26 марта. Никуда не гожусь. Работаю с невероятным трудом. Желудок, несмотря на невероятную умеренность, плох, и все что-то не по себе, тоскливо и странно, а по временам даже и страшно. Погода божественная. Утром ходил по насыпи. Прилетные птички. Весна. Работал до обеда прилежно. После обеда (почти ничего не ел) ходил по насыпи на слободку (встреча с дедами и т. д.) и вернулся через шоссе. На мосту, окруженный мальчишками, смотрел, как ловили рыбу намётами. Санька-просвирник и Игнаша. Денег не давал, хоть руки чесались. Дома чай и работа. Ходил смотреть на закат. Работа. Ужинал неохотно. Читал Снегурочку Корсакова и удивлялся его мастерству и даже (стыдно признаться) завидовал. Прочел, что бедный Крамской [440] умер. Что мне делать, чтобы нормальным быть?..
Представление это прошло с большим блеском; г-жа Павловская, певшая партию Марии, была удивительно поэтична в заключительной сцене оперы; композитору делали овации, но впечатления действительно большого успеха как-то не чувствовалось. На другой день, будучи в консерватории, я получил коротенькую записку: «Приходи сейчас же в Московскую гостиницу, необходимо нужно видеть. П. Ч.». Несколько обеспокоенный, я немедленно отправился по приглашению и застал Петра Ильича в очень хорошем расположении духа, в обществе нескольких родных и, кажется, Н. А. Губерта, за завтраком, в котором и я принял участие. Тут же Петр Ильич объявил мне, что он решительно не в силах присутствовать вечером в концерте, и что тотчас после завтрака он уезжает за границу, а мне поручает извиниться за него перед Μ. К. Эрдмансдерфером, как я умею. Меня это известие очень мало удивило, потому что я знал, как действуют на Петра Ильича волнения первых представлений его опер, за которыми, начиная с «Опричника», всегда следовали заграничные поездки.
Опера «Мазепа» писалась, вероятно, в Киевской губернии, а частью в Париже, где, между прочим, была сожжена первая редакция оркестровой картины Полтавского боя, потом написанной иначе. Во все время сочинения этой оперы мы не виделись с Петром Ильичом или виделись на очень короткое время. «Мазепу» театральная дирекция распорядилась поставить одновременно в Петербурге и Москве; первые представления в обеих столицах были назначены едва ли не в один и тот же день, так что автор мог присутствовать только в одном из городов, причем выбор его пал на Москву. На репетициях Петр Ильич весь исстрадался, не потому чтобы опера шла плохо, – напротив, он был очень доволен почти всеми исполнителями, – а так с ним бывало всегда при постановке новых опер, за исключением двух последних, доставшихся ему сравнительно легче. На генеральной репетиции «Мазепы» я сидел в ложе бельэтажа, а рядом, в смежной ложе, прятался за портьерой сам композитор. Репетиция шла очень гладко, все были довольны, только сам композитор имел вид приговоренного к смерти.
В конце репетиции я хотел что-то сказать ему, но, взглянув ему в лицо, остановился; он, видимо, употреблял страшные усилия удержаться от нервного припадка, и, скажи я ему тогда хоть слово, вероятно, началась бы истерика. Однако все обошлось довольно благополучно: Петр Ильич овладел собой, и хотя имел крайне расстроенный вид, но смог, кажется, отправиться на сцену и поблагодарить исполнителей.
товарок; этот педагогический опыт, неизменно повторявшийся каждый год, окончательно укрепил молодого профессора в его предположении относительно женских способностей.
