автордың кітабынан сөз тіркестері  На японской войне

Викентий Вересаев

Вся война была одним сплошным рядом такого рода катастроф. Выяснялось с полною очевидностью, что для победы в современной войне от солдата прежде всего требуется не сила быка, не храбрость льва, а развитый, дисциплинированный разум человека. Этого-то у русского солдата и не оказалось.

Но отчего же так ужасны, так непроездны были дороги? В течение всей войны мы отступали; ведь можно же было, – ну, хоть с маленькою вероятностью, – предположить, что опять придется отступать. В том-то и было проклятие: самым верным средством против отступления у нас признавалось одно – упорно заявлять, что отступления не будет, упорно действовать так, чтобы никому не могла прийти в голову даже мысль, будто возможно отступление.
Удивительное дело! Японцам за всю кампанию ни разу не пришлось отступать, но они каждый раз принимали самые заботливые и тщательные меры на случай отступления. Мы только и знали, что отступали, – и каждый раз отступление было для нас неожиданностью, и снова и снова мы отступали «неготовыми дорогами».

На одной станции сходил с поезда денщик капитана Т. Капитан Т. вышел на платформу и, прощаясь, горячо расцеловался с денщиком. Толпившимся на платформе солдатам это очень понравилось.
– Ваше благородие! Позвольте, мы вас на руках донесем до вашего вагона!
– Лучше под колеса его! – послышалось из толпы.

– Имею право кричать!! Я имею право кричать! Я супротив японца сражался, я пять раз ранен!
– Ладно, молчи! Авось, и мы не за японца сражались.
Пьяный долго бушевал в купе.
– Ничего я не боюся, ни огня, ни пламя! – кричал он зловеще-воющим голосом, и была в этом голосе угроза и какая-то дикая, шедшая из темных глубин скорбь. – Я ничего не боюся, погоди, что еще будет!.. Что во Владивостоке было, – по всей Сибири пойдет, по всей Рассее пойдет!.. Всю Рассею полымем пустим!

Что же мы тут делали? В промежутке между боями по целым месяцам стояли свернутыми или принимали единичных больных, чтобы сейчас же отправить их дальше. Когда наступал бой, мы почти в самом начале его свертывались и поспешно уходили назад. Если бы нас здесь не было, если бы наш госпиталь совсем не существовал, решительно никто от этого не пострадал бы, никто бы даже не заметил нашего отсутствия.

Итак, – конец! Скоро опять – свободные люди, скоро опять отношение твое к окружающим будет определяться свободною оценкою, а не видом погонов на плечах, количеством на них полосок и звездочек. Конец!

Все, что долго и прочно накапливалось в солдатской душе, вырвалось наружу и медленным, жутко-темным, угрожающим вихрем начинало крутиться над армией. Поражающее неравенство в положении офицерства и солдат, голодавшие дома семьи, бившие в глаза неустройства и неурядицы войны, разрушенное обаяние русского оружия, шедшие из России вести о грозных народных движениях, – все это наполняло солдатские души смутною, хаотическою злобою, жаждою мести кому-то, желанием что-то бить, что-то разрушать, желанием всю жизнь взмести в одном воющем, грозном, пьяно-вольном урагане.

Была в полном разгаре великая октябрьская забастовка.

Когда же домой? Всех томил этот вопрос, все жадно рвались в Россию. Солдатам дело казалось очень простым: мир заключен, садись в вагоны и поезжай. Между тем день шел за днем, неделя за неделею. Сверху было полное молчание.

Уполномоченный Красного Креста сместил Новицкую с должности старшей сестры и прислал на ее место сестру-старушку. Начальник дивизии потребовал удаления Султанова и заявил корпусному, что больше не потерпит присутствия Султанова в своей дивизии. Корпусный командир прилагал все силы, чтобы затушить дело, но начальник дивизии стоял на своем.