковостью бытия. Этой безграмотностью и несправедливостью. Всегда была наивна. Ты же знаешь это, ты уже хорошо выучил меня. Я ухожу и возвращаюсь, я слабая, непрактичная женщина, нарушающая собственные запреты. Впервые назвала себя женщиной, потому что чувствую, что за эти четыре года я повзрослела, опустошилась.
Но знаешь, бывает, что я собираю всю волю в кулак и ухожу, навсегда. Человек перестаёт существовать в моей душе, играть в моё детство. Или просто случается так, что у меня перегорает лампочка. Что-то щёлкает внутри, обрывается, и всё, пустота…
Жаль, что в этом доме не слышен гул машин. Когда я жила в центре Москвы, окна выходили на дорогу, и перед тем, как лечь спать, я слушала звуки проезжающих машин. Мне нравилось это. Дорога всегда манила меня куда-то. Сейчас я живу в спальном районе, без дорог, гула машин, приключений.
Какая-то жуткая обида за себя, что я так скучно провожу свои дни. Всё из-за того, что ребёнок, который жил во мне, собрал свои вещи и убежал от меня на луну, подальше от этой скучной, размеренной жизни. Причём это произошло совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, а мне уже стало так жутко и страшно от своей скуки.
Интересно, какой ты сегодня? Ласковый, смешной, с нестерпимо бархатным нежным голосом. Только, пожалуйста, не разговаривай со мной, это жутко заводит и срывает с натоптанной дороги куда-то в дебри, густой непроходимый лес. Не говори со мной обо мне».
— Какой я сегодня? — Шёпот перевёл взгляд на Августа.
— Задумчивый, — пожал тот плечами.
— Я несчастный, Август, — мгновенно отреагировал сновидец. — Счастье создано для того, чтобы его непременно кто-нибудь разрушил.
— А кто разрушил твоё счастье?
— Я сам.
Август вгляделся вглубь окна, раскрывая новый конверт. Шёпоту казалось, что вдали он видит Веру, её переживания и разрушенную жизнь. Но за окном лишь виднелись сухие деревья и чёрные горластые вороны.
«Не знаю, что меня больше подвигло на эти письма, может, весна, а может, книги, которые я читаю. Они слишком трагичные, жестокие. Вчера дочитала одну из них, не могла оторваться, очень хотелось узнать конец этой истории. Особенно меня поразило последнее письмо женщины, такое ощущение, что эти слова все о тебе. Если бы я писала книгу, то также выплеснула всю боль в последнюю главу. Ещё понравилась фраза, где описано, что хочется залезть в чужую историю и рассказать героям, как нужно себя вести, что нужно делать. Хочется крикнуть: „Не теряйте друг друга! Такая любовь встречается раз в жизни“».
— За что она любит меня? — прервал сновидец Августа. — Если только за то, что я её люблю.
«Очень плохо спала всю ночь, всё думала, думала… Это то же самое, когда лежишь ночью с открытой дверью в кухню и слушаешь, как капает вода из крана. После этой книги мне открыли кран мыслей, слов, хотелось вскочить и записать всё это. Признаюсь честно, писать гораздо проще, чем говорить. Слова всегда врут или недоговаривают, что-то скрывают.
Осознала в этот момент, что мне необходимо писать, просто писать, чтобы меня читали, не ожидая ответа, не выслушивая рецензии на мои записи. Просто писать, всё, что думаешь.
А потом я стала вспоминать, давно ли я люблю писать? И представляешь, не могла вспомнить. Ощущения, что я совсем не жила в прошлом, я ничего не помню. По-моему, я рассказывала тебе, что нашла тетрадь с книгой, которую сочинила ещё в одиннадцатом классе. Компьютеров раньше не было, и мне приходилось всё писать от руки. Смешная книга, написанная в тетради по математике. Хотя нет, она совсем не смешная, даже печальная. Уже тогда я была грустной, озабоченной болью. Сейчас всё больше склоняюсь к тому, что хочется счастья, хочется хэппи-энда.
Ты знаешь, мы всё с тобой неправильно сделали. Нам дали чувства и расстояние, а мы стали выпрашивать у судьбы встречи. Для чего? Ведь мы могли просто писать друг другу, без встреч, капризов, крайностей. Как в песне Марии Чайковской: «Сто ночей без перерыва мы с тобой кидались в крайности».
Под утро приснился сон. Я выходила замуж, у меня было шикарное свадебное платье. Жених был одет в серый костюм с серой бабочкой под воротником рубашки. Он протянул мне руку, и мы стали танцевать. Он так сильно меня кружил, что я чуть не упала, но он удержал меня. А потом он наступил на мой стул и оставил грязный след, но я всё равно улыбалась, я была такой счастливой и радостной. Он сел напротив меня и спросил стальным голосом: «Как ты думаешь, каково это, когда женишься не по любви?» И тогда я поняла, что он меня совсем не любит. Я люблю его, а он нет. Этим мужчиной был ты».
— Какой-то сознатель показывает ей сон обо мне, что я ещё жив, что я рядом с ней. Но меня нет! Я мёртв! — выкрикнул сновидец, закрывая лицо руками. — А что если в тот момент, когда ей кто-то показывает мой образ, я всё больше и больше вспоминаю о ней? Моя память возвращается только благодаря чьим-то забавам.
— Ты её сон, — ответил Август.
— Я сон, Август. И у меня есть имя.
Я представляю, как ты читаешь мои письма. Смотришь на всё это, со многим не соглашаешься и думаешь: «Ну что же ты, Вера?» Хотя, скорей всего, это происходит так — ты открываешь письмо, сухо читаешь и сразу же сжигаешь или разрываешь лист, не запомнив и строчки из написанного. Конечно, мне хотелось бы думать, что мои слова иногда долетают до твоего сердца.
Только не отвечай мне, пожалуйста. Не развеивай мои мысли, мою романтику, нежность, страсть к письмам, стихам, книгам».
— Что же ты, Вера? — проговорил сновидец.
— Она так страдает без тебя. Она тебя так любит, — взглянул Август на своего друга. — Ты действительно был хорошим человеком, — вспомнил он слова старухи.
— Гадом я был, Август, раз покинул её.
— Как будто оттого, что человек гад, его можно легко разлюбить.
«Сегодня твой день рождения, и я пишу тебе не для того, чтобы поздравить тебя. После этого письма начнётся новая жизнь, новая работа, новый номер телефона…
Ты отталкивал меня, держал на тоненькой красной нити, которую я решила окончательно порвать. Я люблю тебя, это правда, но моя любовь никак не связана с тобой, она живет в моем теле, у меня внутри. Ты сделал мне очень больно, зная, как поступали со мной другие мужчины, как отворачивались от меня, обижали. Ты просил доверия к себе, говорил, что никогда не причинишь мне боль. О, если бы я знала, что и ты сделаешь то же самое, я бы не впустила тебя в своё сердце. Если бы я только знала, что ты солжешь мне о своих намерениях, подтолкнёшь меня на смерть. Моя душа умирает, ты это чувствуешь? Но я не виню тебя в этом, я сама виновата, бесконечно поверила тебе, хотя ты в последнюю ночь сказал мне, что врун, что ты всё время врёшь. Ты же так сильно хотел любви, и я отдала тебе её, я выплеснула её в тебя. И что ты сделал с ней потом? Забросал делами, событиями, повседневными заботами. Ты отвернулся от меня.
Я переживала не из-за тебя! Я переживала из-за того, что я больше не смогу почувствовать эту нежность, страсть, всецелое своё подчинение тебе. Все, кто встречался мне после тебя, и наполовину не могли дать мне тех же эмоций. Разве я могла подумать о том, что можно спать с человеком только из своих природных побуждений, бесчувственно, серо? Ты научил меня этому. Кто мне теперь даст то же самое, что давал ты? Как я смогу забыть твои руки, губы, дыхание, запах, голос? Всё моё бытие принадлежало тебе, всё моё тело, вся моя душа. Я сливалась с тобой неистово, терпко…
Ты уходил и возвращался, отталкивал и притягивал к себе. Сейчас, после прочтения этого письма, всё закончится, ты в который раз потеряешь меня, никогда не найдешь. Я делаю это для тебя, любимый, тебе же так тяжело жить с чувствами, эмоциями, любовью, памятью обо мне. Сотри всё, что было между нами, сожги, как лист бумаги. Ведь все наши отношения были бумажными, их легко порвать и выбросить. Легко ли? Я больше шести лет шла к этому, но всё же окончательно решилась. Я была так счастлива с тобой и так несчастна без тебя. Я жутко тебя ревновала, не могла смириться с мыслью, что ты никогда не будешь моим, никогда! И вот, наконец, я отпускаю тебя, прогоняю тебя в чужие объятья, отдаю тебе твою беспроблемную, безэмоциональную, бесчувственную жизнь! Забирай её и уходи навсегда!»
— Но здесь ещё одно письмо! — воскликнул Август.
— Не будем открывать его. Она уже попрощалась со мной, этого достаточно.
— Но!
— Нет! — перебил сновидец своего друга. — Нет!
Глава четырнадцатая
Сентябрь был тёплым, Август ходил в школу в лёгкой белой рубашке с коротким рукавом и в хлопковых синих брюках. Сновидцу очень нравился его наряд, так как он не мог снять пальто даже в тёплое время года, оно было будто пришито к нему. Но, с другой стороны, это не особо его волновало, ведь Шёпот не чувствовал ни холода ни жары. Этот год был последним годом обучения, дальше Август планировал поступать в колледж авиации, хотя его любимый папочка настоятельно отговаривал его от этого, рекомендуя пересмотреть взгляды на будущее. Несмотря на то, что он имел долю акций в авиакомпаниях страны, он ужасно боялся летать, поэтому пытался переспорить упрямого сына, но тот настаивал на своём. В конце концов Блюменталь сдался, когда Август припомнил ему его молодость. В особенности — как он в один миг избавился от своих родителей. Отец делал хмурое лицо, грозил ему пальцем и, вздохнув, удалялся в другую комнату. За дверью слышался тихий разговор родителей, отец разговаривал с матерью, та лишь пожимала плечами. Ему нечего было сказать против таких доводов. И, конечно же, он ужасно боялся потерять единственного сына, который с каждым днём всё больше и больше отдалялся от него. Август стал упрямым, твёрдым, мужественным. Сновидец замечал, как его друг быстро повзрослел. И если когда-то, совсем ещё мальчишкой, он пытался спорить с Шёпотом на взрослые темы, в чем была нотка наивности и любопытства, то сейчас он стал более скептичен и где-то даже жесток. Сновидец не любил с ним спорить, зачастую он всегда соглашался с мнением своего собеседника. Но с каждым днём он понимал, что всё же разногласий с этим противоречивым молодым человеком попросту не избежать. Шёпот не хотел конфликтовать и предпочитал идти на компромиссы. Бывало и такое, что ему приходилось проявлять твёрдость в своих высказываниях, чтобы утихомирить эмоционального подростка. В общем, Август вырос, и Шёпот мирился с этим. Да, именно мирился. Он частенько завидовал своему другу, ведь годы сновидца шли, а он так и оставался между небом и землёй. Несмотря на некую зависть, он всё же любил своего друга огромной мужской любовью. Любил по-настоящему, гордо, крепко, безмолвно. За лето юноша вытянулся и уже стал обгонять своих сверстников, чем очень гордился, разумеется, сновидец гордился его ростом тоже.
В этот день, когда Август шёл в школу, Шёпот прогуливался по Золотой улице в ожидании Пятьдесят девятого и не видел, что произошло с его подопечным в этот день. Да и мог бы сновидец что-то предпринять? Он и понятия не имел, что готовят за спиной Августа его одноклассники. Ему казалось, что ситуация с Густавом давно разрешилась и огонь ненависти уже никогда не вспыхнет между двумя соперниками. Но, будучи злопамятным и упрямым ребёнком, тем более сыном директора школы, Густав не мог всё пустить на самотёк. Ему было важно выходить победителем из любой ситуации.
Пятьдесят девятый снова не пришёл. Но друг продолжал его ждать, несмотря на то, что прошло уже достаточно много времени с последней их встречи. В мыслях сновидца проскальзывала доля надежды, но с каждым днём она таяла в его безумной голове. Он знал, что его друг обидчив. И вероятнее всего он просто-напросто решил проучить Шестого своим отсутствием. Иногда Шестой даже порывался зайти в зону ожидания, но, представив старцев, повелителей чужих судеб, всегда делал шаг назад. Вот и в этот день сновидец не стал посещать опасную зону. Он двинулся к костёлу Святого Йошты, где всегда собиралась толпа туристов. Ему было интересно разглядывать чужие лица, которые зачастую были так различны. Сюда съезжались из разных стран: Германия, Америка, Россия. И, конечно, больше всего он любил разглядывать лица россиян, которые казались ему такими знакомыми. Ему нравилось представлять, что вот этот человек, который фотографирует местные окрестности, — его лучший друг детства. А вот этот, кто весело болтает с экскурсоводом, — его далёкий родственник. Часто он искал среди туристов и Веру, но никогда не находил. Такой, как она, больше нет, убеждался он.
Август тем временем встретил Милену, и, счастливые, они направились к школе, пересекая рапсовое жёлтое поле. Их отношения стали крепче и сильнее. Однажды вспыхнувшая симпатия переросла в желание, которое пульсировало в каждой клеточке юных тел. Они ничего не подозревали о сегодняшнем дне, радуясь осенним лучам солнца. Милена первая взяла Августа за руку, и тот был взбудоражен таким поступком. В это время в классе его уже поджидали наивные одноклассники, которые после рассказов Густава готовились к серьёзной слежке за сумасшедшим, по их мнению, учеником. Отец Густава непременно верил в каждое его слово, так два дня назад за обедом главный хулиган школы робко произнёс: «Папа, я боюсь ходить на уроки!»
Отец, конечно же, очень удивился, а мать укоризненно взглянула на главу семьи с видом львицы, которая готова на всё, чтобы защитить своего детёныша, даже если это будет сам король лев.
— Что случилось, Густав? В чём же причина твоего страха?
— Нет, папа, я не могу сказать! — схитрил Густав.
— Сынок, скажи маме, — взяла она его за руку.
— Один мальчик в нашей школе очень странно себя ведёт, он разговаривает сам с собой. А в прошлом году он вообще набросился на меня с кулаками, — зашептал тихим голоском коварный подросток.
— Да как такое может быть?! — возмутилась мать и вскочила из-за стола. — Почему ты раньше не сообщил нам этого?!
— Тише, Маргарет, мы сейчас разберёмся, — сделал он знак ладонью вверх-вниз. — Просто наш сын очень добрый и справедливый мальчик. Я горжусь тобой, Густав, но ты обязан говорить обо всех нарушениях директору школы.
— Но ты мой отец, это будет неправильно, — притворно взмолился юноша.
— Маргарет, сядь! — прикрикнул Джозеф на жену, которая до сих пор стояла возле стола. Та незамедлительно села и снова погладила сына по руке. — Ты прав, Густав, ты вправе не рассказывать своему отцу такие вещи, но как директору школы ты обязан сообщить обо всех нарушениях правил поведения.
— Сынок, кто этот негодяй? — спросила мать.
— Это Август Блюменталь, — растерянно произнёс Густав.
Теперь из-за стола вскочил отец, он облокотился обеими руками на стол, пытаясь изобразить львиный рык.
— Этот мальчишка уже у меня в печёнках сидит! — закричал Джозеф.
Джозеф был евреем, поэтому его будоражила любая несправедливость. Ему было достаточно того, что его предки постоянно находились в гонении, поэтому ещё в юном возрасте он дал себе слово бороться за порядок и честь.
— Джозеф, — ласково произнесла Маргарет, зная, что в бешенстве он неуправляем, — сядь за стол, дорогой.
Густав ехидно улыбался, он уже знал, что будет с Августом после такого разговора, поэтому наслаждался комической сценой со своими родителями. Этот юноша был умён, хитёр и довольно артистичен, ему не составляло труда изображать из себя бедную овечку.
На следующий день директор школы, разумеется, вызвал к себе в кабинет куратора класса. Сначала он долго кричал, пытаясь выяснить хоть какие-то подробности драки Густава и Августа. Но куратор молчала только оттого, что ничего не знала, ведь драка происходила за пределами школы, а не в учебном классе, как уверял сын Джозефа.
— Понимаете, Ханна, дело не в том, что Густав мой сын, а в том, что вы совсем распустили ребят. А у них, между прочим, последний учебный год. Что я потом напишу в рекомендациях, что они злодеи и драчуны?
Ханна ещё усерднее стала молчать, она давно уже поняла, что оправдываться бесполезно. Более пятнадцати лет она проработала в этой школе и не впервые стояла на ковре у директора.
— Ханна, — смягчился Джозеф, — вам следует повнимательней отнестись к данной ситуации. Вы понимаете, о чём я?
Куратор махнула головой.
— Присмотритесь к Августу. Этот мальчик нездешний, и мы мало что знаем о нём. Да, у него богатые родители. Да, они достаточно много денег вложили в нашу школу, но это не повод дебоширить и наводить свои порядки.
Джозефу не нравилась эта семейка, потому что, как он думал, она была богаче и выше его по рангу. И вот сейчас ему представилась такая прекрасная возможность поставить на место этих выскочек.
Куратор ещё раз махнула головой.
— Вы замечали что-нибудь странное за Блюменталем? — почти ласково произнёс Джозеф.
— Возможно, но я не уверена, — словно испуганный барашек проговорила Ханна.
— Бывало ли такое, что он разговаривал сам с собой? — с выраженным интересом директор школы наклонил голову влево.
— Он что-то бубнит, — продолжала она дрожать. — Наверное.
— Наверное? — снова выкрикнул директор, ударив кулаком по столу. — Прошу сегодня же после уроков доложить мне о поведении этого ученика!
Куратор махнула головой.
— И, пожалуйста, тщательней проследите за ним, — смягчился Джозеф.
Ханна вышла из кабинета потная и красная. Почти вся школа слышала этот разговор, директор специально приоткрыл дверь в свой кабинет, чтобы устроить показуху. Почти вся школа, кроме Августа. Похоже, что большинство учеников сговорились против необычного паренька, каждый пытался заметить за ним то, что не укладывалось в общепринятые рамки. Некоторые даже пришли пораньше на следующий день, чтобы устроить за ним слежку.
Куратор класса была неплохая женщина, но она жутко не любила евреев, особенно евреев-начальников. Ханна была коренная чешка, поэтому её сильно угнетало, что какой-то еврей командует её личностью. И теперь наподобие цепной реакции куратор класса понесла взрывную волну в следующую инстанцию. Стоя в коридоре школы, она ругала первоклашек, которые весело резвились, пытаясь друг друга обогнать.
В этот же день куратор класса действительно заметила за Августом что-то странное: он выбежал из школы, затем резко остановился, всматриваясь куда-то вдаль, и улыбчиво кивнул головой. Дальше он запрокинул рюкзак за плечо и что-то громко произнёс. Что именно он произнёс, учитель не услышала, но теперь она была уверена, что Август действительно разговаривает сам с собой. На следующий день, пока Шестой рассматривал любопытных туристов, Ханна вышла с урока и рассказала о случившемся отцу Густава. Джозеф незамедлительно позвонил родителям Августа, срочно вызвав их в школу. Уже к окончанию уроков они сидели возле кабинета строго директора.
Отец Густава медленно зашёл в класс походкой павлина. Он демонстрировал свою силу перед учениками, охотно наблюдая за их реакцией. Так же демонстративно он закинул голову вверх, встряхнув своей чёлкой, и сложил ладони лодочкой.
— Мы все знаем! — громко забасил он. — В нашем классе есть необычный мальчик, — он пытался не смотреть на Августа, выжидая определённого момента. — Также я знаю, что многие побаиваются его.
Он перевёл взгляд на Густава.
По классу раздались шёпот и негромкие смешки.
— Директор школы хочет сказать, что каждый человек имеет свои причуды, свою индивидуальность, — поспешила оправдать куратор Августа.
— Нет, Ханна, я не это имел в виду, — зло он посмотрел на учительский стол. — Я имел в виду, что каждый поступок должен быть наказан, даже если он совершён давным-давно. В конце концов, ложь всегда становится явью.
Учитель встала из-за стола и подошла к парте Августа. В классе раздался бурный смех. Юноша ничего не понимал. Он пытался вспомнить, что же он такого натворил, но его уверенность властвовала над страхом.
— Август, — снова заговорил директор школы, — может, ты сам расскажешь нам о своей болезни?
— О какой ещё болезни? — удивился подросток, озираясь по сторонам.
— Ну, об этой, — он покрутил указательным пальцем у виска.
Юноша вытаращил глаза, он не понимал, почему директор школы так разговаривает с ним, да ещё и в окружении всего класса.
— Август, — погладила Ханна ученика по голове, — тебе стоит пройти в кабинет директора, там тебя уже ждут родители.
Куратор класса уже не могла выносить, как оскорбляют ее ученика, и попыталась смягчить ситуацию. Отец Густава, конечно, был не очень доволен окончанием беседы, но всё же его месть за сына была выполнена с лихвой.
Юноша неторопливо встал, собрал тетради и учебники в рюкзак и вышел из класса, хлопнув дверью. За стеной послышался громкий смех учеников. Он ничего не понимал, поэтому даже не обиделся на них. Подойдя к кабинету, он увидел маму с папой. Мама смотрела на него испуганными глазами, отец был зол.
Около часа директор школы читал нотации с мольбой, чтобы родители прислушались к данным высказываниям и помогли своему сыну.
— Некоторые дети придумывают себе друзей, потому что одиноки. Понимаете? — давил он на жалость.
Теперь Августу стало понятно, в кого Густав. Он был таким же артистом, публично использовавшим посторонних людей, как марионеток. Он любил дирижировать чужими судьбами, досаждая им своей навязанной игрой.
— У меня есть друзья! — выкрикнул юноша. — Я никого не придумывал.
— Молодой человек! — возмутился Джозеф. — Как вы разговариваете с директором школы?
Мама Августа дёрнула его за рукав и снова усадила на стул. Ей были неприятны выпады сына.
— Вы же понимаете, — обратился директор к отцу семейства, — всё-таки последний учебный год.
Блюменталь махнул головой, с раздражением косясь на мать.
— Понадобятся рекомендации. А что я могу написать, когда мальчик постоянно болтает сам с собой? Даже на уроках, представляете, сидит и разговаривает. Что думают его одноклассники? — съязвил директор.
— Это неправда! — возразил Август. — Мама, папа, вы что, верите ему? Я не разговариваю на уроках. Я учусь на одни пятёрки, это требует особого внимания к предмету!
— Вот! — показал директор свою ладонь. — Явная агрессия налицо.
Юноша не выдержал, схватил свой рюкзак и выбежал из кабинета. Он нёсся мимо рапсового поля, мимо горбатого моста, мимо улицы Латран, не замечая ничего на своём пути. Его душила невыносимая обида, стекая слезами по его щекам. Вбежав в свою комнату, он лицом уткнулся в подушку, не замечая, что здесь его уже ждёт сновидец.
— Ты сегодня припозднился, — заговорил Шёпот. — Что-то случилось?
— Ничего, — резко отреагировал Август, от испуга приподняв голову.
— Знаешь, я долго думал о письмах Веры. Не знаю, как тебе всё это передать словами. Но она писала мне всё это, потому что у неё была надежда. Надежда на встречу. Но я отобрал у неё мечту, цель всей её жизни. Я исполосовал её мольбы и просьбы, обесценил плату, которую она заплатила своей молодостью, ожидая меня. Пока она страдала и жила мыслями о нашей последней встрече, я уже нисколечко не думал о ней. Не помню, когда она ворвалась в мои воспоминания, но с её приходом я стал несчастлив. Не знаю, любил ли я её когда-нибудь?
— Как легко ты забыл свои слова о любви! — покачал головой Август. — Ты действительно трус! Я считал тебя храбрым и самоотверженным. Я гордился тем, что ты умеешь доводить дела до конца! Но оказалось, что ты лишь закопался в своих эмоциях. Ты эгоист! Ты жалок и противен мне! Лучше бы было, если бы тебя совсем не существовало! Хотя многие так и считают. Тебя нет, Шёпот, понимаешь? Ты мертвец! Ты грёбаный невидимый дьявол, который упёрся в стенку своими рогами.
Сновидец скривил лицо, ему было не то что неприятно это слышать, ему было обидно и горько от каждого сказанного слова. Но в голове Августа ревела буря, страшные эмоции вырвались из его рта.
— Ты эгоист! — снова повторил он, но уже с более выраженной злобой. — Сейчас я только понял, что ты думал всегда только о себе! Хочу вспомнить свою любовь! — пародировал он сновидца писклявым голосом. — Ой, я боюсь ехать в Россию. Ой, моя Верочка меня разлюбила, ой, нет, не разлюбила. Ой, я хочу всё забыть, помогите мне, сотрите мне снова память. Я труслив и не могу бороться со своими эмоциями! Я брошу всех, я всех оттолкну, потому что мне так будет легче! — подросток сплюнул под ноги сновидцу. — Да тебе наплевать на чувства других людей! Ты печёшься только о себе! Знаешь что? Слова нельзя забрать обратно, в особенности когда ты говорил о любви. Либо ты любишь, либо нет! Не бывает такого, что ежесекундно человек понимает, что не любил. Если это произошло с тобой, значит, ты просто лгун и вор! Да, именно вор! Ты воруешь время у людей, которые тебя любят. Которые доверяют тебе. Которые тебе помогают. Ты воровал время у Веры, ты воруешь время у меня! Ты никогда не думал обо мне! — юноша расплакался и ударил сновидца в грудь, тот пошатнулся от неожиданности. — Знаешь что? Убирайся! Слышишь? Я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Я жалею о нашей с тобой встрече. Чёртов дьявол! Убирайся!
Сновидец молча наблюдал за Августом, не понимая, что вызвало у него такую бурю эмоций.
— Август, — ласково произнёс он.
— Убирайся, убирайся, убирайся! — не переставал кричать Август.
Шёпот выдвинул нижнюю челюсть вперёд, ударив при этом своего друга по щеке. Тот ещё больше разозлился.
— Сволочь! — толкнул он сновидца в грудь. — Ну, что ты стоишь?
— Август! — снова повторил Шёпот, уже переходя на крик.
— Да убирайся же ты! — выкрикнул подросток и толкнул сновидца в окно.
Шёпот тут же оказался на клумбе бегоний, вокруг него валялись осколки стекла.
Поспешно двигаясь по улице, он наткнулся на толстую женщину, которая несла в руках корзину с фруктами. Увидев сновидца, она запищала, как поросёнок, красные яблоки посыпались на брусчатку. Она в панике загребла их в подол и, продолжая пищать, ринулась к дому. Сновидцу стало смешно от такого зрелища. Тётка напоминала свинью, у которой отобрали лакомства. Но в ту же секунду что-то кольнуло у него в груди.
«Боже! — испугался он. — Меня видят люди. Своим телом я разбил окно! Разве это возможно?»
Большими шагами он пересёк горбатый мост и уставился в витрину магазина. В отражении он увидел незнакомое ему существо, часть его тела была покрыта пятнами, будто маленький ребёнок забыл разукрасить оставшуюся часть картинки. Половина оболочки сияла жёлтым цветом, а половина напоминала перелив и блеск воды. Ладони его были серые, в них уже не высвечивались иероглифы с цифрой шесть. Позади он услышал громкий крик и, обернувшись, увидел несколько женщин, которые застыли от ужаса. Сновидец немедля ринулся вдоль магазина, обогнув его, он оказался в безопасности. Здесь можно было спрятаться за мусорным баком, который освобождали только утром, а стрелки часов уже перевалили за полдень.
«Чёрт возьми, что со мной? — мысли Шёпота колотились отбойным молотком. — Что мне делать теперь, как быть?
Дыхание его участилось, страх залез в голову и не собирался покидать своего хозяина. Страху нравилось поедать эмоции, которые пульсировали в венах, тихой поступью внедряясь в чужие тела. Сновидец решил остаться за мусорным баком до глубокой ночи. Он всё время думал об Августе, о Вере. Конечно же он не разлюбил её. Скорее всего, он просто испугался своих чувств, своих невероятных эмоций, решив разыграть перед Августом трагическую сцену. Он не понимал, чем так разозлил своего подопечного. Раньше при каждом сомнении сновидца друг разъяснял ему сложившуюся ситуацию и показывал верное решение. Сейчас же он был выгнан, не то что выгнан, а выброшен из окна, которое при этом с треском разбилось. Когда совсем стемнело, а последние огни магазина погасли, сновидец двинулся в сторону улицы Латран. Он надеялся встретить там своего старого знакомого. Шёпот рассчитывал на то, что, возможно, ему удастся на некоторое время укрыться в квартирке скрипача, пока он что-нибудь не придумает.
«Но что я могу придумать? — колотилось сердце. — Каким образом я снова стану невидим?»
На него напала жуткая меланхолия, которая не давала собраться с мыслями. Добравшись до Латран, сновидец убедился, что скрипач на месте.
— Слава богу! — вздохнул он.
Скрипка тут же прекратила гудеть. Сейчас Шёпоту казалось, что это самый ужасный инструмент в мире, издававший противные скрипучие звуки.
— Что случилось? — выпалил старик.
— Беда! — ответил сновидец.
Слепой молчал, он приоткрыл рот и ждал продолжения рассказа.
— Могу я некоторое время погостить у тебя? — запыхавшись, буркнул Шёпот.
— Хм, для меня это приятная новость, а не беда. Оставайся сколько захочешь. Одному мне совсем уж невесело живётся. А вместе мы могли бы вести довольно занятные беседы, — улыбка не сходила с лица старика. — К тому же у меня две комнаты, найдётся где разместиться.
Глава пятнадцатая
Сновидец рассказал старику, что болен какой-то диковинной болезнью, при которой кожа теряет свой здоровый оттенок и в некоторых местах покрывается отвратительными серыми пятнами. Так ему было легче донести свою мысль до скрипача. А потом он уже сам стал верить в то, что просто поражён страшной инфекцией. Однажды он даже представил себе, что никогда не был в зоне ожидания, не встречал Шестьсот первого, Пятьдесят девятого, Двести двадцатого и Второго. «Так давно это было! — думал он. — Будто этого и вовсе не существовало». И хотя каждый день был похож на предыдущий, сновидец развлекал себя новыми историями и старыми воспоминаниями, в которых часто присутствовал Август. Ему было больно воспроизводить в памяти последний разговор с юношей, который ранил жестоким словом в самое сердце, глубже, чем стрела. Не понимая, почему его лучший друг так грубо его выгнал, он возмущался и закатывал глаза. Бывало, что нередко он ревновал его к своей Вере. Ему казалось, что с её появлением Август полюбил её сильнее, чем сам Шёпот. От этого он сердился и хмурил брови. Но потом, вспоминая этот кроткий взгляд, эту нежную улыбку с ямочкой на щеке, он понимал, что в неё невозможно не влюбиться. Она всегда была покорна перед одним-единственным мужчиной, всегда желанна.
— Девочка моя любимая, кто я для тебя? — спрашивал он, настойчиво проводя пальцами по её лицу.
— Кто ты для меня? — улыбалась она. — Человек, который изменил всё моё мировоззрение, ощущения, даже часть меня. Я родилась вместе с тобой, новая, живая, чувственная. Ты можешь смело заявлять, что не зря появился на этот свет. Может, ты создан для того, чтобы менять судьбы?
— Я не даю тебе жить спокойно!
— Это самое лучшее, что ты можешь сделать для меня. Как же ты до сих пор не понял, что спокойствие — это смерть? А всё, что ты несёшь в себе, и есть жизнь. И если однажды меня не окажется рядом с тобой, запомни! Ты лучше, чем кажешься. Сильнее, чем думаешь. Умнее, чем ощущаешь. Счастливее, чем чувствуешь. И ещё кое-что! Я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом…
— Ты всегда будешь рядом со мной, — медленно прошептал он.
— Буду-буду! — похлопал слепой скрипач по плечу сновидца. Тот сразу же вздрогнул.
— Лучше не трогай меня, — отреагировал он. — Не очень-то приятно трогать мерзкое больное тело.
— Это военное оружие против чехов, точно тебе говорю! — ответил скрипач.
— Хотя это незаразно, — заверил его сновидец.
— Эх, Игорь, мне уже поздно бояться таких болячек. А вот дети, молодёжь в смертельной опасности! Надо всех предупредить!
— Это не военное оружие, — уговаривал он слепого старика, — это редкая болезнь. Не нужно никого предупреждать.
— Как знаешь, друг, как знаешь, — бубнил он, удаляясь в свою комнату. — Развалили страну!
Шёпот зевнул, медленно потягиваясь на скрипучей кровати, и внезапно улыбнулся, вспомнив свою Веру.
— Мне кажется, что когда ты слышишь мой голос, тебе всё время хочется спать.
Он тихо улыбнулся, облизывая уголки губ, приоткрыл рот и набрал в себя воздух: «Совершенно нет! Хочется другого!»
— Чего же? — полушёпотом, как будто крадясь на цыпочках, произнесла она.
— Целоваться…
Каждый день для сновидца стал походить на жирное масляное пятно. Он находился в нём и не мог выбраться. Края расползались, не давая ему сделать хотя бы глоток чистого свежего воздуха. В квартире стоял запах старости, опрелости. Всё здесь было серо-коричневым. Деревянный обшарпанный скрипучий пол, серые бетонные стены без обоев, одноместная кровать на железных ножках с пружинистым матрацем. Стол и шаткий стул возле окна. Окно не занавешено, да и гардины здесь давно не было, будто её вырвали когда-то вместе с частью стены. Правда, вид открывался поразительный. Красные черепичные крыши, а вдали тонкая колокольня, рассекающая картину пополам. А какое там было небо, просто загляденье. Голубое прозрачное свежее небо с белыми перистыми облаками. Хотелось нараспашку открыть окно и глотнуть эту свежесть, эту лёгкость всей грудью. Но сновидец побаивался чужих глаз, поэтому ему приходилось сидеть в затхлой пустой комнате, дышать старостью и сыростью. Нередко к нему приходил скрипач, садился напротив окна и будто смотрел вдаль. Он рассказывал своему новому жильцу, какие здесь были цветастые яркие занавески, голубые обои в горошек и прекрасные книжные шкафы со своими историями и судьбами. После переворота всё украли, обои посрывали, занавески сожгли.
— Жена долго болела. Так мы и оставили эту комнату, в память о нашей новой жизни, — рассказывал старик.
Сновидец стал пить. Впервые он попробовал «Бехеровку» на третий день своего пребывания в новом доме. Скрипач долго смеялся над своим жильцом, рассказывая, что напиток богов решает все жизненные проблемы. И правда, после выпитой рюмки жизнь казалась ярче, легче и приятнее. Со временем он пристрастился к крепкому алкоголю. Его тянула эта терпкая вяжущая жидкость, которая теплом протекала по всем жилам сновидческой оболочки. Частенько он вспоминал сознателя, который забавлялся людской едой. Она, как говорил тот, насыщала организм получше любой естественной энергии. И хотя чехи не устраивают походы в гости, чтобы сесть за стол, выпить, закусить и отметить торжество, старик со своим новым жильцом часто отмечали праздник жизни. Первое время скрипач предлагал выбраться в местную пивную забегаловку, он рассказывал, что так уж заведено, что все чехи встречаются в пивных и «господах», чтобы развеселиться и пообщаться с друзьями.
— Что за праздник? — спрашивал сновидец.
— Праздник для чехов — не повод выпить, в праздничные дни они едут всей семьей на природу, на экскурсию, в горы. А мы с тобой просто выберемся из замкнутого пространства, так сказать, повидаем свет. В этот вечер ты будешь моими глазами.
— Ты же знаешь, что я болен. Хочешь распугать народ?
— Уверен, что ты выглядишь гораздо лучше, чем себя описываешь. По крайней мере, у тебя приятный голос. Ну-ка, напой мне свою любимую.
— Отстань! — отмахивался сновидец.
— Давай-давай! — кричал старик из коридора, нащупывая дрожащими руками скрипку.
— У тебя в кармане два мелка и волшебный камень… — пел Игорь, а скрипач пиликал похожие ноты на своём музыкальном инструменте.
Этот тандем неплохо жил, но однажды сновидец решил что-то поменять. «Я не могу вечно прятаться здесь!» — подумал он. Мысли его забились, как учащённые удары сердца. Нужно было что-то срочно предпринять. Вся оболочка сновидца пропахла алкоголем, прозрачные участки тела затянулись серой коркой.
— Мне нужна работа! — твёрдо заявил он старику. — Я не могу сидеть на твоей шее, это не по-мужски.
— Сиди сколько влезет, — успокаивал его сожитель. — Ты ничего не ешь. Затрат от тебя немного. А спиртное я получаю от щедрых туристов, за мою музыку.
— Я не могу так. Мне нужно что-то делать.
— А что ты умеешь? — поинтересовался старик.
— Что я умею? — сновидец задумался. — Боже, я ничего не умею! Я не знаю. Я ничего не знаю.
— Успокойся, дружище. Что-то же ты должен уметь. Например, петь. У тебя шикарный голос, ты бы мог мне солировать.
— Этот вариант отпадает, — резко ответил Шепот. — Ты только потеряешь свой заработок.
— Неужели твоя болезнь настолько страшная?
— Не представляешь, насколько.
— Может, ты умеешь писать? — задумчиво потёр седую бороду старик. — Можно было бы поработать копирайтером. У меня где-то была печатная машинка.
— Я не смогу печатать тексты на чешском языке, — ещё больше возмутился сновидец.
— М-да. Это усложняет задачу, — вздыхал скрипач. — А в ночное время ты можешь работать?
— Ночью? Хм…
— Грузчиком, например.
— Ну, если прикрыть лицо шарфом, а на руки надеть перчатки, то никто меня и не увидит. Ночью я могу.
— Отлично! — воскликнул старик. — Только вот…
— Что? — испугался сновидец.
— У меня даже нет друзей. Всех растерял во времени. Не у кого спросить про работу, — он сделал паузу. — Был у меня один друг, достаточно хороший друг. Он стекольщик, мог бы помочь тебе. Ночью на завод часто привозили большие листы стекла, справишься?
— Конечно! — обрадовался квартирант. — Как давно ты не видел своего друга?
— Лет сорок точно.
— Это смешно! — воскликнул сновидец.
— Когда я ослеп, меня так никто больше и не навестил. В особенности я очень был зол на своего лучшего друга. Сначала во мне сидела жгучая обида, а потом, через некоторое время, я простил его. У каждого были свои причины на это.
— Может, он уже умер давно.
— Типун тебе на язык! — перекрестился скрипач. — Надо бы отыскать его адресок, где-то он у меня был, — и он стал рыскать в коридоре среди многочисленных газет.
— Ты знаешь, такой он чудак был в молодости, — рассказывал старик из прихожей. — Как-то раз пошли мы своим жёнам подарки на ярмарке выбирать, а денег-то нету. У него какие-то гроши были да у меня. А на ярмарке много всего. Платки там разные красивые вышитые шёлком, помады разноцветные. Загорелось Якубу платок купить. По-моему, у него уже и дочь была в то время. Да, точно! Год ей было или два. В общем, решил он купить платок супруге, а дочке Барборе — бусики. Маленькие такие, красные.
— Якуб?! — воскликнул сновидец. — Барбора? Якуб Скленарж?!
— Да, — старик застыл на месте.
— Я знаю его! Он мой друг тоже! — весело затараторил Игорь.
— Да ты что? — удивился скрипач, усаживаясь на стул. — Где же вы познакомились?
— Да, знаешь… — замялся тот. — Там долгая история.
— А я и не тороплюсь, — облокотился старик на спинку стула, готовясь к интереснейшему рассказу.
— Я не помню.
— Как это?
— Некоторые моменты помню, а некоторые не помню. Но точно знаю, что он был замечательным человеком!
— Почему был? Он что, умер? — спросил скрипач.
— Мне кажется, что я сейчас наговорю тебе много лишнего. Ты хочешь с ним встретиться?
— Конечно, Игорь, я мечтал об этом все сорок лет.
— Что ж, я устрою вам встречу. Так что там с ярмаркой?
— Ты нам встречу устроишь? — не унимался тот. — Так что ж получается, ты с ним на одном заводе работал?
— Да! — воскликнул сновидец. — Точно! Работал я с ним. Хорошим он работником был, честным, открытым. Помог он мне во многом.
— Почему ты всё время говоришь о нём в прошедшем времени? — засуетился старик, приглаживая волосы.
— Не видел я его давно. Жалею об этом. Договорённость у нас была. А я забыл о ней, долго не появлялся на этом, как его, на заводе. Вот он и перестал ко мне приходить.
— Может, и сейчас не придёт, — загрустил тот.
— Так я на завод схожу да позову его. Вот он удивлён будет. Он часто рассказывал мне о тебе. В особенности о той демонстрации. Поверь, он исчез из твоей жизни не просто так. Но, — замялся сновидец, — думаю, он сам тебе всё расскажет.
— Значит, он всё-таки думал обо мне? Вот гадёныш! — потряс он указательным пальцем. — И что же, он до сих пор работает на стекольном заводе? Не пора ли уже на пенсию?
— Ну, бывает, и работает. Кому сейчас деньги не нужны?
Старик достал что-то из кармана, затем протянул руку сновидцу.
— Вот, фотокарточку нашёл. По-моему, там справа я стою, а слева — Якуб. Посмотри, какая у него улыбка. Очень он весёлый человек был, всё время улыбался. Мы его так и прозвали «Рот до ушей».
— Да, это он. Точно он! — вскочил радостный сновидец. — Только он здесь не улыбается.
— Разве? — а мне помнилось, что даже на этой фотокарточке он ослепляет своей улыбкой.
— Но это точно он! — снова проговорил Шёпот.
— Ты только ему сразу обо мне не говори! — вдохновился старик. — Вот он будет ошеломлён. У него, наверное, глаза из орбит вылезут, — засмеялся скрипач. — Жаль, не увижу выражения его лица. А он такой чудак был, встал посреди площади да стал стихи читать. Я его за рукав дёргаю, говорю: «Ты чего? С ума сошёл?» А он мне: «Отстань, деньги я зарабатываю». Я смеюсь: «Стихами денег не заработаешь в наше время!» А рядом, представляешь, народ столпился да аплодирует. Вот тогда я обомлел.
— Это на него очень похоже, — ответил квартирант.
— К вечеру собрал он денег на подарок. И дочке бусики купил, и жене платок, даже моей ненаглядной шкатулочку взял. Музыкальная шкатулочка, хорошенькая такая. Где-то была она у меня, — скрипач стал рыться на полках. — Так вот же она, вот!
Он завёл механизм, и комната наполнилась тоненькой славной мелодией. Эта мелодия врывалась в душу сновидца, успокаивая его. Наконец пазл стал складываться в единую картинку, которая наполнила его мысли новыми искрящими красками. Он действительно ощутил себя избранным, который притягивал к себе людей, сновидцев, сознателей и остальных неземных существ. Он и был тем пазлом, без которого холст судьбы не мог существовать. О, как он был горд этим статусом!
— Расскажи мне ещё что-нибудь о нём, — попросил он скрипача.
Ему почему-то льстило, что старик говорит о Пятьдесят девятом с такой добротой, с таким воодушевлением, он был несказанно счастлив этой дружбе с замечательным человеком. Шестой не понимал, что уже сорок лет Якуб живёт в теле сновидца, лишь вспоминая о своей жизни на земле.
Старик не знал, чему больше радоваться, тому, что Игорь наконец-то выйдет на улицу, или тому, что спустя бесконечно долгое время он встретит своего хорошего друга.
«Как глупо закончилась наша дружба! — думал он. — Самое время ей начаться заново».
Слепой мечтал, что теперь будет ходить в гости к своему товарищу, играть ему на скрипке, а тот, как обычно, весело ему подпевать. Жёлтое искрящее счастье заполнило его тело. Иногда ему даже казалось, что он не дождётся этой встречи и умрёт. Но каждое утро, открывая глаза, он понимал, что всё-таки встреча неизбежна.
Глава шестнадцатая
— Среда, Игорь! — закричал старик, толкая того в бок.
— Среда? — открыл он глаза.
Сновидец увидел наряженного скрипача. Он протёр глаза и ещё раз взглянул в его сторону. Перламутровый бархатный пиджак, широкий синий галстук, чисто наполированные ботинки — всё говорило о его тщательной подготовке.
— А скрипку-то зачем взял? — рассмеялся сновидец. — Чудак.
— Как зачем? — вздохнул скрипач. — А вдруг он меня не узнает? А так, — показал он на инструмент, — сразу поймёт.
— Да как же он тебя не узнает? — ещё громче засмеялся сновидец. — Такой пиджак, пожалуй, только у тебя.
— Между прочим, — обиделся старик, — это его любимая вещь. Он всегда хотел его купить у меня. «Не могу я тебе его продать! — говорил я. — Подарок это, жены моей!»
— Ха-ха-ха! Вот умора, хотелось бы мне увидеть Якуба в таком наряде.
— Ничего ты в моде не смыслишь, Игорь. Тебе бы только посмеяться да пошутить.
— Ладно, ладно, — успокоившись, похлопал он старика по плечу, вставая с постели. — Хороший пиджак, ничего не скажешь. Тут и скрипка не нужна, положи ты её уже.
— Да, может, споём чего, сыграем вместе, — мотнул тот головой.
Сновидцу на миг показалось, что стоит перед ним наивный малыш, который ждёт встречи со своей любимой матерью. «Смешные всё же эти старики», — подумал он.
— Рано ты нарядился, — пробубнил квартирант. — Вечером мы пойдём, когда стемнеет. А пока можешь мне что-нибудь сыграть. Я даже подпеть могу: «У меня в кармане два мелка и волшебный камень!»
И сновидец демонстративно вытащил свои разноцветные камешки из кармана, затем махнул рукой на старика: «Всё равно не видит!»
— Много ты понимаешь! — выкрикнул старик из коридора. — Не вижу я, но очень хорошо чувствую! Особенно то, что ты наглеть стал.
— Так в чём же я наглый? — смеясь, подбежал он к старику.
— Я тебе не малолетний дружок какой-нибудь, над которым смеяться можно.
— Ох, старик, да ты чего завёлся? Посмотри, какой день солнечный. Хоть и осень, будто весна за окном.
— Да отстань ты! — нахмурился скрипач, убирая руку сновидца со своего плеча. Затем снял пиджак, забросил скрипку за шкаф и громко хлопнул дверью, закрыв перед самым носом квартиранта свою комнату. — Не пойду я никуда.
— Ты сейчас говоришь, как капризная девчонка! — стоял сновидец за дверью. Старик молчал. — Знаешь что? Да не ходи. Я один пойду. Да! Вот возьму и пойду прямо сейчас. И наплевать мне на людей! А ты сиди там и обижайся, как девочка.
Дверь распахнулась, и старик снова надел свой пиджак и достал из-за шкафа скрипку.
— Ну, пойдём тогда, коли не шутишь.
— Ах ты, старая лиса, провёл меня, как дурака.
— Давай-давай, не стой. Пошли на улицу.
Сновидцу ничего не оставалось делать, как замотать лицо шарфом, на руки надеть перчатки, набросить своё серое пальто и надеть фетровую шляпу. По улицам Чешского Крумлова зашагали два столь непохожих силуэта. Старик в одной руке нёс скрипку, а в другой палку, которая еле-еле постукивала о брусчатку города. Сновидец был укутан с ног до головы, виднелись только его зелёные глаза. Он широко размахивал руками и ускорял шаг. По сторонам он не оглядывался, боясь вызвать подозрение. Две тени пересекли Золотую улицу и тут же остановились.
— Никого нет? — печально спросил старик.
— Подождём немного.
— Подождём, — вдохнул скрипач.
Он достал из кармана лоскут ткани и постелил на ступеньки продовольственного магазина. Магазин был закрыт, там шёл ремонт. Старик присел и расчехлил скрипку.
— А ты спрашивал, для чего я её беру? Здесь я ещё не играл.
— Здесь и некому играть, — буркнул сновидец.
— Как же некому? — засмеялся он в ответ. — А ты?
Шёпот замотал головой. Он никак не мог понять, почему Пятьдесят девятый уже больше полугода не появляется на Золотой улице.
«Договаривались же!» — подумал он.
— Может, случилось чего? — поинтересовался старик, настраивая скрипку.
— Да чего там может случиться? Забыл, наверное.
— Может, и так. Но чтобы забыть, нужно пережить что-то сильнее этих воспоминаний.
— Знаешь что? — не дослушал он старика. — Ты здесь посиди, а я пока схожу в одно место.
— Куда это ты собрался?
— На работу к нему сбегаю! — крикнул тот, отдаляясь от скрипача.
В зоне ожидания было пусто, сновидец даже слегка удивился. Он надеялся встретить своих любопытных друзей, но никого не было. «Наверное, на занятиях», — подумал он. Шестой присел, пытаясь уловить малейший звук, шёпот, хоть что-нибудь. Но в сгустке парила только тишина. Сидел он долго, но потом решился войти в свою старую комнату, в которой, как ему казалось, он не был вечность. В комнате всё было по-прежнему, яркие картинки, киноленты с историями для детишек, которых он посещал ночью. И тут ему стало так грустно, так тоскливо, что он опустил голову и снова задумался об Августе.
«Как он там сейчас? Что делает? Чем живёт?»
Его мысли спугнул чей-то истеричный крик. Он прислонился к стене и прислушался. Крик этот шёл от зоны ожидания. Сновидец ничего не понимал, лишь пытался расслышать несуразную речь. И тут он осознал, что совсем не понимает этого языка. Ему стало страшно, будто он попал в чужой мир, из которого нет выхода. За дверью послышались чьи-то громкие шаги, и снова вся суета стихла. Шестой ещё немного подождал в своём пространственном сгустке, пялясь на свои ладони, на которых только чётко различались линии, без каких-либо иероглифов и знаков.
— Боже, зачем я сюда пришёл? — взмолился он. — И как мне теперь вернуться назад?
Спустя некоторое время сновидец осторожно выглянул в коридор. Было пусто. Тогда он смело решил заглянуть в пространственный сгусток Пятьдесят девятого. Он находился недалеко от Шестого, поэтому не составило большого труда быстро пробраться до соседней двери. Шестой удивился: там было пусто, как после капитального ремонта. Не то чтобы там никого не было, а именно вообще ничего не было. Ни картин, ни плёнок, ни книг. Его охватила жуткая паника.
«Что же тут происходит? Что случилось?»
У сновидца было ощущение, что здесь орудовали старцы, которые смели все воспоминания с лица земли. Немного отдышавшись, он проследовал дальше. Следующий по очереди был сгусток Шестьсот первого, но и там была пустота. Совсем ничего, ни малейшей крошки. Сновидец осмелел, он открывал дверь за дверью и наконец наткнулся на последнюю комнату. То была комната Второго.
Сновидец замер на месте. И тут, по выражению лица, Шестой осознал, что Второй совсем не походит на былого славного новичка.
— Я думал, что ты уже давно сдох! — огрызнулся тот. — А если не сдох, то скоро сдохнешь!
Шестой опешил, он впервые видел новенького в таком состоянии.
— Я искал тебя! — сказал он.
— Меня ли? — засмеялся тот. — А может, Пятьдесят девятого? Или Шестьсот первого? Или Двести двадцатого?
— Пятьдесят девятого искал, — прошептал Шестой.
— Так иди, поищи ещё, может, найдёшь.
Сновидец ничего не понимал, его обижал такой дерзкий тон нового знакомого.
— Только не здесь его нужно искать, дорогой! — закричал тот. — В зону забвения сходи, там поищи.
— Что?
— Что-что? — зло засмеялся Второй. — Глядишь, и тебе память сотрут, чтобы неповадно было.
— Да ты можешь толком объяснить, что происходит? — затряс его Шестой за грудки.
— Да отстань ты от меня, — оттолкнул он его и заплакал.
Шестой долго молчал, не зная, как успокоить собеседника. В его голове творился полный хаос. Страх перемешался с болью, истерика — с тишиной.
— Увели их всех, — через какое-то время заговорил Второй. — Сначала Пятьдесят девятого. Письма его нашли. Говорил ему Шестьсот первый не таскать их в зону ожидания. Не послушал он. Из-за тебя всё! — зло он посмотрел на Шестого. — Ты это понимаешь?
Сновидец молчал. В его груди нарастала волна безмолвия, которая поднималась к горлу и не давала дышать и говорить.
— Шестьсот первый заступиться за него решил. К старцам, дурак, отправился. Как мы теперь без него, скажи?
— Мы? — с надеждой проговорил Шестой.
— Я! — тут же поправился Второй. — Один я здесь остался. Следом за Шестьсот первым увели и Двести двадцатого. А я вот теперь сижу и думаю, моя-то очередь когда? Не хочу я, Шестой! Не хочу, понимаешь?
— Понимаю, — твёрдо ответил он.
— Из-за тебя всё, сволочь, из-за тебя! — накинулся Второй на обвиняемого.
— Замолчи! — закричал тот в ответ. — Убери свои руки!
Второй отошёл и снова присел на скамью.
— У меня же тоже есть прошлое, — вдруг заговорил новенький. — Как ты думаешь, я был счастлив?
Недоумевая, Шестой пожал плечами.
— Всю жизнь я занимался творчеством. Я сам, — воскликнул он, — вот этими руками создал свою карьеру. Только она заключалась не в стопках документов, ежемесячных отчётах, строгих начальниках. Мне всегда было важнее своё душевное равновесие, а не материальное благополучие. Походы, сплавы по реке, песни у костра, летние детские лагеря, туристические слёты, прекрасные книги, пьяные разговоры, горящие взгляды, любовь к своему делу. Вот что было моей жизнью. Ни капли сожаления о неправильно прожитом времени. Казалось бы, для чего мне вспоминать всё это? Но одна деталь не даёт мне покоя. У меня было четыре сына, а я всю жизнь мечтал о дочери. Занималась у меня одна девочка. Красивая милая девочка с ямочкой на щеке. Она мечтала петь и играть на гитаре. Было нетрудно её научить, желания у неё было хоть отбавляй. Каждый день она приходила на занятия, и каждый день удивляла меня своим упрямством. Все съезды, походы, концерты, фестивали не обходились без неё. Девочка выросла и со временем стала мне родной дочерью. Когда она грустила, я поддерживал её. Когда смеялась, то звонким голосом заполняла стены моего дома. Однажды, сидя у костра с группой туристов, я спросил её: «Ты же никогда нас не покинешь?» И она ответила: «Я всегда буду с вами!» Со временем такие фразы забываются, но почему-то на смертном одре они вылезают, как гадкие змеи из топкого болота. На моих похоронах было больше ста человек. Всё кладбище было заполнено знакомыми и незнакомыми людьми. Я прохаживался мимо могил, заглядывая в их живые сострадательные лица. Но среди них не было той, которая обещала быть всегда рядом.
— Ты никогда не задумывался, — прищурился Шестой, — что у неё могла быть на это веская причина?
Второй зло уставился на собеседника и громко прорычал:
— Убирайся, а?
— Пошли со мной, — ответил Шестой.
— Я сказал, убирайся! — ещё громче закричал он. — Видеть тебя не могу! Чтоб ты ещё раз сдох!
Шестой вылетел из зоны ожидания, суетливо оглядываясь по сторонам. Кто-то наблюдал за ним издалека, но он не видел кто. Слой за слоем он рассекал своим телом сгустки зоны ожидания и уже через несколько минут оказался на Золотой улице с огромной дырой в груди. Воронка боли затягивала страшные мысли в его огромное сердце. Сновидец спокойно подошёл к старику, хотя внутри бурлил крик, гудели сирены, шумел рёв. Он присел на ступеньки рядом с единственным другом. В одну минуту город для Шестого превратился в большой лабиринт с бетонными узкими улочками, серыми оштукатуренными фасадами и занавешенными облаками. Под самыми крышами домов жители Чешского Крумлова устроили настоящую прачечную, подвязав бельевые веревки за крюки, вбитые в стены зданий. Таким образом, небо между домами было закрыто мокрыми простынями, похожими на флажки, означающие начало крысиных бегов. С каждым его вздохом стены сужались, давя своим весом на невидимую грудь сновидца. Узнав новость о своих друзьях, он ощутил, как будто небо рухнуло ему на голову. Сухая брусчатка под ногами превратилась в морскую волну, уносившую с собой мысли сновидца куда-то глубоко под землю. Будто город стал воронкой для слива пустых желаний и надежд. Именно здесь его засасывало внутрь великого разочарования потусторонней силой, с которой он не мог бороться. Мгновенно среди насупившихся чёрных туч проскользнула красная линия, разделив своей вспышкой затянувшееся небо. Осенняя гроза озарила черепичные крыши. В глазах сновидца отразилась яркая вспышка молнии — и тут же погасла. Жители небольшого городка засуетились, затаскивая непросушенное бельё обратно в окна. Капли холодного прозрачного дождя забарабанили по карнизам. Шестой снял фетровую шляпу, выжал её и направил взгляд в небо. Вихрь небывалых красок захватил его внимание: лилово-красный, фиолетово-синий, дымчато-серый. Только чёрный цвет не смешивался ни с чем, он нарастал с неистовой силой, поглощая вокруг себя все остальные оттенки. В одночасье Золотая улица стала зоной бедствия, апокалипсисом, горьким наводнением для всего человечества. Для скрипача же она была бесконечной вселенной, куда он попал из своей затхлой прокуренной тесной квартирки. Здесь для него открывался целый мир, который он знал ещё до того, как стал слепым. Брусчатка под ногами лоснилась блестящим воском, а возвышающиеся дома напоминали столетние замки с высокими шпилями и собственными колокольнями. Улица казалась огромной и нескончаемой, как рапсовое поле, по которому он бегал босиком, будучи ребёнком. Солнце тогда играло на его веснушчатом лице, трава щекотала пятки, а ароматы весенних цветений ударяли в его маленькие ноздри. Всё ему казалось безоблачным, наивным и открытым, как в детстве. Даже люди, у которых он частенько просил милостыню, были приветливы и милы. Оглушающий раскатный гром лишь предзнаменовал осенний проливной дождь, со счастливыми влюблёнными, целующимися без зонта под открытым небом.
— Умер он, — медленно проговорил сновидец.
Старик ничего не ответил. Он наспех зачехлил скрипку и направился в сторону дома, приподняв воротник куртки.
— Чего сидишь? — обернулся он тут же. — Пошли, выпьем за его душу. Пусть земля ему будет пухом.
Зайдя в квартиру, сновидец впервые снял пальто и шляпу. Они были мокрыми. Доныне он не чувствовал температуру воздуха, но сейчас его дыхание заполнилось душной опрелостью, а тело задрожало от холода. Он почувствовал внешнюю атмосферу, но нисколько не удивился этому знаменательному событию, его мысли были охвачены тревогой и болью.
— Наливай, старик! — махнул он рукой. — Давай помянем нашего друга.
Глава семнадцатая
Около четырёх месяцев сновидец провёл в доме старика. Скрипач понимал, что у Игоря тяжелейшая травма, и поэтому поначалу не трогал, хотя ему самому было нелегко. Лучший друг, которого он считал живым, в одночасье оказался в мире мёртвых. Потихоньку он пробирался к своему сожителю в комнату, садился на стул, что-то говорил, а потом снова исчезал. Сновидец был опустошён. Он будто потерял всё, чем когда-то жил.
— Не осталось ничего, слышишь, старик?
— Как же ничего? — успокаивал его тот.
— Женщины любимой нет, друг умер, другой товарищ выгнал меня из дома.
— Не могу я на тебя смотреть. Глядишь, от такой тоски и ты скоро помрёшь.
— Не помру, старик! — наигранно смеялся сновидец. — Умер я уже давно. Смерть за мёртвыми не приходит.
— А ну вставай! — кричал скрипач. — Посмотри, какая красота за окном, сколько снега. А свежесть какая, просто изумительно!
— Слушай, что ты ко мне пристал?
— Не могу я смотреть, как ты себя жалеешь. Встал бы, прошёлся по улице, глядишь, и легче бы стало.
— Да как ты глядишь-то на меня? Слепой же ты! — засмеялся в ответ сновидец.
— Смеёшься, это хорошо!
— Смеюсь, старик, смеюсь! — и он ещё сильнее засмеялся ему в лицо.
— Знаешь что?
— Ну что на этот раз? — съязвил сновидец.
— Убирайся из моей квартиры!
— Что? — испугался он.
— Убирайся, говорю, нечего тут разлёживаться. Я тебе в няньки не нанимался.
— Ой, не смеши меня!
— Ах, тебе смешно?
Скрипач схватил пальто со шляпой и выкинул их за дверь. И только тогда сновидец понял, что на нём нет ни плаща, ни шляпы, в которые он всегда был облачён. Его охватила жуткая паника и тревога.
— Ты что творишь? — выкрикнул он.
— Убирайся, говорю! Нашёл няньку.
Старик понимал, что другим способом он не сможет заставить друга выйти на улицу, поэтому решился на такой жестокий шаг. Он не пытался его выгнать, лишь хотел помочь Игорю развеяться, чтобы он вдохнул свежий морозный воздух, насладился зимним солнечным днём.
Сновидец резко встал и подошёл к двери.
— Как знаешь! — поднял он с пола свои пальто и фетровую шляпу. — Прощай, старик!
Тот ничего не ответил, знал, что его квартирант ещё вернётся, и не раз. Но сновидец и не думал возвращаться, уж сильно он был гордый. Долго он ходил по улицам, после чего забрёл к мосту, посмотреть на Влтаву. Реку затянуло льдом, в городе господствовала зима.
— И куда теперь идти? — пропел сновидец. — Куда теперь идти? — ещё громче крикнул он. Мост загудел от истошного крика. — Эх, была не была!
Он уставился в сторону серого высокого замка, который вот уже больше четырёх месяцев не давал ему покоя своим видом.
— Когда-нибудь же я должен был это сделать!
Он поправил шляпу, опустил руки в карманы и направился к дому своего старого знакомого. Проходить через стены он уже не мог, поэтому ему пришлось залезть на дерево, ветки которого упирались в окно Августа. Очутившись на самой макушке, он слегка бросил камушек, который звонко отлетел от стекла. Тут же в его проёме появился повзрослевший юноша.
— Шёпот, миленький, ты пришёл? — Август заплакал от счастья, мгновенно раскрыв окно. Ничего не ответив, сновидец медленно пробрался в знакомую комнату. — Где ты был всё это время? Ты меня так испугал. Я подумал, что тебя забрали в зону забвения, что тебе стёрли память!
Голос юноши погрубел, и сновидец уже не узнавал его.
— Ты говорил, что всё в моих руках, а оказалось, что всё в твоих руках.
— Всё в руках смерти, — ответил Шёпот.
— Спасибо, спасибо, что пришёл, — не обращал внимания Август на слова сновидца, тряся его за плечи. — Прости меня за всё.
— Я давно простил, — оттолкнул он юношу от себя. — Ты очень изменился.
— Ты тоже, — оглядел он своего знакомого. — Ты стал… Ты стал…
— Видимым?
— Другим.
— За два года со мной произошло много событий, Август. Было бы странно, если бы я остался прежним.
Юноша немедля подбежал к столу и взял в руки восьмое письмо Веры.
— Прости, но я не сдержался.
Конверт был открыт.
— Ты должен прочитать его.
Сновидец молчал, он не знал, радоваться ли этому или грустить, но в последнее время мысли о Вере практически исчезли из его головы. Больше всего он думал о своём нынешнем состоянии, о своей боли, о несбывшихся мечтах своих погибших друзей.
— Она жива, Шёпот, — улыбался Август.
— Меня зовут Игорь, — строго ответил сновидец.
— Ну, хорошо, — пожал плечами тот. — Игорь.
— Это письмо пришло два года назад, всё могло измениться.
— Я не о письме! Я об этом, — и он ткнул пальцем в монитор компьютера.
— Что там? Я перестал понимать чешский язык.
— Это русский язык, Шёпот. Ой, Игорь.
— Что там? — отвернулся сновидец от монитора.
— Я направил запрос по адресу, указанному на конверте. Помнишь, она писала, что поменяет работу, дом, свой номер телефона. Так вот, это неправда.
— Что ты сделал? — повысил голос сновидец. — Зачем?
— Я хотел тебе помочь!
— Что ты натворил? Зачем? Сейчас у Веры будет надежда, что я жив. А ты посмотри на меня! Я выгляжу хуже облезлой кошки. Ей нужно забыть обо мне!
— Это бесчеловечно! Она всё равно о тебе не забудет!
— Да, когда-то я сам говорил о человечности. Но кем я оказался? Хорошим ли человечком я был? Сломал жизни двух людей — свою и её, — показал он на открытый конверт. — С чего ты взял, что если она узнает обо мне, то её жизнь наладится? Я только всё порчу! Всегда! Всем! Пусть хотя бы у неё всё будет хорошо.
— Знаешь что? Мне жаль её. Да, её, а не тебя! — Август убрал конверт обратно в стол. — Самое страшное, когда ты думаешь, что встретил свою настоящую любовь, а она оказывается самым главным разочарованием в твоей жизни!
— Прекрати! Не делай из этого трагедию! — разозлился сновидец. — Да, между нами были тёплые отношения. И это обычное дело, когда такие отношения прекращаются между двумя бывшими влюблёнными. Ты не знаешь, что такое любить человека и враз потерять. А я знаю! Я потерял её ещё девять лет назад. Возможно, это было моей ошибкой. Но это уже случилось, понимаешь? Это уже произошло! Невозможно вернуть время назад и заставить своё сердце стучать по-прежнему. Нас как единого местоимения не существует. И вероятнее всего, его не существует именно с того момента, когда я решил окончательно от неё уйти.
— Ты сволочь, Игорь! Ты предатель! Ты предал не только её, но и себя, и даже меня! Я жил вместе с тобой идеей. Но ты отобрал у меня веру в любовь, какая бывает только раз в жизни.
— Это меня предали, Август! Меня предала сама жизнь. И уже ничего не исправишь!
— Ты же сам говорил, что выход есть всегда!
— Я врал, Август! Я же всегда вру!
— Что ж, тогда тебе лучше убраться из этого дома, — спокойно произнёс юноша, строго подняв голову вверх. — Боюсь, что сейчас ты потерял друга.
Сновидца сковала такая жуткая паника, что он не осмелился пошевелиться. Волна отчаяния охватила его. Он уже стольких потерял за эти два года, что решился поддаться уговорам подростка. Он глубоко вдохнул воздух, будто прощаясь со всем белым светом, и медленно шагнул в сторону стола. Августу показалось, что Шёпот смирился со своей участью.
— Рассказывай, — закрыл глаза сновидец, — мне уже нечего терять.
— Я отправил запрос, — и Август снова достал конверт из стола. — Мне пришёл ответ, что Вера действительно живёт по этому адресу. Живёт она одна. Ты должен туда поехать!
— Я знал, что тебя могут посещать дурные мысли, но это уже слишком, — спокойно отреагировал Игорь.
— Прочитай письмо, — ласково произнёс юноша, протянув конверт сновидцу.
«Я очень долго писала это письмо. Очень. И сразу хочу попросить у тебя прощения, если оно чем-то расстроит тебя. Теряясь в догадках, колеблясь между разными стилями, всё пыталась понять, как мне обращаться к тебе? Как к равнодушному и сухому или всё ещё помнящему и чуткому? Моё сомнение металось по комнате, то ударяло в висок, то исчезало. К концу письма тебя не существовало, ни чёрствым, ни чутким. Я забыла, какой ты.
Сначала хотела отправить его лет через десять. А потом подумала, что через это время ты можешь сменить место жительства и никогда не получить его. Испугалась. К тому же через десять лет ты не вспомнишь, о чём идёт речь или о ком. У тебя такая плохая память. Я даже жутко тебе завидовала, что ты быстро сможешь меня забыть, а я нет. Но всё получилось взаимно, о, как это славно!
Пока писала это письмо, я любила тебя и ненавидела. Так сильно ненавидела, что желала тебе смерти. Но потом боялась своих мыслей, потому что хотела увидеть тебя хотя бы через несколько лет. Заглянуть в глаза. Молила Господа, чтобы ты жил, чтобы ты состоялся в жизни, чтобы создал всё то, о чём мечтал при нашей первой встрече. Я не могла потерять возможность однажды встретиться, абсолютно ничего не испытывая к тебе. Ты никогда не видел меня равнодушной, и мне хотелось показать тебе, какая я, когда ничего не чувствую к человеку. Потом, конечно же, эти глупости забываются, голова заполняется новыми заботами. И уже не хочешь никому ничего показывать, доказывать и объяснять. Но всё же я бы со смехом, даже, можно сказать, надменно вспоминала, как боялась тебя потерять. Боялась, что однажды наши чувства закончатся и наступит день, когда ты разлюбишь меня. И я бы думала, если это случится — я умру.
И вот ты разлюбил меня, а я до сих пор жива. Мы бы улыбнулись друг другу и разошлись по сторонам.
Иногда меня тошнило от одной мысли о тебе, мне было противно вспоминать твои руки и губы, казалось, что тошнота подходит к горлу, насколько неприятен мне был процесс воспроизведения в памяти твоих прикосновений. С каждым днём я понимала, что всё больше и больше отдалялась от тебя, теряла нить. И она была именно красная. И всё больше и больше я жалела о том, что открылась тебе. Пересматривала фильм «Метод Хитча. Правила съёма», пришла к выводу, что этот фильм частично о тебе. Ты профессионал! Любая будет у твоих ног. Ну и помучился же ты со мной… Жалею, что поверила тебе, жалею, что открылась. От этого и тошнит, от своей безалаберности и веры в людей, точнее, в мужчин.
Ну а пока, в самом начале письма я бы хотела потерять память, чтобы забыть о тебе. Чтобы никогда не знать твоих тёплых поцелуев, твоих настойчивых прикосновений, твоего жадного пьянящего взгляда. Но будет ли мне от этого легче? Жить в пустоте, никогда не подозревать о жгучих чувствах, но и не знать боли, которая бьётся внутри груди, расползаясь по всему телу, принося только безмерное уныние, страх, нестерпимую безысходность. Выхода нет! Как такое может быть? Почему для нас не нашлось двери, в которую мы смогли бы выйти и всегда держаться за руки, идя в одном направлении? Всегда быть вместе, рядом, друг в друге.
Выхода нет. Нас забетонировали в разных комнатах и заставили подыхать.
Мне больно, любимый, больно за твои поступки, за твои чёрствые слова. Но что я могу поделать? Как могу объяснить тебе, что я что-то бо́льшее, чем просто обычный прохожий? Я мирилась с твоими перепадами настроения, твоим горьким молчанием. Я потеряла себя, свою гордость, где-то даже индивидуальность. В дальнейшем я обязательно буду жалеть об этом. Но пока… Помнишь, ты сказал, что не любишь разговаривать? Неужели, любовь моя, ты всегда мне врал, когда целыми днями вёл со мной пустые беседы и онлайн-переговоры? А когда ты писал мне стихи и слова о любви, неужели, счастье моё и моё самое большое горе, ты так предательски мне лгал? А когда-то мне было так смешно, когда ты рассказывал, что никогда так много не разговаривал, лишь со мной ты удивительно разговорчивый болтун.
А помнишь, как однажды ночью ты прижал меня к себе и сказал:
— Пожалуйста, говори мне!
— Что говорить? — переспросила я, недоумевая.
— Говори мне всё, что угодно. Хочешь, читай стихи или книги, а хочешь, расскажи мне что-нибудь, что у тебя случилось за последнее время. Я хочу слушать твой голос, жадно глотать его, мы не виделись целый месяц!
Для тебя было катастрофой не видеть меня так долго. А потом оказалось, что эти встречи были слишком частые.
Но я читала тебе свои стихи, пела тебе песни… Ты слушал и пьянел от моего голоса. Улыбался и засыпал. Но среди ночи ты вздрагивал, прижимал меня к себе, вдыхал мой запах, и, убедившись, что я рядом, снова закрывал глаза.
Из каждой нашей встречи я пыталась отложить себе в память что-то тёплое, ласковое, уютное. Пожалуй, самое лучшее было то, как мы смотрели друг на друга и молчали. Наши души разговаривали за нас. Твои пальцы постоянно искали мою кожу, они не переставали двигаться по ней.
— Я, наверное, тебе уже надоел своими прикосновениями. Так часто трогаю тебя, — томно говорил ты.
— А мне кажется, что ты так редко меня трогаешь, — отвечала я.
И я совсем не думала в тот момент, любишь ли ты говорить или люблю говорить я, мне просто было хорошо с тобой. Было так спокойно, будто так должно быть всегда. Руки всегда были в движении, пальцы цеплялись за пальцы, напряжённо впиваясь в ладони.
А ещё я очень любила моменты, когда мы смеялись. Мы тогда совершенно ещё не знали друг друга, ещё совершенно не успели испортить друг другу жизнь. Я флиртовала с тобой и, может даже, где-то издевалась, пытаясь задеть тебя. А ты как настоящий мужчина влюблённо не отводил глаз. Я вообще очень люблю начало наших отношений, всё было так непринуждённо, маняще, возвышающе…
А потом снова расстояние, молчание, смерть.
А ещё я вдруг вспомнила, как ты пел в машине: «Я не могу без тебя!» Я смеялась. До сих пор улыбаюсь, вспоминая этот момент.
Скучаю — совсем не то. Просто возмущена ужасно, что не могу звонить тебе, когда захочу. Оказалось, что ничего нет «до», существует теперь только «после».
Знаешь, иногда я спрашивала себя: «Неужели я не заслужила этих чувств?» Да и вообще, почему в жизни нужно всегда чего-то заслуживать? Со всех сторон слышу слова: «Вера, ты прекрасный человек, ты очень хорошая!» Да что мне с того, если рядом нет того, кого я люблю? Какая разница, хорошая я или плохая, если мучаюсь от одной мысли о счастье. О чьём-то счастье. Например, о твоём. Без меня.
В этот момент появляются образы, и снова спрашиваешь себя, не веря в то, что происходит: «Почему я никогда не буду просыпаться с тобой по утрам, зная, что люблю тебя и что ты любишь меня, видеть твоё сонное угрюмое лицо и облизывать твои губы, даже если ты будешь хмуриться и ругаться?» Ты мой!
Ты был моим…
Ты здесь.
Ты был рядом и никогда не уходил.
Ну что же ты наделал? Как же ты смог отказаться от самого главного в жизни? Как же ты смог выбросить меня из себя? Помнишь, ты говорил, что нужно принять себя и жить так, как велит сердце? Так с чего же ты взял, ненавистный мой, что, разрушив в себе любовь, ты станешь собой? Мне понравились слова из одного фильма: «Есть что-то сильней жизни! Это точный перевод!»
Есть что-то сильнее, понимаешь? Жизнь такая короткая, но ты отказался иметь в ней то чувство, которое у нас было вначале, непринужденное, яркое, возвышающее. Ты остался в повседневности, обыденности, серости…
Наверное, мы даже смогли бы быть вместе. Я знаю, что у тебя было много проблем, много долгов, но мы бы обязательно что-нибудь придумали, потому что мы были бы рядом, поддерживая друг друга. Мы были бы счастливы!
Возможно, от нас отвернулись бы многие, но мы бы вытерпели это вместе, мы бы сумели. Я совсем не боялась трудностей, только бы ты был со мной.
А потом я так сильно ненавидела себя за эти мысли, за то, что оказалась слабее тебя. И вдруг я вспомнила разговор со своей подругой, где я уверяла её когда-то, что мне не страшны передряги и трудности, на что она ответила: «А я боюсь этого!» И у меня проскользнула мысль: «С чего я вообще взяла, что ты сильней меня? С чего я взяла, что ты не боишься этих трудностей?»
После этого мне хотелось только одного, выскрести тебя из себя, но в то же время сохранить в памяти твой взгляд. Будет ли кто-нибудь ещё смотреть на меня так же? Когда ты видел меня, всё читалось на твоём лице, я знала, что ты думаешь обо мне, что ты мечтаешь обо мне. Я так страстно тебя желала, я так неистово хотела тебя, как никогда никого. С тобой я стала сумасшедшей, открытой, испытывающей ежесекундное вожделение. Каждый раз, когда ты был рядом, я не могла насытиться тобой. И мне было страшно от этих чувств. Ты входил в меня, и я испытывала такое счастье, такую наполненность. Внутри всё взрывалось от осознания того, что ты мой. Мой. А я твоя. Будет ли во мне ещё когда-нибудь кипеть такая нежность? Будет ли ещё к кому-нибудь такое притяжение?
Мне хотелось делиться с тобой тем, что происходит со мной каждый день. Как я улыбаюсь чему-то или, наоборот, грущу. Мне хотелось, чтобы ты всё это знал. Вдруг что-то такое происходило, что меня невероятно смешило, и что, безусловно, когда-то было связано с тобой! И я думала: «Нужно ему непременно сказать, ему понравится!» Но потом проскальзывало: «Я больше никогда!.. Никогда ничего ему не скажу…»
Да и в последнее время, когда наша любовь утекала, как вода сквозь тонкие пальцы, когда мы разъединялись, становились чужими, тебя не интересовала моя жизнь. Ты думал о своей. Вот мы снова поделили наши жизни на две. А ещё совсем недавно она была нашей общей, одной-единственной. Я помню, как ты ударился головой, получив сотрясение мозга. И я, находясь за шестьсот километров, почувствовала это, испытав неимоверную головную боль. Я ощущала тебя на расстоянии, как будто его и вовсе не существовало.
Не состык