То, чему я научился за четыре года жизни в лесном доме – брать полную ответственность за всё, что происходит в моей жизни, никогда не искать прямо и косвенно виноватых, не
Потому что Вечность – это пространство, а не явление. Она принимает всех – любого человека, планету, событие, пытку, благодать – принимает ненадолго, а потом растворяет в себе, лишая сначала формы, а потом и воспоминаний о ней.
Твои грусть, страх, печаль, горячее любопытство могут ему светом показаться. Тогда мертвый не отстанет, пока тебя не высосет и не поймет, что ты такая же никчемная, пустая, заплутавшая оболочка, как он сам. Многие некроманты на этом сгорели да сгинули.
И первоисточник этого древнего, самочьего, русалочьего, морочного – первая из женщин, Лилит, которую создали равной Адаму, а потом вырезали из священных свитков, закидали камнями суеверий и выселили в самые глубины бессознательного. И вот она мстит – всплывает в глазах каждой из своих дочерей, демоница-пожирательница, свободолюбивая и обращающая в пепел тех, кто недостаточно к ней почтителен
Нищета часто обрастает деталями – когда денег порой нет на хлеб, трудно выбрасывать даже ненужные вещи. В домах бедняков годами копится бесполезный, но милый сердцу хлам – какие-то крынки, открытки, горшки, черепки, одеяльца, посуда со сколами, статуэтки сомнительной художественной ценности.
Положат глаз на кого-нибудь, слепят мысленно из него образ, подгонят – как пиджак по фигуре. И давай страдать.
А я знаю, кто тебя тревожит. И знаю, что делать нужно, – только вот все равно не поверишь ты мне, скажешь, что я просто деревенский неуч, возомнивший о себе мальчишка с фантазией.
Мне знакомы те, кто тебя тревожит. Мы таких называем – шатуны.
Мертвецы, которые застряли в бардо – кто-то из них смерти своей неожиданной испугался и уцепился остатками сознания за мир живых, кто-то и при жизни был настолько эмоционально туп, что не нашел в себе сил продолжить естественный, природой самой уготованный путь. Остался на пересадочной станции, а поезд уже давно отбыл, и его удаляющиеся огни сокрыл густой туман.
У них уже давно нет ни памяти, ни привязанности к прошлому, ничего, кроме растерянности и тоски, они похожи на радугу, которая вот-вот развеется, но от исчезновения из мира смерти готовы уклоняться с такой же яростью, с какой цеплялись за иллюзию жизни в те времена, когда у них еще был шанс. Для того чтобы продолжить это серое существование, им нужно питаться – и твое тепло, твой страх, твое внимание – это то, что помогает им быть на плаву. Открой им сердце, и они с готовностью поплывут к тебе, прицепятся к тебе, как древесный паразитирующий нарост, пока не вымотают окончательно.
Не тревожь своих и чужих мертвецов, они ушли, чтобы спать спокойно, а не бегать по твоим делам.
Колдун говорил так: лучшее, что ты можешь сделать для окружающих, – это быть счастливым. Точка.
Те же, которые пашут в марафонском ритме, напротив, часто закрыты от полета и вдохновения, они способны качественно выполнять указания других, но никогда не позволят себе дерзости инициативы. Самое печальное, что всё это считается нормой среди рассчитаться на «первый-второй», земных тягловых лошадок и талантливых раздолбаев – тогда как при определенном уровне контроля каждый из них может стать лучшей версией себя самого, в любой момент.
