Эти старухи, по мнению Бюрена, самозарождались в петербургских домах, как мыши в грязном белье, то есть сами собой и в неограниченных количествах, и вывести их никоим образом не представлялось возможным. Хозяйка обожала старух и всегда держала в покоях несколько отборных экземпляров, мрачного ведьмистого вида, они даже в придворных реестрах писались – бабки-шептухи. И, конечно же, исправно получали жалованье.
Аничка Фриц была мулатка, кофейно-шоколадная, черноглазая. Матушка её, пасторша Софья, бывшая герцогинина камеристка, и вовсе была настоящая, чернейшей, густейшей масти природная арапка. Аничке достались от мамы иссиня-смоляные кудри, чуть разведённая белилами масть, смешные розовые ладошки – и способность притягивать
откровением когда-нибудь последует и раскаяние.
Âne, roi et moi – nous mourrons tous un jour…
L’âne mourra de faim, le roi de l’ennui, et moi – de l’amour pour vous…
Осёл, король и я – мы трое однажды умрём…
Осёл умрёт от голода, король – от скуки, а я – от любви.
К Вам.
он смотрел мимо, в окно, в обморочный белый экран ноябрьской слепой метели. По ту сторону реки шпиль Петропавловский жестоко ранил небеса, и облака истекали бледной розовой кровью.
Но любовь, она как талант к алхимии, она или есть, или нет, и ей не прикажешь убраться прочь и оставить тебя в покое.
белую шубу – из семи, нет, из десяти волков
шубу из семи, нет, из десяти сибирских белых волков
шуба, из семи, нет, из десяти белых северных волков
Misguided angel hangin’ over me,
Heart like a Gabriel, pure and white as ivory,
Soul like a Lucifer, black and cold like a piece of lead…
«Потерянный ангел парит надо мною, молочно-белое сердце Габриэля, свинцово-чёрная душа Люцифера».
