Искусственный интеллект – это оптимизированная и размноженная комбинация миллионов человеческих интеллектов. Мне кажется ошибкой утверждать в стиле газетных заголовков лета 2018 года, что «один ИИ в диагностике опухолей головного мозга показал лучшие результаты, чем пятнадцать китайских врачей». Скорее следовало бы писать, что один ИИ позволил наладить беспрецедентное сотрудничество тысяч врачей, которые, опираясь на собственные знания, занимались маркированием тысяч изображений с опухолями. Разве может быть что-то удивительное или чудесное в том, что десять тысяч врачей, работая вместе, достигли лучших результатов, чем пятнадцать их коллег?
Предрассудок – это конденсат длительной коллективной истории, состоящей из проб, ошибок и поправок.
зачем мне понадобится право голоса и буду ли я подлежать хотя бы малейшей уголовной ответственности?
волюция. А может быть, и нет… В этом вся двусмысленность и вся сила того, что связано с правом человека на заблуждение. Новое предполагает отклонение, отклонение требует независимости, независимость опирается на собственность. Кстати, такой подход – полная противоположность подходу Глена Вайла, по которому имущество, не приносящее пользу группе, должно незамедлительно передаваться другому лицу, способному найти ему лучшее применение. Вопрос о равенстве в доступе к коллективному наследию, разумеется, требует осмысления проблемы коллективного управления, не ставя под сомнение собственность как общественную цель на службе у индивидуальности и многообразия.
Этот теоретический аргумент верифицируется историей. Собственность возникла только в результате ожесточенной борьбы против господствующей власти. Если мы хотим понять, как устроен цифровой грабеж, жертвами которого мы сегодня стали, достаточно почитать работы Жоржа Дюби об экономике Средневековья[210]. В начале предшествующего тысячелетия крепостные крестьяне, привязанные к земле, отдавали феодалу основную часть плодов своего труда в обмен на «бесплатные услуги», более или менее реальные: защиту во время войны или пользование деревенской инфраструктурой, принадлежащей феодалу (печью, мельницей, давильным прессом…). Понадобилось очень много времени, чтобы крестьяне постепенно получили право передавать имущество по наследству, свободно торговать
волюция. А может быть, и нет… В этом вся двусмысленность и вся сила того, что связано с правом человека на заблуждение. Новое предполагает отклонение, отклонение требует независимости, независимость опирается на собственность. Кстати, такой подход – полная противоположность подходу Глена Вайла, по которому имущество, не приносящее пользу группе, должно незамедлительно передаваться другому лицу, способному найти ему лучшее применение. Вопрос о равенстве в доступе к коллективному наследию, разумеется, требует осмысления проблемы коллективного управления, не ставя под сомнение собственность как общественную цель на службе у индивидуальности и многообразия.
Этот теоретический аргумент верифицируется историей. Собственность возникла только в результате ожесточенной борьбы против господствующей власти. Если мы хотим понять, как устроен цифровой грабеж, жертвами которого мы сегодня стали, достаточно почитать работы Жоржа Дюби об экономике Средневековья[210]. В начале предшествующего тысячелетия крепостные крестьяне, привязанные к земле, отдавали феодалу основную часть плодов своего труда в обмен на «бесплатные услуги», более или менее реальные: защиту во время войны или пользование деревенской инфраструктурой, принадлежащей феодалу (печью, мельницей, давильным прессом…). Понадобилось очень много времени, чтобы крестьяне постепенно получили право передавать имущество по наследству, свободно торговать
Чтобы вернуть смысл ИИ, каждый должен был бы сформулировать собственную «первую директиву», заранее решив, какие нормы он хочет вменить алгоритмам, которые им управляют. Иначе говоря, надо иметь возможность применить свою моральную прерогативу, заранее определив приемлемый для себя nudge, сознательно и добровольно. Так можно вернуть способность к самостоятельному принятию решений, восстановить в себе свободного волителя.
я, кажется, приобрел своего рода «окраску», если пользоваться выражением Монтеня, которым он обозначал наши познания, всегда остающиеся несовершенными
Итак, мы снова вернулись к ИИ. В решении важен не столько результат, сколько процесс, постепенно структурирующий нашу личность. Чтобы не стать «дивидом» в эпоху алгоритмов, чтобы генерировать отклонения, которые являются условием биологической и социальной эволюции, недостаточно совершать «беспричинные поступки», столь эфемерные, сколь и поверхностные. Нужно брать на себя глубинный и сознательный выбор, возможно, не очень эффективный с точки зрения полезности, но без которого невозможно сформировать индивидуальность. При этом мы не идем против себя: мы, наоборот, становимся собой.
волитель, – пишет Деннет, – определяется не конечным решением, а предшествующими решениями, влияющими на процесс рассуждения».
Верх парадоксальности: оптимизация – противоположность совершенствования! Оптимизация производится с конкретной целью, совершенствование же предполагает постоянную адаптацию к обстоятельствам, конечная цель которых неведома. Мир, строго подчиненный логике ИИ, будет непоправимо подвержен энтропии, будет тяготеть к застывшей стабильности. Повторение обмена товарами, неизменность профессий, неотменяемость любовных связей.