Знали смутно, что плакали о Васюте, настоящем, которого можно было любить, — и которого по-настоящему — никогда не было.
Вика знает, — догадывается, — что Тася тоже «влюблен» в Васюту, и это ей нравится. Теперь Вике не кажется гадким слово «влюблен». Это хорошо, светло, близко. Тут живое, тут не вся жизнь, но целая половина
Вы вся — точно источник жизни для меня.
в неподвижную вещь. Без слов и без мысли показалось, только сделалось страшно и насквозь отвратительно.
Он как будто захватывал ее, тащил ее, делал что-то с нею: целовал ее, потому что так ему было приятно, и ей показалось, что она превращается
И людей не осуждайте, ничего не зная, не понимая! Они, может, святее ваших монахов! Да и наверно святее! И они живые, а не мертвые!
— А что грех и что не грех — разобраться не могу, — докончил он. — И как жить, поэтому, тоже не знаю.
А ей нужно, чтобы о ней думали, заботились… Она — мягкий воск… Любящая и покорная…»
Осталось, однако, странное воспоминание жути поцелуев. Но сплетенное с таким же странным отвращеньем, ощущеньем чужого захвата, ничем не оправдываемого насилия одного человека над другим.
Хорошо, душно и странно. Живая вода, мертвые люди…
