Валерий МИТ

Дым на фоне звёзд

Сборник избранных произведений

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Валерий МИТ, 2019

Эта книга — сборник произведений автора.

Включает в себя повесть «Ложная память»; рассказы: «Скачок напряжения»; «Дырка в асфальте»; «Дрифташтепсель»; «Сладкие булочки»; «Ловушка для мух».

Все произведения, вошедшие в эту книгу, объединяет одно — динамика сюжета, интрига повествования, способные захватить внимание самого взыскательного читателя.

16+

ISBN 978-5-4485-1600-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Дым на фоне звёзд
2. Рассказы
   1. Ловушка для мух
   2. Сладкие булочки
   3. Дырка в асфальте
   4. Скачок напряжения
   5. Дрифташтепсель
3. Повесть «Ложная память»
   1. Пролог
   2. Глава 1. Вход
      1. РАССКАЗ ИГОРЯ
   3. Глава 2. Первое приближение
      1. РАССКАЗ ЭДМУНДА
   4. Глава 3. Второе приближение
      1. РАССКАЗ МАШИ
   5. Глава 4. Третье приближение
      1. СТРАННЫЙ ГОСТЬ
   6. Глава 5. Выход
   7. ЭПИЛОГ

Я сижу один в тёмном углу и курю свою старую трубку.

Ароматный табак.

Дыма много, но он не режет глаза и плотными клубами поднимается вверх, попадает в вентиляцию, уносится выше, а я следую за ним.

Один этаж, второй, третий…

Вот и грязный чердак.

Мимо.

Ещё выше.

В чёрную прохладную ночь.

Дальше только звёзды и я поднимаюсь прямо к ним.

Чудесное ощущение, но длится недолго.

Дым рассеивается, и я начинаю падать вниз.

Черт…!

Я учёл не всё!

Я здесь, трубка там.

И без меня, она не желает куриться.

Рассказы

Ловушка для мух

Я просто шёл мимо.

Он же стоял под навесом автобусной остановки у перекрёстка двух улиц, пристально смотрел на меня и улыбался.

Я попробовал отвести взгляд и не смог. Попробовал остановиться, но ноги сами сделали ещё несколько шагов, и я оказался рядом с ним.

— Нужно поговорить, — сказал он.

— О чём?

Он пожал плечами и задал вопрос:

— Вам нравятся мухи?

Что на это ответить? — Человек был явно не в себе, но он был не просто человек. Каким-то невероятным образом заставил к себе подойти и испугал меня до жути.

Да, я испугался, хотя никогда не считал себя трусом.

Испугался сильно, но не столько его безумия, сколько нелепости ситуации и того, что в этой ситуации кто-то легко может манипулировать мной.

— При чём тут мухи? — машинально ответил я.

— Они ни при чём, — ответил незнакомец. — Мерзкие твари, летают просто так, жужжат, отвлекают, разносят всякую дрянь на своих липких лапках и никакого толку от них нет. — Лично мне они не нравятся.

Наркоман, решил я. — Как я сразу не догадался? — Странный взгляд, улыбка, дурацкие вопросы. Лучше молчать, понял я. Или нет, лучше просто молча уйти.

На тот момент, моя догадка вытеснила всё остальное, и я забыл, что он заставил меня остановиться и смотреть на него, не отрываясь.

Я снова попробовал отвести от него взгляд и сделать шаг в сторону, но у меня ничего не вышло — тело отказывалось воспринимать команды.

Новая волна страха накрыла меня.

Всё было непросто.

— Что вы делаете со мной? — с дрожью в голосе, выкрикнул я. — Как …?

— Вот вы пытаетесь уйти, — почти заискивающе ответил незнакомец. — А между тем, я пытаюсь вам помочь.

— Мне не нужна помощь!

— Ошибаетесь, — ответил он. — Вы в зеркало давно смотрелись? — На вас же лица нет. — Тусклый потерянный взгляд, а под ним неуверенность и страх.

Тут он, почти угадал, чувствовал я себя не очень, но это не давало ему никакого права вмешиваться в мою личную жизнь.

— И что? — Вам то, что за дело? — почти с вызовом, постепенно приходя в себя, спросил я.

— О…, уже лучше. Некоторая энергия на дне сосуда имеется. Я заставил вас выплеснуть её наружу, а значит, мы уже встретились не зря, — с некоторой иронией, снова тупо улыбаясь, ответил он.

Точно ненормальный, подумал я. — Возомнил себя неизвестно кем. Издевается и эти дурацкие разглагольствования про мух.

— Про мух я заговорил, чтобы немного вас расшевелить, — ответил он. — И, хотя, как я уже говорил, мухи совершенно не причём, могу помочь и с этим.

Он сунул руку в карман, достал бумажный цилиндрик и протянул его мне.

— Берите, при ловле мух, исключительно полезная вещь, — сказал он.

Я, ничего уже не соображая, взял. «Мухолов. Липкая лента», прочитал я надпись на цилиндре.

— Это не просто лента, — сказал незнакомец. — Я немного поработал над ней и теперь, это настоящая ловушка для мух. С виду то же самое, но, по сути, совершенно иной принцип работы.

— Обычная лента, — продолжал рассказывать он, — зависит от случайного выбора. Иными словами, если муха на неё сядет, то уже никуда не полетит. В моей же ленте элемент случайности исключён. Если в радиусе десяти метров есть муха — лента единственное место, на которое она сядет.

— Вы продаёте ленты для ловли мух? — спросил я.

Он рассмеялся.

— Деньги меня не интересуют, и я ничего не продаю, — ответил он. — А это — он махнул рукой на цилиндрик, который я всё ещё держал в руке — так, маленький эксперимент. Экспромт. Можно сказать, просто к слову пришлось, раз уж я имел неосторожность обратить на мух ваше внимание.

Точно псих, подумал я. — Вот ведь попался и что всё-таки ему нужно от меня?

— Что вы всё псих, да псих, — добавил он, явно читая мои мысли. — Говорили про вредных насекомых и вот вам, пожалуйста, пользуйтесь. Я в здравом уме. Стою и пытаюсь до вас достучаться. Плавно подвожу к цели нашей встречи.

Я машинально сунул его подарок в карман.

Мне снова стало не по себе.

— И не надо пугаться, — сказал незнакомец. — Ничего плохого я вам не сделаю. Мне нужно только чтобы вы успокоились и просто доверились мне.

Я промолчал, стараясь, как он и говорил успокоиться, но получалось не очень.

— Сейчас я сниму с вас своё воздействие, — добавил он. — Но будет одна маленькая просьба — никуда не убегать, тем более, что бежать-то особо и некуда.

Он снова улыбнулся.

А я, наконец, смог отвести от него взгляд и посмотреть по сторонам.

Улица была абсолютно пуста — никого — ни машин, ни пешеходов.

Этого просто не может быть, думал я. — Середина рабочего дня, кто-то обязательно должен был куда-то идти или ехать. Да, что я, так не бывает даже ночью…

Теперь мне стало казаться, что с ума сошёл я.

— Я убрал всё лишнее из нашего круга восприятия, — сказал незнакомец. — У нас конфиденциальный разговор и никто не должен мешать. И хватит уже трястись. Вы тоже абсолютно нормальный и причин для беспокойства нет. Подумаешь, все исчезли, тоже мне невидаль. Может быть, никого и не было. Давайте присядем — он указал на лавку под навесом остановки — поговорим, и я попробую всё объяснить.

Я кивнул головой, считая, что у меня всё равно не осталось другого выбора, как слепо следовать за ним.

Я, сел рядом с ним на неудобную лавку.

Еще раз взглянул на пустынную улицу. Посмотрел на незнакомца.

Что он за человек, думал я, что он делает со мной? Где я оказался?

Он не мешал разглядывать себя. Молча сидел вполоборота, о чём-то задумавшись и снова улыбался. — Неопределённого возраста, без особых примет, в неброской одежде. Короткая стрижка, худощавый, острые черты лица, седина на висках. — С виду самый обычный человек, ничем не отличающийся от других.

— Чувствую, что вы почти готовы, — сказал незнакомец, поворачивая ко мне голову. — Относительный покой достигнут, ваш страх не стремится перейти в панику, находится в пределах допустимого, и вы стали достаточно восприимчивы.

Удивительно, но он был прав.

Страх почти исчез, осталось лёгкое беспокойство. А учитывая ситуацию, в которой я оказался — это было невероятно.

— Нет ничего невероятного, — ответил незнакомец. — У страха, как например, у звука, тоже есть свой барьер. Пересекаешь его, и страх остаётся позади. Мы, в некотором роде, движемся быстрее любого страха.

Я снова посмотрел на пустынную улицу. О каком движении он говорит? — думал я, мне казалось, что вокруг всё застыло.

— Не берите в голову. Для этих парадоксов вы ещё не готовы.

— А что мы здесь делаем? — спросил я, не решаясь спрашивать, зачем он ко мне прицепился.

Он хитро взглянул на меня.

— Бьёте в самую точку. Правильно. Самый главный вопрос: Зачем и почему именно вы? — Признаюсь честно, у меня не было выбора. Время на исходе. Я потратил несколько дней объективного времени, пока не попался хоть кто-то мало-мальски подходящий по параметрам. Мне казалось, что требования просты, но оказалось, что это не совсем так. Мне требовался достаточно объёмный сосуд, но в силу каких-либо обстоятельств, пустой или почти пустой, нужна была необходимая восприимчивость и возраст претендента до 25 лет. Дело в том, что я обязан найти приемника — правила такие, вложить в сосуд свои знания, а их не вычерпаешь за несколько лет, и я должен был быть уверен, что…

— Хватит! — не выдержал я, оборвав его на полуслове. Страх перед этим человеком исчез полностью, и появилась не свойственная мне, решительность и злость. — Перестаньте молоть всякую чушь. Что это ещё за сосуд?

— Сосуд вашей души, если говорить по-простому, в первом приближении…

— А вы уверены, что я согласен наполнять его непонятным мне дерьмом? — снова перебил его я.

Незнакомец улыбнулся и пристально посмотрел на меня.

— А ведь я в вас не ошибся, — сказал он. — Только вот последний параметр — возраст, но вы успеете…

— Не нужно уходить в сторону, — опять перебил его я. — Ответьте лучше на вопрос — Вам ведь нужно, чтобы этот, так называемый, сосуд, был открыт или вскрыть принудительно тоже не проблема?

Он немного замешкался.

Улыбка в первый раз за время нашего знакомства полностью сошла с его лица. Сурово и даже враждебно он посмотрел на меня. Мне даже показалось, что его глаза на мгновение вспыхнули.

Я выдержал этот его взгляд.

— Никто не смеет разговаривать со мной так, — ответил он, чеканя каждую букву. Чувствовалось, что он сдерживается с трудом. — Никто не смеет меня перебивать.

Я догадывался, что если захочет, он легко уничтожит меня, как знал и то, что чем-то я очень ему нужен.

— Вы не ответили, — спокойно заметил я.

— Да, — сказал он, как ни в чём не бывало, совершенно спокойно. — Не ответил. И, честно говоря, мог бы и не отвечать, но вам скажу. Вы оказались чуть сильнее, чем я предполагал. Что это означает? — Только то, что, хотя вы и не можете контролировать силы своей души, это ведёт к интересному рефлексу. В минуту смертельной опасности или серьёзной угрозы ваша душа не сжимается, закрываясь наглухо, как у многих, а напротив — распахивается, открывая свои резервы. Вот тут, вас можно легко подловить и вложить в ваш сосуд всё, что захочешь.

— Не предполагал, что всё так плохо, — пробурчал я себе под нос.

— Это вовсе не плохо. Это даёт и мне и вам дополнительные преимущества. Что касается меня, то я предпочитаю, чтобы всё было правильно. А порядок такой — краткий обзор, ваше согласие, передача информации. Всегда лучше, чтобы претендент согласился на эту процедуру добровольно. Бывают и отторжения.

Мы помолчали.

Незнакомец не торопил, но время от времени поглядывал на меня с хитрой улыбкой.

— Ладно, — первым не выдержал я. — Давайте, что там у вас — Краткий обзор?

— Вот и хорошо, — засуетился он, — даже и не знаю с чего лучше начать. Краткий то он краткий, но информации достаточно. Вы что-нибудь знаете об изменённом сознании?

— Это то, о чём Кастанеда писал?

— И да, и нет одновременно. У Карлоса, насколько я помню, изменённое состояние сознания служит для возможности восприятия безмолвного знания, для которого в реальном мире и обычном сознании, аналогий нет. Дальше, путём многолетней борьбы с самим собой, по теории Кастанеды, которую он почерпнул у своего учителя Дона Хуана — эти аналогии создаются. Затем, человек, продвинувшийся по пути знания, уже и в реальном мире может использовать то, чему научился.

У меня то же самое, но есть существенное отличие. Я предлагаю вам не сами знания, которые ещё нужно осмыслить и понять, и не где-нибудь, а в изменённом состоянии сознания. Я предлагаю вам сразу аналогии. Я всё оптимизировал и усовершенствовал. Новейшая технология совершенствования сознания. Ускоренный курс. — Минуя два первых этапа, вы сразу получаете готовый продукт — множество способов, позволяющих усилием воли, манипулировать материей и не только.

Как вам такое предложение?

— Вы, наверное, раньше продажами занимались? — спросил я.

— Было дело. Реклама на телевидении и в интернет.

— Как вас сюда-то занесло?

— Тут всё просто. Так же, как и вы шёл по улице и наткнулся на случайный взгляд.

— И что теперь?

— Трудно. Сами знаете, привычка — второе счастье. А теперь ни рекламы, ни торговли. Можно конечно пойти поработать, но нет никакого смысла. — Деньги не нужны. — Я и так могу позволить себе, что угодно просто щёлкнув пальцами. Амбиции — тоже не вариант. — Я и так, круче всех, кого знаю. Что остаётся? — Самосовершенствование, но это смертная тоска.

— Мне кажется, вы лукавите, — не согласился я. — Имея такие возможности, тосковать невозможно. Мир открыт для вас. Можно…, да, что угодно можно и не приходится думать, как и где заработать. Да, что там, вообще, не приходится думать о деньгах.

— Да, этих проблем у меня нет, — сказал незнакомец. — Но вы мне понравились, и я вам скажу правду. — Всё приедается. — Попрыгал по планете, куда только не телепортировался — надоело. Хотел всегда чёрной икры, так чтобы столовой ложкой. — Сделал себе ведро. — Обожрался, теперь видеть её не могу. Всегда мечтал о Бентли, теперь этих Бентли могу завести хоть десять штук, но зачем. Катаюсь, правда, иногда, но всё не то. — Статус не волнует, на машине повышенный риск, да и смысла нет, если можешь в любой момент, в любую точку пространства переместиться мгновенно.

— Всё равно это лучше, чем перебиваться с хлеба на воду…, — попытался возразить я, но он меня перебил.

— Лучше! Откуда вам знать, что лучше! — почти закричал он. Чем-то я его зацепил. — Стремиться некуда. Самосовершенствование — полная лажа. Когда открыты все человеческие возможности — да, есть куда двигаться — предела нет, и бесконечность иногда зовёт и манит, и во времени почти не ограничен, но только на фиг надо. Ещё шаг и вообще человеком быть перестану. Если хотите знать, женщину полюбить не могу — секс, пожалуйста, сколько угодно, а полюбить нет. В моём теперешнем состоянии духовная близость уже невозможна. Я же их вижу насквозь — вся их нежность, вся привязанность, перемешана с мелочными желаниями, они и сами не понимают, сколько в них лжи. Чуть приглядишься, с души воротит.

— Мне кажется, вы ошибаетесь.

— Тоже мне знаток женских сердец. Что ты запоёшь, когда сможешь читать их, как открытую книгу? — Предлагаю попробовать. — Ну, так как, согласен?

— Согласен с чем?

Он раздражённо взглянул на меня.

— Не хочется тебя обижать, — ответил он, стараясь убрать из голоса нервозность. — Но твой вопрос, мягко говоря, неуместен. Мне от тебя требуется согласие. — Помнишь три простых правила: краткий обзор, затем твоё согласие и только после этого передача информации. А ты спрашиваешь, с чем тебе соглашаться после того, как я битый час распинаюсь….

— Если тебе хреново, так и скажи, а свою злость лучше сохрани для непонятой тобой очередной подружки, — перебил его я, делая акцент на слове «тебе», терпеть не могу фамильярности.

Он всё понял.

Усмехнулся мне и сразу успокоился.

— Ладно, брат, извини, считай, что познакомились, — сказал он.

— Да, я не сержусь, у самого нервы на пределе. Ладно, проехали.

— Ну, так ты как?

— Как? — Согласен, конечно.

— Вот и хорошо, тогда давай…. Увидимся на той стороне, — ответил он, отворачиваясь от меня.

— Подожди, а как же информация? — заволновался я.

— Ах, это. Ты извини, я уже — это …, все перекачал. Твой сосуд полон. Ещё в самом начале, когда ты немного вспылил и распахнул свою душу.

— А как же твои правила, последовательность…?

— Схитрил, никак не избавится от прошлых привычек. Ностальгия, будь она неладна. Сам же знаешь, торгашам полностью верить нельзя. Но теперь порядок, все формальности соблюдены.

— А как же возможности?

— Об этом не волнуйся. Здесь всё честно. Работай над собой и всё проявится, а годы борьбы, я, как и обещал, учитывая твой возраст, немножко подсократил, убрав сразу два этапа.

Мы немного помолчали.

Затем он встал.

— Всё, мне пора, — сказал он. — Давай пять.

Я тоже встал и пожал его руку.

Он развернулся, сделал шаг в сторону и исчез.

Это впечатляло.

Неужели и я так смогу, подумал я.

Посмотрел по сторонам. — Город оставался безжизненным.

Вышел из-под навеса остановки, вошёл под него снова — ничего не изменилось.

Вот попал, подумал я, но страха не было. Я знал, что незнакомец вложил в меня тайное знание, которое позволяет, кроме всего прочего, выбраться и отсюда. Оставалось просто его найти в глубине себя.

Я сел на лавку и закрыл глаза.

Расслабился и сконцентрировался на нужной мысли.

Несколько минут ничего не происходило, затем, я почувствовал толчок в правое плечо и открыл глаза.

— Просыпайтесь молодой человек, автобус…, — сказал пожилой человек, стоящий рядом.

— Спасибо, я никуда не еду, — ответил я.

Город ожил снова.

Пешеходы, машины, суета. Всё, как положено в середине буднего дня.

Получилось! — обрадовался я в первый момент.

Это был сон? — огорчился я во второй.

Подтверждения ни тому, ни другому найти не удавалось.

Я посмотрел на часы — 15—45.

Ну и что? — подумал я. — Я не смотрел на часы, когда встретил незнакомца. Вроде было часа два, но я не был уверен.

С другой стороны, думал я, какой мне был смысл садиться на лавку остановки и спать, если до квартиры было пройти всего два квартала.

Тоже не аргумент, тут же опроверг себя я. — В последнее время я делал и не такие глупости, погружаясь в себя.

«Мухолов», вспомнил я, цилиндрик липкой ленты, которую незнакомец подарил мне в начале нашей встречи.

Я сунул руку в карман — он был там.

Достал его.

Да, так и есть — маленький цилиндр с надписью: «Мухолов. Липкая лента».

Вот оно доказательство, понял я. — Конечно, никому его не предъявишь. Что необычного может быть в липкой ленте для ловли мух? Но лично мне, думал я, другого и не надо. Этого вполне достаточно. Простой маленький цилиндр — неопровержимое доказательство встречи с незнакомцем.

Захотелось его проверить.

Я устремился домой.

Как он говорил? — вспоминал я. — Если в радиусе десяти метров будет муха, единственное место, куда она сядет, это его «Мухолов».

Дома, сняв верхнюю одежду, я сразу прошёл на кухню.

Распечатал цилиндр.

Повесил липкую ленту на окно.

И ничего.

В квартире в радиусе десяти метров не было ни одной мухи.

Стоял октябрь, было уже прохладно, а в это время года с мухами не очень.

Ладно, подумал я, важно то, что я помню, как он подарил мне этот «Мухолов», а значит было и всё остальное.

Спустя несколько дней на липкую ленту приклеилась одинокая муха.

Радовало меня то, что я не слышал, как она летала по квартире.

Ещё через неделю на липкой ленте появились ещё две.

В ноябре, так и не почувствовав в себе никаких изменений, я вспомнил, что в день встречи с незнакомцем, одел свою тёплую куртку впервые после весны. Вспомнил и то, что весной, где-то в конце апреля, я покупал липкую ленту для ловли мух.

Как называлась та лента, и сколько цилиндриков было, я не помнил, но та, весенняя лента, не имела никакого отношения к той, что оставил мне незнакомец, а значит, сверхъестественные способности, подаренные им, рано или поздно обязательно проявятся.

Сладкие булочки

Как сказал один величайший мудрец, а за ним повторили и другие: «В бесконечной Вселенной, найдётся место для всего».

А значит и то, что является в воображении мне, тоже где-то, но существует.

Живёт своей особой жизнью, развивается и плевать оно хотело на то, что я его вообразил.

Оно знать обо мне не знает, а я, хотя и знаю о нём — никакой не творец — так, обыкновенный рассказчик.

Как подумаешь об этом — не хочется ничего.

Рассказывать, точно не хочется.

Единственное, что заставляет меня продолжать, так это то, что без меня мои видения никто не увидит. А те, кого я не вообразил, так и будут потеряны в бесконечной Вселенной — в её невообразимой глубине, за кучей обычных и световых лет времени и пространства.

Так же, как была бы потеряна странная планета у безымянной голубой звёзды, если бы я о ней умолчал.

Но нет!

Молчать не годится.

Я обязан о ней рассказать.

О ней и её сладких булочках.

Эта планета находится очень и очень далеко — за миллионы парсеков от нас. Её не увидеть в телескоп и до неё не так-то просто добраться. Не каждый звездолёт способен летать на такие расстояния.

Но даже и долетев, увидеть её непросто.

Прежде чем она была обнаружена, несколько пилотируемых и с десяток автоматических кораблей, пролетели мимо, считая, что у голубой звезды, вокруг которой она вращается, спутников нет.

Планета и впрямь оказалась небольшой — чуть больше нашей Луны и летела по очень низкой орбите. — Столь низкой, что слепящий свет от звезды, полностью скрывал её от любых любопытных глаз.

Наткнулись на неё случайно.

Делали спектральный анализ звезды, подлетели поближе и увидели это чудо — маленький идеальной формы шар.

Ничего подобного раньше не попадалось.

Приплюснутых, в виде тыквы планет, встречалось сколько угодно, вытянутых яйцеобразных — тоже достаточно. Время от времени, натыкались даже на странные, бочкообразные планеты. На такую, как эта — никогда.

Все встречающиеся планеты были необитаемы, потрёпаны временем и обстоятельствами, побиты астероидами. Толстый слой звёздной пыли на их поверхности недвусмысленно говорил, насколько они стары. У некоторых из них даже отсутствовал тот или иной сегмент, была смещена ось. Орбиты их вращения оставляли желать лучшего, и были далеки от совершенства. Все они выглядели неаккуратными, требующими ремонта — на них было неприятно смотреть.

На их фоне, маленькая планета у голубой звезды, казалась необычайной.

Чистенькая, словно только вчера родилась. Словно, всего лишь пару миллионов лет назад вышла она на свою орбиту, словно космическая агония древних миров её совершенно не касается.

Раньше считалось, что таких планет не бывает.

Природа ведь только стремится к совершенству, но не в состоянии его достичь, какой-то изъян, но обязательно находится.

Здесь же, такого изъяна, на первый взгляд, не было — полная симметрия, с какой стороны ни посмотри. И дело было не только в форме.

Хватало и других странностей.

Судите сами:

На планете имелись два абсолютно одинаковых океана, расположенных на разных её полюсах. Каждый, выглядел в плане, как чётко очерченный круг. Каждый занимал ровно треть поверхности планеты.

Океаны друг с другом не сообщались, не имели, впадающих в них, рек. Были наполнены белёсым вязким веществом очень похожим на полужидкое тесто.

Оставшаяся треть планеты, свободная от океанов, оказалась симметрична её экватору и опоясывала планету чёрным кольцом. Эта суша планеты, если к ней можно применить такое слово, была чёрного цвета, твёрдая на ощупь, выглядела, как металл с тефлоновым покрытием.

Эта тефлоновая поверхность не имела ни впадин, ни холмов. Растительности, как вы уже догадались, на ней тоже не наблюдалось.

Это была ровная, идеально гладкая поверхность, на которой не на что было смотреть, но так выглядело издалека.

Стоило приблизиться к планете поближе и на её тефлоновой поверхности становились видны странные отверстия — маленькие — не больше ста миллиметров в диаметре, и их было очень много.

Они покрывали всю свободную от океанов поверхность, располагались на равных расстояниях друг от друга, превращая поверхность планеты в решето или дуршлаг, или во что-то ещё, не имеющее названия в нашем языке.

Странная, удивительная планета.

Для усиления эффекта от этой её странности, стоит добавить, что ось её вращения практически совпадала с её орбитой и проходила чётко по центрам океанов.

Иными словами, планета вращалась поперёк своего движения вокруг звезды и не имела смены времён года.

Кроме того, необходимо добавить, что планета вращалась достаточно быстро вокруг своей звезды, словно, компенсируя силу её притяжения, центробежной силой.

Не менее быстро она вращалась и вокруг своей оси, но это её вращение не было равномерным, шло рывками и немного портило первое впечатление от планеты.

Словно, в идеальном механизме что-то сломалось.

Словно, планету сотрясали землетрясения.

Словно, планета была наполнена жидкостью, а та в свою очередь, вместо того, чтобы свободно перекатываться внутри планеты по твёрдой оболочке, натыкалась на невидимые препятствия, провоцируя толчки.

Но если это было так, то выходит, что так было задумано, а в этом случае, встаёт вопрос — Зачем?

Ответ, как всегда, лежал на поверхности.

А если ещё точней — на поверхности океанов.

Оказалось, что толчки, в сочетании с центробежной силой вращения, обеспечивали нормальное перемешивание белёсой жидкости-теста.

Кроме того, как оказалось, в момент толчков, из отверстий в тефлоновой поверхности планеты, что-то выплёскивалось, а это, в свою очередь, подтверждало догадку про жидкость под оболочкой планеты, но совершенно не объясняло, что, вообще, чёрт возьми, происходило там.

Я просмотрел все глаза, наблюдая за этим необычным небесным телом, прячась в его тени от слепящего света звезды, пытаясь разгадать его загадку, но так ничего и не понял. Зато, обратил внимание на ещё одну странность. — Жидкость из глубин планеты выплёскивалась при толчках, а жидкость-тесто из океанов — нет.

Мне показалось это необычным.

Я приблизился ещё.

Оказалось, что с прежней высоты и под прежним углом зрения, я не заметил вертикальные стенки, опоясывающие океаны по периметру.

Стенки оказались сравнительно невысоки — каких-то метров сто, но этого хватало, чтобы вязкая белёсая жидкость, не перекатывалась при толчках через край.

Стенки, судя по всему, тоже были стальными, тоже покрыты тефлоном и тоже имели отверстия, располагающиеся в несколько рядов у своего основания.

Эти отверстия тоже были круглыми — миллиметров пятьсот в диаметре и на тот момент, наглухо перекрыты откидными крышками.

— Никакая это не планета, — проворчал я, теряя душевное равновесие, не замечая, что разговариваю сам с собой.

— Кастрюля с дырками, утопленная в сферический дуршлаг, — в сердцах добавил я. — Вернее, две кастрюли, принимая во внимания, что океанов — два. — Космическая скороварка. — Плод извращённого разума, забывшего на орбите этой звезды свой кухонный агрегат.

Я попытался представить существо, у которого есть кастрюля размером с Луну и не смог. Такое существо должно было быть огромных размеров и жить на планете размером с Солнце, а это…

Я не знал, что значит это ….

Оказалось, что для такого масштаба в моём воображении не хватает места и оно, к глубокому моему сожалению, в отличие от Вселенной, не является бесконечным.

Но, тем не менее, хоть я и не смог представить, чьих рук, лап или щупалец — творение находится передо мной, оно никуда не исчезло и я, по-прежнему, не мог понять, что эта космическая кастрюля-скороварка делает именно здесь.

Я решил подняться над ней повыше, уменьшить масштаб и с относительно безопасного расстояния, ещё раз окинуть взглядом эту космическую кухню.

Интуитивно, я уже знал, куда нужно смотреть.

Вспомнив, что у каждого события есть свой горизонт, я поймал себя на том, что, приподнявшись над планетой, я смотрю именно на её горизонт.

Там на границе тени и света я заметил какое-то движение.

Немедля устремился туда и наткнулся ещё на одно явление.

Оказалось, что этот космический агрегат, вовсе не бездействует.

Судя по всему, в стенках кастрюль-океанов был скрыт фотоэлемент и при попадании на него света от звезды, срабатывал механизм открывания отверстий в стенках.

На границе света-тени было очень жарко — больше ста градусов по Цельсию. А там, где лучи звезды беспрепятственно касались планеты, температура скачком подпрыгивала до двухсот двадцати.

Поверхность планеты парила.

Свет от голубой звезды слепил глаза, мешая смотреть.

И хотя воздействие звезды лично на меня было, скорее, виртуальным. Казалось, что риск зажариться и ослепнуть всё же присутствует.

— Ты должен это увидеть, — шептал я себе, приказывая смотреть, превозмогая страх.

И я смотрел.

И мой риск оказался оправдан.

Увидеть и правда, было что.

При каждом толчке планеты из отверстий в её поверхности выплёскивалось немного жидкости. Она растекалась и мгновенно нагревалась под лучами звезды — шипела и пузырилась, как раскалённое масло.

Одновременно с этим из стенок кастрюль, сквозь отверстия выдавливалось чуть загустевшее от жары тесто.

Эти отверстия в стенках работали, как дозаторы, понял я. — Выплёвывали порцию теста прямо на раскалённый тефлоновый противень планеты.

Мне показалось это не совсем разумным. — Дозируют в несколько рядов, думал я — валят и валят. Сейчас всё завалят, тесто слипнется в ком и получится ерунда.

Но этого не случилось.

Тесто плюхалось на поверхность, принимая форму полусферы, становясь похожим на непропечённую булочку. Булочка, сама, без всякой посторонней помощи, словно живая, становилась на ребро и под воздействием центробежной силы, катилась в сторону экватора. — Сначала неуверенно, выписывая хитрые восьмёрки, но быстро обучаясь, ловя равновесие, с каждой секундой, увеличивая скорость своего качения.

Я видел, что скорость была необходима. Она позволяла булочкам обжариваться медленней и давала шанс продержаться подольше.

Тех же из них, кто не смог обеспечить нормальную скорость — ждала незавидная участь.

Случайно столкнувшись с другими булочками, или просто устав катиться, они падали на раскалённую поверхность и подняться уже не могли. Быстро прожаривались и за считанные минуты сгорали, не оставляя после себя ничего — даже пепла. Его частично растворяла жидкость на поверхности, частично сдувал куда-то ветер, без остановки дующий над планетой по ходу её вращения.

То, что происходило на этой планете, показалось мне жутким, жестоким и бесчеловечным, особенно если считать, что булочки были и впрямь, живые.

Ведь было совершенно очевидно, что до экватора они навряд ли доберутся — очень далеко, но даже если и доберутся — сгорят всё равно. — Сила инерции, толкающая их в сторону экватора в этом полушарии планеты, столкнётся с силой инерции другого полушария — нейтрализуется, и работать перестанет.

Мне стало, очень их жаль.

Захотелось остановить это безумие, заглушить эту космическую скороварку и разобраться с тем, кто это устроил.

— И какой только псих придумал этот безумный котёл? Кому понадобилось это извращённое тиражирование смерти? — невольно воскликнул я.

— Допустим мне, — услышал я тихий, вкрадчивый незнакомый и совершенно спокойный голос. — Но почему ты считаешь, что я псих? Мне кажется, что я абсолютно нормален.

— Абсолютный псих! — нервно добавил я, оборачиваясь, пытаясь увидеть хозяина вкрадчивого голоса. — Если считаешь это нормальным, тебе руки надо за это оторвать! — крикнул я, по-прежнему не видя никого, крутясь волчком на месте, глядя вправо, влево, вверх и вниз.

— Кто ты? Почему прячешься? — нервно спрашивал я. — Что, не хватает смелости выйти и поговорить по-мужски?

— Чтобы это сделать, сначала нужно понять, откуда я должен выйти, а главное — куда, — ответил голос. — Сам-то ты понимаешь, где находишься?

Если честно, я не понимал.

Я висел в безвоздушном пространстве у безымянной голубой звезды, над странной планетой и даже толком не знал, в каком созвездии нахожусь, не говоря уже о том, чтобы сообщить этому невидимке свои координаты.

— Амбиций много, а скорость обработки потока низкая, диапазон восприятия небольшой, — рассмеялся голос, чувствуя мою неуверенность. — Не можешь превратить в понятные образы то, что не вписывается по частоте и требует дополнительной мощности и объёма. Голос с грехом пополам пробивается, но это и всё. — Тебе меня не увидеть.

— Ты кто? — в некотором недоумении от услышанного, спросил я.

— Я тот, кого эти булочки, когда-нибудь назовут творцом.

— Что же ты творец, — сказал я с некоторым сарказмом в голосе, — не мог придумать что-то более достойное? Зачем их на смерть-то посылать?

— Они выполняют свою миссию. И потом, им не так уж и плохо живётся. Что ты можешь понимать в жизни таких существ? Ты видел только часть, самое начало их пути — ничего не понял и сделал неверные выводы.

— Да, что тут понимать? — выкрикнул я. — Дохнут, как мухи, вывалившись из котла, вот тебе и путь.

— Ну, во-первых, дохнут не все, а только малая часть. — Это естественный отбор. Во-вторых, они всё равно счастливы и не умеют ни страдать, ни бояться. Катятся и катятся себе, радуются жизни, а если и погибают, то смеясь.

— Тоже мне счастье, — проворчал я. — Не может такого быть. Нечему здесь радоваться.

— А ты слышал их смех?

— Нет …, — удивлённо ответил я, — Я думал, они всё делают молча.

— Молча…, — ехидно передразнил невидимка. — Тоже мне знаток внеземных цивилизаций. У самого диапазон восприятия никакой…, а туда же.

— Сам ты никакой, — немного обиделся я. — В любом случае, какой бы диапазон у меня не был, проверить твои слова я не смогу, а значит…

— Ничего не значит! — перебил меня голос. — На, слушай…

И я услышал.

Сначала, словно, издалека, будто звонкие колокольчики, переливчатые и прекрасные, донесли до меня свой чудесный перезвон, а потом звуки проявились чётче, и я смог разобрать голоса.

Неземные певучие голоса.

Эти существа, словно, пели.

Эмоции бурной радостью рвались из них наружу. Они, действительно, казались счастливыми и, радуясь этому, без конца звонко и весело смеялись.

Катились вперёд по своей планете, нехитро переговаривались друг с другом. Строили простые и незамысловатые фразы, под стать их нехитрой жизни и, казалось, не переживали ни о чём.

Странно, но на мгновение я даже почувствовал, что немного завидую им, но это быстро прошло — завидовать было нечему, а их ощущение счастья, казалось, необъяснимым.

— Давай догоняй, — кричала одна булочка другой, радостно смеясь.

— Солнце жгучее, горячее, как я люблю, — кричала, радуясь, другая.

— Я быстрее всех, — радовалась третья, ускоряясь.

Для меня всё это, по-прежнему, было удивительно.

Я всё ещё никак не мог понять, чему они так радуются. — Их жизнь была коротка, кроме движения у них ничего не было. Где-то на экваторе существовала неявная цель, но они о ней, похоже, даже не знали. — Полная бессмыслица, а не жизнь.

— Не скажи, — прервал мои размышления невидимка, явно читая мои мысли. — Если их жизнь отличается от твоей, это ещё не значит, что она не имеет смысла.

— Ладно, умник, — хмуро ответил я, — давай, объясни мне, дураку….

— Могу и рассказать, — ответил он, — но всегда лучше увидеть своими глазами.

И он направил мой взгляд в нужную, с его точки зрения, сторону.

Сначала я не увидел ничего нового.

Булочки катились нескончаемым потоком, болтали звонкими голосами, каждая о своём, чередуя смехом каждую фразу. Катились и катились всё так же бессмысленно, как и раньше, к своей неизбежной гибели.

Я хотел было возмутиться и сказать невидимке, что он ни в чём меня не убедил и убедить никогда не сможет. Сказать, что я понял, почему они смеются и счастливы — догадался, что они просто глупы.

Я даже открыл рот, собираясь это сказать, но внезапно все булочки одновременно выкрикнули протяжное радостно-удивлённое: «О…о…о…» и на планету начал падать снег.

Я так и остался стоять, разинув рот, не в силах произнести ни звука, глядя на это чудо — снег, под палящей звездой, при температуре больше двухсот градусов по Цельсию.

— Это не снег, — сказал невидимка, видя моё замешательство. — Можно сказать, что это сахарная пудра. Жидкость, выплёскивающаяся на поверхность при толчках, кроме всего прочего, содержит приличный процент сахара. Он вместе с парами поднимается в атмосферу. Там, жидкость выпаривается окончательно, а сахар мелкой пылью падает с неба в виде осадков, похожих на снег.

— А куда девается жидкость?

— В первом приближении, там, где температура резко понижается — на границе света-тени, частично собирается в туман, частично выпадает дождём, но так или иначе оказывается сначала на поверхности планеты, а потом, через её отверстия попадает обратно в недра.

Это сложный процесс — не забивай голову, лучше посмотри, как прекрасны наши булочки.

Они и правда, были ничего себе.

Носились по планете, как ненормальные. Перемазались в сахарной пудре так, что на них живого места не осталось. Увлечённые этим занятием, даже перестали говорить, смеяться же, наоборот, стали в два раза громче. Стали белые пушистые и очень привлекательные.

— Какие-то бешеные снежки, — проворчал я, пряча улыбку.

— И не говори, — ответил невидимка. — Правда, забавные?

— Не то слово.

— Прямо, как дети.

— Что да, то да, — ответил я. — Радуются так искренне и, похоже, немножко безобразничают.

— Пусть повеселятся, пока есть возможность, — грустно сказал невидимка. — Пока пудра сыпется с неба, им ничто не угрожает. Свет звезды пробивается с трудом, температура воздуха немного падает, поверхность планеты чуть остывает. — Но стоит только небу проясниться, просто беда …, — ещё более грустно добавил он. — Многие тут же сгорят.

— А может быть, как-то изменить температурный режим? — спросил я.

Повисло молчание.

Через две минуты я тихонько позвал:

— Эй! Ты где?

Но опять не получил ответа.

Через пять минут, я подумал, что он покинул меня, а ещё через минуту — вновь услышал его голос.

— Здесь нельзя ничего изменить! — твёрдо сказал он. — Здесь даже думать об этом нельзя!

— Почему? — спросил я.

— Ты прикалываешься или, правда, не понимаешь? — спросил он.

Я и правда, не понимал.

Я мог бы понять, если бы он объяснил причину, или бы просто сказал, что ничего менять не хочет, но нет — он сказал это так, словно это выше его сил, словно не он творец этого мира, хотя и недвусмысленно об этом говорил.

— Так ты что, не создатель этого мира? — спросил я.

— Да при чём тут это! — неожиданно вспылил он. — Создатель — не создатель, какая разница? Что ты можешь знать о конечных точках восприятия? Как влияют изменения в них, на всё остальное? Что, вообще, оно такое, как формируется, откуда исходит?

Если ты задаёшь мне свои дурацкие вопросы, значит, понятия об этом не имеешь. Значит, знать не знаешь, как происходит процесс познания, что такое знание в принципе, откуда берутся ответы, а самое главное — вопросы к этим ответам. — Выходит, ты не намного разумней булочек этой планеты и с тобой разговаривать не о чем.

Честно говоря, он меня ошарашил своей тирадой.

Я почти ничего не понял из того, что он мне сказал, но обиделся капитально. — Он совершенно явно назвал меня дураком.

Если бы он не был невидимкой, я бы ему, наверное, врезал и не посмотрел бы на то, что он, судя по всему, крутой.

Но это было невозможно.

Я и, в самом деле, слышал только его голос. И мне не оставалось ничего другого, как просто ответить:

— Сука ты, — сказал я ему. — Если ты знаешь больше, это не даёт тебе права так разговаривать со мной.

— Я не хотел тебя обидеть, — грустно ответил он. — Я лишь имел ввиду, что знание чего-либо и незнание этого, существуют одновременно. Требуется совсем небольшое умственное усилие, чтобы это понять. Ведь любой вопрос является следствием именно знания и тот, кто его задал, на определённом уровне сознания, уже знает ответ. В противном случае он бы не знал, что спрашивать. Восприятие же…

— Хватит умничать! — перебил его я. — Опять этот бред. Я просто хотел помочь.

— А не нужно никому помогать, — ответил он зло — Булки катятся к экватору. Если повезёт, его достигнут. Туда же, с противоположной стороны планеты, стремятся другие булки.

На экваторе, те, кто сумеют добраться — встретятся. Если очень повезёт, найдут свою половинку — сольются и образуют сферу. Сфере намного легче катиться. В движении, смысл их жизни. В таком движении — полная счастья жизнь.

— И что потом? — спросил я. — Какой в этом смысл?

— А какой смысл в жизни?

— Не уходи от ответа, — сказал я. — Это я тебя спрашиваю.

— Есть легенда, — нехотя, ответил он. — Однажды, две влюблённые булочки образуют сферу. Их любовь будет настолько сильна, а движение под лучами голубой звезды — столь долгим и стремительным, что вызовет мгновенную мутацию. Они станут единым целым, и им станет доступно всё. Вселенная распахнёт им свои объятья, и они…

— Чушь, — оборвал его я. — Сам-то ты веришь в то, что говоришь?

— Да! — надменно прогрохотал голос. — Эта вера поддерживает нас не одну тысячу лет!

— Ну и как, распахнулась Вселенная?

— Пока нет, но я знаю, что …, — голос внезапно осёкся на полуслове.

Я почти физически почувствовал, как меня буравят невидимые глаза.

— Я вижу, ты издеваешься надо мной, — сказал невидимка сурово и жёстко. — Пытаешься поколебать мою веру. Я мог бы тебя уничтожить за это, но ты слишком глуп и ничтожен, а значит, тратить на тебя свои силы, слишком расточительно.

— Однако, твоё дальнейшее пребывание здесь нежелательно, — добавил он. — Объявляю немедленную депортацию. Раз, два, три…

На счёте девять, его голос немного смягчился, и он попросил меня поплотнее закрыть глаза.

На счёте десять, мне показалось, что его голубая звезда взорвалась — так ярко что-то вспыхнуло за моими закрытыми веками.

Это длилось недолго, и уже в следующее мгновение я открыл глаза и обнаружил себя дома, за кухонным столом.

Передо мной стояла кружка с остывшим чаем, и стеклянная тарелка с двумя сладкими булочками в виде маленьких полусфер, посыпанных сахарной пудрой.

— Ну, что мои хорошие, — тихо сказал я им. — Похоже, Вселенная всё же открылась для вас.

Конечно, это не были булочки с планеты у голубой звезды и, разговаривая с ними, я вовсе не ждал ответа. Эти булочки неподвижно лежали на тарелке и вряд ли были живыми.

Тем не менее, съесть их, по понятным причинам, я уже не мог.

Под влиянием порыва, я взял и соединил их в маленькую сферу. Накрыл другой тарелкой, пряча от любопытных глаз. Собрался поставить в холодильник, но передумал.

Мне послышался перезвон колокольчиков, чуть слышный весёлый смех, а сразу за ним, очень тихое — Спасибо!

Дырка в асфальте

Как она образовалась, не знает никто.

Словно по волшебству, в приличном ещё дорожном покрытии подъездной дорожки у дома №13 по проспекту имени «Тринадцати героев», образовалась маленькая выбоина неправильной формы — сто на сто миллиметров шириной и глубиной тоже сто…

В первый момент её никто не заметил.

Колёса автомобилей проскакивали над ней, не вызывая никаких неудобств, пешеходы не ходили по проезжей части в этом месте, а дорожным рабочим, как и работникам различных служб ЖКХ, было вообще не до того — хватало других важных дел, посерьёзнее, чем какая-то незначительная дырка в асфальте.

В большинстве подобных случаев, такое их отношение, можно было считать вполне оправданным. Действительно, маленькая выбоина, каких на наших дорогах сотни тысяч — не разорвёшься, заделывая каждую из них.

Пусть сначала станет побольше, считали они, тогда, затраты на её заделку станут целесообразными, тем более, что со временем она может и сама забиться грязью, станет невидна и делать ничего не придётся.

Но это был не тот случай.

Проблема с выбоиной в подъездной дорожке не желала рассасываться сама по себе, она желала перейти из разряда незначительных проблем, в более серьёзную категорию и этот процесс развивался стремительно.

Не прошло и трёх дней, как она стала значительно шире и углубилась миллиметров до двухсот.

Хорошо, что на подъездной дорожке нельзя было разогнаться — мешали припаркованные у тротуара автомобили и поворот, находящийся от выбоины сравнительно недалеко. Но и на маленькой скорости несколько автомобилей, неудачно попавших колесом в эту дыру, переехали её со страшным грохотом, отбив о её кромки всё, что только можно было отбить. Чудом не получили при этом серьёзных повреждений. Задержались на мгновение, осознавая случившееся и, ругаясь сквозь окна матом, недовольно урча мотором, уехали дальше.

На четвёртый день ситуация ухудшилась и, этот день, как назло, оказался субботой.

В пять утра Сидоров Василий Петрович, загрузив в свой джип «Тойота» рыболовные снасти, отъехал со своего парковочного места, держа путь к тайным, известным только ему одному, местам, обещавшим отменный улов.

Мимо выбоины в асфальте он проехать не мог.

Он увидел её — зияющий провал уже в метр шириной и глубиной миллиметров триста-четыреста.

— Хрен остановишь, — прошептал он.

Подключил полный привод и на пониженной передаче съехал в образовавшуюся яму передним колесом.

Ничего страшного не произошло.

Он чуть прибавил газу и переднее колесо, цепляясь за кромки провала, выбралось на плотное покрытие дороги.

— И никаких проблем, — снова прошептал Василий Петрович.

— Молодец, — добавил он, обращаясь к своему автомобилю, слегка поглаживая руль правой рукой. — Давай повторим манёвр.

Проехав немного вперёд, автомобиль Василия Петровича, медленно, насколько это было возможным, съехал в яму задним колесом. Главное не сесть на брюхо, подумал Василий Петрович, и, видимо, сглазил.

Автомобиль резко просел, словно, под колесом в провале исчезла всякая опора. Но джип, он и есть джип, для его движения не требуется опирание всех колёс. У трёх колёс автомобиля сцепление с дорогой сохранялось и это оказалось достаточным.

Василий Петрович, как и в первый раз, слегка прибавил газу и, чиркнув брюхом автомобиля о рваную кромку асфальта, вылез из ямы, разворотив её ещё больше.

Проехал вперёд метров пять, остановился, вышел из машины, вернулся назад посмотреть на провал.

То, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел до того, как его переехал — он стал значительно глубже и шире. На дне этой ямищи, назвать этот провал по-другому было уже нельзя — метра полтора глубиной и шириной больше двух — просматривался известковый щебень вперемешку с грунтом и кусками асфальта — в основном просматривался. В правом нижнем углу ямы зияла чернота.

Похоже, какая-то труба, обмазанная битумом, оголилась, или, вообще, дыра в преисподнюю, подумал Василий Петрович.

— Всё-таки я мудак, — нервно, чуть громче, чем следовало, сказал он себе. — Если бы там прорвало теплотрассу, провалился бы к чертям и сварился заживо….

Но он ошибался.

Не было в провале никакой теплотрассы, пар из него тоже не поднимался, а значит, дело было в чём-то другом.

Разбираться в этом Василию Петровичу было некогда.

Он ещё раз взглянул на разрушения, оставленные после себя. — Яма и есть яма, подумал он, но мало ли на свете таких ям — хотя и слишком большая для подъездной дорожки и обратно к дому тут уже не проедешь, придётся в объезд, но ….

Мелькнула мысль вызвать кого-нибудь, сообщить… и ушла. Он вспомнил, куда едет и ему не захотелось тратить на эту яму ни минуты.

Вызовут и без меня — времени на это нет, решил он.

Следить нужно за дорогами — делают всё кое-как, а страдают обычные люди … — мысленно упрекнул он непонятно кого, снимая с себя ответственность.

Вернулся к автомобилю, сел в него и уехал на рыбалку.

Он не знал, что за его действиями пристально наблюдали.

Когда он на своём автомобиле скрылся из глаз, человек, наблюдавший за ним, отвернулся от окна и, шаркая стоптанными тапками-шлёпанцами, прошёл вглубь квартиры.

Этим человеком была одинокая старушка, Прасковья Ивановна, из 43-й квартиры, расположенной на первом этаже тринадцатого дома. А окна этой квартиры выходили прямиком на провал.

Прасковья Ивановна просыпалась рано.

Делать ей было особенно нечего и с утра до поздней ночи, всё своё время она проводила у окна. Ни одно событие во дворе не оставалось незамеченным. Некоторые думали, что она, вообще, никогда не спит.

Не пропустила она и Василия Петровича.

Угол зрения (первый этаж всё-таки располагался низко) и куст сирени под окном, разросшийся в последнее время, не позволяли в полной мере оценить происходящее, но Прасковье Ивановне помешать не могли. — Она видела, как её сосед из последней парадной — этот «жулик» Васька — разворотил на своём джипе полдороги и слышала, что он при этом сказал, заглядывая в провал.

— Точно мудак, — ворчала старушка, шаркая по квартире, пробираясь к телефону. — Повредил теплотрассу, набедокурил и уехал, а тут, разбирайся, кто хочешь.

Прасковья Ивановна, по дороге к телефону заглянула в ванную комнату и включила горячую воду. — Напор был слабым.

— Вот мерзавец! — выкрикнула она. — Уже падает напор.

Она нервно закрутила кран обратно.

Ну, держись Васенька, допрыгался на своём джипе, сейчас я тебе устрою, зло подумала она.

В аварийной службе все мирно спали.

Примерно к четырём часам утра бригада отработала все заявки за прошедшие сутки — новых, к счастью, не поступало, и до окончания смены можно было немного вздремнуть, но вмешалась судьба.

В 5—46 в кабинете дежурного раздался звонок.

Дежурный по смене встрепенулся, прогоняя сон, поднял трубку и почти бодрым голосом ответил:

— Аварийная служба, Степанов, слушаю…

— Теплотрассу прорвало…, уже падает напор! Васька на своём джипе полдороги разворотил. Приезжайте…! — нервно кричала трубка женским голосом.

— Вы, пожалуйста, успокойтесь, — ответил дежурный. — Бригада уже выезжает. Диктуйте адрес…

Степанов Николай Кузьмич, работал в аварийной службе не первый год. Принял десятки тысяч звонков и наслушался всякого.

Он прекрасно понимал, что звонок Прасковьи Ивановны, скорее всего бред пожилой женщины. — Прорыв теплотрассы дело серьёзное, думал он. — Множество людей остаются без горячей воды — оборвали бы телефон…. А тут одинокий звонок.

Кроме того, рассуждал он — по адресу, что она продиктовала, напротив её окна — нет, и никогда не было никакой теплотрассы — она проходит с противоположной стороны дома.

И, самое главное…, думал он, не поступало никакого сигнала о снижении давления и с распределительного узла.

Выходит, ложный звонок, размышлял он. — Получалось, что да, но смутное беспокойство и чувство, что всё не так просто, не покидало Николая Кузьмича. Он действительно был опытным работником и его профессиональное чутьё, почти никогда его не подводило.

Отправлю бригаду, решил он. — Пусть посмотрят, что там да, как. Выспались уже, а до конца смены времени хватит.

Бригада выехала через пятнадцать минут, а ещё через десять прибыла на место происшествия.

Водитель в некотором отдалении от провала нашёл парковочное место, и не прошло и минуты, как пять профессиональных рабочих аварийной службы во главе со своим бригадиром Фёдором Семёновичем, стояли на краю глубокой ямы в подъездной дорожке у тринадцатого дома и вглядывались в её глубину.

С тех пор, как Василий Петрович покинул это место, прошло не более часа и почти ничего не изменилось. Разве что в правом нижнем углу провала пятно черноты стало немного отчётливей.

Фёдору Семёновичу, тоже показалось, что это какая-то труба, оголившаяся из-под земли.

Он вернулся к машине и взял схему расположения коммуникаций этого микрорайона.

На схеме никакой трубы не было.

— Хрень какая-то, — пробурчал он и достал сотовый телефон.

Набрал номер дежурного.

— Что там Семёныч? — устало, спросила трубка.

— Ерунда какая-то, — ответил бригадир. — Яма больше двух метров в поперечнике, глубиной метра полтора — провал в грунте, но причины провала непонятны. Воды нет — ни грунтовой, ни какой-то ещё. На дне провала похоже оголилась труба. Пока неясно, что за труба — не теплотрасса точно — на схеме нет. Может быть, старая ливнёвка или канализация — сходу не определишь — виден только фрагмент поверхности чёрного цвета.

— Понял Семёныч, — сказал дежурный, — Пусть спустится кто-то вниз и попробует определить её принадлежность. Только аккуратно. Я пока посмотрю в архиве, но вряд ли что-то найду — новый микрорайон, а до него там вообще ничего не было…. Как закончите, поставьте ограждение вокруг ямы…. Этот провал похоже проблема не наша, но оставлять его как есть нельзя — свалится кто-то, замучаешься виноватых искать.

— Сделаем, Николай Кузьмич, — сказал бригадир.

— Как сделаете, возвращайтесь на базу. Всё. Конец связи.

Дежурный отключился. Трубка звякнула сигналом отбоя. Фёдор Семёнович нажал кнопку отключения телефона, сунул его в карман и вернулся к провалу.

Бригада в полном составе была всё ещё там.

— Похоже, зря Семёныч приехали, — сказал помощник бригадира, увидев подошедшего начальника. — Оголившаяся труба без повреждений, прорыва воды нет, провал грунта не по нашей части. Нужно дорожников вызывать. И…

— Это не тебе решать, — оборвал, его бригадир. — Ставим временное ограждение вокруг ямы. В машине должно быть восемь секций. Там же возьмите ломик, лопату и лестницу. Спусти кого-то вниз очистить трубу — пробуем найти маркировку. Не забудь монтажный пояс, каску и верёвку. Без страховки вниз не спускаться.

— Семёныч, яма полтора метра глубиной, какая страховка? — попробовал возразить помощник.

— Ладно, — ответил Фёдор Семёнович, — но тогда вниз пойдёшь сам.

— Понял, — обречённо сказал помощник, — Давай, Семёныч, хоть фургон к яме подгоним, всё меньше таскать и верёвку будет к чему привязать.

Бригадир огляделся вокруг и кивнул головой. Эти аргументы помощника показались ему разумными. Подъезд к дому всё равно перегораживал провал, а страховочную верёвку закрепить и правда, было не к чему.

6—30 утра, суббота, всё тоже место.

— Что там? — спросил бригадир у рабочего на дне провала.

— Бетонная труба большого диаметра, обмазанная битумом. Никаких маркировок нет.

— Насколько большого?

— Пока непонятно. Уходит за кромки провала с одной стороны и, похоже, под грунтом в провале тоже она. Чтобы понять нужно её откопать.

— Копай, но аккуратно. Почувствуешь подвижки грунта — сразу наверх.

— Понял.

А я вот ни черта не понял, подумал бригадир. — Если верить в то, что он говорит, то выходит, что труба под провалом имеет диаметр минимум три метра. Откуда тут такая труба, а главное, зачем? — Объяснить невозможно.

Ещё через пятнадцать минут стало понятно, что рабочий был прав.

Он очистил половину основания ямы, в которой стоял, и на всей её ширине открылась бетонная поверхность, покрытая битумом. Поверхность имела небольшое закругление, что позволяло предположить, что это всё-таки труба.

— Ни хрена себе, — сказал Фёдор Семёныч. — Если бы я ничего не соображал, то подумал бы, что мы откопали шахту Метро.

— Может быть, бомбоубежище? — спросил помощник.

— Под подъездной дорогой и ни на одной схеме нет? — скептически спросил бригадир.

— А что тогда?

— Чёрт его знает. Придётся, видимо, спуститься посмотреть самому.

— Что дальше Семёныч? — спросил рабочий из ямы.

— Ничего. Вылезай оттуда, — ответил ему бригадир.

— И непонятно почему просел грунт, — задумчиво добавил Фёдор Семёнович своему помощнику.

— Точно, — ответил тот, — если под грунтом сплошная бетонная поверхность — просаживаться некуда.

— Погоди вылезать, — передумал Семёныч, обращаясь к рабочему. — Возьми ломик и попробуй пошевелить грунт с левого края…. — Там может быть дыра в бетоне, — добавил он, — расклинило грунтом, и мы его пока не видим. — Только помаленьку и….

Продолжить он не успел. Он хотел дать команду рабочему проверить свою страховку — ему показалось, что тот отстегнул от верёвки свой монтажный пояс, но не успел.

Всё произошло слишком быстро.

Пока Фёдор Семёнович говорил, рабочий уже взял свой лом и успел ударить им в грунт с левого края ямы.

Раз, два…

Третьего раза не потребовалось. После второго удара, грунт в месте удара резко провалился вниз, а ещё через мгновение провалилась и бетонная поверхность, на которой стоял рабочий.

Фёдор Семёнович ошибался — рабочий был пристёгнут, но это его не спасло. За доли секунды провал расширился до 20 метров и под землю ушёл аварийный фургон со страховкой, Фёдор Семёнович с помощником и все остальные рабочие их бригады, выставляющие вокруг провала ограждение. Также под землю провалились шесть припаркованных у тротуара автомобилей и куст сирени у окна Прасковьи Ивановны вместе с приличным куском тротуара, газона и отмостки вдоль дома.

Сам дом №13 устоял, оголился только его фундамент.

Прасковья Ивановна всё видела. Она, как ответственный часовой всегда находилась на своём посту. Она за свою долгую жизнь навидалась всякого, но даже для неё это было слишком.

— Натворил Васька бед, — прошептала она, глядя в образовавшийся провал, подступивший прямо к стене её дома. Там, в его глубине кроме черноты ничего не было видно.

Наверное, нужно позвонить, решила она. — Куда нужно звонить она толком не представляла — это была её подсознательная реакция.

Как в бреду она встала со своего стула, отвернулась от окна и шаркающей походкой поплелась в прихожую к телефону.

Машинально заглянула в ванную комнату и открыла кран с горячей водой. Вода, как ни странно пошла и напор, к её удивлению, был нормальным.

7—40. Аварийная служба.

Что-то Фёдор Семёнович задерживается, думал Николай Кузьмич. — Смена скоро заканчивается, а их нет, и не перезванивают. — Может что-то случилось?

Он достал сотовый телефон, собираясь позвонить, но его опередил стационарный…

— Степанов, дежурный по смене, слушаю, — ответил он.

— Здравствуйте, это опять я, Прасковья Ивановна, — неуверенно и каким-то заискивающим голосом пропела трубка и замолчала.

— Да…, слушаю вас, Прасковья Ивановна, что у вас случилось.

— Не знаю, как и сказать…, вода бежит нормально и теплотрасса не при чём…, но в остальном….

Трубка опять замолчала.

— Что, Прасковья Ивановна? Что в остальном? — Говорите!

— Чернота… Яма… Всё провалилось… Сиреневый куст и тот…. Я давно хотела его срубить — мешал смотреть, а он сам…. Аварийная машина и другие…, все провалились и люди — шесть человек …. Ставили ограждение, а теперь их нет… и дороги нет — чернота, яма…. Приезжайте.

Гудки отбоя.

Прасковья Ивановна, повесила трубку.

— Бред какой-то, — выругался Николай Кузьмич и тоже повесил трубку. Из путаного сообщения невменяемой старушки ему было трудно сделать заключение о случившемся.

Он снова достал сотовый телефон и набрал номер Фёдора Степановича.

— Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети, — ответил автомат.

Позвонил его помощнику — тот же результат.

Порылся в своём блокноте, нашёл ещё два номера рабочих из бригады Фёдора Семёновича, позвонил и им. — Ничего не изменилось. Всё тот же ответ. — Все вне зоны действия сети.

Аномалия какая-то, думал дежурный. Проблема с сотовой связью? — Возможно, но маловероятно — Семёныч оттуда звонил.

Что тогда?

Николай Кузьмич посмотрел на часы — 7—52. — До конца смены оставалось 8 минут — Передам пост и заеду по дороге домой к этому дому, решил он. — Заодно и к Прасковье Ивановне загляну — нужно объяснить этой женщине, что нельзя дёргать специальные службы по любому незначительному поводу.

Через пятнадцать минут, Николай Кузьмич, передав дежурство по смене, вышел из здания аварийной службы.

Семёныч, так и не перезвонил.

Повторные попытки дозвониться до бригады не увенчались успехом. Странное, путаное сообщение Прасковьи Ивановны не шло из его головы.

И что я себя накручиваю, думал он, садясь в свой автомобиль. — Если верить всем звонкам подряд — с ума можно сойти. Старушка была явно не в себе, мало ли, что она увидела. — Всё провалилось…. Это, как понимать? — Землетрясений вроде бы не было, прорыва теплотрассы тоже. — Куда проваливаться? — Некуда.

Напутала что-то старушка, решил он. — А Семёныч с бригадой, застрял где-то по дороге — сломался фургон и вполне возможно, в том месте не ловит телефон.

Но это было слабым объяснением, и успокоить себя Николаю Кузьмичу не удалось. Внутреннее чутьё подсказывало, что это, скорее всего, не так.

Ладно, остановил он поток своих мыслей — нечего гадать, скоро сам всё увижу.

Он уже проехал большую часть расстояния. До злополучного дома оставалось всего несколько километров пути и минут пять времени.

И что я за идиот, внезапно подумал он, глядя сквозь лобовое стекло на свой город. — Он был прекрасен — начиналось замечательное субботнее утро, стояла весна. Улицы были свободны, и ехать по ним на машине доставляло удовольствие.

Смена закончилась, впереди у меня двое суток выходных, думал он, а я еду куда-то с безумными старушками беседовать и Семёныча искать. А у него тоже смена уже закончилась, а ещё раньше, чем она закончилась, он со своей бригадой поехал на своём фургоне в магазин водку покупать и отключил телефон, чтобы избежать ненужных разговоров. Я тут с ума схожу, а он уже, возможно, вернулся на базу.

Вряд ли, конечно…, — передумал он. — Фёдор Семёнович, человек ответственный, да и звонил я не только ему. И отключать сотовые телефоны на аварийном выезде… это уже слишком… — Что-то случилось …. Надо ехать проверять.

Впереди показался нужный перекрёсток с дорогой, ведущей вглубь квартала.

Одновременно с этим, навстречу Николаю Кузьмичу, мигая синими проблесковыми огнями, на большой скорости выехала колонна из пяти машин МЧС. Почти не сбавляя скорости, машины свернули на ту же дорогу, что была нужна и ему, и устремились дальше.

Неужели тоже к тринадцатому …? — испугавшись не на шутку, подумал Николай Кузьмич.

Вопрос был неуместен, подсознательно он уже знал, что да. Сознательно, он почти перестал понимать происходящее и на автопилоте свернул следом за машинами МЧС.

События ускорились.

Вялое течение жизни с её предположениями и сомнениями резко сменило направление и превратилось в бурлящий поток. Все сомнения, как щепки с поверхности воды вынесло на этом жизненном повороте на пустынный берег.

Прав был Николай Кузьмич, думая, что он идиот. — Глупо было самому бросаться в это бурлящее месиво. Нельзя быть настолько ответственным, настолько не жалеть себя, пытаясь решать самому, все возникающие проблемы…. — Кончился рабочий день — передал дела по цепочке — иди домой. Служебное расписание придумали умные люди и пытаться его менять не стоит….

Николай Кузьмич, так не мог.

Кончился рабочий день или нет, но он чувствовал ответственность за бригаду Семёныча, ведь именно он дал им такое задание. Перед Прасковьей Ивановной тоже были взяты некоторые обязательства. — Когда он первый раз разговаривал с ней по телефону, то обнадёжил её и она, какой бы невменяемой не казалась — на него рассчитывала.

Да и не была она невменяемой, думал он. — Вон, как всё закрутилось. МЧС — пять машин, а Семёныч до сих пор не проявился. Что там произошло? — Одному Богу известно.

Он ехал и ехал вглубь квартала, изводя себя ненужными рассуждениями — ехал медленно, пытаясь сохранить своё душевное равновесие среди жизненных потоков, бурлящих вокруг него, пытающихся это равновесие пошатнуть.

Повернуть назад было ещё можно, но невидимая сила неумолимо толкала его вперёд. Он уже был подхвачен ею и мысли свернуть — сбежать от неведомых проблем — не возникло.

Впереди у тротуара показалась первая машина МЧС — грузовой фургон с проблесковыми огнями на крыше. Вокруг фургона уже суетились люди в камуфляже. — Ставили поперёк дороги ограждение, выставляли посты…

Машина Николая Кузьмича была остановлена.

Человек в защитной форме с цепким суровым взглядом, рацией на поясе и автоматом «Калашникова» наперевес, подошёл к машине и жестом приказал опустить окно.

Николай Кузьмич подчинился.

— Дальше проезда нет. Разворачивайтесь.

— Но мне нужно…

Запретная зона.

— Проезд закрыт до дальнейших распоряжений. Немедленно уезжайте!

— Но у меня там аварийная бригада. Выехала к тринадцатому дому на задание…

Человек внимательно посмотрел на Николая Кузьмича и определил его дальнейшую судьбу. Снял с пояса рацию и сказал:

— Первый, я третий. Тут у меня человек, возможно, причастный к происшедшему.

— Понял третий. Давай его сюда, в командный пункт, — ответила рация.

— Паркуйтесь! — приказал третий, Николаю Кузьмичу.

Именно в этот момент, сила, толкающая Николая Кузьмича, завладела им полностью — все пути к отступлению оказались отрезаны, а он стал игрушкой в руках судьбы.

Он припарковался и вышел из машины.

— Следуйте за мной! — скомандовал человек в камуфляже.

— Смирнов! — выкрикнул он кому-то из своих подчинённых. — Пока меня не будет, остаёшься за старшего.

Они прошли сквозь ограждение, углубились в запретную зону и словно попали в другой мир.

В нём царила нездоровая суета.

Люди в камуфляже перемещались от дома к дому от подъезда к подъезду. Входили, выходили, сопровождали гражданских. Провожали их до автомобилей. Те, в свою очередь, несли чемоданы, сумки, какие-то тюки. Грузили их в багажники машин. Сами грузились в эти автомобили семьями и в спешке уезжали. Другие просто шли с вещами навстречу Николаю Кузьмичу.

— Что здесь происходит? — спросил он у сопровождающего.

— Эвакуация, — односложно ответил тот.

— А по какому поводу?

— По приказу верховного главнокомандующего!!!

У Николая Кузьмича пропала охота спрашивать. — Сам не знает или не хочет говорить, подумал он, а если и знает — не скажет всё равно — причины и впрямь, видно, серьёзные.

Они же тем временем шли и шли.

Николай Кузьмич насчитал уже шесть машин-фургонов МЧС и три легковых автомобиля, с логотипом этой же службы на борту. И это только на этой подъездной дороге, удивился он, сколько же их на других?

Он не выдержал и всё-таки сказал:

— Серьёзную операцию проводите, я уже шесть ваших фургонов насчитал и…

— Ты бы лучше последствия своей операции просчитывал, отправляя людей сюда…! — зло ответил человек в камуфляже. — Может быть, и нам свою не пришлось бы проводить.

Николай Кузьмич от неожиданности потерял дар речи и не нашёлся, что ответить.

— То, что я сейчас скажу, — добавил сопровождающий, — закрытая информация и сообщаю я её только для того, чтобы ты понял насколько всё серьёзно. — Сейчас здесь тридцать отделений МЧС у каждого единица техники, плюс две вертушки, плюс спецтехника, плюс штабные — человек десять. Планируется подключение регулярной армии до 1000 человек, для внешнего оцепления. — Зачем я тебе это говорю? — А затем, что я очень сильно подозреваю, что во всём, что здесь происходит ты и виноват. — Если окажется, что нет — лично извинюсь. — Если да — лично расстреляю.

— Я-то здесь причём?

— Не понял ещё? — Послал людей подъездную дорогу у тринадцатого дома ковырять, а теперь дураком прикидываешься? — А там всё и началось. — У нас свидетель есть, чудом жив остался!

— Какой свидетель?

— Прасковья Ивановна, пенсионерка, звонила тебе два раза. — Ты же Степанов, дежурный по смене аварийной службы?

Николай Кузьмич обречённо кивнул головой.

— Значит, правильно говорю. — Вышла она бедолага из парадной на провал посмотреть, а обратно зайти в дом не смогла. — На проспекте «Тринадцати Героев» её и нашли в полубессознательном состоянии. — Оно и понятно, стресс. — Она мне всё и поведала, пока я её в командный пункт сопровождал. — Найдите, говорит Степанова из аварийной службы — это его люди подъездную дорогу расковыряли — вызвали обрушение.

— Нашли, кого слушать…. — Ерунда какая-то….

— Может быть и ерунда… — разберёмся. Старушка и правда, не в себе. Всё про какого-то Ваську на джипе вспоминала — он у неё на первом месте среди виноватых.

— Что ещё за Васька?

— Сами не знаем пока — ищем.

— Можете не искать! Никакими джипами не вызвать серьёзных разрушений дорожных покрытий, если, конечно, в дороге не было скрытых дефектов. Впрочем, как невозможно вызвать и просадки грунтов, проверяя маркировку оголившейся трубы. — Именно этим мои люди на подъездной дороге и занимались.

— Умный очень… — инженер…. А если были дефекты?

— И что за дефекты? — с некоторым вызовом спросил Николай Кузьмич.

— Я не обязан тебе ничего говорить, но пока идём — делать всё равно нечего — слушай. Только в обморок не падай — неохота тебя на себе тащить. Так вот, дефектов этих там было достаточно …. Это и подземный запечатанный тоннель, ведущий к секретному законсервированному химзаводу, замковый камень которого, твои рабочие вышибли ломом к чертям.

Это и разлив химических веществ на том же секретном заводе, которые, без доступа воздуха были неактивны, а с доступом — начали превращать всё в дерьмо.

Ещё есть и такое понятие, как энтропия, которую ещё теорией хаоса зовут…. — Был тут до тебя один профессор, сейчас в штабе показания даёт. — Кричал тут, как ненормальный про какое-то «зерно энтропии» и, что теперь нам всем конец.

— Никогда не слышал про такое зерно…

— Я тоже, а он уверял, что бардак вокруг нас — это и есть энтропия…. И когда этого бардака становится много, он уже не может оставаться рассредоточенным — он самопроизвольно может концентрироваться в «зерно» — типа сгустка тьмы или мрака — называй, как хочешь.

— Чушь! — в волнении выкрикнул Николай Кузьмич. — Не бывает такого, а твой профессор просто псих.

— Честно говоря, я тоже так думаю, — усмехнулся сопровождающий. — Но рассказывал он красиво. — Говорил, что такое «зерно» совсем небольшое — полупрозрачная серая сфера до ста миллиметров в диаметре, обладающая огромным разрушительным эффектом. Мол, если положить такую сферу в небольшую ямку на поверхности земли… или — не помню точно, как он говорил — она сама сконцентрируется в ямке…, — человек в камуфляже почесал затылок и сделал задумчивое выражение лица. — Что-то упустил я этот момент, ну, да ладно, неважно, короче — если это «зерно» окажется в яме, нам всем за несколько суток наступит полный пи… ц.

— Хрень! — оборвал его Николай Кузьмич, чуть резче, чем следовало. — Не могу слушать такую муру….

— А тебе и не надо слушать! — зло и делая акцент на каждом слоге, выпалил сопровождающий. — Тебе нужно свою невиновность доказать!

Николаю Кузьмичу, надоел этот разговор, он повернулся к человеку в камуфляже в пол-оборота и каким-то уставшим голосом сказал:

— Не надо мне ничего доказывать — я ни в чём не виноват. Мне нужно попасть к дому номер тринадцать.

Сопровождающий нервно рассмеялся.

— Нет больше такого дома, — ответил он. — И четырнадцатого и пятнадцатого нет. Шестнадцатый пока держится, но думаю, продержится недолго. Слава Богу, успели эвакуировать его жильцов.

— А эти три?

— Тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый …? — Всех, кто был в них — начисто …, кроме Прасковьи Ивановны. — Не успели приехать…, спасти…

— А Семёныч?

— Кто такой Семёныч?

— Бригадир аварийной службы — Фёдор Семёнович и пять человек рабочих с ним?

— А…, эти…. — Они были первыми.

В этот момент, Николай Кузьмич, потерял нить происходящего и перестал мыслить адекватно. Сопровождающий его человек, рассказал настолько много, что большая часть сказанного осталась за границами здравого смысла. И Николай Кузьмич, цепляясь за полученную информацию, тоже покинул эти границы.

Странная злость накатила на него, и он почти возненавидел человека в камуфляжной форме.

— А откуда такое пренебрежение? Надел камуфляж, автомат поперёк пуза повесил и считаешь, что можно вот так небрежно рассуждать о жизни и смерти хороших людей? — зло и вызывающе спросил он.

— Ты чего Степанов, совсем страх потерял?

— Какой к чёрту страх? Расстреляешь меня, а командир твой — забыл? — Тебе, меня нужно в штаб доставить для допроса. — Сука! — Эти… Ты хоть знал, что за человек Семёныч был, чтобы так говорить? Нам с тобой до него три года раком…

— Ты, Степанов…

— Я тебе не Степанов, а Николай Кузьмич и не тыкай мне урод… — за Фёдора я тебя сам в блин раскатаю. — Крайних нашёл. Люди приехали аварию устранять — по моему приказу приехали, а напоролись непонятно на что — погибли, если, конечно, тебе можно верить… — Как герои погибли…, а ты — Эти…

— Ладно, Кузьмич, не кипятись, я тоже друзей терял, понимаю, но и ты меня понять должен, смотри, что произошло, — сопровождающий кивнул куда-то вперёд.

Николай Кузьмич невольно последовал за его взглядом.

В первый момент он ничего не увидел.

Несколько редких деревьев маленького сквера, оказавшихся перед ним, рассеяли его внимание, но приглядевшись…

— Этого не может быть, — прошептал он.

Но оно было.

За сквером просматривалась рваная кромка зелёного газона, а сразу за ней — чернота провала. Дальше, метрах в пятистах провал заканчивался,