автордың кітабын онлайн тегін оқу Сорок сороков
Михаил Булгаков
Сорок сороков
«Сорок сороков» — рассказ знаменитого русского писателя, драматурга и театрального деятеля Михаила Афанасьевича Булгакова (1891–1940).***
Бедный москвич чувствует себя чужим в родном городе. Буржуи пренебрежительно смотрят на него, как на пролетария, но и пролетариат не признает его своим. Он с грустью наблюдает за новыми большевистскими порядками, но по-прежнему продолжает любить Москву с ее храмами, которые еще не успели разрушить…
Другими известными произведениями Михаила Булгакова являются «Чаша жизни», «Шансон д'Этэ», «Стальное горло», «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Бенефис лорда Керзона», «Москва краснокаменная», «Кабала святош», «Я убил», «Похождения Чичикова».
Многие произведения Михаила Булгакова были запрещены советской цензурой, и уже сам этот факт характеризует его как свободномыслящего человека. Его талантом восхищаются читатели во всем мире, его произведения переведены на разные языки и по многим из них сняты фильмы.
Решительно скажу: едва[1]
Другая сыщется столица, как Москва.
1
Решительно скажу: едва… — Булгаков в своих эпиграфах к произведениям очень часто использует тексты классиков, иногда по памяти, иногда «подправляя» их для своих конкретных целей. В данном случае использована и «подправлена» цитата из «Горя от ума» А. С. Грибоедова: «А, батюшка, признайтесь, что едва // Где сыщется столица как Москва».
Панорама первая:
ГОЛЫЕ ВРЕМЕНА
Панорама первая была в густой тьме, потому что въехал я в Москву ночью. Это было в конце сентября 1921-го года. По гроб моей жизни не забуду ослепительного фонаря на Брянском вокзале и двух фонарей на Дорогомиловском мосту, указывающих путь в родную столицу. Ибо, что бы ни происходило, что бы вы ни говорили, Москва — мать, Москва — родной город. Итак, первая панорама: глыба мрака и три огня.
Затем Москва показалась при дневном освещении, сперва в слезливом осеннем тумане, в последующие дни в жгучем морозе. Белые дни и драповое пальто. Драп, драп. О, чертова дерюга! Я не могу описать, насколько я мерз. Мерз и бегал. Бегал и мерз.
Теперь, когда все откормились жирами и фосфором, поэты начинают писать о том, что это были героические времена. Категорически заявляю, что я не герой[2]. У меня нет этого в натуре. Я человек обыкновенный — рожденный ползать, — и, ползая по Москве, я чуть не умер с голоду[3]. Никто кормить меня не желал. Все буржуи заперлись на дверные цепочки и через щель высовывали липовые мандаты и удостовер
