Люди из века в век повторяют одни и те же ошибки, страдают от одиночества в огромном, перенаселенном человеческом муравейнике – и не знают, как зовут ближайших соседей, мечтают о чудесах – и не отрывают взгляда от гаджетов. И чувствуют себя бесприютными – в шаге от распахнутой двери.
Валера, едва появившись на этом маршруте, принялся ее охмурять, пользуясь классическим рецептом: заставьте девушку смеяться, и затащить ее в постель будет делом недолгого времени.
На черном лацкане поблескивала знакомая брошь – серебряный скрипичный ключ. Странно, мелькнуло вдруг в голове, почему она раньше не задумывалась? Ведь ключ – это то, чем открывают? Что можно открыть скрипичным ключом? Музыку? Или… душу? Да, точно. Скрипичный ключ – чтобы открыть душу. А если не повезет – расцарапать ее в кровь…
«Если душа человека жаждет пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии, новая душа будет у него и новая у тебя». – Это «Алые паруса»?
Действительно, полную версию «фельетона» я почему-то старался держать в секрете, не говоря уж о «костюме барина». Но, с другой стороны, какой из Родионова Ришелье?
Должно быть, я сказал это вслух, потому что Мишка повторил:
– Он хуже. Зря ты…
Договорить он не успел, к нам подлетел розовый вихрь – Тося.
– Ты прямо как Райкин! Слышал, как хлопали? – Ее глаза сияли. – И халат еще, и шляпа, и тапочки! – Она смотрела на меня так, словно увидела впервые.
Когда я переоделся, мы нашли местечко в самом углу зала, но убей не вспомню, что там еще было на сцене. Я держал Тосину руку в своей, и внутри было тепло-тепло и как будто да
Потом открытки иногда приходили, бабушка их сразу жгла, нечего, говорит. Выбрала, значит, выбрала. Но уж лет десять как не было ничего.
– То есть она может завтра на вашем пороге появиться?
– Ох, вот уж чего не надо, того не надо.
Передернув плечами – вдруг стало холодно, хотя окна они с бабушкой на зиму уже заклеили – Олеся обхватила себя руками.
В раковине! Скорее уж в логове. Как раненый зверь. И конечно, она не собиралась прятаться всю жизнь. Мечтала. Вот проснется – а рука не болит. И днем не болит, и вечером. И завтра. И послезавтра. И тогда, тогда она расправит наконец плечи, как тот атлант из модной книжки (прочитать она, правда, не осилила, как-то очень нудно показалось), поднимет голову, шагнет… А потом, после, в просторном сияющем зале увидит его.
Она постоянно что-то готовила: то пельмени лепила, то какие-то странные «плюхи» с картошкой, которые полагалось не печь, а жарить на сковородке, а перед тем раскатывать – плющить.
