в тучах дыма плавали тёмные, рваные, неопределённые фигуры, ругались, разговаривали, пели и делали всё это очень возбуждённо, очень громко и с полным сознанием своей безопасности.
– А как же теперь ребёнок? Куда мне его? – Что? Какой ребёнок? – Подкидыш. Нашёл я. Вот. И Семага вытащил из-за пазухи свою находку. Она дрябло перегнулась на его руках. – Да он мёртвый уж! – воскликнул частный пристав. – Мёртвый? – повторил Семага и, посмотрев на ребёнка, положил его на стол.
нём было надето рваное драповое пальто, подпоясанное верёвкой, рядом с ним лежала шапка и рукавицы, а к спинке стула он приставил свою дубинку, довольно внушительных размеров, с шишкой из корня на одном конце.
Лицо у Семаги было широкое, скуластое, бритое, глаза большие, серые, прищуренные, над ними тёмные мохнатые брови, и на левую бровь спускался, почти прикасаясь к ней, курчавый клок волос какого-то неопределённого, сивого цвета.
