Итак, благодаря портрету или страсти, Ты, и вдали живя, живешь всегда со мной, Затем что мыслей ты избегнуть не во власти, Когда я с ними век, они ж всегда с тобой; А если и уснут, то образ твой здесь будет И — на восторг глазам и сердцу — их разбудит
Глаза и сердце в бой вступают меж собою, Чтоб разделить восторг твоею красотою. Глаза мои хотят от сердца заслонить Твой образ; сердце ж прав желает их лишить — И говорит, что ты, мой друг, в нем обитаешь, В убежище, куда не проникает глаз; Глаза же говорят при этом каждый раз, Что ты во всей красе в их блеске восседаешь. Чтоб этот спор решить, приходится спросить У мыслей, в сердце том живущих непрестанно, — И мощный голос их спешит определить Что сердцу, что глазам в тебе принадлежит: «Глазам принадлежит наружное безданно, А сердцу — право быть близ сердца постоянно»
Глаза мои, укрыв под веками себя, Не никнут уж, сойдясь с немилым им предметом, Затем что смотрят лишь на чудную тебя — И тьма ложится в прах и делается светом.
Довольно о своем проступке сожалеть: На розе есть шипы и грязь в ручье сребристом; И солнцу, и луне случается тускнеть; Живет же и червяк в венце цветка душистом. Все грешны на земле — и сам в том грешен я, Что поощрял твои сравнением проступки. Льщусь подкупить себя, чтоб оправдать тебя — И нахожу исход грехам моей голубки. Не будет речь моя к грехам твоим строга: Став адвокатом вновь из прежнего врага, Я строгий иск начну против себя — и скоро Меж страстию моей и ненавистью злой, Кипящими в груди, возникнет ярый бой Из-за проказ со мной хорошенького вора
Но зрение души твой образ дорогой, Рассеивая мрак, являет мне пред очи, Который придает, подобно солнцу ночи, Ей красоту свою и блеск свой неземной. Итак — мой остов днем, а ум ночной порою Не могут получить желанного покою