А за кого лично я? А за никого! Не могу видеть крови даже в случае криминального наезда на пивную палатку, а тут сразу падающие вертолеты, горящие нефтяные скважины – кошмар!
Весь мир приклеился к телевизорам, новое поколение людей, знакомое с войной по голливудским, да и советским блокбастерам, больше с любопытством, ну а мы, осколки Второй мировой, – с тревогой. Мы-то знаем – нет локальной войны, даже маленькая Чеченская принесла горести в тысячи и тысячи семей.
праздничный День безбожника учительница, обращаясь к классу: В честь этого дня все встанем и покажем Богу кукиш! Все встают, кроме одного мальчика, разумеется еврейского. А ты, Алик, почему не встал? Если Бога нет, то кому вы показываете кукиш? А если он есть, то зачем портить с ним отношения?
Юра писал маме, в Одессу: «Не беспокойтесь обо мне, если долго не будет писем. Со мной ничего плохого не случится. Я – счастливый…» Я подумал и отправил открытку маме – пусть он еще хоть сколько-то пробудет живым. Мы ведь, двадцатилетние солдаты, только историей были признаны взрослыми, а на самом деле были детьми…
И осталась на всю жизнь наша с мамой неприкаянность, бездомность, выброшенность за борт, а обеспечил и подарил ее нам лично он, фараон, по которому я плакал в том поселке и до сих пор не в силах объяснить себе эти свои позорные слезы.
А дни февральские скатились к марту, и вот как-то утром гостиничное радио принесло весть о кончине товарища Сталина. Я слушал сообщение, подводившее черту под целой эпохой, и плакал. Да, плакал. Как я ненавидел этого человека, развеявшего по ветру мой дом, отнявшего у меня надежды, душившего в своих объятиях половину Европы! Но нет, нет и нет – это не были слезы радости, это были настоящие человеческие слезы по оставившему сей мир главному человеку эпохи: что теперь? Как мы теперь без него? Я не могу перевести сейчас на язык логики эти дурацкие слезы по скончавшемуся фараону, но так было.
