Оглавление

Глава 1

«- Ты расскажешь мне?

— Как и всегда…»

Я и мама работали на рисовом поле. Каждый день. Мы начинали в четыре утра и заканчивали около полудня, когда становилось невыносимо жарко, и все расходились по домам, чтобы немного отдохнуть, а потом снова возвращались на поля и работали до темноты. Чем больше сделаешь, тем больше получишь.

Меня звали Ли. Обычное имя для тех мест. Поэтому на рынке, на поле и просто на улице я часто слышала его, но не обращала внимания. Кто меня может звать? Хоть я и жила в этой деревне с рождения, почти восемнадцать зим, знакомых у меня было не много: пара соседей и наша маленькая семья: мама, сестры и брат.

Именно ради семьи я и мама каждый день вставали до первых лучей солнца и плелись к домику распорядителя. Там же собиралась почти вся наша деревня. Мы ждали, когда откроется крохотное оконце в каменной стене, и появится сытая рожа распорядителя. Раз в неделю он делил наделы на рисовых полях. Именно он решал, кто на этой неделе будет сыт, а кому предстоит побираться по соседям и вымаливать кусочек хлеба.

До того, как открыть окно, распорядитель долго смотрел на притихшую толпу. Думаю, в такие моменты он ощущал себя вершителем судеб. Отчасти так и было.

Со скрипом ставни открывались, и начиналась борьба за наделы. В ней не было места чести, состраданию, дружеским или соседским отношениям, все против всех, схватка похлеще Великой Столетней Императорской Войны. Часто мы оказывались позади крепких мужчин, тех, кто не хотел погибать в шахтах. Они расталкивали всех, кто попадался им на пути, они забирали лучшие места, они так же, как и мы хотели жить и прокормить своих родных. Но и мы были не так просты. Нет, мы не сражались, это бесполезно, две невысокие щуплые женщины едва ли справятся и с грубой силой, мы шли другим путём. Необходимо было подождать, пока другие семьи, где есть мужчины, получат работу, а когда они отступали, начиналось время жалких остатков.

Тут уже важна не сила, а кое-что другое. Женщины, перекрикивая друг друга, говорили такие комплименты, так елейно улыбались, что даже толстый распорядитель краснел. Кажется, они готовы были целовать его руки, если понадобиться. Нам повезло, так сильно унижаться не приходилось, у мамы был маленький секрет. Она рассказывала, что жена распорядителя её дальняя родственница, то ли шестиюрдная тётя, то ли пятиюрдная племянница, не помню точно, но знаю, что мама оказала ей очень давно одну большую услугу, за которую та очень благодарила мою маму. И эта благодарность выражалось в том, что распорядитель нехотя, но все же выделял нам крошечные наделы, в обход других желающих.

В тот день мама пробралась сквозь толпу к окошку и расплылась в самой сладкой улыбке, на которую была способна.

— Господин распорядитель, прекрасно выглядит! Вы, кажется, знатно похудели? — мамино лицо, тёмное из-за работы на солнце, смешно морщинилось, когда она разговаривала, одновременно пытаясь улыбаться и, кажется, даже строить глазки. Выходило это у неё неумело и стыдно. — Не заболели ли? А как жена? Как… — мама немного запнулась и искоса посмотрела на меня, — как ваш сын? — она встала на цыпочки, чтобы достать до окна, и потому пошатывалась из стороны в сторону. — Надеюсь, сегодня вы нас не обидите? Мы могли бы взять на эту неделю надел побольше…

— Все могли бы, — распорядитель скупо чеканил по одному слову, будто бы берег их для кого-то более важного, чем мы. — Но дам, что есть. И идите уже, идите не задерживайте толпу.

Так в руках у мамы оказывался заветный жёлтый клочок бумаги. Пока мама раскланивалась перед распорядителем, я пыталась рассмотреть цифры.

Мы ловили на себе завистливые взглядов, а вслед нам отправлялся осуждающий шёпот. Все хотели получить такую бумагу. Даже не так, все боялись не получить такую бумагу.

— Сколько дал? — я ловко забрала из маминых рук разрешение. — Это… это что такое?

Мама вернула себе разрешение и аккуратно сложив, убрала в карман, как великую ценность.

— Спросишь иногда такую глупость, будто бы и не знаешь! — пробурчала она. — Это наша работа на ближайшую неделю.

— Но это очень мало!

— Хватит.

— Он даёт нам каждую неделю все меньше. Скоро вообще без ничего оставит!

— Не оставит, — обрубила мама. — Хорошо, хоть это даёт. Нам следует быть благодарными, ведь из-за тебя мы и вовсе можем остаться без работы.

Мы брали две плетёные корзинки, кувшин с водой и ветхий зонтик, и направлялись в сторону полей. Надо было торопиться, солнце почти взошло, скоро станет жарко и придётся оставить работу до вечера.

— Мам, ты слышала, о чем говорят в деревне? — спросила я, и не стала дожидаться ответа. — Рисовые поля ссыхаются, говорят, их скоро закроют и все! Останется только базиликтовая шахта. Но мы там и дня не продержимся.

— Пока есть работа, будем работать, — мама всегда шла очень быстро, так что сухая земля под её ногами поднималась вверх серой пылью.

— Отлично! — я едва поспевала. — Пока есть работа, мы её работаем, а когда работы не будет?

— Что-нибудь придумаем.

— А что именно?

Мама резко остановилась и посмотрела на меня синими пронзительными глазами.

— Ли, говори прямо. Если есть, что сказать.

Да, у меня было, что сказать. И она это знала.

Я уже набрала воздух, чтобы разразиться гневной тирадой… но в последний момент выдохнула и промолчала. Мама знает, что я скажу, а я знаю, что она ответит. К чему этот пустой разговор?

Я скажу ей, что скоро наша деревня вымрет и мы вместе с ней. А мама подожмёт тонкие губы и сухо спросит: «с чего ты это взяла? рисовые поля ещё долго будут кормить нас». А я скажу, что это не так, и все это знают, и глупо это отрицать, а она ответит: «что ты давишь на меня? у тебя есть предложение? Если нет, то помолчи. От тебя только голова болит». Я, конечно, не смогу промолчать, потому что уже все — завелась и скажу: «предложений множество, но ты ни на одно из них не согласишься. Как тебе идея переехать из этой полупустой деревни в город или хотя бы в провинцию богаче, где не надо воевать с другими за работу? где твою судьбу не решает жирный распорядитель?» Мама скажет: «везде так же плохо, Великая Императорская война истощила страну» и, наверное, будет права. Но я буду упрямиться: «нет, не везде, есть места, где мы можем жить лучше. Давай поедем туда, или сюда, а может даже в столицу? Может быть Ви, наконец-то, сможет поступить в академию, и мы сможем вылечить Мю? А мама?» Она остановится, вдохнёт полной грудью и почти крикнет, что это все глупости и простые фантазии, что она не может, как какой-то хорёк с детьми на спине перебираться из город в город, что нам и здесь не плохо, у нас есть работа, какие-никакие связи и крыша над головой. А что будет с нами в другом месте, неизвестно, даже Верховному Хэйвину! Я попытаюсь возразить, мои доводы будут точны и продуманы, ведь у меня есть готовый план, как перевезти нашу семью, но мама посмотрит на меня так, что дурно станет. Потом скажет, что я слишком молода, и если она говорит, что мы будем жить здесь, значит так и будет. А мне лучше помолчать, ведь мои слова глупы, я лишь зря трачу силы, а ещё напомнит, что я самая старшая среди сестёр, и должна подавать пример, а не придаваться пустым мечтаниям. И я замолкну.

Так к чему начинать, если мы обе знаем, как это закончится?

В таких мыслях я и не заметила, как мы добрались до полей. До знаменитых затопленных полей провинции Сал-Ват, которые снабжали рисом жителей Серебряных Гор. Поля простирались до самого горизонта и, казалось, что им нет конца и края, но это лишь обман зрения. Конец, как известно, есть у всего.

Мы поднимали длинные юбки и завязывали их узлом на поясе, подгибали широкие рукава. Я собирала волосы в высокий пучок на голове и подвязывала косынкой, а мамины длинные волосы, цвета гречишного мёда всегда были уложены в тугую косу. Проходя мимо охраны, мы низко кланялись, показывали разрешение. Они долго смотрели на него, смотрели на нас, потом нехотя кивали и пропускали.

Плюх, и ноги погружались в прохладную мутную воду. Ступни тонули в мягком иле, и на мгновение, казалось, что вот-вот ещё немного и тебя полностью засосёт на самое дно. Но нет, ноги быстро находили опору. Осторожно, приподняв нехитрый скарб над головой, мы направлялись к нашему участку. Повсюду шум и гам, многие приходили на поля семьями. Кто-то смеялся, кто-то плакал, утром поля кипели и бурлили жизнью, но я знала, это временно. Скоро работа утомит и все затихнут, будут слышны лишь редкие слова, и плеск воды.

Что нужно сделать, когда пришёл на свой надел? Поставить зонтик, чтобы он закрывал нас от солнца на ближайший час, именно столько уходит времени на обработку территории на расстоянии вытянутой руки, опустить корзину в воду и приступить к сбору риса. А ещё нужно не умереть со скуки и печали, это очень важный пункт. Не умереть. Мой любимый пункт. Самый главный.

— Начинаем?

— Нет, ждём, — ответила мать.

Через минуту другую над полем раздалось неприятное кряканье и хрипы, а потом усиленный голос распорядителя раскатился по всему полю: «Да начнётся работа во имя славного племени Хэйвинов, что защищает нас от тьмы! И помните каждая рисинка, что попадёт в ваши руки пойдёт на благое дело, на пропитание наших защитников и пусть труд ваш будет наполнен смыслом и радостью! Во имя славных защитников рода людского — Хэйвинов! Во имя Небесных Покровителей!»

— Во имя Хэйвинов, — тихим гулом прошлось по полям.

— Во имя… — мама поджимала губы и едва слышно цедила. — Начнём.

Я опускала руки в мутную воду. Может быть тебе объяснить, что такое рисовые поля? Это совсем не то, что ты представляешь себе. Рисинки росли, как горох в стручках, а стручки были под водой, вытаскивать их было нельзя, стручки мгновенно высыхали, скукоживались и давили на рисинки с такой силой, что появлялись сколы. Приходилось на ощупь открывать их и осторожно выдавливать рисинки, а потом складывать в корзинку.

Вода холодила и спасала от зноя. но это если руки подержать и вытащить, а если они в воде целый день? Кожа начинает сохнуть и трескаться. К тому же на моих пальцах есть маленькие шрамы, крошечные, как царапинки, они не болят, но начинают неприятно тянуть кожу, когда руки долго в воде. Потом появляются трещины, которые кровоточат и очень болят, если их не обрабатывать. Каждый вечер мы обильно смазываем руки и ноги в гусином жире. Помогало не очень хорошо, но это единственное, что хоть как-то уменьшало боль.

За работой мы говорили редко, каждое слово забирает силу.

— Соседи уже уходят. Что-то сегодня рано, — вздыхает мама.

Она не боится подставить усталое лицо под солнце, она лишь становится чернее. Мне же солнце вредит, сжигает бледную кожу, так что потом появляются красные волдыри.

— Ага, — отвечаю я, двигая зонт, так чтобы его тень падала точно на меня. — Смотри, какая огромная рисинка!

— Осторожно, сейчас выскользнет! — мама хмурится и поджимает губы, от этого кажется, что губ у неё и вовсе нет.

— Держу я, держу…

— Вечером надо поработать подольше, за утро мало наберём.

— Тогда надо взять перекус.

— Лепёшек возьмём…

— И пирожков сладких.

— Нам и лепёшек хватит.

Сначала работа идет быстро, есть воодушевление, силы, и полупрозрачные голубые зёрнышки сами плывут в руки. Но чем дольше стоишь в воде, тем становится тяжелее. И рис выскальзывает, и вода раздражает кожу, и сильнее припекает солнце.

Полуденная тишина отчего-то навевала страх, было что-то неправильное в застывшем воздухе, в предметах без тени, мир казался нереальным и чужим, как во снах, когда места вроде бы знакомы, но никак не можешь вспомнить их. В прозрачной дымке горячего воздуха усталым глазам мерещились чудовищные образы бадуков, и нужно было приложить усилие, чтобы продолжать нудную работу. Это верный признак, что пора было идти на перерыв.

Перед тем, как закончить работу у нас с мамой была своя традиция. Трижды я предлагала маме закончить работу, и уйти, и трижды она мне отказывает. А потом, как ни в чем, ни бывало, она говорит, что устала и мы уходим. И так происходит каждый раз, с самого первого дня, что был уже четыре зимы тому назад.

— Что-то сегодня тяжеловато, да? — начинала я ежедневный ритуал. — Может отдохнуть?

— Тебе бы только отдыхать, — бурчит мама, не поднимая головы. — Не набрала и полкорзины, а уже уйти хочешь. Распорядитель, хоть и идиот — мама понизила голос и опустила голову, — но считать умеет. Работай.

— Но солнце такое злое, как бы удар не схватить, — не унималась я. В тот день мне особенно сильно хотелось домой. Которую ночь я плохо спала, слишком жарко, душно, и снились кошмары. После такой ночи тело болело, и каждое движение давалось с трудом.

— Подвинь зонт поближе, тогда и … — истошный вой прервал мамину речь.

— Что там? — от крика по спине пробежал холодок.

Кричала женщина, совсем недалеко от нас.

— Не знаю, — мама подняла голову и посмотрела в сторону, откуда слышались крики, — надо посмотреть.

— Я схожу!

— Нет. Стой здесь, — она передала мне корзинку, — я схожу.

— Лучше я…

— Стой здесь и жди меня, — отрезала мама.

И она, осторожно поднимая ноги, направилась на затихающие крики, куда уже стягивались работники со всего поля.

На жаре время длилось долго. Шум уже затих и все начали расходиться, только мамы не было видно. Я пыталась подслушать разговоры проходящих мимо людей, но слова тонули в общем гомоне голосов.

Что же случилось? Может быть, кто-то упал и расшибся? или потеряли кого? а может, рассыпали только собранный рис?! я бы тоже кричала!

Руки затекли, две корзины заполненные рисом — тяжёлая ноша, к тому же я никак не могла поправить зонтик, и солнце светило в глаза.

Многие уже шли к выходу, а мамы все было. Я начала по-настоящему волноваться. Поля огромны, они растянулись так далеко, что не видно краёв рисового моря, и здесь может случиться все, что угодно.

Узнав мамин силуэт вдали, я вздохнула с облегчением. А с кем это она идёт под ручку? С мужчиной? После смерти отца, я ни разу не видела мать с другим мужчиной.

Когда они приблизились, я увидела, что они идёт, опершись на старика-соседа по имени О.

— Спасибо, спасибо … — мама неловко раскланялась перед ним.

— Будьте осторожны, Кайра. Дома обработайте ногу, — старик не говорил, он хрипел и шелестел.

— Конечно, конечно. Так жаль её, — мама промокнула красные глаза краем косынки.

— Эти рисовые поля забрали много душ, — старик покачал головой. — Такова цена защиты. Нужна ли нам эта защита? Вот в чем вопрос, — он осторожно, так же высоко поднимая руки, направился к выходу. — Не хворайте

Внутри все похолодело. Я не сразу спросила, что случилось, и так поняла, что что-то с страшное и не хорошее.

— Дай корзину, — мама протянула руку, но я ловко извернулась, чуть не опрокинув рис. — Попробуй только просыпать! — она замахнулась на меня, но не ударила.

— Что случилось?

— Там, опять… — мама махнула рукой за спину.

— Опять? Что опять?

— Там семья одна, — она говорила сбивчиво, что совсем на неё не похоже, — они торговали раньше тканями, до всего этого… я их знаю… они взяли на поле своих детей. Одному четыре, другому и шести зим ещё нет… Наверное, кушать хотел, младшенький… взял рисинку в рот. И все, там уже не спасти было. Это его мать кричала, — по впалым щёкам мамы потекли крупные слезы. — Горе, горе.

Такое случается. На полях, в деревне, на базаре — везде. Люди страдают от голода и не знают, чем набить пустые желудки. Они готовы есть все, что похоже на еду. Особенно тяжело детям. И этот рис, он кажется таким заманчивым — круглый, гладкий, чуть отливающий синевой. Но этот рис не для людей, он для Хэйвинов. Всякая такая рисинка для человека яд.

— А с тобой что случилось? — спросила я.

— Упала, когда бежала. Расшибла ногу. За день заживёт. Пойдём-ка домой.

У входа нас уже ожидал распорядитель с весами.

— Как работа? — он тщательно взвесил нашу «добычу», недовольно цыкнул и что-то чиркнул в блокноте.

— Тяжело, господин распорядитель, солнце припекает, — заискивающе улыбалась мама.

— Вижу, — распорядитель морщил толстое лицо, — набрали совсем чуть-чуть. А ещё хотели взять большой надел. Может быть, отдохнёте на этой неделе?

— Нет, нет, что вы! Нам за радость поработать на вас! — мать низко поклонилась.

— Да, да, вы должны помнить мою милость и быть благодарными. Ты бы поговорила, Кайра, со своей дочкой, никакого уважения, — он чмокнул полными губами и бесстыдно оглядел меня с ног до головы.

— Кланяйся, Ли, кланяйся, — мать дёрнула меня за рукав, чуть обнажив шею.

Пришлось повиноваться, пришлось склониться так, что я коснулась волосами земли.

— Так-то лучше. С вами же по-хорошему нельзя, — довольный собой сказал распорядитель и дал нам монеты. — С вами только так.

Зачем он это делал? Хотел потешить самолюбие? Он знал, что мы не можем себе позволить такую роскошь, как отдых. Это была месть, небольшая, не смертельная попытка обидеть, уколоть, напомнить наше место.

На заработанные деньги мы купили четыре большие свежие лепёшки, мешочек крупы и даже хватило на пять сладких пирожков с карамелью, мои любимые. От них шёл такой ароматный запах, что я едва удержалась, чтобы не съесть их тут же.

Утро выдалось тяжёлым, и все что мне хотелось, это поскорее дойти до дома, и лечь в тени. Может быть, даже успею поспать. Я уже представляла себе, как вытяну ноги, выпью кисло-сладкой воды с лимоном и имбирём, закушу сладком пирожком, выгоню всех из комнаты и…

— Эй, Ли!

Я даже и ухом не повела, мало ли к какой Ли обращаются, у нас их было пруд пруди. Так о чем это потом я… посплю, а может быть даже…

— Ли!

Да, кого там зовут? Не может ответить что ли?!

— Ли! — голос становился всё ближе. — Ты что не слышишь?

Так это меня? Я повернулась и оказалась лицом к лицу с Бю. Я знала её с самого детства, мы были соседками и часто играли вместе, пока их семье, после смерти отца Бю, не пришлось переехать на конец другой деревни.

— Вы так спешите. С работы? Много собрали? — она, не стесняясь, заглянула в нашу корзинку и облизнулась.

— Мало. После того, что случилось работа не идёт, — ответила я.

— А что случилось?

— Ты не слышала? — удивилась я. — Такие крики! Вы, наверное, были ближе к выходу…

— Нас не было на поле сегодня, — прервала меня Бю.

— Такая трагед … — я запнулась — Не досталось наделов?

На широком лице Бю появилась кривая улыбка:

— Были, но распорядитель, сказал, что я не могу работать одна.

— А мать?

— Никто не может вывести из лёгких базиликтовую пыль, — на глазах Бю появились мутные слезы, которые она поспешно смахнула быстрым движением руки, — она до сих пор кашляет серой пылью. Я даже ходила к распорядителю шахт, хотела попросить у него хоть несколько монет, все-таки мама заболела из-за работы, но его сынок, этот… как его…

— Тонгу.

— Ты его знаешь?

Я вопреки своему желанию покраснела.

— Слышала.

— Он меня выгнал. Даже не дал зайти. А внутри их дома так пахло! Ах, они праздновали день восхваления Хэйвинов. Я так надеялась, что в честь праздника они хотя бы угостят меня! Я стояла на коленях, — Бю спрятала лицо в руках, — такая глупая! Все ведь знают, им не до нас. Остаётся только, — она подняла глаза кверху.

— Это последний вариант, — вклинилась в наш разговор мама.

— Я знаю, — хмуро ответила Бю, — но все чаще думаю о Серебряных горах.

— Пожалей мать и вспомни о брате, — поджала губы мама.

— Только это меня и останавливает, — Бю украдкой посмотрела на корзинку, а потом на меня, — а у вас не будет монетки? Хотя бы одной.

— Нет, мы уже купили лепёшек и крупы… а знаешь что, возьми хлеба, у нас четыре, возьми один, — я протянула руку к корзинке, но мама остановила меня. — Не хочу, есть, в такую жару кусок в горло не лезет.

— Тебе не лезет, твоим сёстрам вполне подойдёт, — мать нахмурилась. — Извини, Бю, но ты знаешь, скоро налог на имена. Попробуй подработать где-нибудь.

— Мне остаётся только идти в шахты, как и мать, — раздражённо ответила Бю. Ее нельзя винить, голод страшное чувство, тут уже не думаешь о чувствах других, о приличиях.

— Скоро будет День великого восхваления Небесных покровителей. Жрицы откроют храмы для нуждающихся.

— Главное дожить, — нахмурилась Бю. — Мне бы только…

— Доживёшь, — отрезала мать. — Пойдём Ли, пора.

«- С этого все началось?

— Да.»

Глава 2

Наш домик был совсем маленький, смешного розового цвета. Его когда-то красили я, Ви и отец. Розовый — папин любимый цвет, он получил его, смешав красные бутоны цветов и белую глину. Это было очень давно. С тех пор краска побледнела, в некоторых местах облупилась, сам дом покосился и частично ушёл под землю. Окна уже не открывались, а через щели в стене дул холодный ветер. Внутри дома было три комнаты: большая и две поменьше, одна кладовка, а вторая раньше была папиной мастерской, а теперь стала моей комнатой. Мама разрешила её занять, потому что я плохо спала, часто кричала и плакала по ночам, чем мешала остальным.

В тот день Ви встретила нас на пороге дома. Помню, тогда я впервые задумалась: почему её красивое лицо всегда выражает лишь скуку и неприязнь. Кривая ухмылка тонких губ и морщинки на лбу застыли на лице сестры, будто маска. Кажется, она никогда не бывала, довольна, наверное, даже Верховный Хэйвин не знал, что нужно ей для счастья!

— Это все?! За утро вы заработали только это? — тонкий, визгливый голос резал слух. Ви следовало родиться в семье какого-нибудь чиновнике или военного, а не в семье плотника и сборщицы риса. — Четыре лепёшки и пять пирожков? Это крупа? Но тут камни! Я не буду её есть.

— Не ешь, — устало ответила я. — Нам больше хватит.

Мы окунулись в прохладу дома, шумно вдыхая родной запах.

— Тебе может и хватит, килька тощая, а мне ещё расти. Мама!

Не знаю, куда Ви хотела вырасти ещё больше, она и так была выше и меня, и матери, ростом она пошла в отца.

— Не кричи, и не переживай, переберём мы эту крупу, — мама села на стул и вытянула ноги. — А ты Ли запомни, никому еду мы не отдаём. Времена сейчас не те. Наделы становятся меньше, скоро многие останутся без работы.

— Опять сократили наделы? — спросила Ви. — Распорядитель вами не доволен? Не удивительно!

— Ви, ты за кого за него, или за нас? — раздражённо сказала я. — Выходи с нами на работу покажешь, как нужно делать.

Этот разговор в нашем доме повторялся вновь и вновь, и тогда Ви отреагировала, как и всегда, она как-то раздулась и вспухла, загорелое лицо её надулось, и, казалось, огромные голубые глаза сейчас выкатятся из орбит

— Я не могу работать на полях, — прошипела она, — ты же знаешь! Мне ещё рано! Мама, скажи ей!

— Мне было тринадцать, когда я начала работать, — ответила я.

Ви не сводила с меня глаз, готова поспорить она хотела прожечь во мне дырку.

— Я слежу за домом и готовлюсь к экзаменам, — процедила Ви. — Не забывай, я единственная, кто может вытащить семью из бедности.

— Ты к экзаменам уже три зимы готовишься, никак не приготовишься, — я показательно провела пальцем по ветхим обложкам книг, того немногочисленного богатства, что осталось от родителей матери, и показала слой пыль. — Ты их даже не открываешь, ты даже не пытаешься…

Лицо Ви нехорошо побагровело, она открывала рот будто рыба, выброшенная на берег. Я искренне надеялась, что она не кинется с кулаками, все-таки Ви была сильнее меня.

— Откуда тебе знать про экзамены, Ли? Ты ведь никогда их не сдавала, и даже не готовилась, — растягивая рот в кривой улыбке, сказала Ви. — Тебя даже близко не пустят, ты же глупая.

— Прекрати, Ли, — мама закрыла глаза и приложила длинные пальцы к вискам. — Мы приходим в дом отдохнуть, а ты ругаешься с младшей сестрой. Ты старшая, будь мудрее, умей промолчать.

— Хорошо, мама.

Мне нужно было молчать. Молчать, чтобы не оказаться виноватой, но иногда даже и это не помогало. А ещё и эти экзамены, сейчас мне кажется просто смешной наша наивность! Мы верили, что Ви сможет соревноваться с детьми богачей. Мы были убеждены в её уме и даже таланте, с самого рождения Ви считалась одарённым ребёнком. Когда отец был жив, мама каждый день занималась с ней. И я сейчас даже не знаю, были ли у сестры настоящие таланты, или это лишь старания матери. Мы все надеялись, что Ви сдаст экзамены и уедет учиться в Императорскую академию. Один раз в конце зимы они принимали одного самого умного ученика из каждой провинции. Ему давался шанс обучиться бесплатно, и стать важным человеком. Учёба в академии — гарантия обеспеченной жизни. Не знаю, случалось ли так, что дети бедняков смогли поступить в академию. Нас не учили в школах, да и времени не было, работали с самого детства. Многие даже не умели читать и писать, нам ещё повезло, что мама происходила из знатного рода, но обедневшего рода, и потому многое знает, и нас обучила всему, чему могла.

Поступить можно было, пока тебе не исполнилось шестнадцать зим, это была последняя зима, когда Ви ещё могла попытаться стать ученицей академии. Только она не особенно старалась. Она потеряла всякий интерес и использовала подготовку к экзаменам лишь, как прикрытие. Больше всего на свете Ви боялась отправиться работать с нами на рисовые поля.

Незаметно на кухне появилась Мю, младшая из сестер. Она поставила на огонь кастрюлю с водой.

— Спасибо, Мю. Хоть кто-то помогает в этом доме, взрослые девки, а развели базар, — мамин голос дрогнул. — А где наш Ул? Где мой сыночек?

Это было действительно странно, обычно единственный мужчина в нашей семье, наш младший брат Ул скакал так, что его невозможно было успокоить, он кричал и шумел, он не умел сидеть на месте. Но сейчас ничего в доме не выдавало его присутствия.

— Весь день сидит в комнате, — развела руками Ви.

— Что-то случилось? — спросила мать.

— Да, что с ним может случиться? Наверное, переиграл или что-то в этом роде… Ул! Ул, мелкий пакостник, выходи!

Курносое личико младшего брата показалась из моей комнаты. Оглядев нас большими круглыми глазами, он тихо кивнул и скрылся.

Мама сощурила глаза, и едва заметным кивком головы указала мне на дверь — «Иди и проверь его». Я покачала головой и задрала брови — «Я устала и хочу просто отдохнуть». Мама широко распахнула глаза– «Ты будешь со мной спорить? Ли, ты старшая иди и проверь брата». Я дёрнула плечами и закатила глаза — «Может быть ничего страшного? Какие проблемы могут быть у ребёнка шести зим?». Мама свела брови к переносице и ещё раз кивнула на дверь — «Иди!». Даже в немом споре я умудрилась проиграть.

Брат лежал под тонким одеялом, так что торчали лишь непослушные вихры.

— Ул, что-то случилось?

— Ничего, — пробурчал он, не вылезая из укрытия. — Все хорошо.

— Мне ты можешь сказать, — я прижалась к нему всем телом и попыталась обнять. — Поссорился с мальчишками?

— Нет.

— Поругала Ви?

— Нет.

— Поругает мама?

Это уже было ближе к правде. Из-под одеяла высунулось бледное лицо.

— Наверное.

Этот разговор отнимал слишком много драгоценного времени, что я могла потратить на отдых, пора было заканчивать. Я притянула к себе брата, обняла его за худые плечи одной рукой, а другой ткнула в живот. Он слабо улыбнулся.

— Тю-ю-ю, что опять сделал? Пролил? Съел? Сломал? Скажи мне. Мы что-нибудь придумаем, — я состроила дурашливую рожицу и ещё раз ткнула его в живот. — Вот он съел что-то неположенное? Ну-как, ну-ка…

Брат не засмеялся, он все ещё улыбался, но глаза его были стеклянными.

— Я… я его видел, — прошептал он.

— Кого? Страшного медведя? Глупого волка? Или Ви после сна? Последнее самое страшное, уж я-то знаю, — покачала я головой.

— Нет. Это был Будак.

Улыбка застыла на моем лице. Наверное, это выглядело жутко, потому что Ул поспешил отвести взгляд.

— Но… но… ты уверен? –усмехнулась я, все ещё продолжая нелепо улыбаться. — Этого же не может быть и…

— Это точно был он, — уверенно ответил Ул.

— Послушай, Будаки появляются только там, где блуждает Тьма. А её изгнали уже очень давно. Так, что… возможно, тебе просто показалось.

— Это был он! — крикнул брат.

— И как… как он выглядел?

— Он белый. Как будто бы прозрачный. У него было тело, как у коровы, а голова, как у человека, но не совсем. На нем не было кожи. И щупальца, — голос брата задрожал, — и щупальца! Щупальца у него из груди торчали. Они шевелились. Бесконечно шевелились. Как будто бы…

Он оборвался на полуслове и спрятал холодное лицо в моих руках.

— Как будто бы что-то искали, — прошептала я.

— Мне стало так страшно. Так одиноко. Мне до сих пор плохо, даже во рту эта горечь, — Ул заплакал, подрагивая тоненькими плечиками.

Внутри у меня все похолодело, Ул точно его видел. Так это существо может описать лишь тот, кому не посчастливилось встретить Будака на своём пути.

Я поверила брату, потому что тоже видела Будака. Тело и задние ноги лошади, передние лапы льва, два длинных щупа, как у морских тварей, длинная шея с жабрами и голова человека. А цвет такой, будто бы они не имеют этого самого цвета, будто бы и нет кожи на нем, все кости и органы на показ. Глаза у них вечно закатанные, а большой рот приоткрыт и иногда вываливается длинный змеиный язык. Ещё у них есть рога, а на спине короткие прозрачные крылья, как у мухи. Сам Будак размером с крупную корову. Они молчаливы, глухи и слепы. Они не опасны, но вселяют в души такую тоску и тревогу, что невозможно вздохнуть. И потом долго ещё ты ходишь потерянный и плаксивый, и ничто не может порадовать тебя.

— Где ты его видел? Он был около нашего дома? — я поднялась, чтобы побежать и рассказать все матери. Видеть Будака рядом с жилищем дурной знак.

— Нет, — Ул выпрямился и посмотрел в бок. — Я видел его в лесу.

— В лесу? Но это очень далеко! Ты опять один ходил в лес? А где была Мю? Где была Ви?

— Мю работала в саду.

— А Ви?

— Дома, — едва слышно сказал Ул.

— Ещё одна попытка.

— Она была дома, — упрямился Ул. — Или может, тоже работала в саду. Я не помню.

— Не ври мне.

— Я не вру.

— Тогда где была Ви?

— Она уходила на танцы, — сдался брат, — только не говори маме, а то когда вы уйдёте, мне достанется от Ви.

— Хорошо. Но надо бы…

— Пожалуйста!

— Хорошо, — кивнула я и вновь села рядом с Улом.

— Ли, это что значит, Тьма вернулась?

— Нет. Не-е-ет, — неуверенно протянула я. — Наверное, какой-то заблудший Будак. Они ещё долго будут блуждать по нашей земле, как последнее напоминание о великой Тьме. В конце концов, у нас же есть Хэйвины, — думаю в тот момент я пыталась скорее подбодрить себя, нежели Ул.

— А расскажи про Хэйвинов, — попросил брат.

— Сейчас придёт мама, ей это не понравится.

— А ты говори тихо.

— Чем они так тебе запали в душу?

— Они сильные! Смелые и самые лучшие! Защищают нас от Тьмы! Могут всякое. Расскажи, а?

У меня и сейчас перед глазами стоит его худое загорелое лицо, с зелёными, как у отца глазами, он смотрит на меня, он ждет, и отказать ему, нет никаких сил. Я устроилась удобнее и начала:

— Как там начинается во всех сказаниях? Вроде так: четыреста лет назад мир вокруг был совсем другим. Великая Империя процветала благодаря солнцеликому Императору Улану Шестому, величайшему из правителей. Каждый человек был сыт и доволен жизнью, вокруг росли персиковые деревья и летали дивные птицы, а в реках плавали огромные рыбы…

— И люди танцевали и пели, я знаю, знаю! Давай дальше!

— Надо же создать настроение. Ладно… Жизнь была прекрасна. Но всему, как известно, приходит конец.

— Это не так! — шумно пыхтя, возразил Ул.

— Это так, — ответила я. — И счастливой, спокойной жизни тоже пришёл конец. Началось все тихо и незаметно, первое время лишь на границах Империи пропадали люди. Все думали, что они, может быть, утонули, может быть, на них напали дикие звери или соседние воинственные империи совершали незаметные набеги. Но позже люди стали замечать, что пропавших становиться все больше. Ночью, когда на небе дрожала одинокая луна, а воздух был прозрачен и чист, нечто тёмное и злое пробиралось в деревни. Её назвали Тьмой. Тьму не видели, не слышали, лишь чувствовали, но чувствам не доверяли. Пока не стали пропадать целые деревни. Люди исчезали бесследно, оставляя после себя лишь пустые дома.

— И никто не знал, что происходит, — сказал Ул.

— Хватит перебивать. Может, сам расскажешь?

— Нет, нет, продолжай.

— Тот же. Так о чем я? Ах, да… все начали бояться за себя и свои семьи. Люди строили высокие заборы, чтобы никто не смог подойти к их домам, точили копья, делали стрелы, не спали по ночам, никто не тушил огня. Но и это не помогло, — голос мой вопреки желанию становился все тише и тише. — Стало опасно просто выходить из домов. В Империи было неспокойно. Граница была усеяна деревнями, где не осталось ни одной живой души. Ни военные, ни учёные, ни звездочеты не знали, что же происходит. И тогда отчаявшийся император Улан Шестой обратился к шаманам, что жили на высоких горах.

— Интересно, а там холодно? Ты была в горах, Ли?

— Нет. Я всю жизнь прожила в долине, как и ты. Не перебивай. У шаманов была связь со всем миром, со всеми стихиями и даже с великими небесными творцами. Когда Император пришёл к ним, они уже знали ответ: пробудилось древнейшее зло, что назвалось…

— Тьмой, — прошептал Ул.

— Она приходит в этот мир, когда последний луч солнца скрывается за горизонтом и наступает ночь. Тьма не имеет ни тела, ни разума, ни души и оттого почти непобедима. Чёрным туманом разлилась она по империи. Тысячи воинов отправились на борьбу со злом, все жрицы днём и ночью молились Небесным Покровителям, даже простые люди помогали, чем могли. Вместе наша Империя давала отпор Тьме, но она не собиралась сдаваться и призвала на помощь из самых глубин страшных созданий — химер, червей, диких псов, ядовитых скорпионов, и все они были огромные…

— Как наш дом?

— Э-э-э-э… — я на мгновение задумалась, примеряя достаточно ли огромный наш дом. По правде говоря, я сама никогда не видела ни червей, ни химер, ни других тварей, поэтому даже не могла предположить, насколько они могут быть большими. — Наверное, как наш дом, может даже больше.

— А может и меньше? — не унимался Ул. — Будак был большой, но меньше, чем наш дом.

— Может и меньше, это… это не так важно!

— Если они маленькие, то это не так страшно, — принялся рассуждать Ул.

— Тебя бы они все равно быстро сожрали. Не прерывай, я теряю мысль. Так и что там было… м-м-м… а! огромные чудовища! А ещё к ним на помощь пришли великаны, монстры, что жили тысячи лет назад, и, да, они явно больше, чем нам дом, — не дала я ничего сказать Ул. — Злые и голодные они пробудились, чтобы убивать и крушить. Монстры разгуливали по земле и не щадили никого. Знаешь озеро за деревней?

— Ага.

— Говорят, это отпечаток ноги одного из великанов. Если забраться на гору в солнечный день, то в очертаниях можно увидеть след!

— Никогда об этом не слышал, — протянул Ул.

Конечно, он не слышал, ведь я придумала это только что. Или не придумала? Кажется, я все-таки слышала об этом от кого-то, но от кого? Может от отца?

— Вся огромная армия солнцеликого императора Улана Шестого была брошена на войну, но ни люди, ни жрицы, ни войны не могли с ней справиться. Тьма была сильнее. И тогда император Улан поднял руки к небу, и взмолился, прося творцов послать для нас защиту. И тогда были посланы они, великие защитники Империи…

— Хэйвины! Сильные и смелые! Наши защитники Хэйвины! — Ул подскочил и начал петь знаменитую песенку. — Они красивы и умны, и всё люди им должны! Это Хэйвины!

— Тише, тише, мама может услышать, — шикнула я на брата. — Хэйвины, что были посланы людям в дар самими небесами, смогли загнать Тьму обратно под землю, и освободили империю от зла. Поэтому и боятся нечего. Все, иди мне нужно отдохнуть.

— Ты как-то быстро закончила, — недовольно протянул Ул. — Про Хэйвинов-то ничего и не сказала.

— Я устала. А про Хэвинов ты и так все знаешь. Великие защитники, покровители, они, как люди, только сильнее, смелее и обладают… тайными… — я запнулась, — волшебными силами. Что-то ещё?

— А те другие Империи, которые по соседству с нами, что они?

Тогда я не знала ответа на этот вопрос. На самом деле никто не знал. Нашу Империю охранял невидимый щит, который не давал Тьме проникнуть внутрь, но и наружу выйти было нельзя. Да и зачем, ведь Тьма была по всей планете, только лишь наша Империя смогла уцелеть благодаря Хэйвинам.

— Там везде Тьма.

— Значит, Тьма не ушла навсегда? Она может в любо момент пробраться к нам?

— С чего ты это взял?

— Слышал на базаре. Об этом говорил сын торговца зерном. А он это слышал от своего брата, что учится в Академии.

— Ты ещё и на рынке был, — покачала я головой. — Маме только не говори, и больше не ходи туда один. И не слушай всякий бред, — я растянулась на кровати и положила руки под голову. Хоть бы минуточку сна. — У нас есть защитники… Хэйвины… могучие и сильные Хэйвины… — я стала понемногу засыпать, но в этот момент Ул подпрыгнул и уверенно произнёс:

— Когда выросту тоже стану Хэйвином.

— Только маме не говори, — засмеялась я. — Она не переживёт, если её сын станет Хэйвином.

— А ими можно стать? В академии учат на Хэйвинов?

— Нет. Хэйвинами рождаются. Можешь стать, например, воином императорской армии.

— Да, — мечтательно протянул мальчик, — хорошо бы.

— Хорошо бы…

Неплохо получалось, я не ожидала, что после пяти часов работы под солнцем смогу рассказать, что-то подобное. Ещё не все потерянно, и в голове у Ли бывали умные мусли… то есть мысли. Я медленно проваливалась в сон, тело все тяжелело, немело.

— Помнишь, помнишь парад Хэйвинов?

По телу прошёл электрический разряд, и я вздрогнула.

— Помню.

Как такое забудешь? Мы тайком от мамы сбежали на праздник, где собралась уже вся деревня.

В честь двухсотлетия без Тьмы было решено устроить шествие Хэйвинов по всей стране. Ровно за сто дней они прошли всю Империю, заходя даже в такие маленькие и отдалённые деревни, как наша. Народу было столько, что некуда было встать. Я взяла Ула за руку, и мы как юркие змейки проползли между людей, и вышли прямо к дороге, по которой шагали они — великие Хэйвины.

Тогда я впервые увидела их так близко. Они были такие… Они были, как… Не знаю, как это объяснить… Как люди, только гораздо лучше. Все Хэйвины мужчины, высокие, очень высокие, намного выше любого из людей, сильные, с правильными чертами лица. А кожу у них такая, что хочется прикоснуться. И от каждого исходит свечение, от кого-то красное, от кого-то синее, а от кого-то золотое. Если бы не улыбки на светлых лицах, если бы не волосы, что треплет ветер, то их точно можно было бы принять за статуи, созданные гениальным творцом. Некоторые Хэйвины шли не торопясь, пешком, и можно было хорошо разглядеть рельефное сильное тело, прикрытое лишь белой тканью. Кто-то скакал на могучих, огромных лошадях, прищуриваясь от лучей палящего солнца, а кто-то ехал в золочёной повозке, удерживая от галопа горячих скакунов. У каждого Хэйвина в руках оружие: мечи, копья, секиры, луки, были даже серпы и базиликтовые молоты. Один такой воин стоит сотни солдат из армии императора.

Когда Тьма была изгнана под землю, было решено — Хэйвины остаются среди людей, чтобы можно было быстро отразить нападки восставшей Тьмы. А что бы нести пользу людям Хэйвины взяли на себя разные обязанности, кто-то покровительствовал провинциям (у каждой был свой защитник), кто-то занимался рудниками, полями, морями, науками, книгами, армией и много кого ещё!

— Помнишь Хэйвина с мечом? Вот с таким, — Ул развёл руками. — А тот, который морской? Он ещё на белом коне скакал. У него был трезубец! И он блестел! И он такой — кдыщ, а люди такие — ого! А у одного, у одного из них доспехи были изготовлены из чего-то такого блестящего, как монетка! А помнишь, помнишь, один остановился и посмотрел как будто бы на тебя?

— Какая глупость, — всплеснула я руками, отгоняя воспоминание. — Никто не смотрел на меня.

— Но это все заметили, — не унимался Ул. — Потом об это даже говорили в деревне…

— Не помню такого, — задумалась я. Или помню? Неужели я могла о таком забыть?

— А кто тебе понравился больше всего? — не унимался Ул.

— Хэйвин нашей провинции, — невпопад ответила я.

— Ты что! Он такой обычный, и оружие у него палка какая-то. Самый лучший Хэйвин — красный, — вздохнул Ул. — Который скакал на коне. У него ещё был меч из базиликта. Так хотелось его потрогать.

— Хэйвина?

— Что?

— Потрогать хотелось Хэйвина?

— Нет! Меч.

— Не помню такого.

— Ты смеёшься? Ты хоть что-нибудь помнишь? — Ул подпрыгнул на кровати. — Он самый сильный! У него такие волосы красные, и сам он прямо светится красным, и у него не было сверху ничего и таких мышц бум-бум-бум, кдыщ! И меч большой, такой пылает огнём, и плащ такой развивается…

— Нет. Не помню.

— Хэйвин войны! Он был самый лучш…

Ул замолчал и с испугом посмотрел куда-то мне за спину. Воцарилось молчание.

— Мама? — спросила я, хотя уже знала ответ.

Брат лишь кивнул и зарылся под одеяло с головой.

Глава 3

За мной стояли мама, Ви и Мю. У каждой были заняты руки: мама держала большую банку с жиром, у Ви был чай, а у Мю тряпки.

— Никакого упоминания о Хэйвинах в этом доме, — голос матери дрожал от злости. Её лицо изменилось, оно вытянулось, а на шее выступили пульсирующие вены.

— Мы просто вспомнили парад, — сказала я.

— Мы не говорим, не вспоминаем, и даже не думаем о … — голос матери вновь дрогнул, — Хэйвинах. Ты забыла? Ты старшая и я думала у тебя достаточно разума, чтобы запомнить одну маленькую просьбу!

— Да она просто тащится от них, — Ви поджала губки и покачала головой. — Думаешь, кто-нибудь из них влюбиться в тебя? И предложит выйти замуж? Да? И ты будешь жить с ними на Серебряной горе, раз уж Тонгу на тебя внимания не обращает.

— Что за глупости… — сказала я, чувствуя, как предательски краснею.

— Я не желаю слышать ни о Хэйвинах, ни о Тонгу! Мне нужно отдохнуть. Освободите комнату. Мю, натри мне ноги жиром. Ли, приготовь поесть и можешь прилечь. Ул сходи, набери сухого хвороста для огня на вечер, только не ходи далеко. Ви приготовь деньги, скоро придут сборщики налогов. Вновь повысили цену! Нужно рассчитать, сколько выйдет за всех нас, и не забудь вписать моё имя, как Ка.

Налог на имя ввёл ещё императора Улан Седьмой. Тогда Хэйвины уже прогнали Тьму, и остались среди людей, чтобы защищать нас, но им требовались продовольствие, жилье, развлечения. Прибавьте к этому содержание императорской семьи: многочисленных жён, наложниц и отпрысков. Казна пустела. И тогда был придуман налог за каждую букву имени, каждого члена семьи. Уставший и обедневший от войны народ, не придумал ничего лучше, чем называть своих детей одной буквой, но это было не выгодно для Империи, и тогда вышел новый закон, что имя не может быть меньше, чем из двух букв. С тех пор бедняки называют своих детей двумя буквами, а те, кто богаче может добавить ещё пару для благозвучности. В нашей деревне ещё оставались несколько стариков с именами в одну лишь букву, но с каждым годом их становилось все меньше.

Наспех приготовив еду, я растянулась на лежаке и задумалась. Мама никогда не любила Хэйвинов, и у неё на это были причины. Они для нашей семьи, что проклятье, сначала они забрали отца. А потом и Мю из-за них перестала говорить. И, если говорить правду, то Хэйвины стали для всего народа неподъёмной ношей.

Я перевернулась на спину и уставилась в потолок, усеянный трещинами. Однажды, этот домишко развалиться и мы останемся совсем без крыши над головой, такая была моя последняя мысль, прежде чем я заснула.

Мои сны были разными, и в тоже время одинаковыми. Это были разные места, разное время года, и я будто бы была разная, но всех их объединяло одно — животный страх, чувство обречённости. Вот и в тот раз, я точно помню, мне снилось, что что-то гонится за мной. Я не вижу это, но чувствую. Оно ищет меня, а я прячусь, бегу через болота, кусты, развалины, по самому краю обрыва. Подо мной города, мерцают тысячами огней, но они далеко и мой сдавленный крик едва ли кто-то услышит. Я знаю, что это лишь вопрос времени, и скоро оно поглотит меня. В какой-то момент становится тяжело бежать, и я прячусь за большим камнем. В кровь, стирая руки, выкапываю маленькую норку и с трудом забираюсь туда, закрываю глаза и молюсь Небесным Покровителям, чтобы сейчас же появились Хэйвины. Но этого не происходит. Слишком поздно, оно нашло меня, оно близко, оно чувствует мой страх, становится слишком темно, и я начинаю кричать…

Я еле оторвала голову от подушки. Стук, назойливый стук въелся в голову, я спала или уже нет?

Нужно было вставать.

Выйдя из комнаты, я увидела странную картину: мама и Ви стояли друг напротив друга, как бойцы, что дерутся на потеху публики за деньги. Ви явно проигрывала. Ул и Мю стояли у стены, с трепетом ожидая: в чью пользу завершится противостояние. А между тем в дверь кто-то настырно стучал.

— Что происходит? — я спросила я Ула.

— Ви собирается на танцы, — не отрывая глаз от мамы, ответил брат. — А мама не пускает.

— И что? — сложно было сфокусировать взгляд на ком-то одном, все расплывалось и рябило.

— Да вот, Мю думает, что Ви удастся отпроситься, а я говорю, что сегодня Ви точно никуда не пойдёт, — Ул нервно ёрзал, наверное, беспокойное тело жаждало движения.

— Ты никуда не пойдёшь! — сказала мама и глаза, ееё воспалённые от солнца, нехорошо блеснули.

— Почему? Мы вообще никуда не выходим! — визжала Ви. — Ни меня, ни Мю, ни Ул! Даже поиграть с другими детьми им нельзя!

— Я переживаю за вас!

— Переживаешь? Я вот помню, как Ли играла со своей подружкой, как мы ходили на речку, как все было хорошо, но что изменилось теперь? Почему мы, как затворники должны быть все время дома?

— Ты не понимаешь, Ви. Не стоит говорить о том, чего не знаешь, — сухо ответила мать.

— Но меня ждут друзья, — заскулила Ви. — Я обещала им. Они сказали, что я могу статья частью их…

Словно в подтверждение этих слов в дверь снова постучали.

— Обещала? Кому?! — на мгновение мне показалось, что мама сейчас ударит Ви. — Этим бездельникам? Богатеньким детишкам? Тунеядцам? Они тебе неровня! В конец концов ты останешься не с чем, пойми это, — мама опустила руки, и плечи её задрожали. –Танцы и песни не помогут тебе в этой жизни стать большим человеком… Да, кто там стучит!

Ви дёрнулась к двери, но мама ловко перегородила ей путь.

— Стой, где стоишь, — приказала мать. — Ли, открой дверь и скажи, что твоя сестра никуда не пойдёт. Она вообще больше из дома не выйдет!

— Мама! — взвизгнула Ви.

— Молчать!

Я наспех пригладила волосы, расправила платье и рывком открыла хлипкую дверь.

— А Ви сегодня не вый… дет.

Я сразу его узнала. Как я могла его не узнать? Его образ часто мелькал в моих мыслях. Он был словно из рода Хэйвинов: хорошо сложенный, красивый, высокий. Мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть в его зелёные глаза.

— Привет, — он бесстыдно рассмотрел меня с ног до головы. — Ви уже выходит?

— П… привет. Нет. Сегодня… не выйдет…

— Нет? А завтра?

— И завтра тоже… она не выйдет вообще, — слова путались, а язык не желал слушаться, — и… да… до свидания.

— Очень содержательный разговор, — он подставил ногу, не давая закрыть дверь. — Жаль, мне очень нужна была Ви. А ты её сестра, да? Кажется, Ли? Верно? Ви говорила о тебе.

Если обо мне говорила Ви, я даже не хотела знать, что он теперь обо мне думает.

— Д… да. Ли.

— Не будет Ви, так может будет Ли?

— Спасибо за приглашение, — втянув голову в плечи, прошептала я, — но у меня были другие планы.

— Какие? — он сдвинул черные брови к переносице и картинно удивился.

— Заработать пару монет, чтобы не умереть с голоду, — в это время в голове у меня крутилось только одно: ради Хэйвина, Ли, просто замолчи! закрой рот и дверь!

— Ты работаешь в шахтах отца?

— Нет, — я никак не могла оторвать от него глаз. Вблизи он выглядит даже лучше, чем в те моменты, когда мне удавалось увидеть его на улицах или на базаре. — Я работаю на полях. С мамой, — последнее было явно лишним.

— Так ты сборщица риса, благородная профессия… точно, я вспомнил! Это ты же отказала Вуну?

Меня бросило в пот, а во рту стало очень сухо, так что язык приклеился к небу.

— Не… нет, вы меня с кем-то путаете.

— Да, да! Ты та самая — Ли, что разбила сердце жирному сынку распорядителя рисовых полей. Ого, и ты всё равно там работаешь? Наверное, ты очень хорошая сборщица риса!

Пора было заканчивать этот позор. Я сказала и так слишком много.

— До свидания, — я вновь попыталась закрыть дверь.

— Постой, — он не дал мне этого сделать и сам заглянул внутрь. — Может, все-таки пойдёшь? Мне нужна спутница на вечер.

— Выбери любую.

— Но мне не нужна любая. Мне нужна красавица. Я поспорил с ребятами, что приведу сегодня на вечер обворожительную девушку. Вроде тебя, — он улыбнулся, той самой искренней, открытой улыбкой, как улыбаются люди, которым нечего скрывать.

От его слов сердце в груди забилось сильнее, а перед глазами поплыли радужные пятна. Хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться — я не сплю. Иногда вечерами я представляла себе, как Тонгу говорит мне эти слова, как улыбается мне, а потом… мы женимся! Но едва ли сейчас эти фантазии смогут воплотиться в жизнь.

— Ли, закрой дверь! — крик матери пробудил меня из минутного забытья.

— Кажется твоя мама не в духе. Быстрее решайся! — Тонгу подмигнул мне.

— У меня работа…

— Я заплачу тебе за этот день. Хочешь, я заплачу тебе за неделю? Я серьёзно отношусь к спорам.

— Нет. Нет… Спасибо. Мне пора, — я поддела его ногу и вытолкнула незваного гостя за дверь, а потом вновь открыла. — До свидания.

— Подумай, если что, — он сощурил чуть раскосые глаза. — Где мой дом — знают все. Скажи, что тебя позвал Тонгу. Буду ждать.

— Хорошо, — прошептал я, и закрыла дверь.

Знаешь, о чем я подумала в тот момент? Почему он пришёл к нам в дом именно сегодня, именно сейчас, именно после того, как я только встала? Именно в тот момент, когда наверняка мои черные длинные волосы сбились в колтуны, а на бледном лице ещё есть следы усталости и помятости от сна? Тонгу, как всегда, был безупречен, а я была… как поломойная тряпка. Идеальный союз.

— Мама, он ушёл.

Ви стояла у окна и смотрела вслед удаляющемуся Тонгу с самым прискорбным видом. Она попыталась подать ему какие-то знаки руками, но мама грубо оттащила её от окна.

— Что он тебе сказал? — спросила Ви, нависнув надо мной, — что ты сказала?

— Ничего такого. Сказала, что тебя сегодня не будет.

— А он?

— Ви, какая тебе разница? — мама пыталась говорить спокойно, но голос её был выше, чем обычно. — Имей честь. Ты же девушка.

— Так что он сказал? — не унималась сестра.

— Сказал хорошо. Сказал и без Ви будет прекрасно.

— Вы об этом так долго говорили? — я почувствовала на лице горячее дыхание Ви. — Учти он даже не посмотрит на такую замухрышку, как ты, — прошептала она. — Я знаю, о чем ты думаешь.

— О сне, — сказала я, отталкивая Ви. — И отдыхе. О том, что нам уже пора идти на работу.

— Ты по нему уже давно слюни пускаешь, — прошипела сестра.

— Успокойся, — рявкнула я и зачем-то топнула ногой, получилось скорее смешно, чем грозно. — Куда мне тягаться с тобой, ты идеальна во всем и руки у тебя не сморщенные от воды. Довольна?

В этот день нас никто не провожал. Я взяла мать под руку, у неё болела ушибленная утром нога и мы спешно направились на работу.

Над полями навис призрак утренней трагедии. Все говорили чуть тише, чем надо, и даже работа шла медленнее.

Я заметила, что мать морщиться и часто потирает спину, все норовит распрямить ногу, то вновь её согнуть.

— Что с тобой? — спросила я не в силах смотреть за её мучениями.

— Нога, — она сморщила лицо от боли, — не успела обработать. Ничего страшного, день-два и пройдёт. К празднику Восхваления уже буду бегать.

Я разогнулась и высыпала пригоршню рисинок в корзину.

— Так нельзя. Если будешь болеть, не сможешь работать, — я попыталась повторить мамин нравоучительный тон, но получилось плохо.

Мама присела на пень, торчавший из воды.

— Если бы ваш отец был с нами, все было бы иначе.

— Все было бы иначе, — согласилась я.

Я думаю, мы вкладывали разный смысл в эти слова. Для мамы, Ви, Мю и Ул будь отец жив, все было бы лучше, жизнь их, несомненно, была бы проще. Для меня все было бы так же, а может и хуже. Об отце вспоминать не хотелось.

— Я скучаю по нему, — сказала мама.

— Я тоже.

Это не было враньём, иногда я очень хотела, чтобы он был рядом. Но чаще я благодарила Небесных Покровителей, что он покинул нас навсегда. Последние зимы рядом с ним стали для меня мучением. При воспоминаниях об отце заболели пальцы.

Я продолжала машинально собрать скользкий рис. Мама что-то говорила, но я не слушала, отвечая иногда невпопад.

— Пошли домой, — неожиданно сказала мама.

— Мы набрали совсем мало.

— Мне нужно отдохнуть.

— Хорошо.

Вечерние мгновения после работы были самыми любимыми для меня. Это не тоже, что днём, где после отдыха тебя вновь ждёт работа. Вечером совсем другое, есть целая ночь и кто знает, что может случиться, пока спишь. Даже идёшь медленно, вдыхая чуть сладковатый воздух, и в душе появляется странное чувство — все будет хорошо. Работники шахт уже в деревне и основные улицы оживают: слышен шум из питейных, с рынка долетают разговоры, на улицу высыпают дети, прятавшиеся от жары по домам. Нам нужно было пройти практически всю деревню, чтобы попасть домой. Я думала: «сейчас придём, я позанимаюсь с Мю (мама говорила, что это бесполезно), поедим и ляжем спать». Казалось и счастье где-то близко.

Мама шла тяжело, чуть вразвалочку, держа меня за предплечье. Она часто останавливалась и вздыхала. Даже через многослойную юбку было заметно, что её нога распухла.

— Тебе надо к лекарю, — уверенно заявила я.

— Это дорого.

— У нас есть немного средств.

— Это для Ви, если она поступит в академию, то нужно будет купить ей одежду, оплатить проезд, да мало ли что. Подождём. Осталось совсем не много.

До дома с остановками и отдыхом мы добрались затемно.

Глава 4

— Как это ушла?

— Она обещала вернуться раньше вас, — голос Улв дрожал.

Ви и не собиралась слушаться мать. Она покинула дом, как только мы скрылись из виду.

— Надо ее найти, — мать была настроена решительно. — Я схожу на площадь перед храмом Небесных Покровителей, там ведь собирается вся молодёжь? А ты пройдись по городу, сходи на пустырь.

Я точно и не знала, где собирается вся молодёжь, свои дни я проводила либо, работая дома, либо работая на полях. Но одно знала точно, танцы это только название. Едва ли они действительно собирались по ночам и танцевали. Я не стала разочаровывать мать и согласилась разойтись. Пусть она сходит, пусть посмотрит, а я пройдусь по тем местам, где танцев нет, но скорее всего, есть Ви.

В первых двух питейных были только рабочие шахт. В темных помещениях, которые казалось, насквозь пропитаны базиликтовой пылью и скукой, они топили усталость и горечь в рисовой настойке. Они почти не разговаривали, многие спали тут же, завалившись на столы или уместившись на скамьях. Там я даже не стала искать Ви, а вот в кабаке на главной улице было не протолкнуться. Наполненное разномастным народом заведение шумело, ревело и дрожало от пошлых песенок. Слышался женский смех. Громко разговаривали хорошо одетые парни в сторонке. Чернолицые работники шахт звенели монетками, они праздновали ещё один день жизни, и возносили хвальбы Хэйвинам. Здесь, в этой мешанине из людей могла затеряться и Ви.

— Красоточка, подсядешь к нам? — схватил меня за руку тощий мужчина с удивительно бесцветными глазами, когда я лавировала между столов в поисках сестры. — Даю… даю две монетки!

Он по-хозяйски бросил на стол деньги.

— Нет, нет. Я спешу, — не потребовалось больших усилий, чтобы выскользнуть из его слабеющих рук.

— Больше тебе никто не даст, страшила, — крикнули мне вслед.

Прежде чем я закончила «обход», услышала ещё пару подобных предложений. Но они как-то стёрлись из памяти, голова была забита только Ви, которою найти так, и не удалось. Я уже поспешила на выход, когда путь мне перегородила толпа. Люди окружили двоих мужчин, один из которых плотный и коренастый в цветастом плаще, уже с трудом стоял на ногах, а второй, большой и одетый куда более скромно, угрожающе нависал над первым.

— А я говорю, что Хэйвины уже достали всех! — прохрипел великан.

— Ты яз… яз… язык то попридержи, — пискнул коренастый, — ты язык придержи свой! Хэйвины это за… за… защитники.

Кто-то заулюлюкал.

— Какие они защитник? — рычал высокий. — Они только пьют и пьют из нас кровь. Ничего не остаётся. У меня трое братьев померли в шахтах, а сестра на Серебряных горах. Все роем и роем нашу землю, чтобы они довольны были. Как рабы.

Большинство поддерживающе закричало, кто-то похлопал великана по плечу.

— Ты дурак! Вы все дураки! Хо… хотите, как в других странах то? Там за стеной то? Где Тьма сожрала все живое? Да? Так хотите?

— Кто был там за стеной? Кто знает, что там?

— Да у меня вся семья с Тьмой воевала, — заунывно ответил коренастый, — у меня отец умер то! Дед умер то! Все они в императорской армии служили, и думаешь все зря? У моей бабки трёх сестёр Тьма сожрала, даже костей не нашли! Ты этого хочешь?

Коренастый замахнулся, но ударить соперника не смог, а попал сам по себе. Взвыв от боли, он прыгнул на великана, пытаясь выколоть тому глаза, но едва ли смог допрыгнуть ему до груди. Толпа охнула.

Большой человек взревел, и с силой оторвав от себя коренастого, выкинул его за дверь. Толпа заликовала.

— Иди, отдохни. Проспись! — сказал великан.

— Зря он так, — раздалось рядом с моим ухом и тут же запахло настойкой. — Этот в цветастом плаще вообще-то казначей, приближенный к перфекту. Кончились теперь славные деньки нашего Ошу, придут за ним. А какой могучий был человек…

Народ, посмотрев на зрелищное действо начал расходиться. Я тоже решила скорее уйти пока не началась новая заварушка. Уходя, я все-таки оглянулась и ещё раз посмотрела на большую фигуру Оша, что удалялась от меня. Зря он так. Все знали, что не сегодня — завтра к нему наведаются стражники и если повезёт, то лишь побьют и отнимут скромное имущество, а могут и вовсе сослать на работы в императорские шахты или на Серебряные горы.

Немного отойдя к лесу, я остановилась и, прислонившись к поваленному дереву, поёжилась. К концу лета ночи уже были не так теплы, особенно это ощущалось здесь на краю деревни.

Тихий шелест травы и что-то пробежало по самой кромке леса.

— Ау! — крикнула я, и тут же зажала свой рот рукой. Зачем я кричу? Хочу разбудить духов? Или привлечь дикого зверя?

Величественный лес раскинул ветвистые объятия. Днём такой манящий, ночью лес превращался в нутро чудища, что требовало еды.

— Ви? — неуверенно и тихо спросила я. — Кто-нибудь?

Лес молчал.

— Будак?

Я зажмурилась и представила себе безобразное тело и закатанные глаза Будака. Он одинок, я это знала. Ему вечно больно. Больно и обидно.

По телу пробежала дрожь, надо идти дальше. На мгновение показалось, что среди деревьев что-то промелькнуло.

Мы с мамой условились встретиться у фонтана, но её все ещё не было. Я уже начала жалеть, что согласилась разделиться.

За это время я успела зайти в ещё один кабак, заглянула в маленькую столовую на главной улице, и мимоходом побывала в питейной. Немногочисленные заведения были переполнены чумазыми рабочими шахт, которые горланили непристойные песни, ругались и чересчур раздобрев от настоек, раздавали мелочь детям. Ещё я успела заскочить и на старую площадь, но сестры нигде не было.

Можно было дождаться Ви дома, а когда она придёт устроить великолепный разнос, но сердце было не спокойно.

Вскоре к фонтану подошла и мама. Я никогда не видела её такой: под глазами залегли глубокие синие пятна, волосы выбились из уложенной гладкой причёски, а руки дрожали. Она с тяжёлым вздохом села на каменный бортик фонтана и спрятала лицо в руках. Плечи её мелко подрагивали, она тихо-тихо всхлипывала.

— Нашла? — спросила я.

— Их там вообще не бывает, — мама подняла на меня заплаканные красные глаза и спросила, — Ли, ты мне скажи, что это за танцы такие? А?

— Я не знаю.

— Почему? Почему ты не знаешь, где твоя сестра? Ты старшая, ты в ответе за них, — немного помолчав мать, продолжила, — ты должна все знать о своих сестрах! Мы с моей сестрой все знали друг о друге.

— У тебя была сестра? — спросила я.

— Это сейчас не важно, — мотнула головой мама. — Где искать Ви?

— Не знаю… — я опустила голову и задумалась, — …знаю! — воскликнула я поражённая промелькнувшей мыслью. — Они в доме у Тонгу.

— Сын распорядителя шахт? — мама широким жестом вытерла слезы с лица. — Значит, идём к нему, — она встала, но тут же села обратно, — Ох.

— Нога? — я помогла ей подняться. — Иди домой. Я приведу Ви.

Мама не спорила, боль была сильнее. Немного посмотрев вслед удаляющейся хромой фигуры, я направилась к дому Тонгу. Как он сказал, где он живёт, знают все? Это было правдой.

Дом распорядителя шахт был огромным и самым богатым не только в нашей деревне, но и во всей провинции. Даже у префекта не было такого. А среди местных одноэтажных развалюх, огромный дом возвышался, как замок. Проходя мимо, многие жители деревни чуть ли не кланялись дому, словно это был храм.

Из-за высокого забора мне были видны лишь красные башенки и кусочек крыши. Я потрогала шершавое ограждение — базиликт, самый прочный материал на земле, именно его добывают в местных шахтах, и именно из него делают оружие Хэйвинам, а тут целый забор! Я оглянулась и посмотрела на домик справа, потом на домик слева и позади, нигде не было ни души. Может быть, там никто и не жил, а эти домики были лишь частью ограждений, защищающие дом распорядителя шахт от остального бедного народа?

Без особой надежды я подкралась к резной калитке, прислушалась — тихо. Тихо и темно, луна нехотя освещала местность, и мне мерещились странные силуэты. Я толкнула калитку, и она удивительно легко поддалась.

Вечерние сумерки окутывали дом, маленькие окна не пропускали ни лучика света, все было окутано чинной благодатью.

Нерешительно помявшись перед массивной дверью, вновь и вновь прислушиваясь, я все-таки постучала. Тишина. Кажется, дома никого не было. С чего я вообще решила, что они буду здесь весь вечер? Ещё один стук — чуть громче и вжатая в плечи голова — как же страшно. Может быть, они давно ушли? От этой мысли стало чуть спокойнее.

Словно в ответ тихо скрипнула дверь, за ней полумрак и лишь чей-то расплывчатый силуэт выдавал наличие жизни.

— Господина распорядителя дома нет, — пробормотал бестелесный голос.

— А-а-а-а… хорошо, — замялась я. — Приду в следующий раз.

— До свидания.

Я отвернулась, сделала шаг, но тут же вернулась к двери.

— Нет, постойте! — к горлу подкатил склизкий комок, отчего мой голос словно булькал, — я пришла к его сыну. Тонгу. Он приглашал меня.

— Все гости уже пришли.

— Я опоздала, но уверенна, что он меня ждёт. Я — Ли. Передайте ему.

Никто мне не ответил, зато дверь полностью открылась, меня впустили внутрь.

Лишь один шаг, и я очутилась в другом месте: каменные полы, задрапированные шелками стены, мягкие ковры, картины с неразборчивыми сюжетами, длинные свечи в ажурных подсвечниках. Даже полумгла, царившая здесь, не могла скрыть всего великолепия жилища. Мне пришлось судорожно вжаться в стену, чтобы ничего не испортить.

— Могу снять обувь, — пролепетала я, со страхом осматривая грязный след, тянувшийся за мной.

— Вам в подвал, — снова ответил мне кто-то скрывающийся в темноте. — Дверь под лестницей.

— Спасибо. Я ненадолго. Я потом все вытру.

Под широкой лестницей, конец которой утопал в темноте второго этажа, и вправду была дверь, а за ней крутая лестница вниз. Подобрав полы юбки, я стала тихо спускаться. И чем ниже, тем я отчётливее слышала шум. Кто-то смеялся, громко говорил, играла музыка, звенели бокалы. Чужой праздник вызвал в душе смутное беспокойство.

В подвале царил все тот же полумрак, лишь несколько свечей на большой зал. По комнате, разлился белый дым, сладкий запах душил. Молодые люди, которых было не меньше двадцати человек, стояли в центре комнаты, окружив что-то или кого-то посредине. Никто не обратил на меня внимания. Музыка стала тише, а голоса наоборот громче, это был горячий шёпот, смех и… плач. Тихий, тихий плач.

Я осторожно подбиралась к ним сзади, надеясь, что мгла и белый дым скроют меня от посторонних глаз. Я топталась позади, под разными углами рассматривая всех собравшихся. Я старательно, настолько насколько могла, не привлекая внимания, всматривалась в лица, но не смогла узнать никого из гостей. Особенно я рассматривала девушек. Их было немного, и все они были удивительно красивы с тонкими чертами лица, выразительными глазами, а их тела покрывали атласные платья с камнями, которые поблёскивали в свете свечей. Так я понемногу постепенно продвигалась в центр круга.

— Ну-ну, не плач, не надо разводить сырость, — произнёс кто-то из центра. — И так мокро, это же подвал!

— Тонгу завёл гостей в подвал, видимо мы не достойны, находиться наверху!

— Или он не хотел приводить туда эту! — крикнула одна из девушек.

Молодые люди засмеялись, кто-то невпопад грязно ругнулся.

— Тонгу, долго мы ещё будем ждать? Не все условия были выполнены! Так ты можешь и проиграть, — пробасил молодой мужчина. — Не для того я столько ехал, чтобы смотреть тут на слезы.

— Я не проигрываю, — раздался из центра голос Тонгу. — Давай же милая, все как договаривались, ты переоденешься и спляшешь.

Я все ещё не могла увидеть, что происходило в центре круга, мой рост был меньше, чем у присутствующих.

— Спляши для нас, мартышка, — хихикнула девушка по правую от меня руку.

— Эти лохмотья ничуть не хуже твоих! Раздевайся, — прошепелявил парень.

Я протиснулась вперёд. Безупречно красивая девушка в красном платье выругалась, наверное, я отдавила ей ногу.

Тонгу стоял в центре спиной ко мне, а перед ним кто-то сидел на полу. Сердце моё забилось быстрее, а горло пересохло. Я прищурилась в надежде развеять страшное предположение, но я уже знала, кто это.

— Не надо строить из себя недотрогу, — раздражённо сказал Тонгу. — Что же я прошу тебя сделать такого ужасного? Лишь одень этот наряд, — он ткнул в кучу серого тряпья, — и спляши для нас.

— Я могу, — всхлипнула Ви, — но это одежда и танец… Я не обезьянка! Можно я буду в том, в чем пришла?

— Это все лишь игра, — Тонгу присел на корточки, и я увидела лицо Ви. Свечи обезображивали её, делали старше и к своему ужасу я и вправду увидела в её лице что-то обезьянье. — Ты же хочешь быть одой из нас?

— Хочу, — сказала Ви, — по-другому никак нельзя?

— Никак!

— Я не знаю…

— Сделай это для меня.

— Если только для тебя…

Дрожащими руками Ви потянулась к тряпью, все ещё не сводя глаз с Тонгу.

Не помню точно, что было дальше, какая-то красная пелена затмила глаза. Я обнаружила себя около Ви, а на холеном лице Тонгу красовался красный след пощёчины, рука моя саднила, а сама я покачивалась из стороны в сторону.

— Ви! — я прикрыла сестру, на которой осталось только тонкая нижняя рубашка. — Что ты делаешь? Одевайся! И не трогай эти обноски!

На мгновение повисла тишина. А затем толпа неожиданно засмеялась и затопала.

— Тонгу, кажется, тебя побила какая-то простушка! — вскрикнул один из парней и стал бить себя по бёдрам в приступе нескончаемого хохота.

— Посмотрите! Тонгу проиграл спор!

— Расплата будет ужасной!

— С двумя не справишься?!

— Посмотрите! Посмотрите, как оторопел наш смельчак Тонгу! — гоготала толпа разными голосами. — Ударь её в ответ!

— Обноски? Да она пришла в одежде хуже!

— Это же мартышкина шкура! Она должна её надеть и станцевать!

— Тонгу, не будет танца — не будет выигрыша!

Все эти голоса, пёстрые лица искажённые вымеченным смехом, топот, лязг, звон глушил, слепил меня, практически душил.

— Ты кто? — Тонгу схватил меня за ворот и одним рывком приподнял с пола. — Что ты здесь делаешь?!

— Пусти меня! — выпалила я и с силой оттолкнула Тонгу. Его глаза нехорошо блеснули.

— Чего ты ждёшь, милый? — раздался сладкий голос. — Теперь каждая простушка может ударить тебя? Ответь же ей!

— Да-да, — поддержал её хор голосов, — покажи себя.

— Заткнитесь все, — Тонгу прищурил глаза и отпустил меня. — Ты же эта… сборщица риса? Это твоя сестра?

Ви не ответила, тихо скуля она плакала и поспешно натягивала платье.

— Не важно. Ви, собирайся мы уходим, — я помогла сестре подняться и подхватив её за руку потащила наверх.

— Они уходят! — опять приторный голос, я обернулась, чтобы найти его хозяйку и не ошиблась — «красное платье». — А как же спор? Тонгу, милый, я не хочу, тебя терять…

— Заткнись, Мэй-ли. Пусть уходят.

Я заметила, как Тонгу сощурил глаза, смотря нам в след и… на его лице промелькнула улбыка?

— Но…

— Я уже проиграл. Выметайтесь отсюда, — рявкнул он нам след. — И Ви, чтобы я тебя больше не видел. Ты меня подвела!

Ви особенно громко всхлипнула, чем вызвала новую волну хохота за нашими спинами.

— Что ты делала? — шипела я на неё, пока мы поднимались по лестнице. — Ты понимаешь, что ты лишь игрушка для них?

— Н… не знаю… я не знаю.

— Знаешь, что они на самом деле хотели?

— Не знаю! Отстань!

Едва выйдя на улицу, мы побежали и остановились, только когда крыша из красного кирпича скрылась из виду.

На улице было темно. Луна скрылась за тучами, которые принёс с собой холодный ветер. Последние ночные гуляки тащились по своим домам, бессвязно то ли ругаясь, то ли напевая песни.

— Боюсь представить, что бы было, приди я чуть позже, — я окунула руки под тонкую струйку фонтана, он уже давно не работал в полную силу, и, набрав воды, плеснула её в лицо Ви.

Это помогло. Она перестала дрожать, перестала всхлипывать. С мгновение она молчала, застыв в одной позе, а потом неожиданно выпрямилась, вытерла с лица воду, расправила подол пышной юбки, и зло посмотрела на меня.

— Спасибо, Ли, мама будет гордиться тобой, — сестра криво улыбнулась. — Добилась, чего хотела, да? Это был мой шанс, а ты все испортила!

— О чем ты говоришь?

Ви сжала губы, точь в точь, как делала мать, когда злилась.

— Вы прямо мечтаете, чтобы я прожила такую же жизнь, как вы. Теперь мне нельзя общаться с Тонгу. Ты хоть знаешь, откуда были его гости? — крикнула Ви, и голос её эхом прокатился по улице. — Из самой столицы! Они учились с Тонгу в Академии. Что теперь они обо мне подумают?!

— Ты из-за этого беспокоишься?! — крикнула я в ответ. — Они плохие люди, разве важно, что они подумают?

— Важно! Важно!

— Замолчите, дуры! — раздалось из одного дома, что стоял неподалёку. — Ночь на дворе.

Мы поспешно направились в сторону дома, все ещё продолжая ругаться, но уже тихо.

— Это был мой шанс, — прошипела Ви, и с силой толкнула меня в плечо.

— Они смеялись над тобой, — я пошатнулась, но устояла. — Это был не шанс, а унижение.

— Тонгу попросил это сделать. У него был важный спор, а я его подвела. Представляешь, если бы я все сделала правильно? Я бы уж была бы частью их компании! И Тонгу… он бы увидел, что мне можно доверять.

— Ты никогда не будешь частью их компании, — отрезала я. — Они нас даже за людей не считают. У нас другой путь…

— Какой? Работа с утра до ночи? Экзамены, которые я никогда не смогу сдать? Что меня ждёт? Поля? Брак с шахтёром? Выводок орущих детей? Если бы я осталась, моя жизнь стала бы совсем другой. Ты! — Ви остановилась и с ненавистью посмотрела на меня, — как всегда ты! Все испортила! Не зря отец всю жизнь сторонился тебя. Он был прав — от Ли одни беды. Он так и говорил мне, доченька держись от Ли подальше! Она принесёт нам несчастья.

Ви отвернулась и решительно зашагала к дому, а я поплелась за ней. Её слова все ещё звучали в моей голове.

Дом встретил нас молчанием, никто ничего не спрашивал. Мама зажгла свечи, чтобы отогнать страшную темноту. Ночь была долгой и казалась вязкой, словно масло.

А на утро мама не смогла встать с кровати.

Глава 5

На следующий день на поля я отправилась одна. Наверное, от того работа казалось особенно тяжёлой, а может быть я уж чувствовала начало конца. Утром, когда мы помогали маме встать с кровати, она закричала от боли. За ночь ушибленная нога распухла и стала неприятного серого цвета.

Увидев, что я пришла без матери, распорядитель недовольно цокнул, и показательно отвёл взгляд, а потом будто бы в пустоту сказал:

— Помните, если за неделю не обработаете свой надел, на следующей ничего не получите.

У меня был план: работать весь день, не выходить на обеденный перерыв и ночью пробыть до самого конца, пока не соберу дневную норму. Но стоило взойти солнцу, как силы мои кончились. Я едва перебирала руками, а рисинки норовили выскользнуть из негнущихся пальцев.

До обеда я собрала очень мало. Распорядитель долго щёлкал весами, то вправо, то влево и наконец, сказал:

— Не добираете, совсем не добираете… Без матушки тяжело?

— Да, господин распорядитель.

— Да, тяжело. К тому же, ты лентяйка, Ли. Сколько смотрю, мама твоя, всегда набирает больше, чем ты. Молодая и здоровая, а работать совсем не любишь. Не повезёт твоему мужу, если, конечно, такой дурак найдётся.

— Да, господин распорядитель, — я была готова согласиться на все, лишь бы эта пытка закончилась.

Распорядитель щёлкнул весами в последний раз и полез в нагрудный карман за монетами.

— Хорошо, что вы тогда отказали моему сыну. Представляю, как бы мой мальчик сейчас страдал…

Не успели три монеты коснуться моей ладони, как я, не дослушав распорядителя, тут же побежала домой. Если так дела пойдут и дальше, то я не закончу надел, а если я не закончу, то на новой неделе мне не выдадут ничего. Можно попробовать взять с собой Ви, но она нужна дома с мамой, а Мю еще слишком мала…

— Куда прешь! — сиплый голос заставил меня отскочить.

Дорожная пыль поднялась кверху, старая кляча надрывно заржала, и старая телега с грохотом проехала мимо меня. Долго ещё были слышны ругательства в мою сторону, но я их не слушала. Я стояла словно поражённая молнией. Такое уже было однажды. Когда-то очень давно. Или наоборот совсем недавно? Я оглянулась, страх накрыл меня с головой, и сейчас я услышу…

— Эй, Ли!

— Привет, Бю, — ответила я, не оборачиваясь, все ещё смотря туда, куда уехала телега.

— Ты сегодня одна?

— Моя мама… она заболела, — я наконец-то повернулась к Бю лицом, странное наваждение спало.

— Это плохо, очень плохо. Пыль?

— Нет, — покачала я головой, — что-то другое. Что-то совсем другое.

Немного помолчали.

— Слушай, — Бю судорожно втянула воздух, — извини, что прошу, но не будет у тебя немного в долг? — она искоса посмотрела на мою ладонь, где я всё ещё зажимала несколько монет, заработанных на поле. — Как только заработаю, все отдам.

— Это всё, что у меня есть… — я раскрыла руку и показала три серебряные монеты. — Самой не хватит.

— Жаль, — вздохнула Бю, — я не ела со вчерашнего дня.

— Попробуй попросить на рынке. Они иногда дают что-то испорченное.

— Оттуда гонят. Я попыталась просить милостыню у Главных ворот, посмотри, — девушка немного оголила плечо, показав сине-фиолетовую кожу, — страж меня отколошматил палкой. Говорит: нельзя стоить у ворот, чтобы не подумали, что в нашей деревне есть нищие! Хэйвин его распополамь! — выругалась Бю.

— Знаешь, что… — я немного замялась, — возьми, возьми одну монетку. Если кто-нибудь даст ещё одну, купите крупы.

— Спасибо! — Бю не пришлось уговаривать, не дожидаясь пока я протяну ей монету она сама забрала круглый серебряк из моей ладони. — Может быть, будет работа на следующей неделе, но я все-таки думаю… Мама, конечно, против… Но я думаю… пойти в услужение к Хэйвинам.

— К Хэйвинам? А они опять набирают людей?

— Сейчас все время набирают. Отправка каждые два дня.

— Кто-то идёт?

— Я не знаю, — Бю повела плечом, — но, если тебе совсем некуда деваться, то это выход, так ведь? Ты будешь сыт и при деле, и семья не голодает.

— Хэйвины очень благородны.

— Да, но моя мама против.

— Из-за брата?

— Он ведь так и не вернулся, — Бю немного помолчала, рассматривая монетку. — Мама говорит об этом каждый день. Слишком часто его вспоминает.

— Никаких вестей?

— Я думаю, он умер, — Бю задумалась. — Нам же давно престали платить. Но мама не согласна, думает, что его держат насильно. Ей так проще.

— Может, — я положила руку подруге на плечо, — если моя мама не поправится на этой неделе, то может быть, ты будешь ходить со мной на поля? Деньги пополам.

— Охранники не пустят меня без разрешения…

— Но они же там не целый день, — подмигнула я, — как только уйдут, ты зайдёшь, и так же выйдешь. А?

— Это было бы здорово! — воскликнула Бю. — Завтра? Или сегодня? Я готова сегодня. Вечером?

— Вечером!

Это было очень глупое решение, Бю и меня могли ждать серьёзные проблемы, если вскроется, что она прошла без разрешения. Но тогда я не думала об этом, наоборот мне подумалось, что жизнь моя понемногу налаживается. Помнится я даже шла в припрыжку до дома.

Но как только я ступила за порог, реальность придавила меня базиликтовой неподъёмной плитой. Маме стало хуже. Она не ела, почти не говорила, но зато много и часто пила. Нога распухла ещё больше и, кажется, стала размером с её тело. В районе колена появились странные твёрдые пузырьки, а на теле тут и там проступали мягкие вытянутые зеленоватые наросты.

— Совсем плохо? — спросила я.

Ви покачала головой:

— Сама не видишь? Ей хуже, намного хуже. Я все утро обтирала ногу, заворачивала в лечебные бинты, но улучшения нет. Надо к лекарю.

— Это дорого, — возразила я, не решаясь подойти к матери ближе. — Нужно восемь золотых.

— У нас же были сбережения!

— Там всего четыре, — я осторожно потрогала мамино колено, в ответ она громко вздохнула.

— Четыре?! — глаза Ви расширились ещё больше. — Скопили всего четыре золотых? Как бы я поехала в академию? Всего четыре золотых! — сестра бросила на пол мокрую тряпицу, что до этого прижимала к груди. — Четыре золотых!

— Не шуми, — сказала я. — Все время приходилось тратить. Сама же знаешь, то надела не дадут, то для Мю нужно, то налоги. Сколько отдали вчера?

— Золотой!

— Значит, осталось только три. Нужно что-то придумать.

— Нужно. Нужно! — взорвалась Ви, — ты же старшая! Придумай! Сделай!

— Что?! Что, Ви? — я больше не могла себя сдерживать, напряжение последних часов разрывало изнутри, и животный рык сам вырывался наружу. В груди заколол болезненный шарик. — Что?!

— А я откуда знаю? Заработай!

— Как? Я и так делаю, что могу…

— Значит не всё! — Ви нависла надо мной. — Той мелочи, что ты принесла, даже на еду не хватит. Ли, — прошептала сестра, немного подумав, — ты знаешь, у кого можно взять деньги.

— О чем ты?

— Начинается на Ву, кончается на нь, что-нибудь напоминает? Ещё подсказка, хотел взять тебя в жены. И он без ума от тебя!

Я вздохнула, и тио усмехнулась.

— Ты думаешь, он захочет помочь?

— Зря ты ему отказала, сейчас бы у нас были деньги.

— Это не так, — возразила я. — И ты это знаешь.

— Так. Он сделает все, что ты попросишь. Если