только револьверчик над кроватью
Одна, одна в дикой, враждебной жизни, одинока, как в минуту смерти, не нужна никому…
Ольга Вячеславовна поутру пьет шестидесятиградусный коньяк.
Казалось: рассеки свистящий клинок ее сердце — закричала бы от радости: так любила она этого человека…
Сами-то из старообрядцев? В Бога верите? Ничего, это обойдется. (Он кулаком постукал о ручку дивана). Вот во что надо верить — в борьбу.
Теперь оставалось только сходить с ума… Ведь гирькой второй раз уже не стукнут, не расстреляют в подвале, он не вынесет ее на руках, не сядет у койки, не пообещает сапожки с убитого гимназиста…
Ольга Вячеславовна взглянула ему в глаза: серые, холодноватые, цвета усталой стали, они чем-то напоминали те — любимые, навек погасшие…
И — всего страннее, что весь этот вздор она воспринимала болезненно… Будто бы можно было закричать им всем: «Я же не такая…»
— За белых ваше село или за советскую власть? — нагнувшись с седла, закричал Емельянов.
— Братцы, голубчики, сами не знаем… Все у нас взяли, пограбили, все разорили…
лютая змея ужалила ей сердце, помертвела, опустила глаза.
