Оглавление

Дул холодный декабрьский ветер. Вперемешку с мокрым белым снегом в воздухе хаотично летал серый пепел. Со всех сторон доносились звуки сирен и крики людей. На замёрзшей земле лежал человек и смотрел в ночное небо. Вокруг был едкий чёрный дым. Очень много дыма…

Глава 1. Макс. Понедельник

Я сидел в кожаном кресле и крутил в руке ампулу пентобарбитала. Меня окружала звенящая тишина, но если слушать вдаль, то можно разобрать, как через два номера от моего кто-то спустил воду и перекинулся с кем-то парой слов.

«Не одному мне не спится», — усмехнулся я.

На стеклянном столике передо мной стоял рокс с водой. Рядом с ним лежал шприц на два миллилитра.

«Может, лучше было бы взять инсулиновый, — рассуждал я, глядя на длинную иглу, — хотя одного миллилитра мне может не хватить, а делать несколько уколов неразумно…»

Я поднёс ампулу ближе к глазам и стал разглядывать, как прозрачная жидкость переливается от еле заметных колебаний.

Когда я набирал шприц, мои руки не дрожали: мне неоднократно приходилось это делать. Я не чувствовал страха, неуверенности или других подобных чувств, описанных всякими соплежуями в прокатном кино. Я насмехался над их ничтожностью, потому что, оказавшись на их месте, я ощутил безграничную власть.

Я обожаю власть. Я люблю её больше, чем деньги. Но в последнее время у меня не было ни грамма её: в своей жизни я больше ничего не контролирую. Поэтому сейчас, ощупывая пальцами эту маленькую стекляшку, я упивался своим всемогуществом.

Когда твоя жизнь рушится как карточный домик, тебе остаётся только стоять в стороне и смотреть на неизбежное. Чувствуешь себя жалким от осознания того, что тебе не спасти эту конструкцию, даже если начнёшь хаотично ловить единичные бумажные квадратики. Но когда в твоих руках лежит эта крошечная ампула, ты понимаешь, что существование всего мира в данный момент зависит только от тебя и только ты решаешь, что будет дальше.

Представляете, сколько власти в одной малюсенькой скляночке?

Держа ампулу в левой руке, а шприц в правой, я рассматривал бледную кожу на предплечье. Чёткие синие линии притягивали взгляд.

На кровати зажужжал телефон. Хватило же мне ума поставить его на беззвучный, а не вырубить к чёртовой матери. Я аккуратно положил шприц и ампулу на стеклянную поверхность и, подойдя к кровати, взял трубку.

— Макс, — раздался голос Леси, — я только что вышла из больницы. — Её прерывистая речь сопровождалась всхлипами.

— Что случилось? — напрягся я.

— Они сказали, что уже сутки не бьётся сердце, дали какие-то таблетки… Его больше нет. — Она разразилась рыданиями.

Я медленно опустился на покрывало. Мне показалось, что и моё сердце не бьётся. Я никогда не умел утешать по телефону.

— Мне приехать? — спросил я.

— Нет, нет, просто скажи, где ты, я сама приеду.

До того, как её голова оказалась у меня на коленях, я уничтожил все улики. Вот же проклятье! Вряд ли получится раздобыть ещё одну ампулу…

Я молча гладил её по волосам и ждал, пока она первая заговорит. Не знаю, сколько времени прошло, но мне это молчание было не в тягость. Всегда можно найти, с кем поговорить, но не всегда есть с кем помолчать.

— Почему ты вообще здесь? — спросила она.

— Не хотел идти домой, — проговорил я. Мне подумалось, что я смогу отвлечь её, перетянув одеяло на себя.

— А кто с сестрой остался?

— Я проконтролировал, чтоб она уснула. И ушёл.

Леся поднялась и вытерла нос.

— Разве можно оставлять её вот так, одну? Она же совсем маленькая.

— Хочешь почитать мне нотации? — улыбнулся я.

Она шлёпнула меня по плечу.

— Не одному тебе тяжело, — сказала она.

Я посмотрел ей в глаза и не ответил.

— Ты Мите уже сообщила?

— Нет… Думаю, лучше при встрече.

— Тогда собирайся домой, пока он не начал тебя искать.

— Давай на двоих такси закажем. Тебе тоже надо быть дома.

— Уговорила. — Я хлопнул её по коленке.

— А с твоей сестрой я буду помогать.

— Необязательно, как-нибудь справлюсь, — отмахнулся я.

— Мне это нужно…

Я кивнул и обнял её. А через час мы были по своим домам.

С того момента прошло уже шесть лет. Но без напряга помолчать мне удавалось только в одиночку.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤ* * *

Мне часто снятся странные сны. Ещё более странно то, что я запоминаю их в деталях и подсознательно пытаюсь связать с оккультизмом. Нет, мне не снятся мистические существа или другие нарколептические картины. Но как говорил Стивен Кинг: «Мистика не так страшна, как реальность». Мне снятся слишком реальные сны.

— Макс! — звонкий девчачий голос вырвал меня из этого кошмара. — Твой телефон на кухне надрывается уже минут двадцать. Ты глухой?

Я лежал с закрытыми глазами, но сестра знала, что я уже не сплю. Она постояла над душой ещё минуту и, хлопнув дверью, вышла из комнаты. После смерти родителей она стала занозой в моей заднице.

Говорят, что о человеке можно судить по тому действию, которое он, проснувшись, делает самым первым, не думая. Я всегда смотрю на часы. Время — это всё. Я боюсь потеряться во времени, поэтому ставлю будильник на телефоне всегда, даже когда нет никаких дел. А может, я просто боюсь не проснуться… Который час?

Я дошёл до телефона, отключил звонок и сел за стол. Сестра сидела напротив и с важным видом листала журнал.

— Ты слышал новости? — спросила она.

— Во сне? — Я всегда говорил с сарказмом. Ну такой уж я человек!

— Вчера на Лифанова какой-то домик загорелся. Утром там нашли мужика с собакой. По телику показали.

Я застыл. «Это просто сарай», — успокаивал я себя. Чтобы не пугать сестру, я бросил:

— Да бомж, наверное.

— Наверное. Собачку жалко.

Я с трудом глотал кофе. Он отдавал гарью.

— Где ты был ночью?

— Не твоё дело, — отрезал я.

Она скрестила руки на груди и надула губы.

— Ты меня так спокойно оставляешь одну и не боишься, что со мной что-то случится. Ты меня не любишь!

Она резко повернулась и вздёрнула носик. Маленькая актриса.

— Ничего с тобой не случится, я всегда буду рядом. Ты от меня никогда не отделаешься.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ* * *

Место, где мы собирались с пацанами, тихое и почти заброшенное. Это такой маленький лодочный домик, стоявший неподалёку от побережья Камы. Мы называли это место Пирс. Домик принадлежал моим друзьям — Глебу и Матвею. Они приходились друг другу единокровными братьями, но родились в один год. Внешне они тоже были похожи — не за счёт генов, нет, — просто у них был один стиль, если это можно так назвать.

Оба примерно одного роста; цвет волос разный, но причёски идентичные: по бокам волосы сбриты, а по центру небольшая длина, позволяющая собрать хвостик. На разных руках у них набиты разные татуировки, но издалека эти кляксы казались одинаковыми. Различие между ними было только в том, что у Глеба в левом ухе болтался маленький серебряный крестик. Все знакомые считали их близнецами. Собственно, при моём знакомстве с ними Док их так мне и представил.

С самого первого дня Пирс стал для меня отдушиной. Я обожал это место. Мы собирались там почти каждый вечер. Разговаривали, пили, дурачились — время пролетало со скоростью сапсана.

В нашей компании я моложе всех — когда мы познакомились, мне ещё не было и двадцати, — поэтому Док, как самый старший из нас, невольно взял меня под своё крыло.

Матвей производил впечатление весьма безобидного человека. Он не любил конфликты, избегал сложностей и в целом относился к жизни беззаботно. Иногда даже чересчур. Возможно, потому что по гороскопу он такой лёгкий и воздушный, а возможно, причиной было то, что под утро он всегда уходил с Пирса укуренный в хлам. Как-то раз он заметил моё напряжённое состояние и предложил мне, Док тут же подскочил и отпихнул его:

— Ещё раз увижу — руку сломаю.

Матвей отшагнул от меня как от прокажённого. Глеб смотрел в сторону, показывая, что он не при делах. Повисла тишина. С Доком вообще никто не спорил, потому что он слишком непредсказуем. Он мог сегодня посмеяться над твоей шуткой, а завтра выбить из тебя всю дурь за неуместную фразу. За каждого из нас он готов наброситься на любого и забить до смерти голыми руками. Все знали, что с ним можно ничего не бояться, но сами боялись его как огня. Его безмерно любили за то, какой он есть, и никто не посмел бы идти против него. Больше с подобными предложениями Матвей ко мне не подходил.

Док был для меня неоспоримым авторитетом. Я не просто хотел быть как он, я хотел быть им. Я перенимал его манеру общения, копировал его жесты, даже думать старался его мыслями.

Каждый день он рассказывал или показывал что-то новое для меня, и я хватал информацию так же жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватает ртом воздух. Док научил меня драться, выкручиваться и — что самое главное — точно понимать, когда пора сваливать.

Я кайфовал от ощущения некоторого превосходства над людьми, не имеющими такого тесного контакта с этим человеком.

Глеб — воплощение жестокости. Мелкое воровство для Близнецов было основным заработком, но Матвей делал это лишь с целью наживы, а вот Глеб всегда старался не упустить возможности нанести какой-нибудь ущерб вещам или их владельцу. Для него было неважно, что отбирать, ему как будто нравился сам процесс. По уровню агрессии до него дотягивает разве что Алекс ДеЛардж[1].

Прошлой ночью Глеб предложил поджечь какой-то сарай.

— Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — вразнобой горланили Близнецы.

В ногах у Дока стояла канистра с горючей жидкостью.

— Чё стоишь? Поджигай и кидай вон в то окно. — Глеб весело толкнул меня в плечо.

Я стоял со стеклянной бутылкой в руке. Из горлышка свисал кусочек ткани, на дне плескалась тёмно-коричневая смесь.

— Я не докину до окна, — сказал я, доставая зажигалку из кармана.

— Не страшно, стены деревянные, а дерево отлично горит.

На этой фразе я услышал в голове щелчок, который означал: ты запомнишь это на всю жизнь. Не знаю, что это за штука, но почему-то некоторые услышанные мной фразы вот так щёлкают и запоминаются действительно надолго. «Дзинь. Записано».

Я поджёг край тряпки, посмотрел на оконный проём и снова перевёл взгляд на бутылку. Она начала нагреваться. Док окликнул меня и выхватил бутылку из моих рук.

— Хочешь ожог получить? Если долго не можешь решиться что-то сделать, — он подбросил бутылку в воздух, поймал её и замахнулся, — надо просто брать и делать это.

На последних двух словах Док швырнул бутылку в стену сарая. Стеклянный сосуд разлетелся вдребезги, и разлитая жидкость мгновенно вспыхнула, охватив полстены ярким пламенем. Ребята восторженно загалдели. На секунду мне показалось, что я уже видел этот момент. Дежавю. Вдалеке завыла сирена.

— Чёрт, сваливаем!

Я кинул последнюю бутылку в сторону. Близнецы, не оглядываясь, побежали врассыпную. Краем глаза я заметил, что задняя дверь полыхающего сарая открылась, и мне послышался собачий лай. Я старался прислушаться, но Док потянул меня за рукав и потащил за собой.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ* * *

— Можно в пятницу не ходить в школу? — Сестра, понурившись, крутилась на стуле.

— С какого перепугу?

— Я устала учиться, а там ещё и на физре бегать придётся.

— Пятница — это последний день перед выходными. К тому же скоро каникулы. Найди в себе силы. А в субботу съездим с тобой погулять куда-нибудь.

— Ну ладно, — бросила она и побежала собираться.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ* * *

Чтобы добраться до Пирса, мне надо проехать три остановки на «элке»[2]. Я стоял на платформе и ждал поезд. Я услышал, как он подъезжает к повороту, увидел яркий свет фар, разрезающий вечерний полумрак, и подошёл поближе к краю, чтобы войти в вагон первым. Интересно, а что будет, если я шагну прямо перед ним? Я вижу, как я шагаю; поезд, не сбавляя скорости, сбивает меня. Я чувствую сильный удар. Я описываю глазами траекторию полёта моего тела. Я чувствую, как стальные колёса на пару с рельсами перемалывают мои кости. Я слышу, как кричит какая-то женщина. В это время на платформе было немного человек, и никто из них не ожидал такого.

Я моргнул. Передо мной открытые двери вагона. Я вошёл вместе с остальными пассажирами и поехал до своей станции.

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ* * *

Вы спросите, откуда вообще у меня такие образы? Ну я люблю заниматься самоанализом, но многим моим действиям логического объяснения нет. Подобные вспышки частенько настигали меня в самые неожиданные моменты. Причём я никак не мог понять: какое у них основание? Они всплывали настолько внезапно, что иногда я просто не успевал проследить цепочку их возникновения.

В таких видениях я видел множество различных вариантов своей смерти. Хотел ли я умереть? Определённо, нет. Больше нет… за последние шесть лет.

Поначалу меня это пугало, но со временем я научился видеть эти кадры со стороны и стал относиться к ним с любопытством: меня забавляло, что когда-нибудь (ха-ха!) я смогу сказать, что знал, как умру.

Про Дока, Близнецов и меня говорят, что мы плохая компания. Та самая, в которую родители боятся, что попадут их дети.

Знаете, почему чаще всего в плохие компании попадают дети из неблагополучных семей? Потому что в таких семьях они не чувствуют, что у них есть семья, не чувствуют себя частью единого целого.

Но, вообще-то, такое бывает не только в явно неблагополучных семьях, но и в тех, что кажутся весьма приличными.

В «плохих компаниях» есть один большой плюс, который так притягивает молодёжь, — чувство единства. Ощущение того, что ты не одинок. Уверенность в том, что тебя не бросят, потому что ты часть этой искусственно созданной семьи.

Человек — существо социальное. Никто не хочет быть отщепенцем. Большинство людей нуждаются в ощущении причастности к какой-либо группе. Это может быть что угодно: семья, хоккейная команда, секта. Но чаще — оттого что проще — это «плохая компания».

И больше всего пьянит чувство неуязвимости, которое человек испытывает, когда слышит в трубке небрежное, но заветное: «Ща подскочу».

Когда за тебя впрягаются по первому зову, ты становишься бессмертным. А кто из молодых не хочет быть бессмертным?

Обожаю нашу плохую компанию. Это лучшее, что может быть. Наша четвёрка была основным ядром. Периодически к нам прибивались другие пацаны, иногда даже оставляя неплохие воспоминания, но со временем они откалывались или оставались на расстоянии. «На связи!» — говорили они, прощаясь. Никто не обижался, мы умели не держать людей возле себя. По крайней мере, мне так казалось.