Он на чуть-чуть, но перегнул палку — этого, правда, ни Лукас, ни он сам не заметили.
На второе июня они запланировали большую семейную поездку на озеро Тахо.
Вы зашли в продуктовый магазин, увидели дегустационный столик, захотели попробовать новое печенье, встретились взглядом с продавцом, как бы спрашивая: «Можно?» В ответ он лишь кивнул, улыбаясь глазами, а вам кажется, что вы услышали: «Приятного аппетита»
Успокаивали меня знакомые приметы: цвет простыней, запах шампуня от волос Лукаса. Мне бы получать удовольствие, но внутри тела продолжалась полная чехарда: соединительные шнуры рвались, провода путались, кабели подключались не в те разъемы. И оно, тело, все время канючило: «Хорошо ли то, чем я занимаюсь? Не обвинят ли меня потом?»
Секс — это когда ты чувствуешь себя проколотой шиной, из которой вышел весь воздух.
видела его старческий язык, его губы цвета несвежего хумуса, чувствовала зловонное дыхание его слов
приобрела все, что обычно покупают домовитые взрослые, например: клетчатые полотенца для рук, центрифугу для сушки листьев салата. Я была очень осторожна и нигде не указывала свой новый адрес. Мой дом — моя крепость. Я планировала именно здесь заново выстроить свою жизнь и начать писать
Я увидела за окном восходящее солнце. Посмотрела на безмятежно спящего Лукаса. Не снимая пижамы, позавтракала разноцветными овсяными колечками, прислушиваясь, как в тишине ложка постукивает по тарелке. Солнечные лучи уже заливали комнату. Маленький прямоугольный автобус внизу притормозил на остановке, люди переходили улицу. Начинался еще один день.
нам обеим скармливали извращенную реальность, наши слова выворачивали наизнанку, пока мы не начинали сомневаться в себе, чувствовать себя опороченными, пока не списывали себя в тираж как людей сломленных и потому никчемных. Запутавшиеся, вечно оправдывающиеся, неуверенные: а есть ли у нас вообще право открывать рот? — мы буквально бились головой о стену. Я разгадала секрет его игры. Это была не битва за справедливость, а проверка на выживаемость.
Красным сиропом от кашля они растекались по моей коже. Какой бы собранной я ни выглядела, напряжение находило способ выйти наружу, пальцы стискивали руки под кафедрой, ногти впивались в ладони, словно крабы, дерущиеся не на жизнь, а на смерть