Оглавление

Предисловие

Я должен был родиться в селе Левокумском Левокумского района Ставропольского края, потому что мои предки пришли сюда как государственные крестьяне ещё в восемнадцатом веке из Воронежской области. Здесь жили мои деды и прадеды, трудились на полях, разводили виноградники, выращивали бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Со временем люди укоренились. Появились крупные поместья, но было место и для мелких семейных хозяйств. Левокумские степи не самые лучшие для жизни. Летом и зимой пронизывающие ветра, вызывающие пыльные бури. А главное — отсутствие доступной воды. Её источником была небольшая речка Кума с крутыми глинисто-песчаными берегами и пара артезианских скважин в центре села. Кума неохотно отдавала воду. Но хитрые и трудолюбивые левокумцы приспособились добывать её для полива виноградников, садов и огородов. Постепенно село превращалось в цветущий сад.

Моя мама вышла замуж в крепкую семью, рожала детей и была счастлива.

Но пришёл 1917 год, потом 20-й, 30-й…

Где-то далеко, в Петрограде, какие-то люди, решившие сделать мир совершенно счастливым, поняли, что с этой задачей не справляются. Голод стал реальным явлением.

Как всегда, в таких случаях приходят простые решения: отнять хлеб у крестьян. И началось. Кулаки, подкулачники… Людей семьями изгоняли на выселки. Просто переселяли из одного места в другое. Вокруг Левокумского в чистом поле стали возникать новые поселения. Моя семья попала в ссылку в Арзгирский район. Там не было ни жилья, ни воды. Но были посевы хлопка, который не вызревал в условиях короткого дня. Замёрзшие коробочки женщины выдирали голыми руками, изрезанными льдом. В середине плантации устраивали детский лагерь, где на мёрзлой земле сидели, прижавшись друг к другу, дети, укрытые, чем попало, и согревающиеся от тел таких же несчастных. А после работы надо было рыть землянки и гигантские колодцы. Уж больно глубоко залегала вода в этой местности.

А тут война. Выселенцев погрузили в вагоны и повезли по бесконечной дороге в Сибирь. Это называлось эвакуация. Так, потеряв в этих передрягах мужа и троих из пяти детей, моя мама попала в Сибирь, где встретила такую же измученную душу, только грузинскую. Снова рожала и хоронила детей. Из двенадцати выжили только двое: я, последыш, и мой старший брат Георгий.

1953 год. Умер Сталин. В девять месяцев родители повезли меня в Грузию. Хотели наладить быт и вырастить из меня грузина. Но не тут-то было. Дом и всё имущество за войну отобрали. Пришлось маме везти меня в родную Левокумку. Сначала казалось, что временно, но жизнь внесла свои коррективы. Не став грузином, я вырос настоящим левокумцем, влюблённым в родное село.

Потом мне пришлось объехать пол-Европы и Азии, многое повидать. Но обыкновенное ставропольское село осталось самым родным местом на Земле, так как в нём жили хорошие люди.

Были трудные послевоенные времена. Мама — инвалид второй группы, пенсия девятнадцать рублей пятьдесят копеек. Частые длительные лечения в Пятигорске. Фактически я вырос в семье тёти Насти и дяди Семёна. Но они и не были мне родственниками. Тётя — сводная сестра мамы. Но более тёплых семейных отношений я не встречал никогда в жизни. До сих пор дружу с их детьми, которые водили меня в детский сад, провожали в школу, помогли получить высшее образование…

Я платил им неблагодарностью: прогуливал школу, болтался по улицам…

Потом пристрастился к рыбалке. Лишённый всякой жадности к добыче, научился радоваться шорохам камыша, всплескам реки в темноте ночи, теплу догорающего костра и, конечно, людям.

На рыбалке и охоте они ведут себя иначе, чем в обычной жизни. Ведь это возвращение в детство. Здесь генералы, прокуроры, трактористы и зоотехники равны и свободны. Конечно, те из них, кто, действительно, любит природу, а не собственный статус. Но таких стараюсь избегать. Не интересно.

Глава 1. Люди

Попался!

Что особенно важное происходит в жизни людей, когда дети становятся взрослыми? У них появляются внуки!

В молодости мы живём страстями, карьерой, работой, повседневными заботами. Безусловно, любим своих детей, заботимся о них, переживаем. Нас многому учат в школе: куда течёт Волга, где находится Египет, когда Карл Великий стал императором, все мозги забили значением Великого Октября. Но не учат воспитывать детей. Используем только собственный опыт.

Экскурсия в домик охотника

Я, например, в детстве любил слушать радиопередачу «взрослым о детях» и был абсолютно убеждён, что меня мама воспитывает неправильно. В постоянной занятости делами и заботами «о хлебе насущном» на общение с детьми времени не хватало.

Когда дети вырастают, вдруг с болью в сердце понимаешь, что экономил время для работы за счёт общения с самыми дорогими людьми. И тут, как спасение, приходят внуки.

У нас первой появилась Полина. Мы долго её ждали. Маленькая девочка изменила весь наш семейный мир. Наполнила его новым смыслом, новой, особой любовью. Любовь к внукам другая. В возрасте иначе, чем в молодости, понимаешь всю ценность маленькой жизни. Каждый шаг, новое слово, улыбка, детский поцелуй вызывают искренний восторг и трогают до слёз. А самое главное, их не надо воспитывать. Бабушки и дедушки не для этого. Они создают атмосферу добра и уюта. Мы ведь не знаем, как у них сложится жизнь, поэтому стараемся сейчас окружить их заботой. А родители пусть воспитывают, ругают, наказывают, учат, требуют.

Вторым появился Семён: восторженный, умненький, добрый мальчик. Мы с ним друзья. Ему до всего есть дело. Всё ему интересно. Хожу за ним как привязанный. «Что делает шуруповёрт?», «Как пользоваться пилой, топором, плоскогубцами?», Никогда, не знал за собой способности объяснять малышу все эти вещи долго, спокойно, не раздражаясь. Не заботясь о потраченном времени, которого мне всю жизнь не хватало.

Много чего интересует Семёна, но главным предметом является мой охотничий домик. Вот куда он стремится более всего. Надо видеть, как загораются глазки, когда он входит в помещение, наполненное необыкновенно чудесными вещами. Фотографии на стенах, чучела, шкуры, удочки, катушки, блёсны, одежда, фонарики, ящики со снастями…

Всё настоящее, не игрушечное. И всё можно трогать, крутить, выносить, а ещё можно показывать Полине. Он считает, что ей это так же интересно.

Тихий час в спальнике

Когда малыш не хочет днём спать, бабушка прибегает к хитрости. Объявляет: «Сегодня будем спать в охотничьем домике, в спальном мешке». Сёма в восторге. Сам залазит в тёплый мешок, разложенный прямо на полу, и счастливый засыпает. Иногда он подходит ко мне: «Коля (по традиции, заведённой Полиной, все внуки зовут меня запросто Колей — мне нравится), покажи нам с Полей ружьё». Приходится доставать ружьё. Он берёт его в руки, показывает. Девочка делает вид, что ей тоже интересно. Я говорю им о том, как опасна эта штука. Стараюсь угадать: что чувствует маленький человечек, держа в руках смертоносное оружие. Какими словами и когда рассказать ему, какую роль играет оно в жизни человека? В этой железке сосредоточено человеческое зло и справедливость, защита и агрессия. Всё зависит от того, в каких руках оно, оказывается. Не знаю, как оно там происходит, что шестилетний мальчик уже демонстрирует признаки мужчины. Тянется к мужским занятиям. Мы с ним близкие родственники. Не только потому, что он ребёнок моего сына, а потому, что у нас общие мечты. Мы оба грезим мечтаем рыбалкой. Малыш насмотрелся фотографий дедушки с трофеями: рыбами, лисами, зайцами, кабанами… Не раз встречал меня из поездок загоревшего, радостного. Но мечтает он о своей рыбалке.

С удочкой в постель

Сентябрь. Тихо, незаметно, вкрадчиво хитрая осень ласково берёт в свои мягкие руки природу. Лёгким ветерком перебирает листья деревьев, травы. Уставшие от жестокой борьбы за жизнь с неимоверной летней жарой, они успокаиваются и, окутанные осенним уютом, сдаются на милость искусительницы. Осень сначала медленно раскрашивает их в милые ей цвета, удивляя людей фантазией и яркими красками. Потом листья и травы блёкнут. Она начинает готовить их к зимним холодам. Раздевает деревья, укладывает плотным слоем на землю травы. Жёлтые листья с лёгким треском отрываются и, задевая оставшиеся, плавно опускаются на землю. Там ветерок подхватывает их и, забавляясь, затевает свою игру. То сбивает листья в небольшие горки, то вдруг поднимает в воздух и рассыпает по земле. Деревья становятся голыми и беззащитными. Так и стоят, напоминая людям, что всё не вечно. Лёгкая грусть разливается в воздухе. Природа затихает, убаюканная осенью.

Это любимое время рыбаков и охотников. Вот и мы с Сёмой собрались на рыбалку. Когда я вечером сообщил, что завтра едем, ребёнок пришёл в неистовство. Он обрушил на меня сотни вопросов. Требовал выезжать сейчас же, немедленно. Не выпускал из рук приготовленную для него удочку. Отказывался ложиться спать. Только бабушка убедила его в этой необходимости. Он согласился, но удочку отдать категорически отказался. Так и заснул, держа её в руках.

Ах, какое славное было это осеннее утро! Небольшой пруд с туманом над водой. Камыш вдоль берега. Необыкновенная утренняя тишина, нарушаемая всплесками выпрыгивающей рыбы. И рядом маленький ребёнок, бесконечно верящий во всемогущество дедушки. В эти минуты все чувства обострены. Во всём свете нет более близких и родных людей.

Не поймать нельзя

Посоветовавшись, выбрали место. Расположились на небольших мостках. Тут удобно бросать во все стороны. Пруд частный. Ребята выращивают сазана и карпа. Не поймать здесь — надо постараться. Не поймать нельзя.

У меня миссия ответственная. Надо не просто поймать, а чтобы Сёма поймал.

Размотали удочки. Надели червяков, забросили. Яркие поплавки застыли на тихой глади. Я рассказываю, что такое поклёвка, как это происходит, что нужно делать, когда она случится. Семён не поддаётся на уговоры положить удочку на подставку. Постоянно держит её в руках. Удилище маленькое, лёгкое, но, если постоянно держать, обязательно устанешь. А с приходом усталости пропадает интерес.

Проходит время. Поплавки не подают признаков жизни. Я начинаю паниковать. Такое бывает на прудах. Может, рыбу перекормили или погода не та. Сёма уже положил удилище. Стал поглядывать по сторонам. Я затеваю лекцию о рыбацком терпении. Не помогает. Он стал прогуливаться сначала по мосткам, потом и на берег вышел в поисках лягушек. Чтобы привлечь его, предлагаю перекусить. Сооружаю из рыбацкого ящика столик, делаю бутерброды с салом и сыром. Начинаем есть. И тут случилось! Сёмин поплавок присел и стал медленно двигаться в сторону. У малыша округлились глаза. Бросив хлеб, он схватил удочку и сильно дёрнул. Удилище согнулось, но от неловкой подсечки рыба сорвалась. Удочка разогнулась, поплавок выскочил из воды и вместе грузилом и крючком пулей полетел в нас. Я попытался поймать этот снаряд в воздухе. Перехватил леску. Она мигом намотала всю снасть мне на руку, крючок крепко вцепился в ладонь.

Шустрый карпик

Сёма моргает голубыми чистыми глазками, ничего не понимает. Думаю: «Вот незадача. Не хватало мне ещё ребёнка перепугать». Спрятав от него руку, быстро выдёргиваю плоскогубцами маленький, но глубоко засевший крючок. Разматываю снасть и быстро забрасываю обратно в воду. Объясняю, что это была рыба, мы поспешили и не смогли поймать.

Он стал опять смотреть на поплавок, а я занялся рукой. Надо остановить кровь. Залепил ранку лейкопластырем. Нагнулся к воде вымыть руки и тотчас почувствовал: что-то происходит. Оглянулся: Сёма стоит на мостках, а пойманная рыба пытается вырвать у него из рук удилище. От каждого рывка малыш изгибается вслед за удилищем, но не отпускает. Не знаю, как поступить. Правильно было бы взять у него удилище, но тогда это будет не его рыба. Но и сам он не сможет вытащить её. Ребёнок не может пользоваться катушкой, а держать сильного и шустрого сазанчика долго нельзя — уйдёт. В голову пришло простое решение. «Сёма, иди назад, на берег». Он стал потихоньку с моей помощью пятиться назад. Потом развернулся боком. Так, поддерживаемый мной, он вышел на берег, а у кромки воды появилась рыба. Мне оставалось только спрыгнуть вниз, схватить леску и сильно дёрнуть. Уже в воздухе рыба сорвалась с крючка, но упала на траву. Небольшой зеркальный карпик заплясал, сверкая на солнце редкими чешуйками. А над тихой водой звонким детским голосом понеслось: «Ура!!! Я поймал рыбу!!! Я поймал рыбу!!!» Он подбежал к ней. Попытался взять в руки. Карп не давался. Да и боязно малышу. Пришлось помогать.

Переполох в песочнице

Когда, наконец, Семён уже крепко держал рыбу за жабры, то помчался по берегу к сидящим неподалёку рыбакам. Он им что-то говорил, показывал. Я смотрел, утирая катившие по лицу слёзы. Лет сорок не плакал — и на тебе. Когда Сёма вернулся, мы положили рыбу в садок и продолжили рыбалку. Но ребёнок уже потерял к ней интерес. Он постоянно поднимал садок и любовался своей рыбой. Мне удалось выловить ещё шесть рыбок, когда терпение Сёмы лопнуло. Мы вернулись домой. Как только машина остановилась, он мигом выскочил и помчался на детскую площадку к сверстникам. Через минуту его окружили ребята. Он стоял в центре и, размахивая руками, взахлёб рассказывал. Потом вся ватага двинулась ко мне. Семён достал из пакета свою рыбу. Ребята смотрели с интересом и завистью.

Вечером гордый и важный Семён вместе с мамой и папой сидел за столом и ел самую вкусную в жизни СВОЮ рыбу. А дедушка рассказывал бабушке, какая замечательная получилась рыбалка.

Часто дети, увлекаясь чем-либо, быстро остывают, даже если первые впечатления очень сильны. Одного мощного эмоционального всплеска бывает недостаточно. Но не прошло и недели, как Семён вновь запросился на рыбалку. Попался! Теперь у меня новая задача: научить его быть культурным рыбаком. Любить в рыбалке главное — общение с природой. Что из этого выйдет? Посмотрим. Как говорят: «Поживём подольше — увидим побольше».

В разливах Тегин Нур

В наше время автомобиль — неотъемлемая часть снаряжения охотников и рыболовов. Иногда и самая главная. Поездки на охоту или рыбалку часто напоминают ралли экстремалов. И предъявляют высочайшие требования к автомобилям и водителям. Я поездил на разных машинах. Японские, американские, корейские внедорожники — все они хороши. В них удобно, просторно и тепло. Можно комфортно ездить и спать. Но как только дело доходит до серьёзных испытаний на нашем бездорожье, равных отечественным «Ниве», «УАЗу» и «ГАЗ-66» нет. В горах ездить не очень сложно. Главное там — мощность двигателя, надёжные тормоза и мастерство водителя. Там хороши любые авто с высоким клирингом. А вот на наших ставропольских, ростовских, калмыцких просторах порой приходится посложнее.

В пелене дождя

На границе Калмыкии и Ставропольского края есть гигантские разливы Тегин Нур. Место дикое. Над разливами весной летают огромные стаи уток. Но добраться до этих мест очень трудно.

Со стороны Ставрополья на Тегин Нур можно доехать двумя путями: длинным и коротким. Короткий — через село Бурукшун, вдоль Ставропольского видового заказника, километров двадцать. Постоянных дорог здесь нет. Ехать нужно по накату. Нет дороги замечательней, чем накатанные солончаки. Машина идёт мягко, плавно, без толчков. Одно удовольствие. Но ранней весной погода непредсказуема. С утра подмёрзшая почва хорошо держит машину, а к обеду подтаявшие солончаки лишают её всякой опоры. На ровном месте можно проваливаться до бесконечности.

Длинный путь идёт через первое отделение Большевика. Он ненамного лучше. Но часть его — это старый, хоть и разбитый асфальт. Он приводит на Горелый мост. После моста вы попадаете в то, что обычно называют бездорожьем, хотя это слово не отражает всего бездорожного ужаса. Сплошное грязное месиво.

Ранним утром стоим на перекрёстке совещаемся. Прямо ехать — длинный путь, направо — короткий. Поспорили, покурили. Решили: хрен редьки не слаще. Двинули по короткому. Километров семь по асфальту до Бурукшуна. И вот мы уже на целине, покрытой низкорослой солончаковой растительностью. Километров через десять пути пошёл сильный дождь. Накатанная дорога исчезла. На ровной поверхности солончаков, где вода не уходит и не впитывается в почву, исчезают всякие ориентиры. Только слева, в пелене дождя, смутные очертания берегового камыша заказника. Но близко к нему подъезжать нельзя. Многочисленные протоки готовы проглотить нас.

Я вообще очень плохо ориентируюсь на местности. Смешно, но могу в райцентре с параллельной улицы не попасть в собственный переулок. А тут такое. Но рядом со мной мой друг и многолетний штурман Коля Головченко. У него особый талант. В любое время суток он находит дорогу на любой местности. Как это ему удаётся, для меня загадка. Много лет езжу за рулём по его указаниям: «Левей! Правей! Прямо!»

Поцелуй в капот

Вот и сейчас он командует — я еду. Дождь всё сильнее. Вода поднимается выше и выше. «Нива» — машина невысокая, и иногда волна перекатывает на капот и бьёт в стекло. Но у этого вездехода есть замечательное качество: он короткий. Расстояние между задними и передними колёсами маленькое. Что обеспечивает постоянное надёжное сцепление с любой почвой. Но, сейчас нужна скорость. Поэтому Николай постоянно орёт: «Давай, давай! Не останавливайся! Вперёд! Вперёд!»

И я даю. Пальцы на руле онемели, в глазах резь от напряжения. Ох, как не хочется остановиться посреди этого болота. Или того хуже — рухнуть в невидимую под водой яму.

Надо давать!

Сзади идёт ещё одна «Нива». Мы пробиваем ей дорогу. Так и движемся, как два катера, — один в фарватере другого. Задней легче. Кто знает, что нас ждёт на залитой мутной водой равнине. На этот раз всё обошлось. Выскочили на высокую насыпь канала. Остановились. Я оторвал непослушные кисти от руля. Всё тело разламывалось, приходя в нормальное состояние. Вышел и поцеловал «Ниву» в капот. О том, как будем выбираться из ловушки, в которую добровольно залезли, пока не думалось. Выберемся.

Зато какая удалась охота! Любой охотник, выходя на водоплавающих, мечтает о ветре, дожде или снеге. Чем хуже погода, тем лучше. Сегодня совпало всё. Сильный порывистый ветер швырял нам в лица водяные струи. Разбивал утиные стаи на мелкие группки по пять-семь штук. Они метались в этой природной кутерьме. Снижались и летели прямо на стрелков. Было холодно и мокро. Но кто в такие минуты об этом думает. Главное — стрелять правильно.

Дело в том, что весной разрешено охотиться только на селезней. Их всегда количественно больше, чем самок. Перед кладкой они гоняются за уточками, требуя утиной любви и ласки. Селезни не дают им спрятаться, сесть в гнёзда и вывести потомство. Некоторые особо активные даже сидящую на яйцах утку поднимают и разбивают яйца, вынуждая самку продолжать любовные игры. Так что отстрел селезня весной — дело в какой-то степени полезное. Ради этого, собственно, и открывается весенняя охота. Но при такой погоде некогда рассматривать стайку. Верный ориентир — стрелять по птицам, летящим в стае последними. Это и есть селезни.

Отстрелялись мы с Джеком отменно. Собака принесла полтора десятка крупных селезней кряквы.

По Горелому мосту

Через 30—40 минут выбираемся к машинам. Промёрзшие и счастливые. Удача посетила сегодня всех. Возбуждённые, все говорят одновременно. Сейчас бы обогреться и поговорить за едой и водочкой. Но укрыться негде. Кругом вода: и на земле, и в воздухе. Снимаем плащи. Наскоро перекусываем в машинах. Печка в «Ниве» замечательная. Маленькую машину обогревает за минуты.

Совещаемся. Коля решительно требует ехать обратно через мост. Главный аргумент: если пройдём через речку, то выходим на высокий берег, с которого вода быстро стекает вниз. Сплошное озеро не образуется. А остальное нам не страшно. Пройдём. Однако те, кто бывал на этом мосту, сомневаются, что эти три-четыре километра удастся преодолеть без потерь. Но сомневайся сколько хочешь, а ехать надо. Поехали.

Спускаемся с насыпи. Поворачиваем направо. Совсем недалеко спасительный мост. Машина сразу попадает в сплошную грязь с глубокими колеями, нарезанными «Кировцами». Другой транспорт здесь не ходит. Включаю пониженную и блокировку колёс. Вторая скорость и полный газ, «Нива» ползёт на брюхе, переваливаясь с боку на бок. Иногда двигатель не выдерживает нагрузки и начинает захлёбываться. Машина практически не управляется. Колея сама ведёт колеса. Я этому не препятствую, главное направление — верное. Так продолжается больше часа. Ехать не трудно. Просто надо вовремя и быстро переключаться со второй на первую передачу и обратно. Но внутреннее напряжение высоко. Наступают сумерки, не хотелось бы выйти на мост в темноте. Вот и он.

Когда-то большой мост после пожара никем не ремонтировался. От него осталось только то, что не горит, не воруется и не ломается. То, что называется мостом, представляет собой бетонные опоры и лежащие на них такие же плиты, далеко отстающие друг от друга. Чтобы проехать, надо рулить ювелирно и иметь железные нервы. Высаживаю всех троих пассажиров. Коля идёт задом впереди машины и рукой дирижирует проездом. На первой пониженной медленно двигаюсь за ним.

Безотрывно смотрю на руку Николая. И вот другой берег. Выхожу. Машина — сплошной кусок грязи. Это нормально. Молодец, «Нива»!

Под лебедиными крыльями

В начале 70-х, когда я служил на флоте, противостояние между Западом и СССР сохранялось довольно острое. На подлодках ещё были офицеры — участники карибского кризиса. Главной ударной силой противоборствующих сторон стали подводные лодки. Сотни субмарин рыскали по всему мировому океану, неся на бортах смертельное оружие. Каждая из них была готова применить его по первому приказу. Больших, океанских подводных атомных крейсеров было мало. В основном нагрузка падала на средние (С) лодки. Маленькие, беззащитные, но скрытные и бесшумные, управляемые хорошо обученными экипажами, эти одиночки были главными на бескрайних водных просторах.

С мечтой об автономке

Хмурая латышская осень подобралась незаметно. Неласковая даже летом, балтийская вода потемнела. Серые волны с нудной регулярностью лениво накатывали на берег и бились о бетонную стенку причала. Холодные брызги подхватывались ветром, рассыпались в водяную пыль, насыщая пространство солёной влагой. Воздух становился плотным, тяжёлым, мокрым. В конце сентября зарядил бесконечный мелкий дождь. У пирсов, поблёскивая чёрными мокрыми корпусами, покачивались на мелкой волне подводные лодки. По три с каждой стороны пирса. Привязанные толстыми канатами к швартовым тумбам, они с лёгким скрипом, тёрлись друг о друга выпуклыми боками, как живые огромные рыбы, сбившиеся в косяк.

Наша подводная лодка С-406 собиралась на боевое дежурство в дальний поход, автономку. С утра до позднего вечера матросы и офицеры трудились каждый на своём боевом посту не покладая рук. Подготовка к самостоятельному плаванию — процесс длительный. Подводная лодка — чрезвычайно сложный механизм. В управлении им принимает участие весь экипаж. Здесь не особо чтут всякие уставные формальности, тут ценят профессионализм.

Целый год лодка проходила бесконечные испытания, тренировки, стрельбы на коротких выходах в море. И вот, наконец, приказ на выход на боевое дежурство в Атлантический океан получен. Команда обрадовалась. Всем давно надоела подготовительная канитель. Оставалось только погрузить боевые торпеды. Пока торпедисты под бдительным оком старпома Родченко целый день запихивали семиметровые, страшного вида зелёные «сигары» через торпедопогрузочные люки, матросы болтались по берегу в возбуждённом состоянии. Далеко не каждому офицеру-подводнику удаётся сходить в автономку. А уж для нас, моряков срочной службы, это мечта почти несбыточная. Настроение было отличное. Наконец всё готово. На берегу собралось начальство. Командир дивизии принял рапорт от капитана третьего ранга Савельева о готовности подводного корабля к самостоятельному автономному плаванию. Адмирал произнёс небольшую речь. Строй моряков дружно проорал: «Ура! Ура! Ура!» Прозвучала команда: «По местам стоять!» Моряки быстро, по одному побежали по трапу, исчезая в узкой двери ограждения боевой рубки. На верхней палубе осталась только швартовая команда да боцман и командир со старпомом на мостике. Мотористы запустили двигатель. Лодка плавно оторвалась от пирса и пошла задним ходом в середину бухты. Развернулась, пронзительно крикнула ревуном и двинулась вперед — на выход в открытое море. Тут поступил приказ: «Лодку в готовность!» Это значило, что будет задержка. По каким-то неизвестным команде обстоятельствам лодке необходимо переждать время в специально отведённом для этого месте — небольшом заливе, оборудованном пирсами.

Благородные гости

Вся прилегающая территория была определена как особо охраняемая зона. Сюда никого не впускали, отсюда никого не выпускали. Экипаж поселили на плавучей казарме. Боевую вахту в ожидании сигнала из штаба флота несли только радисты, в числе которых был и автор этих строк. Потянулись долгие дни тягостного безделья. Матросы томились на четырёхэтажных койках, ели от пуза макароны по-флотски, спали и смотрели бесконечное кино.

Киноаппарат стоял посередине кубрика. Любимым развлечением стала ловля крыс. Кто-то пустил слух, что за десять хвостов матросам положен отпуск на родину. По ночам, вооружившись чумичками (поварёшка), они гонялись за огромными, откормленными трюмными запасами грызунами. В основном безуспешно.

Через неделю, когда все выспались, отъелись и пересмотрели весь запас фильмов по три-четыре раза, экипаж стал впадать в уныние. Появились слухи, что поход отменяется. Тоскливый экипаж стал доставать из глубоких шхер неприкосновенные запасы спирта, который на флоте называют «шилом». На борьбу за боеготовность встал было замполит. Не имея других средств борьбы с проявлениями несознательности, он нажимал на ежедневные политинформации. Читал лекции о вреде пьянства, пугал ненавистными американцами и мировым империализмом. Но даже живое общение с политработником не помогало. От неопределённости и безделья экипаж засасывало в трясину тоски.

Ночью резко изменилась погода. Ударил мороз. Залив затянуло тонким слоем хрупкого льда. Лучи восходящего солнца, ударяясь в гладкую блестящую поверхность, преломлялись, рассыпались миллионами разноцветных искр. Весь залив засиял чудесным светом. Только небольшой участок вокруг казармы темнел незамёрзшей водой. Утром подводники высыпали на палубу. Весело обсуждали природное явление. Размахивали руками, суетились. Вдруг все услышали странные звуки. Посмотрели вверх. Там, со свистом рассекая холодный воздух огромными крыльями, кружила стая лебедей. Делая большие круги, птицы приближались к казарме. Все, не сговариваясь, застыли на своих местах, боясь спугнуть их неловким движением. Снизу хорошо были видны вытянутые вперёд шеи, прижатые к безупречно белому оперению живота чёрные лапы. Наконец, убедившись в миролюбии людей, птицы, выставив вперёд лапы, стали садиться на воду с правого борта казармы. Скоро все шестеро приводнились и, не обращая внимания на нас, принялись приводить себя в порядок. Устраиваясь удобней, они поднимали вверх крылья. Солнце просвечивало распущенные перья, окрашивало их в розовый цвет. Всё происходящее было настолько нереально, что люди боялись даже пошевелиться. Шёпотом делились впечатлениями. Откуда они? Что привело благородных птиц в крохотную промоину на краю Балтийского моря, к людям, отрезанным от всего мира, готовым по первому сигналу ринуться в морскую пучину, преодолевать тысячи миль? К людям, способным нести смерть и разрушения, уничтожить любую указанную им цель.

Пьяный выстрел

С прилётом лебедей жизнь подводников изменилась, приобрела новый смысл. Смотреть на них можно было бесконечно. Матросы кормили их галетами. Бросали сухие квадратики пресного печенья. Благородные птицы не хватали их на лету, как это делают жадные, неразборчивые, суетливые и крикливые чайки. Высоко держа гордую, украшенную вокруг глаз пятнами голову, лебеди делали вид, что равнодушны к подачкам. Потом медленно изгибали бесконечную шею, аккуратно брали корм длинным клювом с поверхности воды и так же медленно разгибали, демонстрируя её гибкость и грацию.

Мой земляк моторист Василий Давыдов служил по последнему году. Он вырос в ставропольском селе Манычское на берегу озера Маныч-Гудило, можно сказать, среди лебедей. Я заметил, как он подолгу стоит, опершись на бортовой леер, и смотрит на птиц. Перед его глазами, как он позднее признался, всплывала одна и та же картина.

Ему лет десять-двенадцать. С такими же мальчишками он на рыбалке у узкой протоки огромного озера. Синее небо без облаков. Пригревает тёплое весеннее солнышко. Вася лежит на спине, смотрит на вереницы красивых белоснежных птиц. По каким-то своим делам они поднимаются с воды, делают круги над озером и снова садятся. Подолгу сидят, покачиваясь на волне, как выточенные из мрамора великим мастером изящные фигуры. Иногда они пролетают над берегом совсем низко. Людей не боятся.

Невдалеке группа охотников, расположившись на изумрудной травке, затеяли завтрак с выпивкой. Голоса их становятся всё громче, всё возбуждённее. Спорят. Обычная история. Всё должно закончиться стрельбой по бутылкам. Скоро раздались первые выстрелы и звон битого стекла. Потом бутылки закончились. И тут кто-то с досады пульнул мелкой утиной дробью в пролетающую стаю лебедей. К всеобщему изумлению, из стаи, нелепо размахивая крыльями, вывалилась огромная птица. Ударившись в стенку камыша, лебедь упал в воду на противоположной стороне протоки. На берегу мигом собрались рыбаки. Ребята молча смотрели на горку из мокрых перьев.

Подошли и растерянные охотники. Лебедь зашевелился. Подтянул крылья, медленно поднял голову из воды, с видимым усилием расправил плохо слушающуюся шею. Он смотрел на людей грустными чёрными глазами на неподвижной голове. Казалось, спрашивал: «Зачем?.. Почему?.. 3а что?..» Постояв, люди разошлись.

Долго потом Василию снилась белая птица с её немыми вопросами. Ему верилось, что лебедь выжил, простил людей и летает над землёй, радуя их своей красотой. Сейчас, встретившись с белыми птицами на далёкой от дома Балтике, он тихо радовался. Ему казалось, что один из них и есть его старый знакомый, с которым он подружился в детских снах.

Трогательное расставание

Под утро радист разбудил командира подводной лодки Игоря Савельева и шифровальщика Сергея Губку. Они закрылись в каюте командира. А минут через пять командир вошёл в центральный пост: «Команде подъём! Боевая тревога! По местам стоять!» Будто мощная электрическая искра проскочила по всем отсекам подводной лодки и кубрикам плавказармы. Матросы разбегались по боевым постам. В центральный посыпались доклады о готовности к походу. Василий Давыдов по команде запустил один из двух дизелей. Две тысячи лошадиных сил заворочались внутри кожуха, требуя подключения их в работу, к линии вала, к винтам. Командир, штурман, рулевой и вперёдсмотрящий заняли свои места на мостике, дожидаясь последних докладов и команды из штаба флота. Радисты подняли свои антенны. Первое возбуждение прошло. Каждый в сотый раз проверял работу механизмов. Наверху рассвело. На горизонте появились первые лучи солнца.

Наконец, с мостика мотористам пришла команда: «Малый вперёд!» Лодка дрогнула и, с громким треском ломая тонкий лёд, двинулась к выходу из бухты, постепенно набирая ход. Открытое море встретило подводный корабль неласковой крупной волной. По корпусу пробегала дрожь. Море сопротивлялось вторжению железного чудовища. Но корабль неумолимо и дерзко преодолевал сопротивление. Переваливаясь на волнах, он двигался к намеченной цели. Стоявшие на мостике офицеры молча и сосредоточенно смотрели на блестящие от солнечных бликов потоки воды, думая каждый о своём. Вдруг сидевший выше всех в специальном гнезде вперёдсмотрящий показал рукой: «Смотрите!!!»

Все обернулись. Сзади, с кормы летели лебеди. Все шестеро. Низко, чуть не задев антенны, они прошли над кораблём. Раздался пронзительный крик вожака. Стая резко взмыла и растворилась в хмуром Балтийском небе. Люди на мостике улыбнулись. А суровый командир нажал кнопку «Каштана» (внутренняя связь): «Внимание экипажу! — В отсеках насторожились. — Всем привет от лебедей. — Помолчал, и вдруг: — С Богом, ребята». Перекрестился, спрятавшись в каюте, даже замполит.

Прощание с Дэзи

Весна этом году началась небывало стремительно, дружно. Вобрав в себя талые воды, реки напряглись, пытаясь разорвать ледяные оковы. Когда сил взломать толстый лёд не хватило, придавленная непреодолимой силой вода устремилась через берега в низины. Неумолимыми холодными потоками рвала хлипкие дамбы, угрожая снести деревни и сёла. Загремели взрывы. Люди помогали рекам освободиться от панциря и возвратить воду в русло.

3абывшие червей

Как только поступили сведения, что вода в низовья Волги стала прибывать, начальник станции «Ипатово» Александр Крохмаль взял отпуск, накопал целое ведро червей, собрал снасти, спальник, раскладушку и стал ждать сигнала. Сигнал поступил, Крохмаль позвонил мне и друзьям, таким же фанатам, истосковавшимся по рыбалке. Я быстро согласился. На следующий день двумя машинами мы впятером двинулись в путь.

В наших краях, для каждого рыбака сезон начинается с воблы. Маленькая рыбка играет огромную роль в жизни Волги, её водных обитателей и многих людей. Так распорядилась природа. Жирная, питательная, она кормит собой хищников, осетровых. Белуга спускается в зимовальные ямы, ложится на спину, и засасывает её в огромных количествах. Всё лето вобла проводит в Каспийском море, нагуливает жир. Зимует в глубоких ямах у входа в протоки, а весной косяками устремляется на свежую воду вверх — на нерест. Для рыбаков начинается настоящий праздник. Берега ериков, протоков, лиманов, жилок расцветают пёстрыми палатками.

Время в дороге за разговорами прошло быстро. Вот и село Икряное. Его уже со всех сторон обступила вода. Повернули на Ниновку, у Фёдоровки переправились на пароме через мощный Бахтемир — самый западный рукав Волги. Приехали к мосту через ерик Гаванный. Здесь рыбаков встречает сын Александра Крохмаля — Ваня. Он уже несколько дней живёт на берегу: ждёт рыбу и держит место. Это не так просто: по всему левому берегу непрерывной цепью расположились рыбаки. Крохмаль ездит сюда восемнадцать лет подряд. Гаванный облюбовали железнодорожники Мордовии. Выйдя из машин, наши ребята попали в атмосферу праздника, Одни группы только подъезжали, другие собирались домой. Соответственно, непрерывно отмечались проводы и встречи. Два машиниста пассажирских поездов из Саранска так увлеклись торжественными мероприятиями, что только на третий день вспомнили, зачем проехали 1 200 километров. Решили, наконец, ловить рыбу. Но выяснилось, что по запарке забыли дома червей.

По этому поводу железнодорожники долго ругались, потом мирились. Пошли по берегу просить наживку у коллег. Им нигде не отказывали, но сначала угощали. Вечером они, еле живые, добрались до своего лагеря и…, конечно, без червей. На следующее утро всё повторилось. Бедные мужики просто с ума сходили, попав в заколдованный круг. Отпуск кончается, а они блуждают по берегу в поисках незнамо чего. Узнав об их проблеме, Крохмаль сам доставил им червей. На радостях мордовские рыбаки так рьяно принялись обмывать это событие, что и очередной день рыбалки закончился для них, так и не начавшись.

Выросший у Терека

У нас же всё было впереди. В первый день решили обустроиться. Расспросы рыбаков показали: вобла ловится пока не очень. Надо подождать подхода больших косяков. Поставили палатки, стол. Разобрали снасти. Александр Крохмаль пошёл к своим железнодорожникам. Со многими он был знаком много лет. Принимали его как высокого гостя. По всему берегу слышалось: «Саня! Сашка! Георгич!» Общительный, весёлый, обаятельный, он подарок для любой компании. 3аядлый рыбак, Александр знает про рыбу всё. Охотно делится секретами, показывает лучшие места на берегу. Крепко нагрузившись мордовским спиртным, он вернулся в лагерь только к вечеру. Я в этот день дежурил по кухне. На ужин были макароны по-флотски, солёные крепкие хрустящие огурчики, свежая редиска, помидорчики, нежное сало с мясной прослойкой. Но Крохмаль ужинать с нами не стал. Уставший от длинной дороги и щедрых угощений организм требовал немедленного отдыха. Саша поставил старую, изломанную в походах раскладушку, завернулся в спальный мешок и сразу уснул. 3ато на завтра он ещё перед рассветом первым был на ногах. Чуть позже поднялся и я. Крупными каплями выпала роса. Полная луна заливала округу бледным ровным светом. Стоял верхний туман. Свет пробивался через него, образуя круг с бледным ночным светилом в центре. Как будто огромным глазом Вселенная спокойно и равнодушно присматривала за Землёй, погружённой в ночную темноту. Тишина.

По всему берегу стояли огромные ивы. 3десь растёт особый вид этих деревьев. Они не опускают ветки к воде, как плакучие. Из неохватных стволов тонкие ветки, украшенные длинными тонкими листьями, поднимаются вертикально вверх. Зимой они часто отмерзают, а весной отрастают новые. В полутьме ивы кажутся таинственными великанами со вставшей на дыбы густой шевелюрой. Утренняя прохлада пробирается под лёгкую одежду. 3ябко.

Александр надел тёплую куртку и спустился к реке. Долго стоял на берегу. Вода всегда притягивала его к себе как магнитом. Выросший во Владикавказе на берегу быстрого опасного Терека, он относится к воде с большим уважением. Она кормила и поила горцев. Люди же безжалостно грабили её. Ради икры вылавливали красную рыбу браконьерскими способами. Терек защищался. Взрывался бурными мутными ледяными потоками. От злости покрывался белой пеной. Выворачивал гигантские валуны, катил их вниз, разбивая все преграды. Сносил дамбы, мосты, оставлял людей без жилья. Но люди возвращались и принимались за старое. В результате осетровые практически исчезли. Теперь непокорённый, затаивший обиду Терек несёт свои воды, ожидая момента расплаты с людьми.

Между тем уже начало светать. Туман вытянулся белой полосой над рекой, опускаясь в неё и исчезая. Река забирала влагу, одолженную земле на ночь,

Взошло солнце. Весёлыми ласковыми лучами изгнало грусть из утреннего воздуха, вернуло людям на берегу ощущение большого рыбацкого праздника. Рыбаки засуетились, стали готовить завтрак, кипятить воду для чая. Всё пришло в движение. Расставив удочки, сели за стол.

Прирученная и покинутая

И тут на залитую солнцем, покрытую чистой весенней зеленью поляну вышло чудище. Оно остановилось в десяти метрах от стола. Мы замерли. Огромная, низко опущенная к земле, изрезанная шрамами голова с остатками ушей, изорванных в боях, смотрела на нас маленькими глазками.

Николай Трегуб первым пришёл в себя: «Эй, собака, иди сюда!» Уловив в голосе человека тепло, чудовище завертело коротким хвостом и побежало к столу. Это был стаффордширский терьер, который оказался милейшим и добрейшим существом.

Собака тыкалась мокрым холодным носом в руки и лица людей, награждая их своей лаской. Встретившись с такой отчаянной доверчивостью живого существа, рыбаки даже растерялись. Дружно, без обсуждения и споров собаку назвали Дэзи. Она охотно отзывалась на новую кличку. Демонстрировала отличный собачий аппетит, с этого момента на нашей поляне поселилась радость. Наевшись, старая, израненная в боях сука прыгала по поляне, как щенок. Падала на спину, вертелась на месте. Вскакивала на короткие мощные ноги, делала стремительные круги.

Весенний день прошёл замечательно. Вода потихоньку прибывала. Вобла ловилась разная, особо мелкую рыбаки отпускали. Уловом все остались довольны, даже те, кто совсем не ловил. Коля Трегуб просто гулял по берегу или играл с Дэзи, наслаждаясь солнечным теплом и общением с рыбаками из разных регионов страны. Крохмаль продолжил братание с коллегами.

К вечеру пошёл небольшой плоский лещ. Рыбацкого интереса он не вызвал. Весной он худосочен и плохо просаливается. В тёплую погоду легко пропадает. В наступивших сумерках изжарили яичницы с салом, сели ужинать. Потом разошлись по спальным местам. Дэзи решительно подвинула Николая Трегуба, улеглась рядом на походную кровать, засунув морду под тёплое одеяло. Так и заснули человек с собакой, как друзья. Ночью Дэзи иногда вскакивала, лаяла в темноту и возвращалась на нагретое место под бок Трегубу.

Третий день начался с рыбацкой суеты. На рассвете ребята бросились на берег навёрстывать упущенное. Вобла пошла дружнее. Сразу по три-четыре рыбки цеплялись на крючки поводков. К обеду все были довольны уловом. Весело стали собираться домой. Люди метались по поляне, в суете забыв про Дэзи. Она стояла в стороне, молча и грустно наблюдая людскую суету.

Погрузились. Осмотрелись. И тут все заметили собаку. Над поляной повисла тишина. Мы смотрели на животное, друг на друга. Все молчали. Чувство стыда проникло в сердца рыбаков. Казалось, что мы сделали нехорошее, приручив собаку. Все нерешительно перетаптывались на месте. Наконец Николай не выдержал: «Всё! Себе заберу! Дэзи, иди сюда!» Собака подбежала к нему. Радостно и благодарно вертела хвостом, ластилась.

Все облегчённо вздохнули, заулыбались. Но тут вдруг возникла проблема: собака не захотела заходить в машину. Как ни пытались Трегуб с Крохмалем затащить Дэзи — ничего не получалось. Она панически боялась автомобиля. Как только её подводили к двери, упиралась в землю ногами, скулила, из маленьких глаз катились слёзы. Видимо, было в её собачьей жизни что-то такое, что на всю жизнь оставило жуткий след. У собак очень устойчивые страхи.

Измучив её и свои души, ребята оставили попытки. Просто гладили дрожащее всем телом животное. Собака успокоилась. Мы сели в машину и двинулись в путь, боясь смотреть в зеркала заднего вида. Дэзи сначала бежала за машиной, потом остановилась, села на дорогу и молча смотрела нам вслед. Смирилась.

Говорят, даже к предательству можно привыкнуть. А мы прятали набегающие слёзы, отворачиваясь друг от друга.

На волчьем пиру

Мой знакомый Иван Шевченко, мрачноватый, крупный, длиннорукий, лысый мужик, работал дома, в собственном гараже автомехаником. По выходным охотился. Но в нашу компанию никогда не вливался, потому что коллективных охот не любил. Типичный заготовитель-одиночка. На старенькой, с проржавевшими крыльями «Ниве» рыскал по полям, выслеживал дичь — браконьерил. Из-под фар зайчика, лисичку стрелять не стеснялся. Но чересчур не злоупотреблял, добывал по потребности. Шкурка, мясо — всё шло у него в дело. Особенно в его доме любили кабанятину. Зимой всей работящей дружной семьёй заготавливали из неё впрок пельмени. Иван на мясорубке перемалывал мясо в фарш, девчата, сдабривая его солью, перчиком и чесночком, лепили маленькие изящные кругляшки. Делили на порции и каждую отдельно закладывали в большой морозильник. Удобно и при небогатой жизни хватало надолго.

Следы непуганых поросят

…Когда зима посыпае