И Пушкин — вы помните — в ссылке бывал, И Бродский сидел, тунеядец... Но судей Лимонов приводит в экстаз: Всех прочих уделал Лимонов! Писателей брали в России не раз, Но брали, увы, без ОМОНов. Должно быть, Лимонов — писатель крутой, Не зря он попал на скрижали! Зато уж Толстой — это полный отстой: Его никогда не сажали. Уж как он хотел посидеть, говорят, Уж как он того добивался — А все ж не попал в этот доблестный ряд, Тогда как Лимонов — прорвался. И ты не в обиде, российская власть, И вы, доносители-шкуры: Когда вам еще доведется попасть В историю литературы
Отечество мое, как идиота, Приходится спасать сто раз на дню.
Лужков — супруг своей жены, Он муж Батуриной Елены, И все Батурины страны — Его семьи огромной члены! Никто доселе не раздул Разоблачения такого! Мне кнопку бросили на стул, И это происки Лужкова!
Отечество мое, как идиота, Приходится спасать сто раз на дню. Здесь есть одним спасателям работа — Все прочие давно пошли ко дну.
ПОДАВИВШИЕСЯ ЛИМОНОМ Июль 2002. Суд над Лимоновым. Отечество судит писателя вновь, Причем на закрытом процессе. Писательство портит и нервы, и кровь. Оно из опасных профессий. Состряпанных белыми нитками дел Немало в российских анналах: Сидел Чернышевский, и Горький сидел — Поэтому мир и узнал их. Сидел Достоевский, и — горе уму! — Бывал Грибоед под арестом. Под стражей Тургенев задумал «Муму», Что стала его манифестом. Кобылин сидел, и сидел Мандельштам, Клеймивший опричников смело: Он встретить бы мог и Шаламова там — Писателей много сидело. Российский Парнас — это смрадный подвал, Россия — страна неуря
Может быть, зарифмованная реальность приятней, эстетичней обыкновенной.
И мы признаться вам должны, Что доигрались до упора В развале собственной страны.
Старик забыл, где выход из сортира,
ХИЛЬ-РОБЛЕС (робко): А это... кто висит на ветке? ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ (дружески): А... это слива. Сорт такой.
как справедливо писал Слуцкий, поэзия делает интересным даже то, что в прозе уже категорически не звучит.