Я тогда уже как бы предчувствовал ваше возмущение—столкновение между вашей цивилизацией и моим варварством. „Цивилизацией, от которой Вы страдаете; варварством, от которого я становлюсь моложе.
" Я получил ваше письмо,— отвечает ему Гоген,— ваше письмо, которое явится предисловием к моему каталогу. Идея попросить y вас это предисловие пришла мне в голову, когда я видел вас в своей мастерской и когда ваши голубые северные глаза по
Ибо нет искусства, естьли нет преображения. Даже тот, кто думает, что он копирует, даже он, естьли он действительно художник, преображает модель по-своему, потому что предметы, з* 35 „скопированные" им, являются нам окрашенными его личным миро-восприятием. И ты согласишься, что всякий другой художник, равный ему и по таланту, и по той же педантичной точности, изобразил бы эти предметы окрашенньши иначе. Случается, что наиболее верной интерпретацией природы является интерпретация наиболее отдаленная от неё. Не полагайся же на свои глаза, прохожий, и подумай о том, что художник потратил большия усилия, стараясь проникнуть в сокровенную тайну вещей.
Впоследствии, вспоминая эти дни испытания, он оставил в своем манускрипте, посвященном любимой дочери, Алине, следующие слова: „Я знавал нищету, голод и все, что вытекает из них. Но все это— ничего или почти ничто: с этим можно примириться. Но ужасно то, что это мешает работать, развивать интеллектуальные способности.
Правда, страдание обостряет талант, но когда его слишком много — оно может его убить. Однако, обладая большим честолюбием, я кончил большёй энергией и захотел хотеть".
