Никого, кроме меня, не тревожил приближающийся конец. Может, человек не боится смерти, когда ему нечего терять?
– По-моему, когда рядом кто-то есть, умирать не страшно
Так что, может, и неважно – умрешь ты завтра или нет, если завтра всегда такое же, как сегодня, а сегодня – такое же, как вчера?
– Когда, пронзительнее свиста, я слышу английский язык, – я вижу Оливера Твиста над кипами конторских книг.
Лицо у нее при этом осталось грустным каким-то. Хотя стихи хорошие – мне понравились.
– Чьи это? – спросил я.
– Мандельштам.
– Хватит смотреть по сторонам, – буркнул он при этом. Добавил себе под нос: – It is illegal to talk to Russian children about this…
Вот, теперь ты красивая девочка.
Меня передернуло внутренне, но я напомнил себе, что должен ему понравиться.
– Теперь поцелуй папочку, – сказал Толик.
– Куда? – не понял я.
– Вот сюда, – и он указал на свои губы.
Сначала взрослые понимали, что я умный, а потом вспоминали, что дебил.
Теперь будешь отвечать за другого человека, теперь тебе будет плохо, когда ему плохо, теперь вы все делите на двоих. Еще и мое сердце – оно ведь теперь у нее. Как я поеду без сердца?
– Если ты вор, то все время боишься быть пойманным, а это не свобода.
– И что тогда свобода?
Она пожала плечами:
– По-моему, это просто чувство внутри тебя. Если ты свободен внутри, ты везде свободен.
«Какая еще жена? Верни мне сердце».
