Смею доложить, что я уже отохотился. И охоты охотиться более не имею.
В этой империи все называлось происшествием: булавку с камнем потерял, губернию запороли…
В тридцать семь завершается человек: вырастил до предела свою здоровую мощную плоть и верит, что – навечно.
А после бала уж раздельно: те, кто сел… и те, кто нас сажал. Одни останутся при крестах, других пристроят на крестах… Шутка, господа.
«улетают слова, но остается написанное»!
И тут троица распутников, стоя в окнах, стала хором исполнять арию из будущей оперы о распутнике четвертом! О, Боже!..
Как я люблю его таким!.. Началось, началось его истинное одиночество… путь в бессмертие…
МОЦАРТ. Он – демон!
И он начал играть на темной сцене перед пустым залом. Я стоял, боясь пошевелиться. Это была импровизация. Она длилась добрый час. И, клянусь, там, в темноте, он беседовал с Господом.
Что ж, мы видели великую музыку счастливого Моцарта. Впереди нас ждет величайшая музыка Моцарта трагического. О, как я жду ее!
