Оглавление

В оформлении книги использованы фотографии из личного архива автора.

«…Не сердись, что вновь, в который вечер,

Невпопад на твой вопрос отвечу…

Понимаешь, красные тюльпаны

Снова расцвели в степях под Керчью.

А над ними в солнечные дали

Журавли летят, летят на север.

И цветут они в немой печали.

…Красные тревожные тугие.

С детства мне до боли дорогие,

По курганам, по степным курганам

Огоньками вспыхнули тюльпаны.

Красные, как галстук, кровь и пламя,

Как дружины пионерской знамя,

Встали в ряд в безмолвном карауле

Там, где отсвистели вражьи пули,

Там, где кружит сокол над курганом…

Помолчим… Уж много лет мне снятся

Керченские красные тюльпаны.»

Элида Дубровина.

Часть 4. «Нам снилась вода…»

Глава 1

Острое, сверкающее на солнце лезвие сабли входит в тело молодого красноармейца распарывая форму на предплечье, и молнией уходя назад. Крик боли вырывается из груди юного бойца, лицо перекашивается, винтовка падает на пыльную землю…

Затерянный туркестанский аул оглашается победным кличем отряда басмачей, ворвавшихся на тихие улочки. Немногочисленные появляющиеся около домов совсем юные солдаты молодой страны Советов, видимо курсанты, пытаются оказать сопротивление, хаотично стреляя из-за оград и переулков, но быстро сминаются под лавой лихих наездников, рубящих саблями направо и налево и паля во все стороны из английских карабинов. Конница басмачей растягивается по всему аулу, заполоняя собой все свободное пространство проулков, оглашая окрестности торжествующими дикими возгласами, сливающимися в единый устрашающий вой. Но неравный бой еще продолжается… Скоро становится трудно что-либо разобрать. Все повисает в клубах поднятой копытами коней пыли. Из которой доносятся резкие окрики, улюлюканье, храп лошадей, стоны и тугие хлопки выстрелов… Обезумевший вихрь охотничье-животного азарта бешено крутится, завевая туда все человеческие образы. Изнутри растущей бури вырывается единый восторг победы, растекающийся эхом множества воинственных грозных голосов. Беспощадные всадники яростно носятся, круша и затаптывая врага.

Но вот в какой-то момент плоть бушующего темного монстра прошивает огненная змея пулеметной очереди. Он будто замирает, потом грузно осев, начинает рассыпаться… Передовые конники валятся один за одним, другие наскакивают друг на друга, и опрокидываются в канавы, следующие сбиваются в кучу, не зная куда лучше броситься, чтобы занять выгодную позицию. Все смешивается в темный слепой хаос… Пламенеющие пули ливнем секут в упор, насквозь, застревая в телах и стенах домов. Попавшие в ловушку басмачи мечутся, но куда бы они не кинулись они натыкаются на клинки или раскаленный свинец. Противника почти не видно. Складывается ощущение что это откуда-то вырвались разъяренные духи.

И вдруг, словно из ниоткуда появляется лавина красноармейцев с примкнутыми штыками и с громогласным «Ура!» обрушивается на неприятеля. Впереди нападающих летят гранаты. Грохот взрывов сотрясает землю… Падающие кони, кучи сбившихся тел, окровавленные халаты… страхом перекошенные лица, последние обреченные попытки что-то сделать под не стихающим плотным огнем… Все происходит очень быстро и от солидного формирования в пару сотен сабель, почти не остается ничего. Остатки самых отчаянных басмачей с трудом пробиваются через кольцо окружения и уходят в горы…

Тем временем к селению подходит кавалерийское соединение Красной Армии. Их встречает командир курсантов Корнеев, появившийся с другой стороны дымящегося пылью и порохом аула. Конница останавливается и во главе отряда, спешивается статный усатый кавалерист с орденом Красного Знамени на груди. Это Василий Иванович Шорин, командующий войсками Туркестанского фронта.

— Впечатляющий пейзаж… Славно вы здесь постарались! Прижали мы Энвер-Пашу не на шутку! — осматривает поле боя командующий, — Деваться ему некуда… Подпортили горному дракону шкурку основательно, рубим его поганые щупальца, отряд за отрядом, скоро ничего не останется! Кроме изрыгающей огнем головы… Тогда и ее срубим!

— Обязательно. По-другому и быть не может. Зло должно быть наказано и самым суровым образом. Предателям пощады нет! Был с нами, радел за большевистское дело, служил военным советником, потом переметнулся! Уверовал видите ли… В какие-то архаичные бредни! — горячо подхватывает Корнеев, — До этого убежденным атеистом был, а потом враз «правоверным» стал. Борцом за религиозные идеи!

— Он им чужой! Когда его раскусят… Ему не поздоровиться! Ибрагим-бек истинный лидер басмаческого движения уже его отверг… И когда они столкнуться, ни на жизнь, а на смерть, только вопрос времени. И по происхождению наш Энвер-Паша не пойми кто, наполовину турок, наполовину албанец, а в этом восточном регионе национальность имеет очень важное значение. Да и цели у него мутные, амбициозные… Местным царьком хочет сдать! Больше ему податься некуда! Народ не глупый, все поймет. От него уже многие отворачиваются. Так что авантюра ненадолго. Не мы, так сами местные отрежут этой лживой змее голову…

— И правильно! Чем быстрее, тем лучше! — воодушевляется Корнеев, — Эту чуму ликвидировать. Чтобы смерть и смуту дальше не сеяло. Такое паскудство изворотливое и ядовитое не должно жить… Пусть в ад возвращается! В свою черную пропасть!

— Здесь как я вижу, твои курсанты постарались? Не ожидал! Неплохо справились…

— Я сам удивлен. Я их оставил для прикрытия. А они инициативу в свои руки взяли и уничтожили один из крупных отрядов Энвер-Паши!

— Надо выяснить кто это все провернул так дерзко и внезапно. Эй, боец, поди сюда!

От общей массы отделяется беловолосый, вихрастый солдат, намного старше остальных, снующих между саклями…

— Здравия желаю, товарищ командующий! Разрешите обратиться к товарищу командиру батальона? — вытягивается красноармеец, произнося слова с мягким акцентом, — Докладывает командир Виктор Кетчик!

— Обращайтесь! — сопит в густые усы Шорин.

— Товарищ командир батальона! Ваше задание выполнено. Враг разбит и отступает.

— Отлично. К вам есть вопросы от товарища командующего! — строго чеканит Корнеев, — Извольте ответить…

— Есть ответить!

— Хорошо вы тут потрудились ратным делом, курсанты! С засадой славно вышло. И кто автор этого произведения? — кивает на дымящийся аул Шорин, — Кто так хвосты башибузукам накрутил?

— Это Пашка Ягунов! — довольно расплывается в улыбке Кетчик, — Он у нас мастер на такие штуки заковыристые! В самые трудные моменты находит правильное решение и выводит как это сказать… на свет! Все становится ясным.

— Ягунов говоришь… Что ж, надо бы на него поглядеть, что он из себя представляет. Ну-ка, товарищ Кетчик, давай его сюда, потолкуем! — расправляет плечи Шорин, опуская ладонь на наградную шашку, — выясним как это он тут все без нас провернул.

— Есть!

Красноармеец быстро исчезает в суетливой толпе возбужденных курсантов, вкушающих дары победы.

— Забавно… Кого у тебя в училище только нет! Азиатские народы понятно. А тут Кетчик значит… — теребит ус Шорин, — Он что поляк? Или западный украинец?

— Немец! — улыбается Корнеев, — Хороший малый! Командир взвода. И в бою в первых рядах. Отличный парень! Не нарадуюсь…

— Хм… немец говоришь? — хмурится Шорин, — Помнится я в Первую мировую против них хаживал… Незабываемо. Бились жестоко, в клочья! 25 февраля 1915 года у деревни Глембокий-Брод никогда не забуду! Рвали друг друга на куски. Да и потом… Чего только не было. И бомбардировки чудовищные и химические газовые атаки. Пришлось хлебнуть в окопах от этих баварцев. Не на шутку сходились! Упрямые ребята… Он как здесь? Из переселенцев что ли?

— Нет, все твои бывшие противники, Василий Иванович! — вздыхает Корнеев, — Они теперь в нашем училище. Военнопленные. Венгры, австрийцы еще есть… Служат исправно. Нареканий нет. Они после выпуска остались в качестве учителей и наставников. Молодых учат… И надо сказать, очень даже хорошо. Образцовые подразделения. Порядок идеальный! Солдаты безупречные, но лихости не хватает! Все как по бумажной схеме…

— Есть такое… Устав и всю военную науку знают как поп псалтирь, а вот с лихостью у них проблемы, не их европейский формат, но зато с головой полный порядок! Это тоже важно. У нас дурней хватает, и среди солдат и среди командиров, так что эти немцы нам пригодятся. Да, времена меняются… Враги становятся друзьями! Наверно это хорошо… Лишь бы в спину не ударили! Не верю я сдавшемуся врагу, если честно. Как говорят здесь на Востоке, нет ничего хуже раненого врага, которого ты пощадил…

— Может и так, но не все противники коварны, есть те, кто искренне раскаивается, кардинально меняется в какой-то предельной ситуации. Человек существо сложное! Просчитать каждого, увидеть из чего он состоит в душе, и на что способен, достаточно трудно. Кто-то может тебя убедить в абсолютной преданности, а потом всадить нож сзади… А кто-то наоборот постоянно на подозрении, а в критическую минуту тебя из пекла вытащит! Такое не раз бывало.

— Хороший командир должен все это видеть, и понимать сразу! Тут особая психология. Замечать надо все, особенно мелочи. Как держит себя боец, что говорит, какие склонности и увлечения имеет… Все это скажется во время боя!

— Да, у тебя опыт большой, Василий Иванович! Ты живая легенда. Слышал что ты Георгиевским кавалером стал еще в Первую мировую! Один из храбрейших офицеров… Царский полковник! Как ты к нам попал, под Красные знамена? Как так получилось?

— Да много кто из бывшей царской армии перешел в лагерь большевиков. Потому как воевать против собственного народа — самое последнее преступление! Боевой путь я еще раньше начал — в русско-японскую войну в 1904—1905 годах ротой командовал. Самураев гоняли… Потом, Глазовский пехотный полк, это уже июнь 15-го года. После Октябрьской революции думал долго, и твердо перешел на сторону Советской власти. А в военном отношении в моем случае все просто… Меня солдаты сами выбрали командиром 26 пехотной дивизии. Ну и пошло поехало! В сентябре 1918 года был назначен командующим 2-й армией Восточного фронта. Много трудился над реорганизацией нашей молодой Красной Армии! Воевал против Колчака и Деникина. В 1919 году руководил проведением Пермской и Екатеринбургской опепаций. В 1920 году стал членом Сибирского революционного комитета. Так и живем… Все дальше наш революционный бронепоезд мчится!

— А из последних твоих подвигов сам барон Унгерн? Ты же его ловил по степям?

— Ловил! — вздыхает командующий, — Еще один клоун… Немецкого разлива! С азиатским душком… Хотел империю Чингиз-хана возродить, только в своем любимом наипрекраснейшем лице! Что у людей в голове бродит, диву даешься! Такое и в глубоком перепое не придет. Как втемяшут себе в башку что-нибудь, и начинают раскручивать и народ за зря губить! Что за пакость такая и случается. Теперь вот еще один шут гороховый — Энвер-Паша! Скольких еще будет… Скоморохов ряженых! Только кровь льют простых людей понапрасну!

— Ничего! Всех этих выродков переловим, как бешенных собак… Очистим землю! Чтоб людям спокойно жилось. И мирно трудилось. Чтоб детей растили и не воевали больше ни с кем… Ты Василий Иванович, все к аулу этому приглядываешься! Мысли на будущее есть, или все в детали боя прошедшего вникаешь?

— Именно! Вникаю, Корнеев… вникаю! То, что сделали твои добры-молодцы хорошо конечно, но очень рискованно. На грани колебались. Если бы басмачи во время сообразили что у к чему, то хана бы вашим курсантам а потом из этого захваченного аула наш бы эскадрон еще покосили! До одного…

— Ну все же обошлось..

— На войне так нельзя, Корнеев! Я допускаю элемент авантюризма, но в очень малых количествах. Ошибки, даже самые малые на войне дорого стоят… И жизнями исчисляются. Понимаешь? Всегда нужный точный и верный расчет… А бесшабашная лихость, она только в нужный момент приемлима.

— Понял. Приму к сведению. Молодые они горячие! Жадные до дерзких свершений, сдерживаю их как ретивых коней! Горят как пламя… Бить врага! Молодую советскую республику строить! Считай, совершенно новый мир… Как их остановишь, когда такое на горизонте? Когда рушатся все старые устои и мы стоим на пороге новой эпохи, и все это в наших руках? Тут хоть у кого голову сорвет…

— Как бы то ни было — а армия это дисциплина прежде всего! Это первейшая заповедь… Только так можно выстоять в пылу самого тяжелейшего сражения. А потом уже все остальное. Умения придут с опытом… А вот внутренний строгий дух решает все!

— Вы правы, Василий Иванович! То, что внутри у нас, решает все. Ни сила оружия, ни самая правильная теория с могучим духом не совладают. А вот и наши сегодняшний герой топает…

К старшим командирам спешно подходит высокий худой курсант, ловко закидывая винтовку за плечо.

— Кто таков? — подкручивая роскошные кавалерийские усы, спрашивает Шорин, — Докладывай…

— Товарищ командующий Туркестанским фронтом! Ягунов Павел, курсант Ташкентской пехотной школы командного состава имени Владимира Ильича Ленина! По вашему приказанию явился!

— Ты организовал эту западню для врага?

— Так точно!

— А приказ какой был? — хитро щурится на солнце Шорин, — Какая задача тебе была поставлена, Ягунов?

— Поддержка кавалерии с флангов. Вступать в бой после непосредственного соприкосновения с врагом вашего кавалерийского соединения.

— Стало быть, ослушался приказа?

Курсант переминается с ноги на ногу, но потом в глазах вспыхивает стальной огонек и он твердо отвечает:

— В сложившейся обстановке я принял оптимальное решение! Заманил противника на запутанную местность данного поселения, где его конница потеряла стратегическую инициативу, и нанес удар с нескольких направлений. Что привело к ликвидации данного бандформирования. Поставленная задача выполнена!

— Четко докладываешь! И выправка хорошая… Как на картинке! Чувствуется командирская жилка, и весьма недурная! Хоть сейчас тебя в царский офицерский корпус на обучение, там бы среди первых по строевой был! Я сам такой заканчивал. Но у нас Армия сейчас другая, рабоче-крестьянская! Но дисциплина и выправка должна быть также на высоте, и еще лучше… Ну что ж, молодец, Павел Ягунов! Не только владеешь ситуацией, но и видишь на перспективу, соображаешь как врага опутать и повергнуть, как победу принести, такие командиры в Красной Армии нужны. За ними будущее всего нашего государства. Так держать! От лица командования выражаю тебе благодарность! Но впредь все свои действия, какие бы они ни были гениальные, согласовывать со своими непосредственными командирами! А то вишь что учудил… Что и Корнеев твой, похоже, дар речи потерял, ахнуть не успел! Все должно быть по уставу и по приказу! Иначе под революционный трибунал загремишь. Сегодняшний бой ты выиграл, повезло, как говорится, вкушай плоды славы, но все могло сложиться и иначе, будь враг осмотрительней и проворней в тактике. А это гибель товарищей и поражение в целом всего армейского соединения. Понимаешь, курсант?

— Так точно, товарищ командующий! Проведу работу над ошибками, сделаю соответствующие выводы! — чеканит Ягунов, — Больше не повторится!

— Ты и перед начальством нужную лазейку найти умеешь! И тут в бой идешь грамотно, — внимательно присматривается Шорин, даже чуть-чуть наклоняясь вперед, — Странно это все как-то! Чувство непонятное. Будто знал тебя раньше, или видел где. Чудно все это. Что-то в тебе есть… Ягунов! Такое неуловимое и противоречивое, и не похожее на все остальное армейское. Будто не совсем отсюда ты, а из сна какого появился… Ладно отдыхай! Видимо я просто на жарком южном солнце перегрелся, голова кружится и рассудок закипает. У нас впереди еще один переход через горы! Нужно набраться сил… Боев нам еще много предстоит. Так что приказ всем — отдыхайте и приводите себя в порядок!

— Есть отдыхать и приводить в порядок! Разрешите идти?

— Разрешаю…

Курсант, козырнув, разворачивается и быстро исчезает, словно его и не было…

— Ну что скажешь, Василий Иванович? — задумчиво спрашивает Корнеев, — Как тебе наш юный Бонапарт?

— Да все хорошо, все что нужно для командира — на месте, толк из него выйдет, но есть в нем какая-то трагическая обреченность в глазах… Как отметина! Судьбоносная… Такие глаза обычно у поэтов и художников бывают! Я сталкивался с такими. А тут просто гремучая взрывная смесь, и последствия ее неясны. Взгляд поначалу прямолинейный, стальной, а заглянешь глубже — будто море самых разных образов плещется… Но будущее в армии у него определенно есть. У него характер, своих позиций никогда не сдаст. Предан своему делу до последнего! Нам такие необходимы.

— Он сильно отличается от остальных! Правильно отметили, есть в нем какая-то особенность, но уловить ее почти невозможно. Как облако по устру, ускользает. Когда ближе пообщаешься, будто проваливаешься в него. Есть в нем притягательная сила, почти магическая. Люди к нему тянутся! Будто открывается что-то, зовет за собой, глубина захватывающая… Его слушают товарищи, как никого другого, доверяют… Хотя ярко выраженных лидерских напористых качеств я не замечал. Он очень тихий и скромный, исполнительный, вдумчивый. Строгий к себе и остальным. Но его тихого слова достаточно, чтобы за ним хоть на край пропасти пошли. Удивительное дело! Я это и пытаюсь использовать в командных целях. Авторитет у него высокий среди курсантов, даже сейчас.

— Вот примерно это я и хотел сказать. Есть в нем что-то покоряющее других, я бы сказал колдовское. То ли от природы, то ли в силу приобретенных умений. Но я самое главное забыл сказать — такие умирают рано.. У них будто на роду написано. Полыхают ярко как звезды на небе, и сгорают очень быстро…

— Ну, это мы еще поглядим, Василий Иванович! Мы такие кадры куем, что никакая смерть фатальная их не возьмет! Наша пехотная школа шальных смертей не допустит! Мы если надо и все механизмы Судьбы перекуем…

Ягунов садится в тень, доставая фляжку, делая несколько глотков и поглядывая в сторону старших командиров.

— Ну что там, ругали? — спрашивает Кетчик, — Или хвалили?

— И то, и другое… одновременно! Но в целом нормально. Победа за нами! Хотя они правы, приказы нарушать недопустимо.

— Не грусти, Пашка! — хлопает по плечу товарища, — Ты все правильно сделал. Что за солдат на войне без инициативы? Просто кукла… Мозги каждый должен иметь, а кто в окопе особенно. Без этого ни одного сражения не выиграешь, ни большого, ни малого!

— Здесь вопрос дисциплины и следования намеченной схеме! А мы накуролесили… Решили погеройствовать.

— Задача была какая? Уничтожение банды! Мы ее выполнили… А если бы просидели в засаде, прождали бы когда все столкнулись в общей куче, ввязли бы в пойми что. В условиях данной местности началась бы неразбериха. И там неизвестно какие потери бы были. Так что все правильно! Дас ист рихтихь!

— Гут! Данке фюа ди херцлихен Ворте… (спасибо за сердечные слова). Du bist ein richtiger Freund, Victor! (Ты настоящий друг, Виктор!).

— Danke, du sprichst schon gut Deutsch! (Спасибо, ты уже стал хорошо говорить по-немецки!)

— Ich habe einen guten Lehrer! (У меня хороший учитель!) — улыбается Ягунов, — Ich versuche (Я стараюсь…)

— Das ist gut. Zwei große Länder, zwei große Nationen müssen Freunde sein, gehen zusammen zu neuen erstaunlichen siegen! — горячо заявляет Кетчик, — (Это хорошо. Две великие страны, две великие нации должны дружить, идти вместе к новым ошеломительным победам!)

— Alle Menschen müssen Freunde sein. All das Problem in den Kapitalisten und Ihren Durst nach Profit… Sie um des Gewinns Willen entfesseln alle Weltkriege! Aber wir werden es ein für allemal beenden! Der Fall des deutschen Marx und des Russen Lenin schenkt den Menschen eine neue glückliche Welt! (Все люди должны дружить. Вся беда в капиталистах и их жажде наживы… Они ради прибыли развязывают все мировые войны! Но мы с этим покончим раз и навсегда! Дело немца Маркса и русского Ленина подарит людям новый счастливый мир!)

— Lass es sein! (Да будет так!)

— И немецкая и русская Революция стерла все национальные предрассудки! — переходит снова на русский Ягунов, — Нации, люди должны стать братьями друг другу! За это мы и боремся…

— Наше будущее будет замечательным! Наши дети уже не будут воевать…

— И расовых опасных заблуждений не будет! А только дружба и культурный обмен. Германия — великая страна! С богатой культурой и замечательной историей. Вот видишь, я уже благодаря тебе и немецкий стал учить! Может пригодится в дальнейшем…

— Вот поедем ко мне домой когда-нибудь, — мечтательно тянет Виктор, — там ты себя покажешь, и будешь там совсем своим. Да ты и на немца похож! Тебе бы Паша, еще очки для солидности, и будешь выглядеть настоящим немецким инженером! Одна из самых почетных профессий Германии!

— Мне очки? Военному? Будущему командиру РККА? Да ты что… Я что профессор буржуйский что ли? На кого я буду похож? Нет, вот этого не надо. Только вид армейский портить. Да и как в них воевать можно? Слетели от малейшего толчка — и все, слепой! Шаг в сторону и погиб… Зачем это?

— Когда войдешь в солидный возраст, они наоборот тебя украсят! — расплывается в улыбке Виктор, — Будешь уважаемый статный герр Ягунов!

— Как там у вас в Германии?

— Хорошо, уютно, тепло. Как в детстве у всех… Без потрясений. Очень красивые маленькие города, деревенские сады. Все размеренно и спокойно. Все трудятся как пчелы в улье, на благо своего общества. Все по закону! Каждый на своем месте. Знает свою роль и предназначение. Одним словом Орднунг! (Порядок).

— Это отлично. Порядок — залог успеха в любом деле. Когда все четко функционирует, можно много достичь, чего и сам не предполагаешь! А начнись хоть малейший перекос, все рухнет…

— Это точно. Поэтому всегда надо следить за чистотой — и своей деятельности, и чистотой мыслей и духа! А все-таки как думаешь, Паша, может ли так случиться что Германия и Россия снова будут воевать? Ну из-за капиталистов или еще чего-нибудь?

— Не думаю… У нас сейчас мир прочный. И отношения становятся все лучше. Газеты писали совсем недавно, что наши страны подписали Рапалльский договор. И военное сотрудничество началось. А это о многом говорит. Что мы братья по оружию и мы вместе! С кем угодно, можем воевать но только не Германией. С Англией, с США, с этими отпетыми буржуями и угнетателями народных масс, вполне возможно. Они на нас зубы точат… Всеми силами пытаются нас уничтожить. А Германия — нет.

Даже не представляю чтобы мы с тобой сошлись в бою Виктор! Такое в кошмарном сне не приснится…

— Простым людям война не нужна! Никому! Это только политики мировые бойни развязывают. А обычный крестьянин или рабочий думает только о слаженной жизни и своей семье… Разрывы снарядов никто не хочет слышать! Это противоестественно…

— Это верно. Каждый строит свой дом, свой маленький мир, растит его и лелеет… Так и складывается понятие Родины. Домой не хочешь?

— Не знаю… Иногда сильно тянет. Бывает вообще все пропадает, и радуешься тому, что вокруг тебя. Человек ко всему адаптируется, если еще и нормальные условия есть… Я и тут привык! Хотя у вас здесь жара невыносимая! В Германии чудесно, но тесно. Тут ширь такая, аж голова кружится… Особенно здесь в Азии. О! Глянь, еще одно подразделение к нам прибыло. Национально-азиатское… Интересные они какие! Смотри-ка, Пашка, а что у них на рукаве за крест такой заковыристый? Я уже раньше где-то такое видел. Что-то или религиозное или оккультное…

— Свастика! Это калмыцкие части, Шорин ввел, национальный традиционный знак для боевого духа!

— И зачем так?

— Они буддисты, национальная культура. Свастика — это их символ солнца и счастья. Священное народное изображение. Как флаг армейский!

Занятно…

— В приказах она звучит как «люнгтн», или буддийская «Лунгта», означающая — «вихрь», «жизненную энергию». Бурю революционную словом! Очень даже подходит… У славян она тоже есть «Коловрат» называется. Но наша Красная Звезда лучше, в ней больше веры и смысла в борьбе за Правду и новую коммунистическую эру!

— Это точно. Лучше идти к новому, чем оглядываться на прошлое! Возводить что-то свое, чтобы потом потомки гордились. И как оно все дальше будет? Какими мы станем лет через двадцать? Интересно… Как все поменяется. А давай, Паша споем! Чтоб душа взлетела…

— Что петь то будем? Опять твои народные немецкие?

— А почему нет? Русские вчера пели… Местные тоже пробовали. Опять пробил час немецкий. Выбирай сам.

— Тогда давай «Лору»! Уж очень она у вас заводящая… «IM WALD, IM GRUENEN WALDE?» Пойдет!

— В зеленом лесу? Отлично… Лучше не придумаешь! Ну что, поехали?

И два друга бодро выдают, сотрясая горячий пустынный воздух:

Da schauet jeden Morgen,

So frisch und frei von Sorgen,

Des Foersters Toechterlein heraus,

Des Foersters Toechterlein heraus.

Ta ra la la, ta ra la la,

Des Foersters Toechetrlein so frisch heraus,

Von siebzehn, ahctzehn Jahr.

Lore, Lore, Lore, Lore,

Schoene Maedchen gibt es ueberall.

Und kommt der Fruehling in das Tal,

Der Foerster und die Tochter,

Die schossen beide gut.

Der Foerster schoss das Hirschlein,

Die Tochter traf das Buerschlein

Tief in das junge Herz hinein,

Tief in das junge herz hinein.

Ta ra la la, ta ra la la,

Tief in das junge, junge Herz hinein,

Оттуда выглядывает каждое утро,

Такая весёлая и свободная от забот,

Дочь лесника,

Семнадцати, восемнадцати лет.

Лора, Лора, Лора, Лора,

Везде есть прекрасные девушки;

— Красиво поете юноши! — раздается с усмешкой голос словно из ниоткуда, — Только надо знать что петь, чтоб чего худого не накликать… Любое пение духов привлекает! И не всегда светлых. Осторожней нужно быть, когда свои пропасти открываешь, особенно в радости. Джины на наши чувства слетаются сразу, как стаи ворон.

Красноармейцы вертят головами и почему-то не сразу замечают странного человека в рваном полосатом халате, который пристально на них смотрит из проулка, почти сливаясь с тенью от нависшего домика.

— Это кто еще? — замирает Кетчик, невольно перехватывая оружие наизготовку, — Старец вон этот… Взгляд злобный, весь всклокоченный, поза почти боевая… Может из басмачей или сочувствующих, беситься, что мы его друзей побили?

— Нет, — тихо шепчет Ягунов, — Он здесь случайный.

— Откуда знаешь?

— Дервиш это. Странник.

— И что это значит?

— На Востоке это вроде монаха или святого по их верованиям. Дервиши ходят по всему миру, считается что обладают сверхъестественной силой, могут всякие чудеса творить… И даже объединяются в воинствующие ордена! Словом, достаточно колоритное явление Старого уходящего Востока! Ас-саляму «алейкум отец! — повышает голос Ягунов, — Что тебя привело к нам почтеннейший?

— Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллахи ва-баракятух, мои юные друзья! — слегка смягчается, но в глазах еще гуляет неистовое непредсказуемое пламя, — Случайных встреч не бывает! И я послан к вам высшей силой, чтобы вразумить и наставить на путь истины и правды. Для всех заблудших в темном Лабиринте жизни…

— Ну началось… Карусель затуманивания мозгов, — недовольно вздыхает Виктор, — сейчас начнет свою псевдомистическую ересь нести. Я уже этого фольклора экзотического здесь наслушался и насмотрелся досыта. Сначала высокие патетические слова о спасении души, потом деньги и продукты давай, белый солдат и даже патроны. Это одна схема. От кишлаков до базаров. Все одна пластинка крутится! Про Аллаха и воздаяние… Они кроме этого здесь что-нибудь знают?

— Подожди… Пусть скажет! Все-таки человек в летах, старость надо уважать. Тем более здесь. Может что дельное предложит. Помощь местных нам очень нужна.

— Вижу вас обоих, — с хитринкой присматривается чудной человек, — интересные пути у вас, непростые, извилистые… С одним все хорошо будет, придет куда надо. А вот второй…

— Так, Паша, с меня этого хватит, я устал, не хочу это слушать, пойду я к ребятам… Если хочешь общайся! Вкушай сказки тысячи и одной ночи! Я в другой раз…

— Да погоди, не суетись, Витя, сейчас все выясним. Человек с открытым сердцем пришел. Вероятно…

Дервиш подходит ближе и красноармейцы замечают, что он сжимает большой рваный камень в руке.

— Что это? — спрашивает Ягунов, — Зачем тебе этот камень, отец? Кинуть хочешь?

— Он не мне нужен… Это твоя судьба, юный воин! Бери и неси ее!

— Камень? Мое предназначение? Это шутка?

— Не простой камень, а сам Хаджи Мушкай — Горький камень… Древний и грозный… Необратимый. Твой путь, командир!

— Ничего не понимаю! — натянуто улыбается Ягунов, — Я уже знаю, что Восток — это язык притч, необычной поэзии, и зашифрованных смыслов. Но чтобы так! Просто булыжник под нос… и это твое будущее! Уж сильно замысловато… Тут даже не туман с намеками, а настоящая стена, где вообразить можно что угодно. Я такие ребусы решать не умею!

— Какие загадки, молодой командир? Я же тебе все предельно ясно сказал и даже показал — Камень, это самое главное и самое страшное, что будет у тебя в жизни! Чего тут неясного, неразумный юноша?

Кетчик тихо посмеивается в кулак и теребит товарища, мол пора пошли уже…

— Можно показать любой предмет, и сказать что это твое, — разочарованно вздыхает Ягунов, — вон хотя бы финик упавший, или кинжал у меня на поясе! Только никакой ясности это не добавит!

— Твоя тропа не плод и не острое лезвие! У тебя другое, особое… сейчас складывается! Ты сам эту дорогу туда прокладываешь… Человек ты хороший, светлый, справедливый… Но не туда пошел! — качает головой дервиш, — Все знаки на тебе говорят, что душу ты продал красным шайтанам! И они тебя утащат в свое подземелье… Забыл ты о Боге, небесах, о мирных делах, оружие в руки взял! И понравилось тебе это. Искусился кровью… Теперь пожинай плоды! А некоторые почтенные люди уже предупреждали тебя… Ты еще можешь этого избежать, если во время одумаешься и примешь Аллаха в свое сердце! По вашему — Бога! Повернись, и все изменится! У тебя будет другая дорога, где ты будешь жить долго, плодотворно и счастливо, о храбрый русский воин! Сделай выбор…

— Бог у нас внутри, это наши дела и поступки, наша любовь! Если уж на то пошло…

— Аллах велик! — простирает руки вверх дервиш и кланяется проводя ладонями по щекам, — К нему надо идти всеми помыслами и желаниями, нести Свет в этот мир, выполнять замысел Всевышнего! А не истреблять друг друга…

— Ты это бандитам скажи, которые твой народ узурпируют, — горячо вмешивается Кетчик, — а то они, прикрывшись святым именем Аллаха творят кровавые преступления против мира и человека, а мы атеисты, все это пытаемся предотвратить, спасти вас всех! Они убивают и грабят, не дают никому нормально жить. Ведь мы лишь людей охраняем от диких животных… от смерти закрываем. Для вас же стараемся! И мы же еще и грешники?

— Каждый ответит перед Всевышним! — спокойно отвечает странник, — Никто не уйдет от наказания. Все мы в руках высших сил!

— Эх старик! — бодро декламирует Ягунов, — Учиться бы тебе пойти! Грамоте и наукам. Влиться в современный прогресс! Книжки почитать умные. Живете тут в полном мраке! Неизвестно в каком веке застряли… Джины, драконы, колдуны, мистика всякая мутная. Ничего Советская власть выведет вас из мрака феодального Средневековья, построит новые современные города, просторные дома, обучит нужным передовым профессиям. Сразу в новую эру шагнете! Почувствуете свободу, ее вкус… Восток — это мудрость, он заслуживает новый виток развития!

— Камень… Горький камень! — странно улыбается путник, — Это твое Искупление, твоя Плаха, юный воин.

Глава 2

Южные ночи наступают внезапно. Трудно уловить момент, когда густо-синие сумерки вдруг превращаются в черноту. Словно внезапно гаснет электрическая лампочка, как по щелчку выключателя, или неуловимо падают огромные тяжелые черные шторы. Вот и сейчас, оберштурмбаннфюрер Перштерер пропустил этот призрачный отрезок времени, когда ночь безраздельно вступает в свои права, копаясь с документами на столе. За окном опускается непроглядная чернота, словно все залили вязкой смолой. Стоит глубокая тишина. Что кажется очень странным в постоянном уханье взрывов и стрекотне выстрелов на окраине Аджимушкая. Только местные трофейные часы в углу как-то непомерно громко отбивают свой монотонный бесконечный ход… Как они гремят, будто колотят заунывный набат, размышляет оберштурмбаннфюрер, как же эти русские любят беспорядочный бессмысленный шум. Во всем, даже в часах! Часы конечно интересные, фарфоровые, — восточная красавица в светло-зеленом платье, с длинной черной косой и гибким станом, держит в руках корзину в виде циферблата. Занятная вещица. Азиатско-экзотичная. Но внутри! Так и вся Россия… Вроде красивая картинка, простор, игра живых красок, а чуть не туда, или дальше вглубь — начинается подлинный ужас! Как и этих каменоломнях… Попробуй угадай, в пасторально светлой бескрайней цветущей степи целое подземное царство, кишащее безумными полумертвецами с оружием…

И это не фантазии, а самая настоящая суровая, даже жестокая реальность! И это все предстоит разгребать…

Перштерер вздохнув, возвращается к своим бумагам, но вдруг невольно вздрагивает, от хлопка входной двери. Он резко поднимает взгляд, рука почему-то инстинктивно тянется к кобуре. Хотя прекрасно знает, что во дворе только недавно проходил часовой. Нервы… Напряжение последних дней сказывается несмотря на его стальную волю. Он смотрит вперед. В проеме двери вырастает высокая темная фигура. Из-за яркого света настольной лампы и полутьмы в самой комнате не удается разглядеть кто перед ним стоит.

Перштерер хочет что-то сказать, но почему-то все слова куда-то пропадают, и к горлу подступает вязкий ком ощущения опасности.

— Кто там? — как-то хрипло неестественно выдавливает оберштурмбаннфюрер из себя, — Рабочее время закончилось. Что случилось?

В голову врывается рой нехороших мыслей. А если это партизаны? Сколько уже было случаев в соседних селах, когда подземные бандиты, под покровом ночи проникали в дома и вырезали целые подразделения. Очень тихо, без шума, без единого выстрела, уничтожали всех и исчезали как тени с восходом солнца, растворяясь в своей преисподней катакомб…

— Представьтесь, как положено! Что за цирк?

— Да я это… Что с тобой?

— Кто я? Не могу понять.

В ответ раздается смешок. Фигура чуть подается вперед. Немного крадучись, по кошачьи.

— Кто я? Смерть твоя! Или как там говорится… Доброй ночи, господин оберштурмбаннфюрер! –звучит из темноты с нотками иронии.

В темноте кажется, что-то клацает железом, доносится какая-то возня и вошедший, замирает с уверенным превосходством. Повисает тягучая напряженная пауза.

Перштерер холодеет и нащупывает рукоять пистолета. Бросает взгляд на окна. За ними подозрительно тихо, часового не слышно. Но почему вошедший говорит на чистом немецком? Впрочем, для такого матерого врага, с кем они имеют дело, это не удивительно.

— С кем имею честь? Или кто-то не понял, куда он вошел? Я могу напомнить…

— Прекрасно знаю, куда вошел! К тебе, дорогой друг! Какой неожиданной может быть встреча в полуночи!

Вылазь уже, из своей бумажной берлоги! Начинается другое время…

— Друг? Уж не из катакомб ли? Собственной персоной?

— Возможно. Мы все ими повязаны… Они сама Судьба и Неизбежность! Это тропа очень непредсказуемая.

— Еще шаг и я стреляю! Оружие на пол, лицом к стене… Быстро!

— С ума сошел? Так гостей не встречают… Ты хоть лампу сюда направь, совсем не видишь?

— Сначала оружие и руки вверх! Ты на прицеле. Никаких лишних движений. Дернешься — и ты труп! Назад, к стене живо!

— Ты явно переутомился! Я поднимаю руки, иду к тебе… В лицо посмотри, когда я выйду на свет! Ну, что?

Высокая темная фигура подходит ближе и превращается в гауптштурмфюрера Книппе.

— Черт бы тебя побрал Пауль! Что за шутки?

— Да какие шутки? Я вошел открыто, ничего лишнего вроде не сказал. Это ты устроил здесь не пойми что! Спасибо что не продырявил старого товарища! Сидишь в темноте, как монах в келье… Что стряслось, ты что, на взводе?

— Все в порядке! — убирает пистолет Перштерер, — Немного померещилось. Лишняя осторожность не помешает. Ночь — как раз время наших подземных врагов. Что так поздно?

— Работали с новой партией пленных. Я принес тебе протоколы допросов. Результат сегодняшнего кропотливого кровавого труда! — проходит Книппе, и усаживается рядом, — Я уже насквозь пропитался комиссарской кровью! Иногда становится очень противно… Рыться в их вонючих кишках! И вышибать мозги! Копаться в этой красной грязи. Мерзко… Как мясник на скотобойне! Пожалуй, надо немножко отдохнуть… Придти в себя!

— Хорошо оставь здесь! Я потом посмотрю. Я нашел вещи поинтересней сопливых красноармейских бредней. Нечто весьма захватывающее…

— Что? Бредней? Это же стратегическая информация. От этого напрямую зависит наш успех! С тобой все в порядке?

— Более чем. Я хочу знать больше, чем просто оперативные сводки! Хочу выйти за рамки войны и посмотреть на предмет со стороны, возможно даже изнутри… Понять саму суть. Изучить во всех аспектах, даже самых невероятных. Учесть все детали, и кажущиеся нелепицы. Понимаешь меня?

— Нет. Это отвлеченная софистика. С тобой явно что-то не то. Тебе нужно взять паузу. У тебя больной вид. Съезди в город, окунись в море, все пройдет! А так можно далеко зайти…

— Я в норме. Так вот послушай, во всем необходимо найти первопричину, исток открывшегося нам явления. Также как в греческой философии, когда они искали начало всего сущего — «Архэ». Мы должны выйти на первоисточник… Только тогда мы сможем понять происходящее! Другого пути нет.

— Прекрасно. То есть ты вместо добытых ценных показаний пленных решил заняться античными философскими опусами? Я вижу, у тебя на столе и книги какие-то лежат, явно не армейские папки и еще бумаги непонятные… Я полагаю, мой милый Алоиз, ты уже решил отдохнуть от будней войны?

— Ты все не так понял. Я решил дойти до сути. Понять что из себя представляет это место… Где нам пришлось воевать. Я посылал запросы. И мне пришли поразительные материалы. Это поворачивает нашу битву совершенно в другом свете.

— Хорошо, — зевает Книппе, — я готов тебя выслушать. Что может быть лучше чем местная старая добрая легенда на сон грядущий! У тебя коньяк есть?

— Да, возьми в шкафу! Мне тоже налей… Так вот. В период Боспорского царства здесь проходили так называемые Элевсинские мистерии. Которые определяли сознание здесь живущих. И оно было весьма оригинальным!

— Замечательно! За столетия тут много чего было… К нам это какое отношение имеет? У нас уже другая история пишется.

— Прямое! Это проясняет некоторые вещи, если не все! Возможно даже почему мы все здесь — и мы с тобой, и наши враги! Ответы как ни странно могут таиться в глубине веков… Мне порой вообще кажется, что время течет иначе, чем мы привыкли считать! Нет никаких далеких и близких эпох… Есть одно вращение вокруг скрытого центра, и мы линейно никуда не движемся! Мы просто сидим в кресле кинотеатра жизни и смотрим на пролетающее древней химерой Время!

— Да, ты сегодня в ударе! Только не в том месте, где нужно. Это хороший разговор для берлинского ресторана, но не для каменоломен Аджимушкая, кишащих красными чудовищами! Я пожалуй еще выпью… За твое здоровье!

— Как угодно! Итак, что дальше? Элевсинские мистерии были девятидневными и предполагали собой прохождение достаточно опасных испытаний, которые кардинально меняли сознание человека. Кандидата ставили на Грань возможного, на границу жизни и смерти, света и мрака, реального и потустороннего. Его проверяли всеми существующими стихиями — воздухом, водой и огнем. Но самое интересное еще и Подземным Лабиринтом! Как апофеозом всех мучительных преодолений! После которых он получал Благословление Света и Высших Сил!

— Ну и что? — усмехаясь смотрит в упор на оберштурмбаннфюрера, уже захмелевший Книппе, — Очень возвышенно и занятно. Не спорю. Но где тут связь? Ты уж извини, Алоиз, но я ни черта не понимаю. У меня был трудный день.

— Но как же? Какой еще может быть лабиринт, если не наши каменоломни! Возможно они возникли уже позже! Но место тоже… Здесь было культовое подземелье. Под самими штольнями. Когда я допрашивал местных, они утверждали что был даже бассейн с целебной водой для пантикапейской знати! И существовал храмовый комплекс для отправления религиозных служб, жертвоприношений и прочих прелестей ушедших эпох…

— Нам что с того? Это седая ветхая древность, и бог с ней! Мы живем в другое время! Мы не археологи, а военные!

— Пауль, ты бываешь совершенно упрям и несносен, — Перштерер откидывается в кресле, — когда не хочешь увидеть немного дальше обычных вещей! Сосредоточься и слушай дальше. На земле есть места особой Силы. Где все проявляется по-другому! Там и законы действуют не так, и пространство играет свободно, и время течет иначе. Это Двери в пока еще неведомую нам реальность. Нам посчастливилось наткнуться на одно из них. И если мы все сможем понять, мы обретем очень много.

Послушай этот любопытный текст: «…Последних же герольд заставлял клясться — под страхом смерти — не выдавать ничего из увиденного. Он прибавлял: «вот вы достигли подземного порога Персефоны. Чтобы понять будущую жизнь и условия вашего настоящего, вам нужно пройти через царство смерти; в этом состоит испытание посвященных. Необходимо преодолеть мрак, чтобы наслаждаться светом».

Затем, посвященные облекались в кожу молодого оленя, символ растерзанной души, погруженной в жизнь плоти.» Надеюсь ты не забыл символ нашей славной 46-й пехотной дивизии? Парящий в прыжке олень! Далее…

«…После этого гасились все факелы и светильники, и мисты входили в Подземный Лабиринт. Им предстояло идти ощупью в полном мраке. Вскоре начинали доноситься какие-то шумы, стоны и грозные голоса. Молнии, сопровождаемые раскатами грома, разрывали по временам глубину мрака. При этом вспыхивающем свете выступали странные видения: то чудовище химера или дракон; то человек, раздираемый когтями сфинкса, то человеческое привидение. Эти появления были так внезапны, что нельзя было уловить, как они появлялись, и полный мрак, сменявший их, удваивал впечатление. Плутарх сравнивает ужас от этих видений с состоянием человека на смертном одре.

Но самые необычайные переживания, соприкасавшиеся с истинной магией, происходили в склепе, где фригийский жрец, одетый в азиатское облачение с вертикальными красными и черными полосами, стоял перед медной жаровней, смутно освещавшей склеп колеблющимся светом. Повелительным жестом заставлял он входящих садиться у входа и бросать на жаровню горсть наркотических благовоний. Склеп начинал наполняться густыми облаками дыма, которые, клубясь и свиваясь, принимали изменчивые формы.

Иногда это были длинные змеи, то оборачивающиеся в сирен, то свертывающиеся в бесконечные кольца; иногда бюсты нимф, с страстно протянутыми руками, превращавшиеся в больших летучих мышей; очаровательные головки юношей, переходившие в собачьи морды; и все эти чудовища, то красивые, то безобразные, текучие, воздушные, обманчивые, также быстро исчезающие как и появляющиеся, кружились, переливались, вызывали головокружение, обволакивали зачарованных мистов, словно желая преградить им дорогу.»

Не напоминает наш отравляющий газ? А, Пауль?

«… Иногда жрец Кибелы простирал свой короткий жезл и тогда магнетизм его воли вызывал в многообразных облаках новые быстрые движения и тревожную жизненность. „Проходите!“ говорил Фригиец. И тогда мисты поднимались и входили в облачный круг. Большинство из них чувствовало странные прикосновения, словно невидимые руки хватали их, а некоторых даже бросали с силою на землю. Более робкие отступали в ужасе и бросались к выходу.»

— Пленные, не находишь?

«И только наиболее мужественные проходили, после снова и снова возобновляемых попыток; ибо твердая решимость преодолевает всякое волшебство.

После этого мисты входили в большую круглую залу, слабо освещенную редкими лампадами.»

Я полагаю, у них с освещением чрезвычайно плохо…

«В центре, в виде колонны, поднималось бронзовое дерево, металлическая листва которого простиралась по всему потолку. Среди этой листвы были вделаны химеры, горгоны, гарпии, совы и вампиры, символы всевозможных земных бедствий, всех демонов, преследующих человека. Эти чудовища, воспроизведенные из переливающихся металлов, переплетались с ветками дерева и, казалось, подстерегали сверху свою добычу.»

Не наше ли грозное оружие во всей красе и великолепии?

«…Под деревом восседал на великолепном троне Плутон-Аид в пурпуровой мантии. Он держал в руке трезубец, его чело было озабочено и мрачно. Рядом с царем преисподней, который никогда не улыбается, находилась его супруга, стройная Персефона. Мисты узнают в ней те же черты, которыми отличалась богиня в малых мистериях. Она по-прежнему прекрасна, может быть еще прекраснее в своей тоске, но как изменилась она под своим золотым венцом и под своей траурной одеждой, на которой сверкают серебряные слезы!»

Она — сама Жизнь?

«…Это уже не прежняя Девственница, вышивавшая покрывало Деметры в тихом гроте; теперь она знает жизнь низин и — страдает. Она царствует над низшими силами, она — властительница среди мертвецов; но все её царство — чужое для неё. Бледная улыбка освещает её лицо, потемневшее под тенью ада. Да! В этой улыбке — познание Добра и Зла, то невыразимое очарование, которое налагает пережитое немое страдание, научающее милосердию. Персефона смотрит взглядом сострадания на мистов, которые преклоняют колена и складывают к её ногам венки из белых нарциссов. И тогда в её очах вспыхивает умирающее пламя, потерянная надежда, далекое воспоминание о потерянном небе…

Внезапно, в конце поднимающейся вверх галереи, зажигаются факелы и подобно трубному звуку разносится голос: «Приходите мисты! Яккос возвратился! Деметра ожидает свою дочь! Эвохэ!!» Звучное эхо подземелья повторяет этот крик.

Персефона настораживается на своем троне, словно разбуженная после долгого сна и пронизанная сверкнувшей мыслью, восклицает: «Свет! Моя мать! Яккос!» Она хочет броситься, но Плутон удерживает ее властным жестом, и она снова падает на свой трон, словно мертвая.

В то же время лампады внезапно угасают и слышится голос: «Умереть, это — возродиться!» А мисты направляются к галерее героев и полубогов, к отверстью подземелья, где их ожидает Гермес и факелоносец. С них снимают оленью шкуру, их окропляют очистительной водой, их снова одевают в льняные одежды и ведут в ярко освещенный храм, где их принимает Иерофант, первосвященник Элевсиса, величественный старец, одетый в пурпур…»

Пурпур — запекающаяся густая жертвенная кровь…

— Весьма впечатляет. Очень красиво. Я прямо перенесся в ту замечательную эпоху чистоты и подлинного героизма. Еще пару мифов про Геракла и Персея и я буду спать как младенец!

— Ты еще не понял, Пауль?

Ничего не изменилось. Все повторяется! И люди опять проходят этот Лабиринт, а другие контролируют их движение. Это если в чистой отвлеченной схеме. Нас всех притянули сюда. Собрали! И красных «унтременшей», как расходный материал, и нас, как организаторов и руководителей этого процесса. Некий древний подземный дух играет с нами, как в шахматную партию! Я уже говорил, что мне удалось узнать, что раньше здесь был не один храм, а целая долина культовых сооружений, включая подземные… Серьезное святилище! Это находка для Аненербе. Нашей Памяти Предков. Место это требует внимательного и глубокого изучения. Наслоение эпох лишь усиливает значимость и величие этого портала. Здесь находится какой-то Забытый Механизм жизни, влияющий на события, и при правильном использовании может сделать нас еще богаче и могущественнее! Это достояние должно принадлежать Германии. А не этим грязным красным выродкам. Русские как навозные мухи, паразиты, загадят все, к чему прикоснутся. Свинья везде найдет грязь… Как они сами говорят. Посмотреть их быт — это же настоящие животные! А здесь покоится подлинное сокровище духа и беспрецедентной культуры. И оно будет веками лежать у них под ногами. А они из античного храма мудрости сделают колхозный хлев… Они не способны на другое!

— Ты неисправимый романтик, Алоиз! Я не перестаю удивляться, как в тебе сочетается холодный аналитический ум и пылкие поэтические порывы! Мне кажется, ты бы смог стать хорошим писателем… И занять достойное место в немецкой литературе.

— Это и есть настоящий германский дух! Романтизм родился в Германии. Наши мифы побуждают нас на борьбу за лучшее будущее и создание новых героических эпосов. Мы — двигатели прогресса и проводники возвышенного.

— Есть легенды и есть суровая действительность, Алоиз! Они редко соприкасаются… И надо четко понимать, где мечты и вдохновляющие образы, а где беспощадная реальность! Я не против славной старины и ее тайн. Это наше наследие и гордость. Мы должны это чтить и хранить. Но мы пребываем несколько в иной плоскости. Более практичной и приземленной.

— Пойми это уникальное произведение времени и природы. Это нужно изучать и понимать принцип действия. И делать своим орудием для движения к новым высотам!

— Так оставь это специалистам! Нам это все как поможет? Наши будни здесь гораздо проще, прозаичней и жестче! Кентавры и стимфалиды нам не помогут! Вот когда мы задавим последних красных кротов, тогда мы и будем предаваться магическому духу древних тайн! Оставим богатый материал для Аненербе. Сколько угодно… Выкапывать артефакты и помещать их в музеи. Писать книги и научные труды! А сейчас у нас другое… Нужно думать о насущном. У нас достаточно жестокая битва, которую мы должны выиграть! Разве не так?

— Одно другому не мешает. Мы не учитываем некоторые тонкие моменты переживаний, которые нам кажутся слабостью и ерундой. Но чувствуем все прекрасно на уровне психики, испытывая некий суеверный ужас перед этими катакомбами, как будто при соприкосновении с Древним Забытым Богом… А от этого ни в коем случае нельзя отворачиваться, а наоборот шагнуть навстречу, со всей решимостью!

— Не совсем понимаю, как ты хочешь общаться с подземными богами, и как их использовать в наших боях, но я сыт по горло этой проклятой землей на поверхности. И не испытываю никакого желания еще и лезть под землю…

— Это земля — исконно наша! Королевство остготов. Есть очень много исторических свидетельств, что Таврия — это наша утраченная территория. Наш долг очистить ее от паразитов и вернуть в процветающее лоно нашей Родины. Вот кстати, одна из недавних историй. Я обнаружил документы.

В 1925 год под Керчью был найден клад. Крестьянин села Марфовка, которое здесь недалеко от нас, Семён Нешев на месте распаханного кургана, нашел старинные погребения. Под плитой среди костей лежали золотые украшения.

Там были произведения изысканной работы, что самое интересное — женский головной убор, инкрустированный драгоценными камнями. Такое богатое убранство говорило о том, что погребённая женщина при жизни занимала очень высокое положение в обществе.

Это могла быть могила самой царицы Фидеи, правившей готами в первые века нашей эры. Сокровище поражало воображение — золотая диадема, украшенная зёрнами граната, большая золотая пряжка, наушные подвески, женские украшения в форме сфинксов, коллекция монет из червонного золота в количестве 112 штук, золотые бусы, маски, пояса, браслеты, кольца, древняя икона в золотом окладе и многое многое другое. Всего 719 изделий. И вес около 80 килограммов! Неплохо, правда?

Этим кладом еще стоит заняться. Успели ли его вывезти сотрудники НКВД, или он находится где-то здесь? Посмотрим…

— Ну вот это уже гораздо интересней и осязаемей, чем смутные духи подземных лабиринтов! Это реальная польза для Германии! И культурная, и экономическая. В этом направлении мы и должны идти.

— Это лишь незначительные крупицы в истории этого края. Под нашими ногами лежат несметные сокровища и золота, и духа! Нужно лишь суметь открыть их…

— Давай сначала перебьем комиссаров! — зевает Книппе, — А потом будем решать загадки древних цивилизаций. Посмотри протоколы, что я принес, хочу узнать твое мнение. Чтобы двигаться дальше.

— До завтра не подождет? Ночь уже шагает во всю, задавая абсолютно другой тон. Как у Гете, помнишь:

Уже стоял, одетый мраком,

Огромный дуб, встречая нас;

И тьма, гнездясь по буеракам,

Смотрела сотней чёрных глаз.

Исполнен сладостной печали,

Светился в тучах лик луны,

Крылами ветры помахали,

Зловещих шорохов полны.

Толпою чудищ ночь глядела,

Но сердце пело, нёсся конь,

Какая жизнь во мне кипела,

Какой во мне пылал огонь!

В моих мечтах лишь ты носилась,

твой взор так сладостно горел,

Что вся душа к тебе стремилась

И каждый вздох к тебе летел.

И ты, овеяна весной,

Опять со мной! Со мной! О боги!

Чем заслужил я рай земной?

Но — ах! Лишь утро засияло,

Угасли милые черты.

О, как меня ты целовала,

С какой душой смотрела ты!

Чудесные строки! Настоящее немецкое чувство…

— Ну ты вроде спать не собирался, поэтому удели мне немного внимания, а потом занимайся дальше своими гробницами.

— Ладно, сейчас… — Перштерер подвигает себе папки, принесенные гауптштурмфюрером «СС», — Так ну тут почти ничего нового! Ого, вот этого я помню… Как ты его разговорил? Я помню, какой был упертый большевистский фанатик. Впрочем, глупый вопрос. У тебя и камни заговорят. Редкий талант! Хорошо, что человек на своем месте и профессионал своего дела. А вот это интересно…

Интендант 2-го ранга, 529-й батальон аэродромно-технического обеспечения, тут есть нужные нам факты. Это

— С этим пришлось изрядно повозиться… Пока из него не вышибли, все что он знал, с самого рождения! — ухмыляется Книппе.

— Ты молодец, Пауль! — живо загорается оберштурмбаннфюрер, бегло прочитывая листок за листком, — Значит так… «В каменоломнях должно быть размещено около 3000 раненых.» Хорошо…

«Среди солдат гарнизона говорят, что некоторые командиры предложили эвакуировать раненых из каменоломен. Для этого у немцев следует запросить перемирие. Но штаб категорически отверг это предложение.» Ага! Значит трения в важных вопросах все-таки имеются… Замечательно! Далее.

«Колодец, стоящий перед центральным входом в каменоломни, разрушен.

Попытка прокопать туннель к колодцу потерпела неудачу.»

Они роют тоннель? Да, они там тоже не сидят сложа руки!

«Туннель был прорыт с ошибкой на 1–2 метра сбоку от скважины. Поэтому вода не может быть добыта из колодца.

Все запасы продовольствия истощены…»

Все попытки подобных действий должны быть пресечены! Нужно сообщить Фрейлиху и его саперам. Если они промахнулись один раз с тоннелем, значит второй раз выйдут на него точно! Необходимо принять все меры…

— Конечно! Кто сомневается… Наконец-то ты ожил! Узнаю прежнего боевого Алоиза! Посмотри вот это…

— Так, здесь еще лучше! «Штаб руководства включает: полковника Верушкина, полковника Ягунова, майора Панова, капитана Левицкого и батальонного комиссара Борагина…» Тут вероятно ошибка! По другим нашим сведениям это Парахин, не Борагин. Пленный видимо ослышался… Похоже по звучанию!

Что ж, идем дальше…

«…В гарнизоне уже 5 дней нет питьевой воды.

Перловые крупы, мука, сахар, сельди и конфеты имеются в достаточном количестве, однако перловые крупы и мука вследствие тотального дефицита воды не могут использоваться.» Отлично! Блокада дает о себе знать… Долго они не выдержат!

«Число раненых, колеблется от 500 до 1000 человек, причем раненые умирают каждый день из-за отсутствия достаточного количества врачей, санитарного персонала, лекарства и должного ухода за ними. Предположительно, мертвых доставляют в отдаленный уголок каменоломен. Врач-перебежчик признался, что причитания и крики раненых, которые желают быть эвакуированы из каменоломен, потрясло бы любого. Он дольше не мог вынести этого и, рискуя жизнью, покинул каменоломни.»

Великолепно! Это то, что нам надо. Мы идем правильным курсом!

А это что?

«…Планировали пройти через известный только им длинный секретный проход, длиной от 6 до 7 км.» Это серьезно. Только тайных тоннелей нам еще не хватало, еще и таких длинных — можно выйти куда угодно!

Рихтеру — следить за каждой щелью! Усилить посты, позиции дополнить снайперами, чтобы ни один крот не ушел…

— Не волнуйся, дорогой Алоиз! Полоса оборона надежна и еще ни разу не подвела! Ни одна красная тварь не выползет за линию наших окопов! Добежит только до своей смерти, от огня наших доблестных солдат!

— Прекрасно. Мы выстроили замечательный капкан. И шансов у них не будет. Возможно, все закончится значительно раньше, чем я предполагал. Что там следующее?

«…Перебежавший сегодня раненый красноармеец указывает, что в его

части лежали примерно 500 тяжелораненых. О раненых не могут

должным образом заботиться, так как отсутствуют медикаменты,

врачи и санитарный персонал. Ежедневно примерно 10 раненых

умирает. Мертвецов относят в отдаленный угол каменоломни и

закладывают там камнями. Воды больше нет в наличии. Капающая

из камней вода собирается в сосуды и пьется.

В глубине каменоломни копается колодец, однако до сих пор

без успеха. Для бурения в каменоломне нет никаких инструментов,

лишь кирки находятся в распоряжении; поэтому земляные работы

медленно продвигаются вперед.»

Колодец в глубине подземелья? А это может сильно испортить наши планы. Нужно узнать место и произвести взрывы… Иначе все наши усилия будут сведены к нулю. Не будет воды — им конец! Найдут воду — будут сопротивляться дальше! И значительно затянут выполнение нашей задачи.

«Некоторые красноармейцы и командиры неоднократно указывали

руководству на невыносимые условия, но в ответ гарнизон просят

подождать, обещают, что внешняя помощь вскоре придет в виде

высадки морского десанта и бомбардировки немцев русскими

самолетами. Согласно заявлению комиссаров, эта отвлекающая атака

произойдет не позднее 1 июня, самое позднее — 5 июня.

Солдаты Красной Армии получают 20 граммов сухарей и небольшой

кусок сырой конины. Пищу нельзя приготовить из-за нехватки дров…»

Комиссарская пропаганда дает свои плоды! Но это не надолго. Мы им расскажем тоже о мнимом десанте, чтобы не питали никаких иллюзий.

Благодарю, Пауль! Информация действительно важная. И мы отреагируем на нее с быстротой молнии!

— Еще бы! Ни одно подразделение не сидит сложа руки. Прочитай еще это!

— У тебя тут целая библиотека полезной информации. Итак…

«Лист допроса врага №25/42

[b. 000161] Территория каменоломен около Аджимушкая.

В период с 21.5 по 30.5. в каменоломнях находилось 88 офицеров и 7409 человек… при очень ожесточенном сопротивлении, оказанном в первые дни. Из многих, весьма противоречивых высказываний перебежчика, по крайней мере очень вероятно, что в каменоломнях находится еще одна группа 1000–1500 человек под руководством двух полковников. Ядро гарнизона состоит из комиссаров, сотрудников НКВД, офицеров и молодых политруков, несмотря на то, что их теперь мало осталось, они отчаянно сопротивляются и все еще пытаются прорваться. Перебежчик упорно утверждает, что, по слухам, должен существовать длинный подземный секретный ход, но он ему неизвестен, поэтому по-прежнему требуется особая осторожность, особенно в соседних с Аджимушкаем деревнях. Продовольствия у гарнизона каменоломен очень мало, и, согласно недавним заявлениям, хватит всего лишь на 5 дней: ситуация с водой еще сложнее. Были неоднократные неудачные попытки собирать капающую воду.»

— Что скажешь, любитель старины и загадок истории?

— Превосходно! С этим можно работать… И весьма продуктивно и успешно! Мы знаем куда бить! И это главное… Давай-ка выпьем за нашу победу, здесь в этих унылых степях, которые скоро расцветут небывалым цветом!

Глава 3

— Воды нет… больше! — облизывает растресканные губы Немцов, пронзительно сверкая глазами в темноте, в отсветах чадящей коптилки, — Совсем нет. Как мы будем? Жратва понятно, тут пояса затянуть можно… И сухарь погрызть и консервой перебиться. А вот без воды, братцы, хана. Это уже не шутки! Тут край наступает.

— Почему нет? — глухо выдавливает Скибин, — А колодцы? Те, что наверху? Брали ли же… Не раз! С боем, но все-таки, набирали! И мы сколько раз ходили, еще веревкой с двумя ведрами хитро воду вытягивали? Через блочки? Набегались под пулями, как сумасшедшие…

— Да нет колодцев, Ваня! — поворачивается Волошенюк, откладывая автомат в сторону, — Можешь о них забыть… Как вчерашний день! И последний луч солнца на закате…

— Куда делись? — отзывается из мрака Чернышов, — Вот так встали и сами ушли? Ноги себе приделали? Так что ли? Такую природную систему переместить сложно. Это не дерево и не камень придорожный, чтоб взять и сдвинуть! Небылицы придумываешь, Толик!

— Один взорван, другой трупами забросали! — хмуро сообщает Волошенюк, — Фашисты, гады, туда мертвых животных набросали сначала, а потом погибших солдат и покойников из местных жителей. И в довершении всего, говорят, еще живых наших военнопленных скинули! Проволокой колючей скрутили, чтобы никто не выбрался. Сволочье бездушное! Падлы… Палачи настоящие, инквизиторы! До такого додуматься, это надо полным извращенцем конченным быть… Не от человека, а от шакала какого-то родится! Черное семя… Так что воду брать неоткуда. Все, пустыня у нас подземная раскроется во всей красе!

— Да как такое возможно? — удивлено возмущается Скибин, — Что за зверство? Это же не в какие правила войны не вписывается… Даже негласный кодекс чести насчет воды! А тут такое…

— Какой на хер кодекс? — возмущается Чернышов, — Какая честь? О чем ты, Ваня? Мы же с проклятым буржуем дело имеем, фашистского разлива! Думаешь, почему они на нас зуб точили, а потом войной пошли? Мы другой мир представляем — светлый, справедливый, счастливый для всех! У них — нажива, грабеж, угнетение. У нас — свобода, равенство и братство! И еще интернационализм! Ко всему прочему! Что их и бесит… Они нам такие человеческие простые вещи, как уважение, любовь и дружба, между народами, как основа государства, простить не могут! Не по ихнему, не по капиталистичеки-паучьи выходит! Ни жертв… ни крови! Вот и выплеснулся этот гнойник здесь, со всеми их низменными инстинктами и истинный скорпионовым ликом…

— Ужасно это все, дико! — грустно задумывается Немцов, — Ладно еще взорвать, но живых раненых военнопленных сбрасывать — это верх варварского цинизма и безумной жестокости! Даже звери так не делают… А тут… Настоящие монстры в человеческом облике. И откуда такое берется?

— Я же говорю, Коля — из капитализма! — с мрачной иронией говорит Чернышов, — Мораль денег и личных удовольствий. Ради этого перейдут все мыслимые и немыслимые границы. Мы учим чему — чувству локтя, помощи, товариществу, состраданию. А эти псы поганые, толстосумы? Там набей себе брюхо, забери у ближнего своего последний кусок, думай только о себе… Вот тебе и результат — весь мир кровью залит! Горе и разорение вокруг. Ради того, чтобы кто-то купался в золоте… Вот и вылазит из этого чрева фашистский ублюдок! И рушит все живое!

— Колодцев нет… — как в ступоре повторяет Скибин, — Воду не взять! Здесь в каменоломнях все пусто! Значит, все конец? От жажды никуда не скроешься, это не пуля! Сколько человек может продержаться без воды при самом лучшем раскладе? Дней десять максимум! Да и воевать как — стволы пулеметов охлаждать тоже нечем… Тут никак не разгуляешься! Фриц знал, куда бить!

— Небольшой запас есть, — тихо произносит Немцов, откидываясь головой на выступ скалы, — но это ненадолго! Разлетится как пух на ветру…. И моргнуть не успеешь! И останемся в пустом колодце катакомб… Как жабы в пересохшем русле! Сидеть и глаза пучить в темноте…

— Нет, ребята, не может такого быть! — рассуждает Волошенюк, — Чтобы мы так глупо сгинули. Эти каменоломни помогут, я уверен! Они нам жизнь уже не раз спасли… всем! Здесь находящимся. И в этот раз не подведут. Подземные боги, если где-то во мраке прячутся, они ведь за нас! Да и абсурдно как-то получается, я под обстрелами такими шел, что все вокруг чернотой выжигало, выжил, чтобы вот так, тупо от жажды умереть? Нет судьба, она коварна бывает, но не настолько! Главное сохранить ум ясным, не поддаваться эмоциям! Мы обязательно победим, выберемся из этой ситуации…

— Как, Толик? — гневно вздыхает Чернышов, — Нас за горло берут железной лапой. Обратный отсчет пошел на последние дни… Но даже если так, мы за это время такую феерию огненную фашистам устроим, что они еще потом в кошмарных снах это видеть будут! Хоть с водой, хоть без… я их стрелять и резать буду, пока в сознании и шевелюсь!

— Это понятно. Никто из нас сдаваться не будет! — твердо заявляет Скибин, — Будем сражаться как и раньше, еще с большим пылом! Нас такими штучкам не возьмешь… Только вот проглядели мы что-то в общей организации. Надо было участок с колодцами держать при любых обстоятельствах, или придумывать что-то насчет запасов воды на длительный срок!

— Каким образом, Ваня? — печально улыбается Немцов, — Нас с поверхности выбили, несмотря на все усилия… Перевес неимоверный. Кто знал что так все повернется? Вспомни, с каким запалом пламенным мы от переправы вернулись, вообще в надежде на Контрудар! И что мы в авангарде этого всего полетим, а не в арьергарде застрянем… под землей! Во всех вариантах длительное пребывание в катакомбах никто не рассматривал. Также и другие. Все так быстро и стихийно произошло, что никто и представить не мог, что мы все, несколько тысяч, в каменоломнях в окружении останемся! У Полковника, говорят, вообще задача стояла — отход наших войск прекрыть и сразу же до пролива! Но случилось немецкое кольцо… Вот теперь и увязли в подземной трясине…

— На прорыв надо, снова идти! — размышляет Чернышов, — Другого выхода нет! Торчать тут без воды… Какой смысл?

— Уже ходили! — скептически хмыкает Волошенюк, — И что? Только народу в степи положили немеренно, сократили наш подземный гарнизон наверно на треть точно…

— А что тогда? — горячится Чернышов, — Подыхать от жажды, как закупоренный хорек в норе… Я не хочу такой смерти! Я вообще думал, что воевать только в небе буду! И на землю спускаться только за дозаправкой. А тут мало что под землей, так и еще от засухи загибаешься! Так паскудно… Эти мрази фашистские честно воевать вообще похоже не умеют! Исключительно подлостью.

— Это надо перетерпеть, выход будет, я уверен! — упрямо повторяет Волошенюк, — Вспомни историю! Все крепости всегда брали измором — голодом и жаждой… Мы не исключение! Тоже крепость, весьма своеобразная… Так что определенная логика осады здесь есть. Что-то подобное должно было случиться! И к этому надо быть готовым. И пройти это все, и выйти победителем! И все эти действия фашистов, это тоже показатель… что противник нас воспринимает серьезно, как весьма грозную силу! Иначе все было бы по-другому!

— Все это мало утешает, если срок самой природой нам уже поставлен… Как приговор! — размышляет Скибин, — Просто так сидеть нельзя… в любом случае надо что-то делать, искать решение.

— Не боись! — пытается воодушевить товарищей Немцов, — Наш Полковник с Комиссаром обязательно что-нибудь придумают… Они у нас — таланты редкие, титаны! Все могут! Фашиста остановили, войска вокруг катакомб сковали! Уж с водой как-нибудь справятся. Нас тут целая армия скопилась. Вместе, хором, не пропадем!

— А что тут можно придумать, Коля? — наклоняется вперед к другу Скибин, — Тут хоть профессором будь, хоть головой об стену бейся… А вокруг один Камень! А наверху стволы пулеметные и минометные, плюс снайперы, как последняя изюминка! Вот и вся картинка фрицем намалеванная… Мы когда сюда, еще в начале мая попали, когда штаб охраняли, помнишь — все излазили, со скуки! И нигде и намеков на какие-нибудь водяные источники! Подземная пустыня… Одно только верблюды не ходят! Какие-нибудь мраком порожденные. И барханы этих волнистых пористых стен… Бесконечно, до темного горизонта!

— А если по близлежащим поселкам пошариться? — предлагает Волошенюк, — Тут же не один Аджимушкай рядом, населенных пунктов мелких достаточно. Может, до них прогуляться?

— Время прогулок на свежем воздухе, похоже, закончилось! Раньше еще можно было! — качает головой Чернышов, — По полям скакать, как конь резвый. Хоть под обстрелом, но шальным. А сейчас все, смерть в степи гуляет, припеваючи, простреливается каждый метр и носу лишний раз не высунешь, по малейшему движению бьют! Боеприпасов не жалеют… И вокруг территории каменоломен — видел? Колючкой несколько раз обколесили, минные поля, огневые точки по периметру! Все, запретная, опасная зона! Кто чужой — сразу огонь на поражение… Ни с той, ни с другой стороны не пройдешь. В клещи взяли… Кольцо сомкнули!

— В любой самой безупречной системе есть лазейка, а в нашей огромной запутанной паутине подземелья, тем более! — загорается новыми мыслями Немцов, — А я слышал, что эти каменоломни насколько протяженные, что даже до центра города можно по ним попасть, если знать дорогу, а некоторые ходы выходят прямо в дома поселка, к погребам и подвалам. Мы этим вполне может воспользоваться!

— Это предположение, не проверенное на практике! — хмуро замечает Скибин, — Я тоже подобное уже слышал, но по факту, мы изолированы в замкнутой системе, выходы из которой блокированы противником. Даже до соседних каменоломен добраться не можем. Что там о городе говорить?

— Если все это правда, про тоннели к домам, я думаю, фрицы уже приняли меры! — добавляет Чернышов, — Провели разведку, опросили жителей, и под угрозой расправы узнали всю нужную информацию! Ну и перекрыли все возможные подходы… Тут даже навскидку можно предположить что из такой мощной подземной системы может идти ход к ближайшей хате… Или постройки прямо над пустотами катакомб стоят. Все логично!

— А если у местных проконсультироваться, кто с нами в подземелье сидит? Все выяснить! — оглядывает товарищей Волошенюк, — Они должны знать все хитрости этой местности, и где проходы нужные и где воду можно добыть… Все ходы закупорить тоже невозможно! С такой раскинувшейся сетью каменоломен…

— Было бы у кого спрашивать… А то ведь уже никто ничего не скажет, — отмечает Чернышов, — как не ухищряйся!

— А что так? — недоумевает Волошенюк, — Тут же тьма народу сидит в северной части! Сам видел!

— Да опустело там все! — поясняет Немцов, — Разбежались они все… Бои стихли, они повыходили наружу, разбрелись по домам! Оно, может и к лучшему! Зачем им с нами тут маяться? Осталось несколько семей коммунистов и евреев, большей частью работников Военторга! Им путь наверх закрыт… Их сразу к стенке! И в плане секретов местного ландшафта они вряд ли что знают. Там больше городских, чем сельских знатоков подземелий. Так что сами выплывать в этой тьме будем! Как на боевой машине из смурных облаков!

— По камням само то! — ерничает Чернышов, — Сквозь вековые скалы и по черному лабиринту, от которого голова кругом идет, тоже… Без воды, с остатками непонятной еды, и с тремя патронами в винтовке! Просто шикарно.

— Значит… суждено нам так! — задумчиво произносит Скибин, — Просто так ничего не случается! Видимо должны мы этот путь подземный пройти! И доказать что боец Красной Армии может все!

— Все что нужно, что от нас требует долг солдата и просто советского человека, мы сделаем, сворачивать никуда не будем! — рассуждает Волошенюк, — Только вот у меня вопрос, допустим, найдем мы воду, я уверен, что-нибудь придумаем, все опять станет в обычное русло. А что потом, братва? Как все сложится в условиях блокады? Сколько нам еще здесь обитать, в этих брошенных пещерах? Десантом что-то совсем не пахнет… А фашист все изощренней и яростней становится. Дальше то, что?

Глава 4

Темнота каменоломен странно завораживает. Не отпускает, зовет в себя… Это похоже на опьянение, когда перестаешь думать и разум почти полностью вянет, теряется и исчезает… Чернота проема похожа на Запретную Дверь. Там что-то таится, и с нетерпением ждет, знакомое и грозное. Оно совсем рядом, оно манит бескрайностью пропасти и не отступит никогда. Здесь или в другом месте будет преследовать с терпением и молчаливой мощью скал.

Лейтенант штурмовой немецкой группы внимательно вглядывается в непредсказуемо колыхающийся мрак и поднимает руку. Отряд останавливается. Солдаты замирают как окружающие камни. Слышно только дыхание и биение пульса. Вокруг тихо. Кое-где в тоннелях видны просветы от взрывов в предвходовой зоне.

— Что дальше герр лейтенант? — звучит шепот тенью появившегося унтер-офицера, — Здесь похоже никого нет. И никаких баррикад и укреплений коммунистов. Дальше заряды не пробивают. Монолитная скала! Впереди черная бездна!

— Красные никуда не делись! Здесь даже трупов нет… Мы обвалили только козырьки! И они забились вглубь пещер, — скупо бросает лейтенант, — я полагаю они деморализованы. Поэтому с чутьем охотника ищем красных кротов! Фонари не включать… Света через проломы пробивается достаточно, чтобы обнаружить противника. Держимся в тени, отслеживаем каждое малейшее движение. Работаем отделениями, в случае соприкосновения, параллельными коридорами обходим с флангов, и подавляем очаг сопротивления по заданной схеме. По возможности берем в плен, как можно больше. Особенно командиров. Нужна информация об этом подземном гарнизоне. Кто они и чем располагают.

— А если они нас заманивают в ловушку? И все это хитрый маскарад?

— Тут один камень и пустота! Придумать что-то сложно… Места для маневра нет. Каменный тупик! Единственное неприятное что нас ждет, это удар из-за угла, что мы исключим и ярость загнанного раненого большевистского зверя! На что мы ответим всей огневой мощью гранат и ручных пулеметов. Шансов у них нет…

— Главное не запутаться здесь… Все так переплетено, что голова начинает кружиться! Ориентиры теряются, будто засыпаешь… Или тебя усыпляют. Нужно держаться меток. И не терять тыл из зоны внимания. Тогда мы все пройдем…. Смотрите, там огонек мелькнул! И еще раз…

— Где? Не могу разобрать… Какая-то мутная взвесь висит.

— Вон туда налево, в конце тоннеля! Видите?

— Точно! Это уже кое-что. Похоже напали на след подземного зверя! Теперь ступать бесшумно, не высовываться, оружие к бою! Выдвинуть разведку… Трое вперед, прощупать что там! Явно что-то живое скрывается. Это уже не игра света, источник изнутри идет. Сейчас подчистим эти штольни от жидовско-комиссарской заразы! Всех выведем…

Штурмовики рассыпаются по ветвистым коридорам, занимая позиции. И с ловкостью матерых охотников начинают медленно продвигаться вглубь. Пока ничего не происходит, но вот появляется еле различимый покачивающийся профиль очевидно постового передовой линии обороны. Он словно прислушивается, замирает… И тут, огненными жалами пули прошивают фуфайку и сбивают каску. Что-то грузное с тяжелым выдохом падает вниз. Немецкий отряд устремляется вперед. В боковом ответвлении вырастает еще один контур, слабо освещенный, рядом за грядой камней еще несколько… Неистовый ливень пуль обрушивается, сшибая смутные цели. Все происходит очень быстро. Сопротивления почти нет. Отдельные невнятные выстрелы и все… Становится очень тихо. Повисает обволакивающая Чернота.

— И это все? — усмехается лейтенант, — Так просто? И где хваленное упорство подземных комиссаров? Похоже, предыдущие группы были не достаточно умны и последовательны….

Солдаты возбужденно переговариваются, осторожно включая фонарики, чтобы осмотреть поле боя и забрать трофеи… Часть отряда, тем не менее, берут периметр под контроль, держа на прицеле все проходы. Лейтенант наблюдает за деятельностью подчиненных, зачарованно оглядывает величественный свод над головой, делает шаг, поворачивается, хруст камня по сапогом. И… пространство рвется! От ослепительного сплошного взбесившегося огня! Будто вырвавшегося из самых глубин этой каменной преисподней. Сумрачные скалы окрашиваются пронзительным призрачным пламенем.

Бурлящий огнем поток сносит рассеевшихся по периметру штурмовиков, бросает их на выступающие камни. Кажется вся тьма ожила и ощетинилась огненными копьями выстрелов. Фашисты пытаются дать отпор, но атака такая внезапная, что тех, кто был наготове сбивает сразу, а кто хоть чуть-чуть замешкался, им не хватает тех роковых секунд сориентироваться, определить цель и точно ответить. Красноармейцы появляются словно из ниоткуда, как призраки. Все происходит в считанные минуты, немецкий отряд оказывается в хитром капкане, в котором вязнет и теряет ориентиры. Кто-то падает сраженный шквалом обстрела. Кого-то, по углам, добивают штыками и ножами… Кому удалось вырваться из засады, путается в коридорах, как в коварной паутине, и там наткнувшись на патрули подземного гарнизона, находит свою скорую смерть.

— Отлично, братцы! Кажись всех выкосили! — Бармет вытирает нож, склонившись над трупом тучного штурмовика, — Неплохо с чучелами получилось! Клюнул фриц на наживку!

— А куда он денется, фриц этот? — из узкого тоннеля выходит политрук Горошко, — с двумя дымящимися пистолетами в руках, — - Мы еще не то придумаем! Это так, на первое время… Прелюдия, так сказать!

— Твоя идея, Николай! Ты у нас мастер на изобретения, самые невероятные! — меняет пустой диск на ручном пулемете капитан Скрыль, — Очень даже потрясающе для комиссара! Тебя бы в диверсионный отряд, а не на партийную работу! Что такое агитация по сравнению с твоими боевыми подрывными талантами. Не меньше взвода гансов уложили, и все благодаря твоему плану!

— Одно другому не мешает, — рассовывает в кобуру и за пояс пистолеты Горошко, — где слово, где дело, все должно во взаимосвязи пребывать!

— У тебя их сколько, артист? — улыбается Бармет, кивая на торчащие стволы и рукояти, — Не многовато для одного?

— Нормально. Само то… Четыре их у меня, — с гордостью произносит политрук, поглаживая оружие, — два «ТТ», один Стечкина и люггер трофейный. В тоннеле в ближнем бою самое удобное. Я с двух рук бью!

— По македонски? — спрашивает Скрыль, — Лихо однако…

— Именно так! Плотность огня высокая.

— Как приноровился? — устало облокачивается на пулемет Скрыль, — Я слышал, неудобно с двух рук сразу стрелять. Прицелиться толком не успеваешь… И в сторону ведет сильно. Теряешь контроль и точность.

— Есть такое… Но это от неопытности, в первое время случается. А если прилежно упражняться, так лучше и быть ничего не может. Особенно в таких тесных коридорах как наши! Когда враг маячит, перекрывая весь проход… Что может быть лучше? Винтовка в окопах, на открытой местности хороша. Бьет на километр и больше. А здесь что? Куда с ней? От стены к стене! Как будто в доме у себя стрелять в комнатах, бандурой такой… Тут автомата и то много. Поэтому в стычках в наших извилистых узких коридорах, пистолет наиболее оптимальный вариант.

— Ты ими увешан как пират! — замечает Бармет, — Просто Эдвард Тич, «Черная борода»! Тот тоже также ходил, только у него вроде еще больше было… Палил из них как артиллерийская батарея! Враги от одного вида разбегались.

— Видать неплохой воин был! Сорви-голова… Аристократов и прочих зажравшихся господ гонял. Это хорошо. В мире справедливость должна быть. Равенство. За это мы все и боремся, так или иначе… Вот бороду еще отпущу в этом подземелье и буду точно как этот самый флибустьер! Кошмар на фашистов наводить, — усмехается Горошко, — здесь и одного дня, в этой каменоломне хватит, чтобы измениться кардинально!

— Недолго ждать! Мы и так уже зарастаем, все в щетине, толком не побреешься тут, только клочья волос рвешь! — охает Бармет, — А рожи уже у всех черные! От грязи и копоти. Воды почти нет… Можно без оружия фрицев пугать. Выглянул из трещины в земле, зыркнул глазам и все, караульный подох тут же!

— Ничего, это временно! Отмоемся… Покантуемся еще малость в подземелье этом, и на волю! Когда наши подойдут с десантом, — с нотками мечтательности произносит Скрыль, — а что касаемо оружия, так я мелочь не люблю! Мне бы калибр побольше. Чтоб с громом и молнией! Чтоб сразу в клочья… Любую мразь! Вот он родимый, друг и товарищ на века… Пулемет — это вещь! Величайшее изобретение военной мысли. Удивительная мощь и грация, настоящее вдохновение запечатленное в металле! Сколько ума и страсти. Обожаю… Это же наследие богов-громовержцев, не иначе! Как полыхнет, как только начинает отбивать ритм, у меня внутри будто пробуждается что-то великое и необъяснимое. Сливаюсь с ним воедино. Он как живой, как воскресший зверь фантастический из мифов! Нет слов… Ну а ты, Георгий что предпочитаешь? К чему душа военная лежит?

— Нож люблю. Быстро, надежно, незаметно. И никаких осечек как в огнестреле быть не может. Все в твоих руках! А так в целом все что удобно, в зависимости от ситуации! Иногда и голыми руками задавить можно. Это уж как карта ляжет…

— Понятно, — кивает Скрыль, — бойцы вон урожай собирают, сегодня прилично! Штурмовиков снаряжают богато. От гранат до пулеметов! Даже жратвой на время задания. Поэтому куш хороший взяли!

— Будет чем воевать, — довольно качает головой Бармет, — а то с боезапасом у нас туговато… Некоторые подразделения винтовку на троих, а то и на пятерых делят. Сам видел. Так что эти проникновения в катакомбы очень кстати. Не надо под пулями к фашистским окопам ползти за добычей! Сами приходят сюда… Весьма удобно!

— А я не люблю немецкое, — поеживается от холода Скрыль, — особенно автоматы. Херня полная! Только шпану пугать! И то как повезет… Крайне неудачные виды. Есть конечно у них отдельные образцы, заслуживающие внимания, но наше родное ближе. И толковей!

— Придется осваивать все заморское, свое уже заканчивается! — отмечает Горошко, — Хотим или нет, а придется новую грамоту осваивать. Да и вообще тактику надо менять. Фашистов нужно заманивать сюда глубже, все каменоломни сделать единой Ловушкой с разными уровнями, а не держать глухую оборону на линии входов. Бить их здесь, на нашей территории, только по нашим правилам. Навязывать свою игру… А так они уже все наши посты вычислили, все огневые точки, все входы и щели. А любая статичность — это половина поражения в сражении. Принцип любой охоты — будь незаметным, перемещайся… Не дай себя обнаружить, будь неведимкой!

— Предлагаешь их и дальше сюда запускать? — изумляется Скрыль, — Не рискованно?

— Хуже сидеть закупоренным в одном месте. Да, впускать! Пусть заходят, почти свободно… Далеко не уйдут! Запутаются как рыба в сети. А невод катакомб очень огромный! Не вообразить… Я бы вообще отказался от четкого базирования, а создал бы мобильные летучие отряды как гусары Дениса Давыдова и кружил бы по темным галереям до изнеможения и полного уничтожения. Им здесь не закрепиться. Никак! Другой формат… сбивающий всю их баварскую респектабельную логику! Тут им полный конец настанет… Для гансов здесь могилу можно огромную организовать. С размахом! Весь керченский гарнизон вместить. И крест железный громадный на верху поставить… Как напоминание о всех диких и жестоких завоевателях!

— И как это все мыслишь? — озорно спрашивает Бармет, — Как это все провернуть?

— Да тут особо и стараться не надо. Все готово… Создано самой природой. Немного фантазии и все обернется фатальной западней для «непобедимого Вермахта». Массу интересного можно наделать на каждом шагу — от банальных растяжек до очень занятного минирования. Тут им на головы потолки рушить можно. В ямы сбрасывать… целыми подразделениями. Блокировать на тупиковых участках. Создать сеть различных засад, самых необъяснимых. Утягивать вглубь мрака и бить наверняка!

— Очень шатко… Я бы сказал непредсказуемо, — озирается Бармет, — куда чаша весов качнется! Тьму местную не просчитаешь… Это всегда путь по краю. Я за крепость! Нечего фашистскому отродью здесь гулять! Заманивать их малыми группами и давить здесь, это все замечательно. Но лучше фрицев снаружи из амбразур косить, да и вообще близко не подпускать! Тогда мы обретем вес и все, что здесь происходит будет надежно скрыто.

— Немцы тоже не дураки, — холодно произносит Скрыль, — Они все просчитывают тщательно. Когда начнут нести серьезные потери под землей, они сюда не будут лезть с такой прытью, как сейчас. Перейдут к другой тактике. Это очевидно.

— А что тут еще может быть кроме штурма? — поворачивается Бармет, — Им наше присутствие здесь поперек горла! Мы в тылу у них сидим, и не просто сидим, а долбим каждую ночь! Какой армии это понравится? И чем скорее они с нами разделаются, тем им лучше… Только мы им не дадим этой возможности. А дождемся наступления нашей армии, и вместе сокрушим врага лютого!

— Осада, — задумчиво выдыхает Скрыль, — когда они удостоверяться в бесполезности лобовых атак, перейдут к измору. Также как с любой крепостью. Еще в стародавние времена. Перережут все возможные пути к нам. Будут нас петлей голода и отсутствием самого насущного душить. Как это обычно бывало и раньше в истории.

— Ну у нас сейчас не Средневековье, — замечает Горошко, — такой большой район как эти каменоломни с сумасшедшим переплетением ходов, контролировать сложно. Это не замок на открытой местности осаждать. Здесь все гораздо тяжелей и непредсказуемей. Подземелье по побережью огромное, теряется на десятки километров, некоторые тоннели говорят, аж в центр города ведут. Тут весь полуостров изрыт этими хитрыми змеиными коридорами, даже старожилы за голову хватаются… Это непростая задача для фрицев! Почти не разрешимая. Так что справиться с нами осадными методами будет очень трудно. Мы везде!

— Наша система к сожалению изолирована от других, — сообщает Бармет, — мы отрезаны даже от своих ближайших соседей, что засели в Еврейских катакомбах. Там говорят морпехи и кавалеристы сражаются и 1 запасной полк Крымфронта. Так мы до сих пор с ними связь установить не можем.

— Найти проход всегда можно, хоть по поверхности, хоть снизу. Пробить часть стен на худой конец… В таком громадном сооружении старом, природы и человека, можно много чего сотворить, — стоит на своем политрук, — тут во мраке все может быть. И хорошее и плохое. Главное штурвал повернуть в правильную сторону!

— Знать бы еще где эта сторона! — с налетом грусти смотрит Скрыль в темную даль, — А то бредешь в потемках, и не угадаешь, что тебя за ближайшим поворотом ждет. То ли ангел спасения, то ли черт полной погибели. Словно играешь в какую-то дьявольскую игру! И ты в ней просто пешка…

— Насчет ангелов это вряд ли, — усмехается Бармет, — а вот бесов здесь вероятно, достаточно. Самых разных! Мрак наплодил щедро…

— Тьма наш союзник сейчас, если не самый близкий друг! — улыбается Горошко, — Да и чертей всех под ружье поставим, заставим присягу принять… Пусть повоюют за правое дело, им полезней будет.

— Нечисть за свет воевать никогда не будет, черт он и есть черт! — категорично заявляет Скрыль, — И его братья в фашистских мундирах над нами по камням скачут. Так что одни мы здесь… Кому свет и жизнь нужна!

— И мы за нее постоим! Нас много в каменоломнях, одно радует, — отмечает Бармет, — Как бы ни было, а сила в этом подземелье огромная собралась! Фашистам нас не взять. И сами катакомбы произведение удивительное, неоднозначное, Николай прав, тут вся логика ведения войны рушится.

— И если это все усилить, — добавляет Горошко, — получится настоящая гиблая топь для фрицев. Многих их утянет наша каменоломня, только немного сообразительности и все. Фокусы можно получше чем в цирке показывать! Все исходные материалы имеются.

— С чучелами ты здорово придумал, и главное места нужные выбрал, — воодушевленно произносит Бармет, — все как по нотам прошло! Ни разу не сфальшивили!

— Фрицевская щука любит блестящее, — улыбается политрук, — вот наживку и заглотила! И попалась на крючок! Мы еще много таких натаскаем. Улов будет завидный. Ловля только началась. Они думают, что нас в угол загнали и охотятся, но пусть тешатся этой мыслью, на самом деле все наоборот…

— А у меня чего-то совсем ничего не придумывается, фантазия истощилась, — откровенничает Скрыль, — все напротив доходит до предельной простоты и ясности. Упал за камни, выбрал наилучший сектор обстрела и молоти от всего сердца! Пока последняя черная гадюка не издохнет… пока патроны не кончатся. А там уже и в рукопашную можно!

— А я все еще не могу привыкнуть к этому подземелью, — делится Бармет, — путается все. Весь этот масштаб конструкции каменной, утопающей во мраке, в уме не вмещается. Я привык картинку видеть целиком. Поэтому в разведке на поверхности, мне проще. Для того чтобы оценить ситуацию, мне нужен все охватить взглядом со стороны. И тогда просчитав все варианты, выносить верное решение. А эти катакомбы словно играют с тобой в черной каменной маске, усмехаются… Как увидишь эту завесу тьмы колыхающуюся, как заводь мутную, так и думаешь что хочешь, что там может случиться и как все повернется.

— Да, они далеко не просты, камешки все эти вокруг, — кидает короткий взгляд на нависшую скалу Скрыль, — иногда такое чувство охватывает, будто смотрят они на тебя, как живые! И очень не по себе становится. Кто это может быть? Зачем следит? И главное невидимый совсем. Или мы уже себя так здесь накручиваем?

— Чем запутанней и сложней, тем лучше, — не унимается в своих идеях Горошко, — если нам трудно, каково противнику придется! Они же теряются здесь с первых метров… А дальше и говорить не надо, собьются с курса и пойдут вглубь этой пропасти! Навеки…

— Если захотят они еще сюда спуститься, — скептически бросает Скрыль, — после таких расстрелов в упор, как сегодня. Им солдат терять в таких количествах ежедневно не резон, они прагматичны до каждой мелочи. Уверен, что они пойдут на что-то другое.

— Заставим! — твердо чеканит Бармет, — Куда денутся! И наверху шороху наведем ночью и здесь в пограничной зоне покрошим. Но пускать дальше все-таки их нельзя! Таково мое мнение. В кошки-мышки здесь с врагом играть нельзя. Эта территория должна быть для противника закрытой.

— Нельзя нам наружу особо высовываться, — наставляет Горошко, — они уже огневых точек накрутили по периметру, носа не высунешь. Снайперы во всю орудуют. Погодите еще минами все обнесут. Тогда шагу не ступишь! Пусть лучше к нам заявляются. Мы встретим со всей широтой русской души… Тьма и лабиринт брошенный — наши козыри! Считай, дополнительное оружие. Здесь нужно сражения основные вести. Ловить врага, накидывать черное покрывало и бить безжалостно! Изводить заразу фашистскую в этой Глубине…

— Обратная сторона всего этого тоже есть, — напоминает Бармет, — мы не пауки и не летучие мыши, чтобы во мраке подземном жить. Постоянный холод могильный, согреться не можем, и полное отсутствие дневного света. Долго здесь сидеть нельзя. Люди начнут чахнуть и вянуть, как цветы без солнца и воздуха. Да и вообще пребывание в таком подземелье как колебание маятника на краю — туда-сюда! Как качнется, как повезет…

— Кто интересно всю эту махину раскачивает? — поднимает взор вверх, к темному изломанному своду Скрыль, — Такую махину громадную? И судьбы все наши? Как нас вообще угораздило здесь очутиться? Я даже и не понял… Будто ветром шальным занесло! И попробуй теперь отсюда выпутайся, как в трясину черную угодили. И чем все это закончиться, неизвестно.

— Все наладится, мы живы и с оружием в руках, — ободряет Бармет, — а это уже не мало! И нас тысячи, подземелье как улей гудит, и когда мы…

Внезапно по застывшим галереям прокатывает странный рокот, будто что-то летит, не то живое, не то механическое. Надсадно ухая или утробно завывая…

— Что это? — оглядывается Горошко, — Такое чувство что со всех сторон идет.

— Ветер? — предполагает Бармет, — Мы же в предвходовой части каменоломен, может сквозняки свои песни играют. Бывает тут такое!

— Не похоже, больно звук громкий и разнородный, с переливами, — оценивает политрук, — ветер даже самый сильный так выть не будет. Тут непонятное что-то. Вроде что-то животное напоминает, и в тоже время как треск какой-то… Весьма странное сочетание.

— Тогда что? — вглядывается в непробиваемую стену темноты Бармет, — Явно не голос и не сигнал акустический. На шелест или шепот похоже…

— Хрен знает, чего это стонет в штольнях, — щелкает затвором капитан Скрыль, — тут чего только в этой темени не роится, если копнуть этот мертвый ворох подземелья! Какая угодно сатана приблудилась тут, окромя нас… Вот и живем вместе, бок о бок! В затылок друг другу дышим. И кто жив останется, только скалы эти нависшие и узнают…