Оглавление

***

Слишком многим людям я мог бы посвятить эту книгу, поэтому я посвящаю ее своей жизни, которая и вдохновила меня на ее написание.

Начало

Одиночество и ночь. Для меня эти два понятия стали неразделимы. Оказывается к любой боли привыкаешь — к душевной тоже. Но душа становится грубее. Иногда это спасение.

Она ушла. Ушла ночью в темноту, одетая в черное пальто, и ее черные волосы сливались с окружающим мраком. Она превратилась в ночь, и с тех пор темнота меня съедает. Но сколько бы ни проходило времени, по ночам я слышу какие-то звуки, и всё мне кажется, что это она…

ПРОЛОГ

Я пришел в себя в пятницу вечером. Окно было открыто, и из окна веяло холодом. Я так и не понял, почему оно было не запертым. Возможно, я хотел выпрыгнуть? Кто знает… Для меня это навсегда останется загадкой…

Надо отдать себе должное в рассудительности, я сразу же закрыл его, и больше не открывал.

В тот вечер я заварил себе кофе, так как спать не собирался, а если бы и уснул, то вряд ли сон принес бы мне облегчение… Другие, наверное, стали бы принимать наркотики, чтобы облегчить эту (сумасшедшую) боль. Но не я. Я настолько сошел с ума, что, скорее получал удовольствие от этой нечеловеческой боли.

Что может заставить человека так страдать? То, что делает его самым счастливым на земле — любовь. Очень странно, что это чувство так двояко влияет на людей. Но от него еще никому не удавалось спастись.

Почему же я так страдаю, спросит кто-нибудь из вас? Наверное, каждый любит своё отражение. Или большинство, если собственная внешность его устраивает…

Моя внешность меня устраивает, и не только она — это касается так же глубин моего внутреннего мира, которые я стараюсь не раскрывать посторонним людям. Поэтому я так и дорожил этим человеком. Она была моим отражением.

Нет, я не могу сказать, что меня не забавляли глупые разговоры с большинством из людей. Это были вполне милые разговорчики, но с ними никогда не добьешься истины, что им не говори.

Я дорожил этим человеком, потому что она и была моим отражением. В нашем мире существовали только мы двое, остальные же были просто тенями, которые странным образом появились на свет.

На этом мои мысли оборвались — мне помешал стук в дверь. Признаться честно, я был рад этому стуку. Он давал понять, что обо мне еще кто-то помнит. Но открывать я не спешил. Через несколько минут стук прекратился. Подождав пять минут, я открыл дверь и вышел на улицу, чтобы пройтись и подышать свежим воздухом.

Дул холодный ветер, из-за которого мне пришлось надеть теплый свитер. Я надеялся увидеть на небе звезды, но их в этот вечер заглушали огни города. И мне пришлось ограничиться электрическими звездами бигбордов.

Есть люди, которые выбираются подальше, на какой-нибудь курорт, чтобы вылечить там свои нервы. Но у меня такой возможности не было уже несколько лет. Мне приходилось дышать выхлопными газами расплодившихся машин.

Встретить здесь знакомые лица стало почти невозможным. Старых друзей уже не было. Остались лишь те, что корнями вросли в свое убогое существование — время сделало нас невидимыми друг для друга.

Я шел пустыми улицами этого маленького городка, и думал о смысле жизни.

Молчание. Одиночество и молчание. Вот что теперь меня окружает. Но сейчас я вижу перед собой ее призрак. Я зову его воспоминанием. Он настолько красив, что я схожу с ума, когда не могу догнать его, или когда он мне не отвечает, а лишь молча смотрит мне в глаза.

Я понял, что от воспоминаний нельзя никуда деться, куда ни беги, и сколько ни пей… Эти воспоминания будут преследовать тебя, как твоя собственная тень никогда не покидающая своего хозяина. И, чем красочнее эти воспоминания, тем тягостнее попытки уйти от них, тем бесконечно тщетны все твои усилия.

Прошло три дня с того вечера, и у меня в руке снова оказалась бутылка вермута. Я ничего не мог с собой поделать… Хотя, я к этому времени уже устал противиться своим желаниям.

Кто-то изредка продолжал приходить и стучать в мою дверь, но я не открывал. Это мог быть один из моих приятелей, которых я не хотел видеть. Я мало кого хотел видеть в то время.

Мне было бы неприятно, если бы кто-то увидел мои слезы. Никто не заслужил такой чести.

Единственное, что могло спасти меня, это рисование. Но рисование осталось в прошлом… Возможно, оно осталось там навсегда.

ГЛАВА 1

Помнится в один из июльских дней я шел по улице, высматривая что-то подходящее для своих рисунков, которые я делал карандашом. Мне только исполнилось 24 года, и в этом же году я окончил университет. Первая половина лета выдалась прохладной, и я наслаждался этой прохладой, как никогда раньше.

Я шел, запрокинув голову, поэтому видел только небесную синеву, которая расплывалась передо мной в бесконечный небесный океан. Я искал подходящие готические фигуры на старых зданиях. Смотрел вперед я лишь тогда, когда переходил дорогу.

Мое боковое зрение охватывало некоторые вещи, например, виноград, что заползал на маленькие разноцветные киоски, где продавалась всякая нужная мелочь, или собаку, перебегающую улицу, быстро семенившую своими лапами. Магазинчики к тому времени уже приветливо ожидали своих посетителей, но на улицах было малолюдно, а детям, что спешили в школу, ничего из этого не было нужно.

Но что выделялось из всего вокруг, что могло привлечь мое внимание? Я вспоминаю это с большим трепетом: это была одинокая девушка, шедшая впереди меня и совершенно не обращающая ни на что внимание.

Она показалась мне в тот день произведением искусства. Такие женщины раньше вдохновляли лучших художников Парижа.

Я загорелся желанием заполучить её, как неодушевленный предмет, — для развлечений, чтобы узнать, как ощущали себя те, кем я восхищался всегда.

В такие моменты даже не думаешь, как надо действовать, все происходит само собой.

Она шла впереди, и я просто ускорил шаг. Когда я настиг ее, моя рука невольно потянулась к ней, и я коснулся ее кожи. Такая нежная и чистая, словно кожа ребенка.

— Постойте! — сказал я, пытаясь не упустить ни одного ее движения.

— Что? — она обернулась, — что вы хотите? — спросила девушка и убрала свою руку.

— Меня зовут Оливер, — сказал я.

Неба я больше не замечал, а если бы я посмотрел вверх, то все равно ничего бы не увидел.

— Вам повезло, — сказала она. — Редкое имя.

— А как вас зовут?

— Для вас это так важно?

— Да.

— Ну, хорошо, Виржини. Это все, что вы хотели узнать?

— Нет! — сказал я. — Простите, я художник. Это, наверно, выглядит странно, но не могли бы вы посмотреть мне в глаза? Вы постоянно прячете свой взгляд.

— Зачем это вам? Вы художник, а не офтальмолог.

— Да, это верно подметили. Но мне кажется, что здесь не хватает моего отражения, — я собрался указать рукой на ее глаза, но она резко отвернулась, — простите, я не удержался.

— Хорошо, — сказала девушка, и оборвала нашу встречу своим уходом.

Кто знает, какую чушь я мог бы наговорить ей в тот момент… Да, я хотел догнать ее, остановить, и сказать: «Ну, куда же ты? Постой! Я влюбился!» Но тогда я бы точно заполучил пощечину. И я просто смотрел, как она уходит и растворяется в пустоте.

Мне понадобилось пару минут, чтобы прийти в себя, ведь я понимал, что мы больше никогда не увидимся. Это больно — встречать таких людей на улице, где почти нет шансов познакомиться получше. Эти люди тут же уходят. Но теперь я ничего не мог поделать. Я был бессилен, как бабочка, попавшая в сети паука.

Через несколько минут я продолжил поиски своих каменных скульптур, но они уже не доставляли мне никакого удовольствия. Вскоре я прекратил свое занятие, и пошел в обратном направлении. Туда, где была автобусная остановка, чтобы как можно скорей добраться домой.

По пути мое внимание привлекла одна статуя. Я запомнил это место, чтобы вернуться сюда, и срисовать ее. Так я и сделал следующим утром.

На следующий день, когда на часах было десять тридцать утра, я вышел из квартиры и направился к автобусной остановке. На ней уже стоял автобус, который и доставил меня к тому месту, о котором я думал с самого утра.

«Девушка… мои слова… как они глупы. А ее голос, он великолепен… Я не скоро его забуду. Конечно. Не скоро. Я все еще его слышу». Эти мысли не выходили из моей головы.

Пройдя метров триста старых каменных кварталов, я подошел к зданию, с которого собирался перенести на бумагу гротескное чудовище из прошлого. У меня опять появилась надежда, что я могу увидеть здесь Виржини.

В этот день было жарче обычного, поэтому я надел самую легкую одежду, которая у меня была — льняные брюки и свободную футболку песочного цвета.

Постояв минуту, я начал нехотя срисовывать темный камень, который явно не походил на вчерашнюю мраморную статую, которая ходила и разговаривала, — она не давала мне покоя уже вторые сутки.

Ожидание стало давить на меня. Рисунок был почти готов, а Виржини все не было. «Мне следовало рисовать медленнее» подумал я, глядя по сторонам. «Тогда я мог бы задержаться здесь подольше». Но дольше оставаться я не мог. Моему телу нужен был отдых. Температура воздуха ставила свои условия, против которых ничего предпринять было нельзя. Мне срочно следовало окунуть свое тело в холодную воду. И я отправился домой ни с чем.

Проведя бессонную ночь, я уже оставил надежду, встретить Виржини. Следующим днем я все же решил снова пойти туда. Что-то меня звало. Я пошел вечером, так как спешить мне было уже некуда; я хотел насладиться тайнами города среди старых домов, где каменные монстры оживают с той прохладой, которую дают таинственные сумерки, а темные фигуры начинают переглядываться, будучи неподвижными в солнечном свете.

Я хотел завершить свой рисунок более удачно. Но мне надо было поторапливаться, я не рассчитал со временем, и солнце уже начинало садиться за горизонт.

Прейдя на место, я заметил, как тени деревьев постепенно окутывают всё перед собой, и мне стало казаться, что они касаются моих плеч. Как вдруг я услышал чьи-то шаги. В голове пронеслось, что это она! Я повернул голову, и вдалеке увидел ее.

Я остался на месте, продолжая делать вид, что рисую.

С каждой секундой ее шаги становились все громче — она приближалась. Боковым зрением я стал замечать ее силуэт.

— Виржини! — Окликнул я ее. Она повернула голову и на ее лице тут же появилась улыбка.

— Оливер? — спросила она. — Что ты здесь делаешь?

— Развлекаюсь.

— А что у тебя в руках?

— А, ты об этом? Это, чтобы скоротать время…

— Ты, все-таки, рисуешь? Молодец, получается очень недурно.

— Спасибо.

— Прости, просто я подумала, что ты это сказал, чтобы произвести на меня впечатление.

— Ну, я на это рассчитывал. Но ты ушла слишком быстро.

— Да, извини, мы встретились не в самое лучшее время.

— Почему? Что-то случилось?

— Нет. Конечно, нет. Просто я ищу работу. Я как раз опаздывала на встречу.

— На встречу, значит? Ты не против, если мы с тобой прогуляемся?

— Мы уже и так гуляем.

— Нет, я имел в виду куда-нибудь.

— Куда?

— Например в… А впрочем не важно — сказал я. Виржини ничего не спросила. Мы пошли не спеша, я иногда о чем-то ее спрашивал, а она просто отвечала да, или нет. Нам не хотелось разговаривать. Слова были лишними.

Дорога нас привела к мосту, который я очень любил. Там я частенько смотрел на воду.

Солнце уже давно исчезло, а из темноты выплыли маленькие звезды. Черное небо их обрамляло так, что они походили на кусочки золота в черной оправе. Потоки свежего воздуха доносили прохладу и шум веселья, которое виднелось вдалеке, среди ярких огней маленьких кафе.

Наш разговор зашел далеко, и мы узнали друг о друге почти все. Это было особенно прекрасно. Не каждый день ты встречаешь человека, которому можешь открыть душу, и он делает то же в ответ. Эта легкость меня и пленила.

— О чем ты задумался? — Спросила Виржини.

— Я хочу написать картину… Только боюсь, что у меня не выйдет, — я прикоснулся к ней, — ты очень красива, — сказал я, и тут же поцеловал ее. Это было неконтролируемо. Рефлекс, который подчиняет себе все. Я не знаю, как долго длился наш поцелуй, но мне показалось, что он был бесконечен и всего на одно мгновение. Мы расстались после того, как я провел ее домой. Она пообещала, что мы встретимся снова.

Когда я вернулся к себе, то сразу стал считать, сколько времени осталось до нашей встречи. Примерно 45 часов. Затем я улегся, потому что устал, и начал погружаться в сон.

ГЛАВА 2

Когда я проснулся, солнце уже светило вовсю и заливало своим светом мою спальню. Наступила пора огненного безумия под названием «лучше не выходить на улицу».

Пришло время навестить одного моего приятеля по имени Эрик. В следующий раз мне нужно предстать перед Виржини в более привлекательном виде и Эрик должен мне помочь с выбором вещей.

Холодный душ дал мне первые минуты провести на улице достойно. Но потом я стал искать кварталы, усаженные деревьями, чтобы находиться в тени.

Витрины магазинов почти кричали, умоляя в них что-нибудь купить. Они гарантировали 70-ти процентные скидки, и их расчет действовал верно, — даже мне было любопытно заглянуть к ним. Правда, мне нужен был спутник, совету которого я мог бы доверять. В этих магазинах зеркала всегда устроены так, что вещи кажутся красивыми, а продавцы уверяют, что сногсшибательнее вас никого прежде не видели, поэтому не трудно себя заставить им поверить.

Звонок у Эрика не работал, и мне пришлось стучать в дверь с определенной силой, — он любил поспать до обеда, а потом поваляться на диване уставившись в телевизор, который был словно создан для таких, как он. Но у меня не было времени ждать, пока он насладится бессмысленным течением своей жизни.

Он открыл дверь, лицо его было помятым, словно он лежал на нем целую неделю. Его халат был похож на большое полотенце в розовую и синюю полоску. Это было очень поэтично, будто заря сливалась с морским прибоем где-то на берегу лазурного моря, но не эстетично смотрелось на хлопковой ткани трехлетней выдержки.

— Привет, Оливер, — произнес он ужасно сонным голосом.

— Могу я войти?

— Входи, конечно. Но я только что встал, вернее ты меня разбудил, поэтому не обижайся, если я скажу лишнего.

— Да на твоем лице просто написано, что ты вчера побывал на вечеринке, я прав?

— Да, все верно. Мир кое в чем не меняется, чему я, честно признаться, рад. Так рассказывай, что у тебя. — Жестом руки Эрик предложил мне сесть в его красное обтрепанное кресло. Оттуда открывался вид на всю его квартиру, она была неубранной, и здесь постоянно стоял въевшийся запах сигаретного дыма.

— Мне нужна твоя помощь. Я кое-кого встретил вчера.

— Да?

— Да.

— Замечательно. Когда я смогу ее увидеть?

— Нет, она не из тех, кого следует показывать для развлечений.

— Серьёзно? В таком случае, вот, что я тебе скажу, друг мой.

Он что-то сказал, но я это не слушал.

Затем Эрик встал и начал бродить по дому в своем халате и трусах, словно здесь никого и не было.

— Ее зовут Виржини…

— Виржини, говоришь?

— Ты ее знаешь?

— Эту? Эту — вряд ли. Но других, возможно и знаю.

— Слушай, — сказал я. — На улице сегодня славно. Помоги мне кое-что подобрать.

Он подошел к окну и выглянул из-за штор.

— Нет, там ничего не изменилось. Не люблю я по утрам выходить из дому.

— Брось, Эрик.

Он ничего не ответил, лишь сел на кровать и закурил сигарету.

— Хорошо, — сказал Эрик. Пойдем, подожди только, оденусь.

Через десять минут он был готов. Мы вышли, выпив по стакану холодного сока. Солнце уже разогрело проспекты до предела, асфальт плавился от горячего воздуха, который взял в плен все улицы Анже.

Мы сели в его Peugeot, и поехали в одно из наших любимых местечек. Именно там мы находили вещи себе по вкусу.

По пути, на удивление никто не произнес ни слова. Эрик вытирал пот со лба своим носовым платком, так как кондиционер в его машине не работал вот уже вторую неделю. Я же был погружен в мечты о новом свидании с Виржини. Мне не терпелось ее увидеть снова.

Когда мы приехали и зашли внутрь, нас окутала освежающая прохлада (внутри работал кондиционер). Это место было долгожданным оазисом среди невыносимой пустыни города.

Эрик помог мне подобрать пару белых футболок с воротником, легкие брюки серого цвета и коричневые туфли фирмы lacoste. Все это обошлось в 420 евро. Неплохой удар по моему кошельку, но ситуация того требовала.

После этого мы заехали в «Café de la Mairie» выпить по чашке кофе. Эрик продолжал говорить, что ему не нравится жить в Анже, и что он мечтает перебраться в Париж. Я не разделял его мнение, меня Анже вполне устраивал. Мне нравилось здешнее спокойствие… я очень любил тишину маленьких городов.

Я смотрел на своего друга и думал. Думал, как сложится его жизнь. Что он ждет от своей жизни? Что может получить этот блондин невысокого роста с приятным лицом? Эрик нравился девушкам, значит, как-то жизнь его должна устроиться, если годы не испортят его внешность. Да, Эрик вел беззаботный образ жизни, хоть и был весьма умен. Возможно, он просто ждал своего времени, чтобы проявить себя в кулинарии? Его учеба на повара не была бы напрасной, окажись он в Париже. Там для всех жизнь оказалась бы не напрасной.

Пока мы вели пустую болтовню, я вспомнил, что у меня осталось мало денег на карточке, и надо будет наведаться к родителям и напомнить о себе.

Когда я доел свой банановый фостер, а мой друг все еще сидел над абрикосовым чизкейком и остатками кофе с молоком, то я заметил, как мысль о Париже застыла в его голубых глазах. Я точно знаю, о чем думал в тот момент Эрик. Он словно видел улицы другого города в окнах «Café de laMairie».

Стрелка часов переместилась на цифры 15:06, когда мы встали из-за столика, расплатились и вышли на улицы адской жары. Сиденья в машине были раскалены, и было похоже, что мы попали в духовку. Эрик посмотрел мне в глаза, и спросил:

— Виржини значит? — Я, молча, кивнул, и мы поехали.

Мы поехали к Эрику выпить холодного пива и расслабиться за непринужденной беседой.

Вечером, когда я вернулся домой, меня съедало желание позвонить Виржини, но этого делать было никак нельзя, и я это отчетливо понимал. Она обязательно услышала бы, что я ее люблю и прочее, и я пожалел бы об этом следующим же утром. Ни к чему ей знать, что она запала мне в душу. Она может только догадываться об этом, а еще лучше — мечтать.

«Мне нужно устать», подумал я, когда умывался холодной водой, стоя перед зеркалом. «Сейчас надо успокоиться. Но как? Как это сделать? Не успокоюсь, пока не усну, а во сне, и того гляди, будут сниться кошмары».

Я вошел в комнату, достал холст, краски, и начал рисовать абстрактные мотивы своего воображения. Было много красного, — во мне доминировали горячие чувства любви. Я разбавлял его синим. Синий был цветом ее глаз. Цветом холода. Я немного побаивался, что это отражение ее души. Такая красивая, она может загораться благодаря своей красоте, которая поджигает все вокруг, и ее саму. Но в душе, по-настоящему, она остается холодной. Я был влюблен в ее глаза, и боялся их. Я хотел целовать их. Целовать лед, который я полюбил. Но сейчас я целовал полотно своими красками в молчаливую июльскую ночь…

Сон меня настиг под утро, я так устал, что не мог стоять на ногах и свалился без памяти на свою постель в верхней одежде. — Ничего, что я так поздно уснул — у меня был еще целый день, чтобы отоспаться, но сквозь сон я чувствовал какую-то тревогу. Тревогу перед тем, чего ты никогда не познаешь, как бы сильно тебе не казалось обратное. Особенно, если речь идет о женщине, или еще хуже, — о юной девушке! Чье сердце загадка даже для нее самой. Тревога была особо ощутима перед пробуждением. Алкоголь превращал сон в полукошмар-полусказку, которую мог бы написать Льюис Кэрролл.

Я не смог бы завести будильник, даже если бы этого и захотел, но мне это было только на руку, у меня оставалось достаточно времени для сна, пусть и такого беспокойного.

Я проснулся к обеду. Пробуждение было тяжелым. Первые минуты я не мог понять, что из этого реальнее, те картинки, которые я видел во сне, или то, что я вижу сейчас.

Я попытался приподняться, но подушка, словно большой магнит тянула меня к себе, и я не стал ей долго противиться. Еще две минуты я был в ее власти.

Когда чувство жажды меня одолело, я был вынужден послушаться его. Выпив два стакана холодной воды, я пришел в чувства, и с трезвой головой уже мог позволить себе взглянуть на свою картину. Она была почти готова… Картина. Яркая картина в стиле экспрессионизма.

Только полотно может вобрать в себя все самые сильные чувства любви и ненависти.

Мы договорились встретиться у моста От Шэн и бульвара Давье в 19 ровно, когда солнце начинает отступать и дает людям возможность спокойно выходить на улицы. В моем распоряжении оставалось еще 3 часа, чтобы привести себя в порядок и подыскать славный букет цветов для Виржини.

ГЛАВА 3

Она опаздывала на 15 минут, как обычно это делают девушки. С ее появлением мое сердце стало биться сильнее. Она приближалась ко мне в голубом шифоновом платье, которому рисунком служили маленькие белые цветы, она шла и смотрела на меня, не отрывая глаз.

Цветы, которые я купил для Виржини были спрятаны за моей спиной. После того, как я их вручил, я был вознагражден поцелуем. Мы снова пошли к реке. Но прогулка была испорчена неприятным разговором о работе.

— Понимаешь, — сказала Виржини. — Я не хочу там работать. Мне совершенно не нравится начальник. Старый хрыч, от которог