Аннета Ткаченко

Истории четырёх океанов

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Инна Белая

Фотограф Алина Кульбашная

© Аннета Ткаченко, 2018

© Алина Кульбашная, фотографии, 2018

Всегда ли мы добиваемся того, чего желаем? А особенно того, кого желаем? Сильны ли мы в своих мыслях, смелы ли в поступках? Действуем или только страдаем от жалости и неуверенности? Жалости, основанной на слабости и страхе. Что легче делать или думать о своих возможностях, о своих желаниях? Писать или говорить? Думать или делать? Бороться или сдаться? Жить или умереть? Любить или забыть?

18+

ISBN 978-5-4490-4228-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Истории четырёх океанов
2. Мысли, которые мне приснились
3. Евангелина
   1. Стефания
4. Александра
5. Мария
6. Благодарность

Посвящается моему мужу

Мысли, которые мне приснились

(от автора)

Когда я села писать первую страницу своей книги, моему блогу карапузики исполнилось 2 года. Каждый раз публикуя свои тексты в социальных сетях, я получала разные сообщения с одним подтекстом: пиши больше. Это и стало моей отправной точкой. Возможно, после этого шага я открою свой ящик Пандоры, но я хочу сделать этот важный шаг. Хотя бы для самой себя!

Почти полгода я сомневалась писать или не писать. Про что? О чем? Про кого? Внутри меня до сих пор борются неуверенность и оптимист-мечтатель. Я кажусь себе бездарной в сравнении с теми, кто использует сказочно-космические обороты и чей словарный запас втрое больше моего. Но в то же время я верю, что обязательно найду отклик среди других, кто думает о том же, но не решается написать.

Я помню, как написала свои первые мысли вслух. Было раннее утро марта, я первый раз стояла на беговой дорожке и смотрела в огромное стекло спортивного клуба. Сейчас вообще модно, чтобы в тренажерном зале было обязательно такое стекло или огромные окна, или чтобы спортивный клуб был на одном из этажей торгового центра, и тоже везде стекло.

Обилие стекла напоминает мне старый сериал, где главная героиня занималась балетом. Стены ее танцевального зала, который находился на первом этаже здания на оживленной улице, были полностью из стекла. И все, кто шел мимо могли наблюдать за ней.

Сейчас повсюду то же самое — никакой интимности, никакого таинства процесса и чувства расслабленности (как по мне). А зачем? Пусть люди, идущие на автобусную остановку, видят, как кто-то другой в это время потеет на тренажере, в каких лосинах сегодня бегает или как виртуозно крутит педали. Вот так утром выходишь на балкон, а перед тобой целое немое кино. Потягиваешь сигаретку или вещаешь белье и можно посчитать, сколько дорожек в зале, кого больше М или Ж, как персональный тренер открыто флиртует с клиентом или наоборот. Заходишь в торговый центр, а на этаже с фаст фудом стеклянные двери спортивного клуба и фото красивых тел. И ты, как бы не замечая, начинаешь договариваться с самим собой или с той девушкой с красивой попой с фотографии, что это твой последний гамбургер и завтра начинается новая жизнь/диета/правильное питание. Нужное подчеркнуть.

А главное, видя все это, ты должен или решить, что с понедельника/нового года/весны тоже пойдешь/займешься/купишь абонемент или смиришься и будешь продолжать договариваться с собой каждый раз, когда ты будешь видеть это стекло. Потом придет ненависть. К тому, что не можешь найти время или желание, или возможность, или силы. Со временем ты начнешь искать другой путь к остановке, обходить стороной тот этаж в торговом центре, не выходить на балкон. А потом научишься просто не замечать это стекло, за которым кто-то делает шаг к другой жизни, а ты все еще только хочешь этого.

Я помню, как тогда, не зная куда жать на этой проклятой беговой, я осознала, что моя жизнь изменилась. Прошла эйфория переезда, сбилась оскомина периферийной жизни, марш бросок по первым ассоциативным достопримечательностям, новогодний кутеж и отрезвляющий февраль прошли. Надо было входить в русло новой жизни, привыкать к новому климату, району, городу, строить новые социально-бытовые связи и маршруты. И я пошла в зал. Самый лучший способ и самый примитивный.

Я всегда ненавидела ранние подъемы, всегда умела встать с первой же секундой после будильника за 15 минут до выхода. А тут надо было а) признать, что ты поправилась, б) встать в холод и темноту, и в) сделать вид, что ты знаешь, как обращаться со всеми этими железяками.

С кем поговорить утром, когда все твои родные и друзья остались в другом городе и заняты другой жизнью, а то и вообще разбросаны по свету? Самые близкие. У одних сейчас ночь, у других — такие же заботы с детьми, как и у тебя. Раз в две недели переписка, а то и вовсе голосовые сообщения — это сейчас наш уровень общения!

Куда выплеснуть весь тот монолог, который как бушующее море бьет о скалы свои воды? Свои мысли, которые, кажется, гонят кровь по сосудам, и я слышу этот всплеск о стенки. Мысли, которые, словно муравьи-трудоголики, передают по цепочке что-то огромное, больше их самих, в муравейник, собирают буквы, раскиданные по маленькой клавиатуре на экране смартфона, в то, что потом десятки раз перечитывается, исправится и робко выйдет в свет социалки. Смущаясь, будет слегка приседать в коленях, натягивать пониже подол одежды, прятать свои веснушки на носу за неуклюжими пальцами и ждать первых реакций.

Когда мысли, которые роем подозрительных пчел пролетают от уха до уха, по одной освобождаются от временного плена и оседают там, на пьедестале верхней заметки в блокноте, и держаться там, порой язвительно поглядывая на тебя, сверкая датой. Когда заходишь в блокнот, чтоб записать умную мысль, натыкаешься на последнюю сделанную запись, задумываешься, почему так долго не писала. А потом и умная мысль прошла, и тоска нагрянула, и так захотелось полета, чего-то большего всех тривиальных проблем, дел, забот…

Когда я поняла, что мне легче написать, чем сказать, особенно то, что творится в моей душе, тогда и появились первые строки.

Начиная эту книгу, я сопротивлялась около полугода: куда мне? я не смогу. В эпоху быстрых лайков, детей твиттера и магических 140 символов, неумения нынешней молодежи вчитываться в текст, ютуб блогеров-подростков — написать книгу и мечтать ее издать — это проект, обреченный на два пути развития: везде и всюду предлагать свою книгу, соперничая с тетеньками из ситцевых пирамид, или просто вбить нужную сумму в статье расходы с пометкой «лишь бы мама не скучала». Казалось, я так не хочу.

Затем в один из дней я прочла фразу, которая стала волшебным пенделем для меня:

«не сравнивайте свое начало с чьей-то серединой»

И все сошлось. Знаете, как в рекламах, когда последняя капля падает в уже налитую и спокойную гладь, брызгами разлетаясь в стороны и создавая своим прикосновением круг. Так и эта фраза со скоростью метеорита врезалась в мою внутреннюю плотину — я решила, что пора писать что-то большее, чем тексты в телефонных заметках.

Вот так появились истории четырех океанов, истории четырех отношений, четырех женщин и их борьбы за любовь. Четыре выбора, четыре долгих пути к своему единственному, четыре истории о том, что счастье есть.

Евангелина

Морская гладь переливалась десятками оттенков. Туман спускаясь с гор, ласково наступал на вершины деревьев, что едва оделись в свои зеленые нарядные шали из снега. Чистые воды волн, словно играя колыбельную гальке, раз за разом накатывали на берег, не торопливо сбегая пенной обратно.

Камни такие разные, но такие одинаково отточенные и просоленные, лежали идеальным пазлом и с высоты пирса на них было смотреть одно удовольствие.

Эти камни, как-будто Её мысли. Такие разные. По форме. Цвету. На ощупь. Но такие нужные друг другу. С каждым накатом волны они блестели на солнце, пытаясь ещё больше выпятить свои просоленные бока. Так и внутри её головы, какие-то слова и фразы словно кричали: мы достойны твоего, мы сверкаем ярче остальных.

Словить себя на мысли, что она стоит голыми ступнями в воде удалось не сразу.

Ей так хотелось прочувствовать самой этот холод, начиная с кончика мизинца. Захотелось, чтоб волна накрыла ее татуировку на ноге в виде черепахи, медленно тянущую звезду на своём хвосте, помогая подняться выше.

«Ты сможешь!» — кричало море изо всех сил, успокаивая и вселяя свою бездонность и спокойствие.

После долгой разлуки оно хотело говорить, оно хотело новых строчек, а у нее уже не было сил сдерживать этот клубок запутанных идей и мыслей.

Туман опустился ниже, он едва касался синих вод и жадно пил их. Море ликовало все больше, горизонт его вод сливался с небом в идеально переходящие оттенки одной морской палитры.

Ветер, раззадоренный наступающим вечером, отрезвляюще обнимал за плечи, закрадывался под подол одежды и поднимал мелкие капли.

Когда она перестала чувствовать холод, ноги уже не слушались, они шли дальше по пузатым камням под прозрачной водой.

«Ты сможешь. Это твоё начало»

Со стороны дороги уже несколько раз настойчиво слышались автомобильные гудки. Водитель такси, словно двенадцатый удар курантов, вырывал из этой сказки. Напоминал про счетчик, время, начинающийся дождь, а может ему вообще было скучно и тоскливо, вот так наблюдать, как какой-то безумной захотелось походить босой по берегу моря 31 декабря.

Все его мысли уже были в подсчетах. Сколько он сегодня выполнит заказов, останется ли ему праздничный салат и где он встретит заветный бой часов. Пару раз он тоскливо поглядывал на волны. Вспомнил, как четыре года назад провел замечательный семейный отпуск, с заветными утренними 6—7 часовыми подъемами, дневным сном, вечерним променадом всем семейством по маленькой набережной курортного посёлка, на которой стояли все заведения, что были в нём. Как дочери таскали ему ракушки со стеклышками, а он носил маленькими ведёрками воду для их замков, которые сам же и строил. Как они визжали, когда выходя с моря он забрызгивал их водой. Как их маленькие ножки бежали по песку, заливаясь хохотом и визгом, а потом этот песок скрипел у них на зубах, когда они поглощали кукурузу, а жена, прикрывая лицо огромной полой шляпы бурчала, что она только что намазала тело кремом для загара, а песок прилип к ее только что подрумянившимся бокам. Как лучи закатного солнца отражались в её глазах и морщинки в углу глаз улыбались каким-то умиротворением….

Вдохнув просоленный воздух он вспомнил, как в последний вечер этого отпуска жена, уложив детей, вышла на веранду. Плотно прикрыв дверь в комнату девочек, виновато опустив глаза, мяла что-то в руках, а потом заплакала. Не сказать, что именно так он представлял себе завершение отпуска. Но то ли соленый воздух, то ли южный ветер, то ли шум раскатистых волн в дуэте с чайками, — но именно тогда они приняли решение, из-за которых в его жизни появилась необходимость еще одной работы и еще одни маленькие ножки, которые радостно бегут навстречу, как только он приходит домой. Жена по прежнему вытирает мокрые руки о передник, встречая его у дверей. Трое малышей наперебой рассказывают о своем прожитом дне, пока накрывается стол. И уголки ее глаз все так же нежно и ласково улыбаются, при встрече с его глазами.

Вспомнив про них, он ощутил, как губы его растянулись в улыбке, а где-то в районе солнечного сплетения стало так тепло и хорошо, что он, готовый было уже крикнуть, «пора в путь!», остановился и дал спокойно девушке на берегу нашептаться с камнями и наговориться с морем. Кто знает, может ей море тоже принесет хорошую весть.

«Да, пора в путь, денег есть только в одну сторону, еще это ожидание надо будет оплатить» — проносилось у нее в голове, но безмятежность и спокойствие предновогоднего моря не отпускало её. Надо еще столько всего успеть. В голове она еще лелеяла мысль, что проведет этот странный год, полный неожиданных поворотов, разочарований, предательства и неуверенности в кровати, успеет включить новогодний фильм, откроет шампанское и, возможно, даже успеет загадать и сжечь на бумажке желание.

Как наивна она была, человеческое коварство и подлость не знает предела.

Уже сидя в машине, проникшись к таксисту только лишь за его молчаливое ожидание на берегу, она вдруг решила спросить, какие у него планы на вечер? Объяснив, что есть определенная сумма денег, за которую ей нужно найти водителя, готового отвезти и привезти их с сестрой на мероприятие в другой город, и что есть все шансы успеть до боя курантов, но можно и не успеть.

К её удивлению водитель согласился и они условились куда и во сколько надо приехать, дальнейший маршрут, и что предоплату она дать не может, сама получит деньги только после мероприятия. Сама бы она ни за что не согласилась на такие условия. Возможно новогоднее чудо таки случится с ней?

На душе моментально полегчало. Страх безответственности перед людьми, своя репутация и чистая совесть были частично спасены. Безумный день, начавшийся еще вчера подходил к своему экватору, а ей казалось пролетело полгода. Меньше 10 часов назад она, после очередной выходки, собрала остатки силы воли и самолюбия, оборвала длительные, садистские отношения, в которых изначально была стерта грань между рабочим и личным, и шагнула в бездну и безысходность. Засыпая на короткий сон она была уверена, что по пробуждению поедет к родственникам и встретит спокойно первый за последнее десятилетие Новый год в кругу семьи. Утренний телефонный звонок от бывшего партнера изменил все планы. Без приветствия и довольно в жесткой форме ей напомнил, что у них есть определенная договоренность, и хоть лично договор так и не был подписан, он непременно приложит все силы, чтоб устроить ей «веселую» жизнь, если мероприятие не будет проведено. А также напомнил сумму неустойки в случае отказа.

Надежда закончить этот год « как все» умерла вместе с этим звонком. Через полчаса Она уже ехала в такси на место, проверить площадку и по путно обсуждала с напарницей как им быть.

На месте она также быстро решила все формальные вопросы и, остановившись на пятнадцать минут у моря, поехала обратно.

Время было обеденное. Въезжая в город, она вдруг поняла, что сейчас будет проезжать практически мимо его дома. Быстро набрав номер, в надежде застать его еще дома, вспоминая вчерашний разговор о времени сборов, она услышала знакомый сонный голос.

— Ты скоро выходишь? — и не дождавшись ответа, добавила — Сделай, пожалуйста, пару бутербродов, со вчера ничего не ела. Бужу ждать на нашем месте — сказала она, и указала дорогу таксисту.

Рассчитавшись, обменялась контактами с таксистом, уточнив время, она закрыла дверь машины. Вытащила из сумки его подарок, который еще вчера хотела подарить.

Быстро проглотив пару бутербродов на автобусной остановке они сели в маршрутку. За короткое время по пути, она подарила ему кольцо «спаси и сохрани», чмокнула в щеку с дежурным « с наступающим!» и вышла на своей остановке. Она не хотела спрашивать ни что было вчера после её отъезда, ни что он думает по этому поводу, не говорить, как жизнь её боднула в очередной раз. Не хотела говорить как сегодня ей будет тяжело. Как будет не хватать его, потому что она собиралась уйти из компании. Сразу же после нового года. Хотела под бой курантов написать ему, что сделала выбор. Что не хочет больше начинать новый год отношений с другим. Что хочет попробовать дать шанс им.

Его не будет дня два, а может и три, а ей сегодня еще надо использовать весь свой потенциал и решить как жить дальше. Как за следующие две недели найти сумму, которую она должна была получить за эти три дня, чтоб оплатить последний год своего обучения, иначе ее отчислят. Сумма была не огромная, но и в новогодней кутерьме найти ее быстро было нереально. Можно занять у родственников, но этот вариант был самым последним и не наилучшим.

В условное время машина была на месте и они с напарницей отправились в другой город на работу, прихватив бутылку шампанского на обратный путь. По радио играла одна из любимых песен. Тихо, фоном. В машине было тепло, за окнами валил снег. Зимние сумерки, когда зажигаются первые фонари на дорогах, а прохожие быстрее бегут по тротуарам, скользя по переходам, постепенно пустеющие улицы, мигающие гирлянды на окнах, стоящий в воздухе задор и веселье. Дух приближающегося нового года, казалось, передавался даже через стекла машины, в свете фонарей ее только что перекрашенные светлые волосы отливали шоколадным блеском.

К нему она не успеет привыкнуть, потому что скорее всего перекрасится скоро обратно. Но, как истинная женщина, начинать новую жизнь и новый год она решила с новым цветом волос, и пусть не таким уютным, но зато теплым и с красивым названием «мокко».

Он прислал смску, что тоже выехал. Что её не хватает, и что все только и говорят о ней. Она ответила, что не хочет этого знать, и что хотела бы по-другому встречать новый год.

На месте они оказались вовремя. Разобрав вещи, она стала ждать начала, которое, естественно, сдвинулось на полчаса, потом на сорок пять минут. Каждый раз, выходя курить на улицу она извиняясь. Пыталась объяснить таксисту специфику работы, на что получила уверенное и ёмкое « все нормально» больше не донимала бедного мужчину своим беспокойством. Решив просто докинуть немного денег, к прежде оговоренной сумме. Ближе к началу, уже было ясно, что план встретить новый год дома с фильмом и пузырьками в стакане не суждено сбыться. Но разве она не понимала, что так и будет?

После вчерашнего скандала, если уж ломать кости, то все сразу. Она даже в глубине души радовалась, что все так. Обратно вернуться желания даже не было, рубить было необходимо сразу и быстро. Эти отношения с самого начала были не правильные, а потом после первой громкой ссоры и первого признания в любви от другого, год назад все вообще настолько запуталось, что можно было снимать сериал. И вот вчера у веревочки нашелся конец. Сейчас, вдыхая морозный воздух, конечно внутри болело. Было досадно, обидно, но вполне предсказуемо. Все люди бояться перемен. Особенно те, кто громче всех их призывает. Сразу находятся тысячи причин передумать. А в голове прокручиваются сценарии различных « а если». И вот ты, секунду назад готовый совершить свой выбор, изменить жизнь, повернуть русло судьбы, уже готов извиниться. Взять свои слова обратно. Пойти еще на более унизительные уступки, лишь бы ничего не менять, ни к чему новому не приспосабливаться.

Вместо обещанных десяти вечера, в обратный путь они отправились ближе к полуночи. До нового года оставалось каких-то полчаса, до дома было около 100км. Слезы катились по щекам, сжимая в руке конверт с гонораром она понимала, что здесь едва хватит оплатить работу таксиста, не говоря даже о своей доли, денег оплатить работу напарнице тоже практически не было. Эта сволочь, не только вчера настроил против нее заказчика, (хотя мог выдумать сказочную историю, на которые был мастер, и в нее бы без проблем все бы поверили, и освободил бы ее от необходимости этой поездки), так он решил унизить ее окончательно, забирая «процент директора» Прекрасно зная, расценки на услуги такси в новогоднюю ночь, этих денег в концерте едва бы хватило.

Еще вчера были совершенно другие планы на день, месяц, жизнь. Еще вчера, она уже сегодня должна была положить себе в карман уверенность в очередном годе обучения, о заключительном годе, когда наконец-то получит диплом, по той профессии о которой всегда мечтала и начинала строить карьеру, и сказать «прощай» этому коллективу. Этому человеку и такой жизни.

Еще вчера, она беспечно покачивала ногой, набирая текст смски ЕМУ, что скоро уходит и что предчувствует, что новый год станет волшебным и принесет перемен. Но каких перемен? Или так и должно было случиться?

Они два месяца не были близки. Но уже два года он держал на коротком поводке. Все чаще вел себя ничтожно. А она играла роль жертвы, считая такие отношения вполне сносными.

Еще вчера она подумала, что этот год она провела с другим и морально и физически больше, чем с тем, кто смеясь и держа ее за талию, злобно прошептал в ухо «кому ты пишешь?» сбросил пепел с сигареты ей на голову. Она отчетливо запомнила как спокойно и холодно убрала его руку. Как внутри бешено колотилось сердце. Как отряхнулась и со всей силы ударила его по щеке и закрыла дверь за собой.

Да, она знала, что он был всегда таким. И когда-то её и зацепила эта непредсказуемость, это бунтарство, этот взрывной темперамент, а потом засосало как снежный ком. Но закрывая дверь в буквальном смысле, она ожидала и боялась, что он может и броситься за ней. Хотя наличие еще четырех ребят, которые явно его бы задержали ее успокаивало. Она закрывала дверь и в переносном смысле. Конец рабству. Стокгольмскому синдрому. Конец этому мазохизму. Конец этим неправильным изначально отношениям.

Еще вчера она знала, что он этого так не оставит, он захочет отомстить, как любой слабый мужчина.

Она прокручивала эту сцену и уже не стеснялась слез, уткнулась в плечо рядом сидящей подруге. Та поняла все без слов и сказала

— Главное, чтоб хватило оплатить такси! Мне отдашь потом.

Она взяла в руки телефон и написала Ему. Полное горечи и обиды сообщение. Вылив на него по привычке все без остатка и фильтра. Зная, что он рядом с тем человеком.

В ответ пришло только три слова « я с тобой», и увидев время на часах она попросила водителя остановиться. Без пяти минут полночь.

Где-то вдалеке раздавались звуки салютов, а небо над морем озаряли разноцветные огоньки. Указатель всемирно известного детского лагеря был хорошо подсвечен. Он был выкрашен во все цвета радуги. Они пили шампанское прям из бутылки, плакали, поздравляли друг друга с новым годом. Даже обняли на радостях водителя такси, хорошо он только доставал телефон позвонить жене и поздравить её с новым годом.

Именно тогда, там, на берегу моря, с шампанским в руках, рядом с разноцветной стеллой она поняла, что сейчас хотела бы быть только с ним. Молча вдыхать этот морской ночной воздух, загадывать желание, смотреть на море и цветные огни над ним.

То ли холод, то ли магия двенадцати часов, то ли перенесенный стресс — но шампанское очень быстро закончилось. Они сели в машину, немного захмелев и хохоча. У женщин, как и и у маленьких детишек, всегда же так — от слез до смеха один шаг.

Уже подъезжая городу им пришло гениальное решение в голову, что жизнь то продолжается и надо все таки приехать и отметить как-то. И в этот момент зазвонил телефон. Это был её троюродный брат. Из тех, кто всегда поздравляет с праздниками, и к которому никогда не обращаешься с просьбой, хоть точно знаешь, что он ее всегда выполнит. Они редко виделись, хотя и жили на одной улице последние несколько месяцев. Неожиданно для себя, она вдруг спросила напрямую, где он и с кем празднует, и не будет ли против, если они с напарницей приедут. Тот ни сколько не удивился и сказал куда ехать. Новый год был спасён.

Добравшись домой ближе к утру, она констатировала факт, что не смотря ни на что, они сегодня не только выполнили условия словесного договора, «отработали» последние долги бывшему директору, встретили новый год на берегу моря (можно ведь и так посмотреть на ситуацию), но еще неожиданно попали в веселую компанию, где были не только сытно накормлены, но и даже получили подарки и отправились домой на такси.

Засыпая утром, она поняла, что рана уже и не так болит, но год начинается интересно.

Закрывая глаза, на экране было одно сообщение.

«С новым годом!» из последних усилий прочла она и закрыла крышку телефона.

Спала долго, спокойно и без снов.

Первое января по традиции они отмечали семьей. Писать ему было бестолку. Он либо спит, либо не в состоянии будет ответить. Да она и не хотела, ни писать, ни думать, ни плакать. И ничего больше знать о том, что уже для нее прошлое, она не хотела!

Одевшись в растянутый старый свитер цвета фуксии, она не узнавала себя с новым цветом волос в зеркале. А еще казалось, что за эти два дня накинула пару лет и сбросила пару килограмм. Придя к выводу, что если оставит этот шоколадный оттенок — придется менять половину гардероба, а финансов на это ей никак не выделить-решение вернуть привычный цвет волос пришло сразу. Однозначно было бы легче жить в мире, где краска для волос решала бы проблемы.

Помогая убирать со стола, она в этот раз не сопротивлялась родительским коробочкам и баночкам еды с собой, и брала все, что ей давали. Уверяла мать, что никак не может остаться. Ей надо в свою квартиру, где ждет пёс, который и так, приготовил сюрпризы везде от радости одиночества.

Транспорт к вечеру проснулся вместе с горожанами и домой она ехала в пустой маршрутке, уповая лишь на то, что водитель к девяти-то вечера успел отрезветь. Судя по тому, как в ее городе ездит общественный транспорт некоторые постоянно употребляют.

Пёс сидел под дверью и лишь закинув сумки и схватив поводок они вместе выбежали во двор.

Конец первого января всегда имеет какое-то отрезвляющее воздействие. Новогоднее веселье подходит к концу. Кутерьма, закружила её на одни долгие сутки, длинною в три дня, казалось сегодня закончится до полуночи.

Она ляжет в кровать, в своей маленькой квартирке в общежитии и спокойно уснёт.

Но на деле все оказалось по-другому: внезапно накатившая жалость к себе, пустота квартиры, одиночество, страх перед неизвестностью нового поворота в её жизни, осознание всего происходящего за последние дни, унижение, обида, чувство использованности.

Долго крутясь и вытирая слёзы об подушку, заснула через пару часов. Верный пес, медленно и практически бесшумно, спрыгнул с кровати, стоящей напротив, и подошел к ней, ткнул своим носом в плечо и, залезая к ней на кровать, уткнулся мордой в колени.

Конечно, она вытолкнула эту довольно тяжелую задницу с обрезанным хвостом от своего лица и тогда пес закинул передние лапы и морду на кровать и своим тёплым носом уткнулся ей в зареванную щеку. Обхватив его за шею с длинными ушами, она потянула его к себе, и обняла. Вот, кто был самым верным на свете. Вдвоем они уснули до утра.

До конца недели она решала самый главный вопрос, даже два — где взять деньги на учебу и где найти срочно работу, начало января не самое лучшее время брать кредит, ни у друзей, ни в банке. В последний она таки сходила. Казалось, даже работник кредитного отдела пожалел её, узнав размер официального дохода. Получив отказ в банке, жалость к себе накрывала новой волной.

Откладывать она не умела всегда жила сегодняшним днем. За что ей жизнь давеча и преподнесла новый урок.

До конца срока выплаты оставалось несколько дней, занимать просто так у родственников не могла поэтому решилась на отчаянный шаг. Уехать заграницу. Чтобы найти срочный контракт пришлось поднять все старые связи. Ничего её не держало больше тут, а разобраться в себе лучше всего было вдалеке от дома.

Прошло всего полдня, и на расставленные сети поступило предложение. Оно было идеальным. Три месяца. Три месяца это не срок, это приехать и уехать, даже не осознать. Но три месяца вдали от больного прошлого, три месяца проветрить голову и развеяться, понять свою внутреннюю мотивацию, заработать на учебу и пару килограмм новых шмоток, — да об этом было можно только мечтать. Она сразу дала согласие и готова была ехать обсуждать все детали.

Сразу показалось, что не все так потерянно в этом, едва начавшемся году, что воздается за страдания. Но все было бы слишком приторно и сказочно, если б было именно так, как предполагалось вначале.

Сначала сдвинулся срок отъезда с февраля на март, а потом и вовсе конкретна дата перестала существовать, ограничиваясь лишь месяцев. Затем начал увеличиваться срок самого контракта, сначала четыре, потом пять, а потом и все восемь.

Она могла поехать только на три, иначе не успела бы к установочной сессии. Это был её самый весомый аргумент и вроде бы действенный.

Покончив с одним вопросом еще до Рождества, она тут же решила удержать удачу за хвост и найти какую-нибудь подработку, пока не уедет, с живыми деньгами. С эти оказалось еще сложнее.

В начале января либо временной работы не было и все были до середины месяца на каникулах, либо она была, но попасть на нее было не реально.

Нет, с неё не упала бы корона пойти мыть посуду, или полы, когда хочешь есть — гордость и самолюбие плохая диета, так и помереть же можно. Просить деньги у матери она больше не хотела.

Знакомая предложила раздачу листовок на улице, самая низкооплачиваемая фирма, но выбора не было, и она согласилась. Ни то чтобы она стеснялась раздавать листовки на улице. Еще с детства спокойно относилась к любой работе: чистить коровник, собирать сено, продавать семечки, мыть машины.

Но она никогда не работала официанткой, потому что внутренняя женщина-катастрофа переплачивала бы в два раза больше заработанного за разбитую посуду, никогда не работала уборщицей, и никогда не раздавала листовки. Самые лютые морозы января и февраля, и немного марта — четыре дня в неделю по пять часов в день она стала раздавать листовки на перекрестке перед овощным рынком.

В первые же несколько дней, найдя общий язык с уличными торговцами, что стояли рядом, она быстро вняла их советам и отыскала в закромах родительской кладовки свои школьные сапоги на высокой платформе. Чем выше от земли, тем теплее. Носила с собой картонку, которую стелила под ноги, надевала не красивый, но длинный пуховик, отказывалась от утренних рыночных « сто грамм» для согрева, и много болтала с продавщицей чулок и носок, которая рассказывала истории из жизни. И каждую зарплату брала у нее пару носок, которые «как своей» продавали чуть дешевле остальных.

У продавщицы было все, как у всех. Двое детей, один подросток, второй вот-вот школьник, муж «козёл» и не очень любимая работа. Каждый день она начинала свой рассказ со словами: « ну ты представь, что вчера мой козлина опять учудил». Все шутки про святость восьмого марта, не вынесенный мусор, непоколебимость правильности её решений, искреннее сожаление, что дни матриархата давно прошли. Через день дежурная фраза про развод и девичью фамилию, и много других историй и жизненного опыта, которые можно было намотать на ус, в случае если и в её жизни случится такой же «муж-козёл».

Именно поэтому она и решила рассказать всё как есть абсолютно чужому человеку. Через полтора месяца она уедет, и скорее всего, больше не встретит никогда. Это было подобно исповеди. У неё то в жизни оказывается уже был такой «козёл», но только продавщица семнадцать лет так живёт, а она, слава Богу, легко отделалась за два года.

Но главным было то, что ей можно было выговориться. Без осуждения, без имен, без масок. Как есть. Время шло быстрее, когда было с кем поговорить, всегда можно было прикрыть спину, если уходила раньше, или опаздывал — продавщица всегда подтвердила бы проверяющему, что «девочка тут была, работала и вот только что с ней разминулись».

Потом, спустя два года, когда проверяющей стала она, именно в эту точку ездила специально, чтобы проверить работника, в надежде встретить эту женщину. Но тогда её уже не было. И она еще раз убедилась в том что все люди проходят с нами определенный путь, и встречаются на нём ровно тогда, когда нужны больше всего. У кого-то срок пробыть рядом всего полтора месяца, у кого-то несколько лет, а у кого-то и всю жизнь.

С ним они встретились на Рождество. Он пришел в гости с огромной миской жаренного картофеля и куриной голени, а также с двумя мягкими игрушками. Для неё и для её сестры. Но последней он почему-то в подарок выбрал белого и пушистого медвежонка, а ей придурковатого и смешного ленивца из известного мультика. Интересно, она что на него чем-то похожа, или это намек? И почему ленивец-то?

Когда он снял шапку с капюшоном захотелось присесть. У входной двери стоял некогда кучерявый и длинноволосый мужчина, сверкающей своей девственно голой черепушкой ярче лампочки над собственной головой.

Первый шок сменился хохотом, потому что удивить своей новой прической хотела именно она,. И когда они с сестрой уже дошли до стадии « смех сквозь слезы» он напомнил, что на улице холод и, принесенное им блюдо и так остыло по пути к ним.

К концу вечера разговор естественно дошел до предновогоднего инцидента и всех вытекающих последствий, но и это было ничего, если бы он не позвал их с сестрой в кино. Не ЕЁ одну, а ИХ. Что её больше в тот момент зацепило она так и не знала, то ли что вспомнили все эти сложные дни, то ли от того, что она позволила себе наконец-то выплакаться, то ли потому что он же испытывал чувство к ней, все это знали, и она и сестра, но зачем же он позвал их обеих?

Ревность залилась в и так запутанные мысли и она гордо поджав губу отказалась, думая, что и сестра последует за ней. Но ошиблась.

На следующее утро они пошли на «длинный и скучный фильм про синих человечков с другой планеты» по версии сестры и « офигенный новый фильм Кемэрона» по версии его.

С середины января у неё началась подготовка к отъезду. Он сначала был назначен на первую половину февраля. Поэтому она решила не прекращать новогоднюю кутерьму, а плавно перейти в отходные вечеринки, лишь бы трезво (и в прямом и переносном смысле) не думать о том, что же делать и как быть. Пока нужно было дожить до середины февраля, сесть в самолет, наконец-то там выспаться, а потом уже можно будет и подумать.

Много информации предстояло выучить. Необходимо было решить еще всё с учебой, кому оставить пса и квартиру и многое другое по мелочи.

Две недели после их встречи и неудачной попытки сходить в кино не прошло, а пролетело в суматохе. О том, что уезжает, она еще гордо заявила ему выстрелив в ответ на его внезапную лысину. Кроме этого и стрелять было нечем — новый цвет волос он так и не оценил. Во всём остальном он знал её лучше кого бы то ни было. Получился ли нужный эффект она не поняла, все испортило это дурацкое приглашение в кино.

Все случилось в воскресенье. Вечер подходил к концу. На часах было уже за полночь. Но у них все ещё продолжалось воскресенье. Оно закончится только тогда, когда за невидимые ниточки потянет усталость и дремота, и тяжёлые веки сомкнутся в сладком сне, а не когда часы отчеканивают четыре нуля, холодно и сухо оповещая о начале нового дня. Январская вьюга выла дуэтом с несколькими бездомными собаками за окном. То ли сочувствуя им, то ли пугая очередной холодной ночью. Одиночные звуки проезжающих машин становились все реже.

В квартире пахло сигаретным дымом и макаронами.

Распитая бутылка вина стояла на полу, пытаясь спрятаться за ножку стола, виновато выглядывая и просвечивались под лучами включённого и торшера.

— Наверное, пора спать — сказала она и щёлкнула выключатель.

По тяжелому вздоху поняла, что он хотел ещё что-то сказать, но не решался.

— Ещё один шанс ускользает в эти секунды — пронеслась мысль в её голове. И, возможно, это был последний их шанс, хотя далеко не единственный. Но все предыдущие уже были в прошлом.

Что стало решающим в тот момент? Билет на поезд, подписанный контракт, полтора года отношений на грани, морозная январская ночь, вой собак или очередной приступ жалости и одиночества к себе? Чувства, кипящие внутри неё, сдерживать которые уже не было силы. Алкоголь, который пульсировал по венам, и придавал решимости, совсем немногим своим количеством он легко помог исчезнуть страхам и взять верх эмоциям над разумом. Красивый и идеальный парень, давно питавший к ней чувства, что лежал всего в двух метрах от её кровати — не известно.

Но она набрала полную грудь воздуха и на одном дыхании едва слышно произнесла:

— Кто-то обещал быть моей личной грелкой.

Всё. Вызов был брошен. Вызов. Или жребий. Как там говорил её любимый Цезарь. Всё умолкло в следующую минуту.

Он ничего не сказал, просто через мгновение почувствовала, что он уже рядом и от первых прикосновений по телу пробежал ток…

«О, Боже, что я делаю?!» пронеслось в голове, но его губы жадно впивались в её шею, спускаясь ниже…

За окнами начинался рассвет, она не хотела засыпать. Она боялась утра понедельника и не знала, чем все это закончится.

Но пока, под покровом тьмы, в его крепких объятиях можно было выдохнуть, почувствовать себя живой и наконец-то забыться сном.

Так начинался двадцать третий день января. День, когда её вселенная перевернулась с ног на голову…

В девять утра ему надо было подменить кого-то в магазине, и поспав несколько часов, он ушел. Она занялась уборкой квартиры — лучшее средство, чтобы отвлечь мысли это внезапный и основательный «синдром Золушки».

Но, выдержав паузу в три часа, не удержалась и всё-таки набрала его номер. Он не отвечал.

«Спит» — подумала она.

Слишком хорошо уже зная его к тому моменту. Одевшись красиво, почему-то захотелось выглядеть именно красивой, устранив с помощью косметики следы не очень свежего вида, она решила поехать у нему и развеселить.

Знала, куда ехать лишь в общих чертах. Он сто раз рассказывал про магазин, но всё вытеснили вчерашние воспоминания.

Выход из ситуации она нашла быстро — набрав номер его мамы, с которой говорила за последний месяц второй раз в жизни. Первый раз когда ехала вручать немного перебравшего на новогоднем корпоративе сына, который между прочим, ей этого до сих пор не простил.

Конечно, он спал, опустив голову на руки, как школьник за партой, а в наушниках играла музыка. Она еще несколько минут рассматривала его, тихо присев на стул напротив и не могла понять, что произошло? Почему сейчас она смотрит на него совершенно по-другому? У нее и раньше были отношения такого характера, а уж тем более секс на одну ночь. Но она почувствовала еще тогда, засыпая в его объятиях, что это не просто одна ночь. Это не просто финиш полуторагодовалых дружеских отношений. Она почувствовала, что под кожу попало новое ощущение, новый приток крови. Но она отгоняла эти мысли, потому что в ящике стола лежал подписанный на шесть месяцев контракт, а мужчины, как известно, ждать не умеют. Даже три месяца, которые собиралась там пробыть.

Она не могла понять, что это было вчера? Жертва? Отчаяние? Порыв? Безумие? Желание? Алкоголь? Судьба?

Она смотрела на этот уже отросший ежик черный волос, рука сама потянулась провести по ним, они нежно щекотали ладонь, вытягивая из памяти некоторые ощущения вчерашней ночи.

Как сейчас себя вести? Как посмотреть в глаза? Понравилось ему? Оправдала его ожидания? О чем он вообще думает? Ну и самый страшный вопрос: а дальше что?

Она достала из его ушей наушники и позвала по имени.

Проснувшись, он улыбнулся, и одно это уже придавало уверенность.

— Ты тут давно?

— Достаточно, чтобы успеть выбрать себе кофточку и штору!

— Будешь чай с чем-нибудь? — потягиваясь, спросил он.

— Да, с утра ничего не ела!

За ним закрылась дверь, она ставила чайник и искала чашки, а он ушел в соседний магазин купить что-то сладкое.

Она не хотела задерживаться, но и как узнать что он думает по поводу вчерашнего, а главное узнавать ли?

Выпив чай и обсудив планы на день, они что сегодня и завтра у каждого запланированы свои репетиции и встречи. Она ушла, пообещав позвонить.

На сердце все еще было волнение, Когда-то давно уяснив одну вещь, что порой лучше сделать и жалеть, чем наоборот — она просто приняла тот факт, что они провели ночь вместе. Она не хотела давать мыслям ход, поэтому лучшим средством после уборки была отличная тренировка и долгий сон.

Следующий вечер она провела с близкими подругами, где естественно не удержавшись, рассказала им, конечно по секрету, как это всегда бывает у женщин, что произошло и что совершенно не знает, как поступить дальше.

Одна приняла новость скептически, а другая порадовалась. Советы были противоположными. Это еще больше расшатало внутренний маятник, прошло двое суток, а он так и не звонил. А у неё не было повода. Нет, повод позвонить ему ей не нужен был никогда. Никогда. До позавчерашней ночи.

Уже по дороге домой, ей пришло от него сообщение:

«Почему-то не могу выкинуть тебя из головы. Постоянно только о тебе и думаю».

Открывая входную дверь, она молча взяла поводок, загадочно улыбнулась своему псу и долго долго смотрела в экран телефона, думая, что же ответить. Написав в ответ одно лишь: « Приезжай»

Эта ночь была совершенно другая. Нежная, раскрепощенная, чувственная, романтичная. У неё в квартире еще не было ни компьютера, ни интернета, старый маленький телевизор, показывающий всего три-четыре канала. Карта памяти телефона вмешала не так много песен, и уж тем более, учитывая предыдущие события, плейлист был составлен совершенно по-другому.

Одна единственная медленная мелодия, служащая саундтреком к известной в том время саге играла раз за разом. Став лейтмотивом их отношений, таких ночей. Когда их души сливались в один большой казанок и нежно томились на медленном огне, обильно посыпались приправами, нежно и аккуратно перемешивались и сливались какой своей частичкой в одно единое целое.

А после они слушали музыку, из его плеера, каждому доставалось по одному наушнику и этого было достаточно. Он любил засыпать с музыкой, а ей всегда давил на ухо неудобный и твердый кусок пластмассы. После того, как он засыпал она вытаскивала их и выключала плеер.

Так она стала слушать его музыку. А он ночевать в её квартире.

Они ходили в кафешки, в гости к друзьям, иногда просто гуляли по городу, не держась еще за руки. Расстояние между ними было настолько ничтожным, что её пальцы периодически цеплялись за его. Везде и со всеми они вели себя также, как и прежде, как старые добрые друзья. И только в её квартире все было по-другому.

Практически каждый вечер он приходил к ней и оставался до утра.

Иногда он жарил ей курицу в четыре утра, а она курила в форточку. Иногда с утра они завтракали одной напополам лапшой быстрого приготовления, а то и вовсе не завтракав, быстро выбежав с собакой, убегала на репетицию, оставляя ему смешную записку, чаще целую, но иногда половину лапши и второй ключ.

У неё могла уже закончиться репетиция, или быть переделанными куча дел, а он только просыпался и всегда писал ей сообщение «доброе утро» сколько бы времени не показывали часы.

Так было два месяца.

Про их отношения знали лишь немногие, они никому не говорили. Как и не говорили об её отъезде. Они жили настоящим. Растворялись в каждой ночи. Не загадывали на завтра.

Постепенно стирались границы стеснения. Она, давно открывшая ему душу, училась открывать своё тело. Побороть кучу комплексов, не стараться быть кем-то, быть собой, делать то, что любит она, показать как она это любит, прощупывать его слабости, желания, центры удовольствия.

Второй месяц подходил к концу. Уже была известна точная дата её отъезда. обстоятельства сложились так, что три месяца всё таки превращались в восемь. И единственное, что она смогла сделать, это всеми правдами и неправдами сократить на два месяца свою поездку, сославшись на учебу. Хотя главными фактором давно уже были её отношения с ним. О чем она никогда бы ему не призналась, и свадьба лучшей подруги, которой она прикрывала истинные причины. Потому как, кто-то, а эта подруга бы точно простила её отсутствие на своей свадьбе. А простить себе оставить его на восемь месяцев она не могла.

Как бы того не хотелось, но заводить разговор об их отношениях, характере и перспективе — было необходимо.

И, конечно же, завести должна была его она, потому что ему эти разговоры были не нужны.

В одно утро, набрав в легкие воздух, надевая халат, специально повернувшись к нему спиной, она начала:

— Я уезжаю через неделю! — пытаясь, как можно спокойно и ровно произнесла она, присев на край кровати рядом с ним, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Я помню — также спокойно и тихо прозвучало в ответ.

— Здорово! — она уже было хотела встать, но он удержал, за руку потянув на место.

— Что мы будем делать? — этот вопрос как-будто висел в воздухе с той самой ночи в конце января. Потому что они оба уже тогда знали о её отъезде.

— Я честно не знаю. Полгода это много. Да и у меня уже нет таких чувств к тебе, как раньше. Такой юношеской влюбленности.

Она почувствовала, как внизу живота, чуть пониже пупка стянуло тупой болью.

Нет чувств? А что тогда происходит между ними каждую ночь?

Набравшись смелости посмотреть ему в глаза, она не увидела его, теперь этого не хотел он.

Он встал, отошел к окну. Она чувствовала, что он подбирает слова.

Нет, она хотела кричать, что он мерзавец, негодяй и вообще аморальная личность. Каждую ночь он исполняет такие вещи, от который сводит судорогами пальцы ног, а теперь он говорит, что видите ли нет у него влюбленности! Да и не нужна ей эта влюбленность. Хороший секс тоже не плохой бонус отношений. Человек, которому можно писать из другой страны, с другого уголка света, человек, который был близок и дорог — это тоже неплохо, не нужны ей чувства от него. Не нужна влюблённость. Просто он нужен. Ей просто нужно знать, что он ЕСТЬ.

Не надо ей вот этого всего, особенно громких обещаний. Хватит с неё голословности. Позёрства. Притворства.

Просто знать, что тебя ждут дома чуть больше, чем денежные долги, верный пес и квартира в общежитии, по которой плачет капитальный ремонт.

Она прервала тишину:

— Хорошо. Пусть так. Никто никому ничего не должен, в конце концов. Давай только договоримся об одном. Я понимаю, это долго, особенно для мужчины. Пообещай мне сказать заранее, если у тебя появится кто-то, или чувства к кому-то.

Самое страшное это напрасные ожидания. Я все пойму. Переживу. И не буду держать на тебя зла. Просто скажи раньше, чем сделаешь.

Я обещаю в ответ так же быть честной с тобой. — закончила она.

Больше они не возвращались к этому разговору.

Последняя неделя была насыщенная. Они обменялись футболками и фотографиями, чтобы вспомнить чаще друг о друге.

Она собрала целую коробку маленьких и разных мелочей, которые в той или иной степени заставили бы его о ней вспомнить. Там были и таблетки от изжоги, которой он частенько страдал, фотки, билеты, буклеты и открытки с мест, где они были вместе, копилка, чтоб он наконец стал откладывать на мечту, была коробка его любимого чая, чтобы найти её она объездила полгорода, пара сладостей, диск с песнями, которые они чаще других слушали по ночам, и так кое-что по мелочи. Естественно она положила туда еще и записку. Одному Богу известно, сколько черновиков она исписала, подбирая слова, путаясь в фразах, пыталась слушать своё нутро. Написать все как есть или сделать большое усилие и не накручивая объяснить как видит она эту ситуацию?

Она не видела трагизма в полугодовом отсутствии. Не видела его не в плане физического удовлетворения, в конце концов мужчинам с этим делом вообще не привыкать жить, ни в духовном. В век интернета и телефонов. Да, она будучи уже в таких поездках знала, как будет периодически рвать крышу и у него и у нее, но она также знала панацею от этих срывов. И это был даже не алкоголь, а работа, которая была у каждого.

Она понимала прекрасно, что всё реально. Верила, искренне верила, в отношения на расстоянии, и знала, что все зависит только лишь от желания. У неё оно было. Огромное. Дикое и огромное желание остаться с ним. Разорвать контракт, выплатить неустойку. А потом и оплатить обучение. Было бы чем, только.

Но как? Как после тех слов, про отсутствие чувств она перешагнет самолюбие и скажет, что у неё те самые чувства вроде бы есть? Поверит ли он ей, если всего три месяца прошло, как разорвались её прошлые отношения, и два из них она была с ним? Да и собственно, о каких чувствах идет речь? Она и сама толком не знала, что чувствовала к нему. И даже была рада, что все так. Ей надо много времени и пространства разобрать свои полочки в голове и сделать дезинфекцию тараканам.

Поэтому о чем писать в записке она думала пару дней. Решила всё таки остаться милой и любезной девочкой и написала не так лично и открыто всего несколько предложений.

За два дня до отъезда, она была в клубе с подругами, а после не смогла устоять соблазну, набрала его номер и поехала к нему.

Зная, что нарушает рамки приличия, потому как пройти в его комнату надо было через спальню родителей, которые могут проснуться от визита гостьи. Но она так хотела его увидеть, так хотела сказать все, что не написала вчера в записке, что её бы вполне устроило выйди он просто к такси.

Он провел её, борющуюся с икотой и смехом, в свою комнату, заварил ей крепкий чай. А пока он старался не греметь кружками на кухне, она из детских букв, написала на полу три слова «я буду скучать» на ковре возле его кровати.

Чай помог немного, икота прошла, сменившись слезами. Она всё таки не удержалась, обнимала его и говорила, как ей будет не хватать, как он много значит в её жизни. А потом они просто лежали и слушали его песни из плеера, он перебирал её волосы, поглаживал по голове и носом упирался в её висок. Они просто лежали и молчали. Им всегда было о чем поговорить. И сейчас тоже, но почему-то они не говорили друг другу ни слова. Когда начало светать, она вызывала такси и успела уехать за несколько минут до того, как у его отца начал звенеть будильник.

В тот вечер, ей показалось, что все его слова про отсутствие чувств и влюбленности и вся остальная неприятная ересь, которую он выдал под маской безразличия — всего лишь умело разыгранная пьеса. Пьеса о том, что он не хочет казаться слабым, раздавленным, не хочет признать, что также переживает, что так же встревожен и растерян. Эта пьеса под названием « я мужчина» необходима была для его чувства самолюбия. Можно еще тысячи раз прокрутить эти слова в голове и каждый раз спотыкаться об них как об камни. А можно отпустить все к чертовой матери и подумать об этом завтра. В самолете, где-нибудь над безмолвным океаном.

Можно было часами смотреть в окно иллюминатора и прокрутить все, что произошло с той сумасшедшей ночи, когда сценарий к своей жизни начала писать она.

Поезд резко дёрнулся и медленно начал движение. Четверо девушек побросали все сумки и, прижавшись к окну, искали глазами тех, кто пришёл их провожать. Сцена была очень эмоциональна c двух сторон. Внутри поезда все с изумлением слушали хохот и крики девчонок, какие-то странные жесты и движения, и ещё больше все смотрели на странную группу людей, что на перроне махали платочками, танцевали совершенно не понятно что, складывали руки к голове, изображая ими сердце, вытирали слезы, допивали шампанское, пытались не отставать от уезжающего состава…

Он стоял вдалеке от всех. Простой, невысокий чёрноволосый парень в чёрной куртке. Прятал свои коротко подстрижены волосы и свой взгляд под кепкой. Он не кричал. Ни танцевал. И уж тем более, не махал носовым платочком в такт «маршу Славянки», под который уходили поезда с вокзала в этом направлении. Он стоял и смотрел. Когда поезд начал двигаться, а толпа потянулась за ним, растянувшись караваном вдоль поезда, он тоже медленно пошёл. Кто-то занял свои места, кто-то начал расставлять сумки, доставать сменную одежду или еду.

Но она кинулась в тамбур и достала телефон. Ещё полминуты он шёл наравне с окном и смотрел на неё. Она ждала его звонка, что он запрыгнет на подножку и проедет одну станцию с ней, а потом проводник, толстая незамужняя дама бальзаковского возраста, высадит его на следующей станции. Все понимая и уважая этот вполне романтичный поступок, — не скажет ни слова, а потом принесёт чай, рыдающей всю дорогу у окна, девушке.

Она ждала, что он сейчас наберёт и скажет, что он был дураком, и как он её любит и как жалеет, что она всё таки должна уехать. Как будет её ждать, здесь на перроне, в аэропорту, в скайпе, во снах…

Перрон заканчивался. Поезд вёз её в даль, и давно его голова скрылась из виду. А она всё сжимала телефон и ждала. Вышли первые курильщики. Тамбур окутало туманом, и тут зазвонил телефон.

— Да!!! — закричала она так, словно молчала всю жизнь ради этого момента.

— Я отдам ключ твоей маме. — произнес он рассеянно, как будто выдавливая слова

— Оставь у себя. Потом отдашь мне. У неё есть мои ключи. — ответила она, словно они должны встретиться через неделю.

— Я не уверен, что смогу — как-то тихо сказал он, и она почувствовала горечь во рту. В солнечном сплетении стало жечь, потому что уже знала, что он скажет именно так. Потому что она не хотела слышать эти слова, пока не сядет в поезд. Пока не надо будет смотреть в его глаза и не знать, как убежать, как не разреветься, не заорать, не дать ему пощечину, не расцеловать. Мужчины редко умеют прощать расстояние и время. Им надо здесь и сейчас. Женщины сами их избаловали, немедленно выполняя прихоти, пуская сразу в запретное. Сами позволили однажды им не ждать, а получать все сразу. Сами однажды не смогли дождаться. Медленно просчитав до пяти, пытаясь хоть как-то успокоить голос, она ответила:

Хотя бы не ставь перед фактом. Будь честен, я пойму! — и повесила трубку.

Вагон мерно покачивался, табачный дым всё ещё окутывал тамбур, но вдруг стал маленьким, как спичечная коробка. Она почувствовала себя тем жуком, которого в детстве засовывала в коробок, поспешно вытряхнув на пол все спички. Стало тесно дышать, трудно стоять, взявшись за ручку двери, всматриваясь в мелькавшие за грязным окном маленькие дома окраины города, она подумала о человеческом тщеславии и гордыни.

Она всегда верила в любовь. Всегда спорила с противниками фразы « и жили они долго и счастливо», что так бывает не только в кино, что жизнь это больше, чем хиппи энд и титры на горизонте. Что есть в жизнь великое чудо — любовь. А она верит в чудо.

Все полтора года она была уверена, что он будет всегда рядом. Что можно говорить с ним часами по ночам, выговаривая все бесплатные минуты со своего телефона, потом с его, а потом еще с родительских. Можно ходить с ним под руку, устраивать шуточную свадьбу в пиццерии на первое апреля, получить от него колючку вместо первого цветка, детскую игрушку юлу вместо валентинки. Впервые отвести на каток, учить кататься на коньках, бесконечно перебирать его запутанные волнистые волосы, лежа на диване, смотреть мультик про панду, ходить среди ночи через дорогу на заправку, потому что она круглосуточная, а разговор душевный. Плакаться ему, когда очередной роман дал трещину. Ревновать к его попыткам завести собственные отношения, слушать его музыку из одного наушника, не разговаривать несколько месяцев, а потом молча переписываться всю дорогу, сидя напротив друг друга и молча смотреть в глаза, не отдавать неделю его свитер, которым он согрел в слишком холодный осенний вечер.

Она верила в дружбу между мужчиной и женщиной, прекрасно понимая, что с его стороны это давно стало больше, чем дружба.

Но её всё устраивало, что-то вроде запасного аэродрома. Маленького, не востребованного, но такого необходимого.

Но как бесконечно одиноко было уже без него. Он вошел в её жизнь так естественно. Сначала ждал на пороге, стеснённо жался у входной двери, а потом остался навсегда. И с каждым последующим днём стал заполнять её пространство и полочки в голове, постепенно выселил всех тараканов и заселил своими, показал всю силу и мощь настоящей мужской дружбы и любви, заботы, уважения и достоинства.

Дважды за прошедший год она не дала шанса изменить их отношения!

Выпив лишний бокал шампанского в прошлую новогоднюю ночь, от обиды и досады очередного предательства она была не против сначала натянуть его свитер, чтобы согреться, а потом, чтоб он отвёл её в номер. Там она полночи еще всхлипывала, а он гладил её по голове.

Какая ирония! Четыре месяца назад всё было с точностью да наоборот. Именно тогда они просидели под звёздами пол ночи. Он лежал головой на её коленях, а она гладила его запутанные волнистые волосы. Смотрела в его мягко-карие глаза и уверяла, что всё ещё будет.

А сейчас он делает всё тоже самое, но только ничего не говорит. От тепла ладоней и выпитого, глаза стали закрываться. Наступало утро нового дня и нового года. Рядом был тот кому она могла доверять. Прижалась к нему ближе и перебираясь к подушке, попросила не уходить. Они еще долго лежали и просто смотрели друг другу в глаза. И перед тем, как окончательно провалиться в сон она всё таки почувствовала вкус его губ, которые словно спели ей колыбельную своим бОльшим, чем дружеским, поцелуем.

Следующие двенадцать часов она спала, а проснувшись решила веселиться, ведь этот праздник любила с самого детства.

Они сходили вместе на побережье, где было слишком ветрено, и прослушав всего несколько композиций, понимая, что сейчас маска веселья с неё слетит — они вернулись в город и расстались до вечера.

В шумной компании общих знакомых отмечали наступивший новый год. Прощаясь вечером, он впервые сказал «Я тебя люблю». И тут земля вернулась ей под ноги. Эти слова она тогда не хотела слышать больше всего, особенно от него! Как он мог? Он нужен ей сейчас больше всего! Как друг, как брат! А теперь уже всё разделится на до и после этих слов!

Да и как можно поверить, когда всего 4 месяца назад они склеивали его сердце по кусочкам? Сейчас самое время стать лучшими друзьями на всю жизнь. Без всей этой ванильной банальщины. Хохотать в кинотеатре. Есть вкусную пиццу. Скидывать песни друг другу, называть себя неудачниками, выбирать новые очки, пить разбавленную кока-колу и вкусные хот-доги на рынке. Есть картошкой фри мороженное, встречаясь в университете договариваться о следующей встрече, обсудить всех возможных кандидатов на руку и сердце друг друга, кормить бездомную собаку сосиской, ходить на концерт… а он портит все своим «люблю»?!

Нет, она не поверила ни тогда, на прошлый новый год, ни еще через полгода. Когда снова попали на те же грабли, оказавшись наедине. Отправляясь по какому-то «очень важному поручению» для всей компании, она, как обычно, неуклюже вошла в лифт, зацепившись за порог ударилась лбом. Как в детстве наигранно обиделась на его смех ответив, что он бессердечная сволочь, мог бы и пожалеть. И, конечно же, он не придумал ничего лучшего, чем поцеловать её в лоб. И этот поцелуй в лоб в лифте почему-то оказался очередным толчком. Пока они доехали с пятнадцатого этажа, казалась прошла вечность, а ей впервые захотелось его как мужчину. Но двери открылись.

Она, встряхнув головой попыталась выбросить все эти мысли. Не получилось. Выйдя из подъезда, она вдруг осознала, что слишком темно, поздно и холодно. Идти было недалеко, и поэтому вцепилась ему в руку, опять оказалась в его мастерке, которую он заботливо успел захватить перед выходом.

Она так любила его вещи. Они были больше всего на один размер, но всегда были теплыми, уютными и красивыми. Полосатый свитер, черная куртка, синяя мастерка.

Желание внутри её еще больше загоралось, потому что от мастерки веяло его парфюмом, а рука так крепко сжимала его, что он остановился и резко развернув начал её целовать.

Они неприлично долго отсутствовали, но этого, казалось, не заметил никто. Ничего дальше жарких поцелуев в тот вечер не зашло, скорее всего потому, что хозяева вечеринки не предлагали никому ночлег. Все разъехались по домам, и они, разъезжаясь в разные концы города, еще долго переписывались немного двусмысленными предложениями, пока она не уснула с телефоном в руках.

Почему тогда, летом она не дала ему шанс? опять? Чего не хватило тогда? Уже год, как отношения, в которых она состояла приносили лишь беды, и полгода, тогда как он был для неё готов на всё и был всегда рядом?

Прими его тогда, она вполне бы могла сейчас не сидеть в этом вагоне и не ехать черт знает куда одна. Они могли ехать куда-то вместе, ведь он предлагал, почти год назад. Уехать вместе. Ей было страшно что-то менять в жизни. Но изменения пришли сами.

Почему понадобилось кровавые и выматывающие полгода, чтоб январской ночью, когда уже терять было нечего сделать шаг навстречу ему. Взять инициативу в свои руки. Бросить жребий.

Бабы дуры? Нет, не так. Бабы-дуры. Зачем так себя мучать? Зачем эти театральные страсти? Зачем эти сценарии, чтоб вот это вот все: скандалы, интриги, расследования. Чтоб кипела кровь, чтоб летели тарелки. Звонили, неумолкаемо, телефоны, лились слезы, вино, а может и все вместе….

Вон он — тот единственный, кто мог стать её гаванью, безгранично синим океаном, её запахом ночного летнего дождя, звуком барабанящих капель по шиферу дома, треском полено в костре, ароматом утреннего кофе с корицей и имбирем. Мог быть её путеводной звездой, её осенним хороводом листьев, хрустом снега под полозьями, самым родным и бесконечно любимым — вот он — стоит на перроне их родного города, а она уезжает от него за десятки тысяч километров.

Каждая секунда разделяет их все больше. Каждая её доля рвет сердце все больше, и кусочки все мельче. Сколько слёз в молодости она пролила по безответной любви, в шестнадцать, восемнадцать, двадцать. Сейчас слёз совсем не было. Хотелось скрутиться в маленький комочек, свернуться, тут в углу тамбура. Укрыть голову руками, мерно раскачиваясь в такт поезду, застонать.

В такие моменты она завидовала интровертам, людям, кто с легкостью мог скрыть свои чувства, сохранить своё достоинство, не опускаясь до просьб, мольбы, слёз. Её внутренняя девочка-истеричка металась по углам клетки, и рвалась наружу! Она хотела кричать в трубку от безысходности. Уличить его во лжи, предательстве, лицемерии. Найти хоть один изъян в нём, чтоб был повод, чтоб не было так больно.

За окнами уже темнело, пассажиры поезда постепенно стали готовиться ко сну, что было заметно по увеличивающемуся потоку курильщиков в трениках и хлопанье туалетной дверью.

Она знает, что ждет её. Знает, что сумеет жить одной лишь датой возвращения, что одно лишь это число будет стоить ей всех лишений, трудов и отказов во всем. Дата, когда она вновь сможет потрогать гладь его волос, заглянуть в чайные глаза, которые он гордо и упорно называет зелеными.

Но сможет ли она всё это?

Чем дальше она гнала эти мысли по кругу, тем невыносимее становилось. Окончательно вырвать её из плена самобичевания смогли девчонки, звавшие ужинать и проводник, раздающий постельное белье.

День заканчивался.

Двадцать третий день марта подходил к концу.

Каждый раз открывая свою самсунговую раскладушку, которая на время становилась лишь средством хранения дорогих сердцу букв и звуков, она перечитывала и без того выученные наизусть несколько сообщений за эти два месяца.

Сколько раз они были ей лучше всякого допинга. Сколько раз они поднимали её по утрам. Сколько ночей подряд они желали ей спокойной ночи. Сколько сил они придавали, когда взгляд падал на календарь.

То, самое первое сообщение, после их первой ночи, или те три слова «тебя не хватает», однажды посреди ночи, или его бесконечные «доброе утро» ближе к полудню. Все это хранила маленькая память телефона, вытеснив все остальные переписки, потому что человеческая память не надежная штука.

А еще там были их песни. Маленький плейлист из десяти-двенадцати композиций, которые навсегда останутся в памяти. Вытаскивая из сундука воспоминаний жар январских ночей, километры дорог, капли морской воды на ресницах, пронизывающий теплый ветер гор, первые лучи рассветов, мурашки от первых прикосновений, разноцветные оргазмы, колючесть свитера, щетины, нежность рук и губ, скользящих снизу вверх.

Первый месяц промелькнул, оставив за собой кучу административной работы, тысячу сообщений, отправленных через интернет и его редкие ответы и акклиматизацию.

Он медленно разбирал коробку, каждый раз оставляя кучу скобок смайликов в сообщениях. Удивляясь её прозорливости, говорил, что оглядывается на каждую блондинку в городе, и весело болтал в редкие телефонные звонки.

К концу второго месяца её начала одолевать тоска и одиночество. Ей стало казаться, что вот там — дома — жизнь кипит у него. А у неё тут, где каждый день как на вулкане, где новый язык, страна, квартиры, люди — все обычно. Она хотела драмы разлуки. Чтобы он признался, как ему не хватает её, даже если ради этого нужно будет пойти на провокацию, использовать запрещенные приемы, вытаскивать эти слова клещами.

Чтоб каждое его сообщение начиналось, как же он страдает без неё.

Внутри она понимала, что перегибает, что эти все поверхностные розовсопливые, не искренние и шаблонные мимишности — это всё не то. Это всё не мужское, и так и должно быть. Это ей надо прекратить свою истерику.

Он сдержанный. Он воспитанный. Он не опускается до уровня этой посредственности. Но она хотела скандала.

Она хотела скандал и она его устроила. Очень легко устраивать скандалы и истерики, когда она не могла ему написать, а он не мог ей позвонить.

А через две недели она неожиданно для себя встретила того, кто разбил ей сердце в этой стране пять лет назад. Того, с кем она представляла свою встречу в течении двух лет после этого, отчеканивая свою речь ненависти к нему.

Того, с кем были первые серьезные отношения, кто подарил кольцо, а через месяц сообщил, что не приедет и между ними все кончено по телефону! Кто успел завести семью и даже стать отцом, а потом вдруг сбежать от этого всего в эту страну и встретил её. Куда она также сбежала от всех.

Конечно боли от обиды уже не было, и она с радостью приняла его предложение поужинать.

Они вспоминали то время, когда эта страна их познакомила и они прожили тут вместе полгода. Она много расспрашивала о семье (он так хвастался ею в их редкой электронной переписке, что она не могла удержаться, хотя знала, что там все плохо), но он стиснув зубы отвечал на все её вопросы, а потом начал стрелять в ответ.

Зная о её мучительных двухгодичных отношениях, он бил в ответ по больному. Но ей впервые за четыре месяца стало легко об этом говорить. Впервые она смогла трезво признать насколько заблуждалась, и что все надо было пройти самой, чтоб понять это.

И так же просто и непринужденно она рассказала о том, что в её жизни появился человек, с которым она может быть счастлива.

— Ты была счастлива и со мной — выстрел был явно в голову.

— Когда-нибудь ты поймешь, что бывают люди, которые никогда не предают. Но для этого придется пройти через очень много предательств — ответила с улыбкой она. С грациозностью и легкостью выкрутившись из его объятий, которые начали граничить с дружескими, поцеловала в щеку и пожелав спокойной ночи, удалилась из ресторана.

Это было круче, чем две две тысячи слов, которые она подбирала для своей речи. Как же она хотела сейчас же позвонить ему и все рассказать, но у неё закончились деньги на карточке.

В тот день она навсегда сделала вывод, что если и будет с кем-то — то только с ним. А если нет — об этом она думать не хотела.

Нас следующий день она пополнила карту и они помирились. Невозможно было столько молчать. Она больше не могла вынести это отсутствие новых сообщений, когда каждый раз открывала ноутбук и заходила в социальную сеть.

Невозможно было чувствовать, что человеку на том конце земного шара больно и одиноко. Не от того, что у него что-то болит, а потому что кто-то не может переступить свою гордыню. Своё тщеславие. Нет этим чувствах места в отношении двух.

Кто-то должен был уступить, и в этот раз это сделала она. То ли от того, что чувствовала вину за собой, то ли от того, что уступал чаще всего он.

К началу третьего месяца общение выходило на новый уровень.

Он подключил себе дома интернет и теперь период переписки сменился заветным синим значком с функцией видеозвонков. Оставляя лишь след в виде новых записей, посылаемых друг другу, с помощью текста передающих эмоции и чувства одного конкретного момента.

Она ложилась спать в пять утра, чтоб пожелать ему спокойной ночи.

Он ждал её до четырех, чтоб пожелать доброго утра.

Между ежедневными прогулками, поездками, развлечениями она выбирала всегда наушники и компьютер. Таскала с собой в магазин ноутбук, потому что туда дотягивает интернет, чтоб показать ему смешные названия продуктов. Носила с собой в парки, ехала с ним в машине, потому что в районе с кучей офисов открытый wi-fi не роскошь.

Она сделала около сотни снимков экрана его разных выражений лица, его эмоции, пародии. Его смешного, грустного, доброго, коварного. Обольстителя, злодея, искусителя. Его любимого. Его родного.

В те дни, когда у него была работа она ходила гулять с девчонками, постоянно звоня ему на телефон. Телефонная будка с красной трубкой, что стояла за углом их дома была всегда свободна. Даже ночью туда было не страшно отправиться, если надо было сказать ему что-то личное, или пореветь в трубку, чтоб никто не слышал, кроме него. Потом у неё появился местный сотовый.

Когда ей было слишком одиноко, она покупала бутылку вина, банку тунца и оливок. Сидела на широком подоконнике и смотрела на мерцающие огни мегаполиса и слушала их плейлист. Зачеркивала дни в календаре, рисовала узоры в тетради, что-нибудь шила или мастерила. Монтировала коллажи из их фоток, потому что совместных за это время у нее было всего две, и наслаждалась наступившем летом. Ни только на улице, но и в душе, представляя, что она дома. Вот сейчас ляжет спать, а завтра проснется и они встретятся.

Еще одна неудачная попытка бывшего любовника (теперь уже того, по чьей милости этот новый год она провела незабываемо) вернуть отношения, написав красивую речь, в которой он естественно падал ниц, признавался во всех грехах, просил прощения и возвращения — увенчалась провалом.

В этот раз она смело кинула ему в ответ:

«Спасибо за то, что я могу быть счастлива с другим» попросила его больше не унижаться.

Наконец-то вся грязь прошлого отвалилась и смылась. Все концы были обрублены и, подобно щупальцам осьминога, они один за одним освобождали её тело от плена своих оков. Она могла расправить плечи, плыть вольным стилем, вдаль, за горизонт, могла жить, мечтать, любить.

Так шли дни, пока однажды он не написал ей « Я тебя люблю», потому что был не один в комнате. Она не могла дышать, прочитав это.

Это было то, что она хотела услышать тогда, стоя спиной, надевая халат в своей квартире. А он ответил, что у него нет чувств.

Это были те слова, ради которых она бы выкинула свои чемоданы с поезда и прыгнула вслед за ними, но он так и не сказал их на перроне.

Это были те слова, которые закупорили все её раны и обнулили все счетчики. Те самые важные слова, от которых гравитация перестает тебя держать.

Она была в смятении. Она хотела крикнуть ему в ответ, но что?

Кричать «ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ» было бессмысленно.

Правда ли она его любит? Поверит ли он ей?

Она не могла ему ответить сразу. И весь следующий день провела, копошась в чертогах своей памяти, разбирая по полочкам и закупоривая в бутылки те чувства и воспоминания, которые она хотела сохранит навсегда.

Она уже любила раньше, не считая теперешнего, два раза. Но это была другая любовь.

Первая и самая долгая любовь случилась с ней в шестнадцать.

Дневники, заполненные мелким почерком с датами и именами, с секретами и откровениями, строчки, хранящие первые разочарования, ароматы полевых цветов, первых поцелуев под звездами, первые и осторожные шаги в восприятии своего тела, становлении себя, как девушки. Подростковые драмы, безумные признания, колкие фразы, предательства. Шум летнего дождя, звуки летних дискотек, лай соседских собак.

Она любила тогда так нежно и так долго, что их ребенок, родись он от первого поцелуя — уже бы пошел в школу, и в один прекрасный день, после проведенной безумной ночи вместе, она вдруг узнала, что он женится на другой.

Собирая чемодан в слезах, сбежала в эту страну, где находится и сейчас. Спустя несколько лет тот человек признавался ей в любви. Давным давно был разведен, говорил их общим знакомым, как он ошибся в жизни, как сделал неправильный выбор, но момент уже был упущен. Почти семь долгих лет она ждала его и любила. Но любовь прошла.

Тогда, вместо похода на его свадьбу, куда по невыносимой жестокости, она была приглашена — ехала сюда впервые. И эта страна залечила раны и показала, что любовь может быть другой, а отношения прекрасные. Взаимные, уважительные, трепетные, эмоциональные.

Но, как только билет домой лежал в её паспорте, отношения тоже стали паковать чемодан, как жаль, что она этого не заметила. Она так излечилась от предательства, что и поверить не могла, что окунётся в него буквально через полгода, открыв заново свое сердце. Позволив ему полюбить заново.

А потом сердце осталось здесь, а она вернулась домой и познала горечь расставания, смерти близкого и очередного витка душевного диссонанса.

С тех пор, дважды прогорев до тла от любви и дважды будучи преданной, она решила, что теперь её очередь платить по счетам.

Три года никто не мог достучаться до её сердца. Поклонники менялись, кто-то задержался на дольше, кто-то на меньше, последние отношения были мучительные потому, что в них не было любви и уважения. Было лишь потребление. Она получала одно, от неё в ответ получали другое. По-хорошему, тем отношениям грош цена была полгода, но все случилось так, как случилось.

И сейчас она в той стране, где ждало её сердце. Она понимала, что вот она — её третья и, надеется, последняя любовь. Но как боязно было об этом говорить вслух.

Прошло несколько дней молчания. Он задал всего один вопрос: любит ли она его?

А она искала ответы. Специально не открывала ноутбук, специально пропала на несколько дней, чтоб всё понять.

Вот однажды, она забежала в обеденный перерыв, за забытым планером, и взгляд упал на его маленькую фотографию паспортного формата, что была приклеена на скотч у изголовья её кровати. Он, с улыбкой Мона Лизы, и этот его полосатый свитер. И её осенило — ДОВОЛЬНО бояться своих чувств, выжидать момент, подходящего случая, бояться показаться простой, прямой.

Она поняла — она ЛЮБИТ его. ЛЮБИТ с того момента, как он нёс на руках её в гостиничный номер. С тех пор, как она покупала кофе и круасаны с его любимой начинкой и шла к нему на работу в обеденный перерыв. С тех пор, как впервые надела его полосатый свитер, как распутывала его волнистые волосы, как приняла вместо цветка — колючку, как держала за руку, когда он первый раз встал на лёд.

Её сердце сново было на мест. В тот день она написала ему всё, что было на душе. Рассказала все самые страшные сердечные обиды и тайны, все признания в своих страхах и сомнениях, а ещё подошла к начальству и попросила расторгнуть договор.

Утомительные разборки на работе, где начальники меняли гнев на милость, чередовали её угрозами неустойки и штрафов с очень заманчивыми долгосрочными контрактами и предложениями.

Она была непоколебима. Она летела домой, ни секунды не задерживалась на работе, очень редко стала выходить гулять, только лишь в те дни, когда его тоже не было дома.

Спустя месяц начальство пошло на уступки, выдвинув только одно условие, чтоб она нашла замену. Это не составило труда, и как только были подписаны все бумаги — билеты на самолет отдали ей в руки.

Воодушевившись, он предложил по её возвращению вместе переехать в город у моря и там начать всё с нуля. Снять квартиру, искать работу, пить вино на набережной, встречать закаты у моря.

Они обсуждали эту идею, как строительство дома, или как нечто большее. Первая совместная мечта, первые совместные планы на будущее. Он даже пару раз покупал газету с объявлениями, а она закидывала тамошним знакомым удочки на счет работы.

Время летело день за днём. Она зачеркивала даты, пытаясь надышаться этой, очень любимой ею, страной.

Накупив кучу сувениров всей его и своей семьям, свадебный подарок подруге, с замиранием сердца она собирала чемодан, окна были распахнуты, август был слишком жарким и знойным, но она так летала по квартире, что не обращала внимание на этот стоячий пыльный воздух, она не могла поверить, что всего 12 часов разделяет их, оставив позади Двадцать три недели, долгой дороги к их признаниям.

Но она так боялась встречи. Одно дело сказать в экран компьютера, в телефонную трубку, а другое дело увидеть его перед собой на расстоянии спичечного коробка.

Четыре с половиной месяца она не касалась его. Не смотрела в глаза, не слышала запах, стук сердца, дыхание, а что если всё пойдет не так? А что если они начнут спорить ещё там, в аэропорту? Если она начнет опять накручивать и искать того, чего нет?

Чтобы не думать об этом, застегнув молнию на чемодане, взяв бутылку с водой, она вышла пройтись по парку и подышать перед тем, как сесть в такси. Сердце внутри колотилось бешеным ритмом, танцуя бразильскую самбу, она старалась обуздать подкатившее к горлу волнение, не пустить в голову какие-то фаталистические и драматические мысли. Довольно в её жизни драм! Он не предаст! Все у них будет хорошо. Она верит ему! Верит. Что бы ни было с ним за время её отсутствия, их новая точка отсчета начнется через 12 часов.

Вернувшись домой аккурат к приезду машины, они с девчонками с грохотом спускали свой довольно внушительный багаж, насилу поднимая чемоданы. Всю дорогу все молчали. У каждой в голове были примерно те же мысли, что и у неё. Тишина повисла в голове. Впереди долгий перелёт — надо выспаться.

Самолёт приземлялся. Когда шасси коснулись земли её сердце упало куда-то рядом к ним. Ей хотелось через весь сумрак, огни аэропорта, всю суматоху и все препятствия узнать — есть ли он там? Ждёт?

Отросли ли его волосы, или он опять психанул и ловит отражения табло своей лысиной.

Что сделать дальше?

Кинематографично бежать, раскидывая по дороге сумки, словно отвалившиеся конечности, расплыться в голливудском поцелуе, поджав кокетливо ногу?

Или взглянуть в глаза, и чтоб все картинки вокруг закружились, как на карусели, и весь фокус был только на его глазах. В отражении которых можно было увидеть все чувства и эмоции за полгода моего отсутствия. И главное понять бы, был ли он верен? А важно было бы это ей прям сейчас? Или вести отчёт с этого момента, как она недавно решила?

Что ему сказать!? Что вообще говорят-то в такие моменты? Не в кино. А в жизни? Как показать, что он для неё значит? Сам он, этот его поступок? Как найти его в огромном аэропорту, когда ещё сто сумок тащишь на себе. А что потом? Ночь? Секс? Вино? Разговоры? А утром что? А когда они вернутся в свой город?

Мысли, мысли, как лава одна за одной догоняли и опережали действие. Обжигали смелостью. Застывали на пол пути. Вводили в смятение, обескураживали, хлестали по щекам и пугали…

Дальше всё как в тумане. Посадка. Контроль на выходе.

— А зачем Вам столько обуви?

— Ах, любите каблуки, а сколько денег везёте домой? — вопросы сотрудников таможни не были в новинку для неё.

— Везу? Денег? — (Нашла гастарбайтера, подумала она) — Нет, декларировать не потребуется. Обувь ношеная, е на продажу. Да, спасибо

Закидывая сникера и народные ботинки, матюкая родную таможню, которая нарушает системность её сложенных чемоданов, она вышла самая последняя.

Где девчонки? Где он? Во что он одет? Как его найти?

Чертова мобильная связь, со своим минусом на счёту.

Он стоял в стороне, держал розы, явно купленные в аэропорту, отчего они были баснословно дорогими, в бежевых штанах и шоколадной футболке. Он стоял и ждал её.

Худенький парень в кедах, с рюкзаком и тремя розами. И она с пятью сумками, увешанная как ёлка, сменившая несколько часовых поясов.

Дальше опять туман. Она чувствовала его руку. Он тащил нескончаемые чемоданы, сумки, ноутбук. Грузил их в микроавтобус, сидел рядом с ней. Ночная дорога от аэропорта до вокзала. Они просто держались за руки. Смотрели друг на друга и молча слушали «их» музыку из его плеера, а на коленях лежали розы…

А потом была ночь в постсоветской привокзальной гостинице. Где на ресепшене, скучающая дама, с характерным закрученным рогаликом пергидрольных волос и с огромной оправой, из-за которой она была похожа на большую черепаху из советского мультика, окинула их оценивающим взглядом, перед тем как огласить наличие свободных мест.

Не известно, что именно она прикидывала больше, прежде чем потребовала паспорт и протянула ключ от номера. По сколько им лет? Почему платит девушка? Поломают ли эти, с виду нормальные люди, что-нибудь в номере. Будут ли шуметь, и остальной полет фантазии и мыслей администратора, чья должность больше походила на вахтёра гостиницы, еле-ели тянущей на три звезды, был скрыт от них.

Её имя, несмотря на паспорт, как обычно записали неправильно. Но обращать внимания сейчас на это, когда её руку сжимала его рука, и всего пара минут и пара этажей отделяла их от длительного ожидания и желание съедало изнутри, растекаясь от живота всё ниже и ниже, так что подкашивались коленки, было не вовремя!

Скулы все больше сводило от вырывающихся недовольств, послать подальше эту безобразную и медлительную даму непонятной наружности, и мчаться со всех ног в номер. Побыстрее вдохнуть аромат его тела, раскрыться полностью, впервые после признаний, после стольких дней ожиданий!

— Представляю, как долго она бы нас оформляла, возьми я багаж — произнесла она язвительно, поднимаясь по лестнице.

— Надо было все таки снять квартиру — виновато начал было он, но она резко развернулась и поцеловала его с такой жадностью впившись в губы и волосы, что он даже выронил ключи от номера.

Словно вихрем, её сбило с ног и закружило в водовороте мурашек, которые покрыли ноги и руки, словно мягкая патока растекалась внизу живота. Стекала от пупка всё ниже, заставляя её ноги сжиматься словно она вот вот не добежит до туалета. Соски моментально сжались и она не могла остановиться, всё целовала его и целовала.

Сколько раз она представляла этот момент! Этот вот всё исцеляющий и самый страстный поцелуй её жизни.

С того самого дня, как впервые влюбилась, когда засыпала по ночам и представляла встречу с тем, кем дышало юное девичьи сердце. Кого любила безответно, по ком страдала на страницах своих дневников. С тех пор, как прочитала в четырнадцать лет свой первый любовный роман «Поющие в терновнике». Как смотрела романтические фильмы, в которых конец оставался за кадром. Как впервые ждала на вокзале. Как ждала в вагоне поезда. У трапа самолета. Кажется она ждала этот поцелуй все двадцать пять лет.

Открывая гостиничный номер, их немного позабавили две кровати, стоящие в противоположных конца комнаты, а между ними старый стол времен их школьных лет, но это было не столь важно. Быстро скинув с них матрасы на пол, и вытащив полотенце с зубными щетками из рюкзаков, они побежали в душ.

Конечно же о горячей воде мечтать в этот вечер было бы слишком большой роскошью, поэтому полностью околев под ледяной водой, завернувшись в простыни, они пили шампанское на полу из двух пластиковых стаканов. Откусывали шоколадку с кокосом и говорили-говорили, обо всем. О том, как она долетела. Как он полдня бродил по этому городу и ждал её, а она летела в самолёте.

Дальше слова уже были не нужны, пузырьки всё ещё забавно выпрыгивали на поверхность недопитого в бокалах шампанского. Музыка негромко играла по кругу из открытой старой раскладушки, которая по совместительству служила и плеером и фонариком, а они уже секунда за секундой растворялись без остатка друг в друге.

Закружившая их страсть не угорала до самого утра. Спать они легли по старой традиции с рассветом, укутавшись в полувлажные от пота простыни. Откидывая едва просохшие волосы подальше от его лица. Она виртуозно освободила одну ногу от белой ткани, закинула сверху его ноги. Макушкой же уткнулась в его едва проступившую щетину. Ухом отчетливо улавливая участившиеся сердцебиением, носом вдыхая этот самый родной и совершенно не противный аромат — она наконец ощутила себя в спокойствии. Она ощутила себя на своём месте.

Оказывается, как мало нужно человеку для счастья. Просто миг, когда можешь позволить себе быть в абсолютном спокойствии и тела и духа, и разума.

Будто маленькая белая кошка, свернувшись в клубочек под боком любимого и родного человека, она немного мурчала себе под нос. Забываясь в славном маскараде ярких картинок, накрывающей её дремоты. Картинки становились всё ярче и чётче, не те, что засыпая с голодным желудком и отрешенными мыслями приходили в голову, а те, другие. Где райские сады и птицы. Где шум раскатистых волн. Где босые ноги на гальке и закатное солнце в бокале. Ветер в волосах, ночи при свечах. Те картинки, которыми живешь в самые трудные дни. То, чем кормишь голодное сердце в долгий период ожидания.

Она почувствовала, как он гладит её волосы по всей длине, поглаживает пальцы, как замедляется ритм его сердца, как сильно и крепко сжимает он свои объятия, словно боится, что она исчезнет и как впервые её внутренние качели успокоились.

Они больше не крутились солнышком, их больше не бросало из стороны в сторону, когда раскачиваешь за одну веревку. Она не сидела на маленькой неудобной дощечке, не стояла ногами на одной веревке — её внутренние качели успокоились.

Уже сквозь сон она почувствовала, как августовское солнце заливает всю комнату сквозь, местами дырявые, но плотные шторы, находя все щелочки и светлые места рисунка. Как оно с каждой минутой всё ярче и настойчиво командовало просыпаться, впереди была дорога домой. Чуть больше половины дня на поезде разделяло их от маленькой квартирки, где холодной ночью января всё перевернулось.

После возвращения домой, они не расставались ни на одну ночь больше двух недель.

Старые раны давали о себе знать ещё это время — пришлось отрубить все головы Гидре. Словно, проверяя на прочность их отношения, жизнь в первый месяц подкинула всё — возвращение в реалии и привычный ритм жизни, его увольнение с работы, причем сразу с двух, клевета, женская брызгающая во все стороны желчь, сомнение в искренности её чувств со стороны его окружения.

Но вся эта суета проходила мимо, они укрылись от всего одним большим разноцветным зонтом и даже хмурые тучи сквозь него казались не такими серьезными. Они были влюблены. Они видели только друг друга и никто помешать им был не в силах.

Месяц спустя она уехала на свадьбу к лучшей подруге, где поймала букет. Не то чтобы она верила в приметы, но это был первый её букет, да и значения этому не предала, совершенно.

На счету опять был минус и с интернетом не повезло. За неделю её отсутствия они практически не общались.

В поезде поздно вечером она получила от него сообщение, что больше он её никуда одну не отпустит. Засыпая с улыбкой на губах, она перечитывала это и ещё те, первые, самые дорогие её сердцу, сообщения от него. Она в действительности так соскучилась по нему за эту неделю, как не скучала все те долгие месяцы разлуки.

Уже полтора месяца они жили под одной крышей, изо дня в день просыпаясь рядом и не могли к этому привыкнуть. Сколько они были вместе? Восемь месяцев, из которых почти 5 она была вдалеке? Или они были вместе со дня их знакомства?

Он совершенно естественно разделил с ней пространство, некогда принадлежавшее только ей и псу. Только последний немного ревновал и по-первой часто ложился спать между ними или подвывал в самый неожиданный и ответственный момент.

Ему потребовалась всего одна полка в шкафу и место для зубной щётки и мыла. И это не могло не радовать. Никаких посторонних вещей не вошло в её дом. К половине его вещей она и так привыкла и даже в некоторой ходила, а вторую половину сама ему недавно привезла.

Это их изначальное равенство в отношениях во всех мелочах было самым значимым. Они вместе по крупице строили свою совместную жизнь. С одинаковым стартом и с одинаковым набором составляющих.

Эйфория конфетно-букетного периода была не так, как у всех. Их такой период был, пока они были друзьями. Между ними всё было настолько комфортно. Ни каких тебе притирок, неприятных открытий в любимом человеке, всё идеально совпадало: биоритмы, привычки, бытовые мелочи, предпочтения в еде, утренний запах изо рта, запах пота, любимая музыка, раздражающие звуки. И так можно продолжать до бесконечности. У влюбленных пар совершенно другая орбита.

Засыпая с такими мыслями, на утро она проснулась так поздно, что уже проводник успел несколько раз пройти мимо и напомнить о сдаче белья и закрытии туалетов. Наспех разделавшись с этими ритуалами, она начала наводить марафет для встречи с ним. Опять поезд, опять вокзал.

Он пришел встречать с бутылкой шампанского и ни один раз лукаво предложил распить её прям на вокзале. Но она, как законопослушная и зависящая от синдрома « а что скажут люди» уговорила его подождать пару часов,. Необходимо делать одно срочное дело на работе, где теперь они, как и прежде, работали вдвоём и уже дома устроить романтический ужин.

Он нехотя согласился, и уже вечером они сидели за школьным дубовым столом, где одно место было удобным — там было место для ног, и там же всегда сидел вечно голодный пес в ожидании, не упадет ли со стола ему чего-нибудь. Второе место было только, если сидишь с поджатыми на табуретке ногами — за ним чаще сидела она.

Уплетая, мастерски приготовленные им, спагетти и накалывая кусок отбивной на вилку, она жадно рассказывая все подробности той шумной свадьбы. Как чуть не получила по лицу от матери жениха, потому что та решила, что они с братом невесты крадут алкоголь. Как сам жених грозился её посадить на пятнадцать суток, потому что они все с тем же братом украли невесту. Как потом смеялись над этим всем и катались по городу под All That She Wants от Ace of Base, и что вряд ли они долго проживут вместе, потому что подруга явно заслуживает лучшего мужчину. Но тут она заметила, что он держит в руках маленькую красную коробочку, и говорит ТЕ самые заветные слова.

Стоял ли он на колене, или сидел на стоящем у стола, диване — она уже не вспомнит. В голове промелькнут только две мысли: «хоть бы котлета сейчас с вилки не свалилась» и « нельзя отвечать «я подумаю». Ведь она отчетливо помнит его возмущение на такой ответ своей сестры жениху. Помнит, как час слушала возмущения по скайпу, что такой ответ хуже «нет», и, наконец, прорвав молчание она ответила «да».

Двадцать третий день сентября подходил к концу.

Томясь ожиданием у кухонного окна, тщетно пытаясь в осеннем сумраке, сквозь переплетенные мокрые ветви деревьев и желтеющих листьев, разглядеть его фигуру, синие кроссовки, отмеряющие шаги от метро до подъезда, она, поглядывая на таймер мультиварки, поняла, что до любимой традиции отмечать праздник с первой минуты этого дня — осталось пара часов…

Без трех часов до шести лет под одной фамилией, хотя могло быть уже и семь, они поженились в годовщину помолвки. Без трех месяцев восемь лет вместе.

Можно долго сейчас вспоминать о том, чего и как они достигли вместе за это время, начиная с пачки лапши быстрого приготовления на двоих на завтрак в её маленькой квартирке в общаге. И как их количественный состав увеличился ровно вдвое, как они переехали в другой город, разжились собственной жилплощадью, — всё это темы для других историй.

Вышла бы она за этого человека второй раз? Хотела бы, чтоб их сыновья стали такими мужьями как он? А если б была дочь, пожелала б ей такого мужа, как её отец? Изменился ли он за это время? А она? На все бы ответила такое же «да», потому что не в банальном «сильном» плече все дело. И не в том, что засыпать в одиночестве трудно, или не комфортно, или не привычно. Не в том, что хочется быть кем-то любимой. Да и не в том, чтоб с ребенком или тяжелой сумкой кто-то помог. Всё это как-то второстепенно и не так необходимо, как кажется. А потому что хочется чувствовать, что она его муза. Правда муза ещё та — стервозина редкостная, но именно он тот самый, который подарил ей ощущения свободы.

Потому что с ним она чувствовала, что в неё верят порой больше, чем она сама в себя. Чувствовала, как всю её заполняет страшный вакуум, если хоть на секунду задуматься, что его может не быть. Именно с ним она понимала, что всё как будто невероятно идеально срежиссированно кем-то заранее, всё правильно.

Хотела произносить его имя, потому что оно само по себе несёт добро и кажется, что все его тёзки непременно хорошие. До чего порой не могла налюбоваться красотой его имени. Ей хотелось, не сотворив себе кумира, взять его за эталон мужественности, порядочности и воспитанности. Смотреть и всегда поражаться до чего он хорош. Знать всё наперёд, но не интересно это. Потому что хочется всё познать и прожить это всё вместе с ним.

А сейчас ютясь и суетливо подготавливая свечи для получасового рандеву после полуночи с мужем (после укладывания двух детей рассчитывать на большее не стоило), вслушиваясь в отдаленный гул поездов и барабанную симфонию капель по осенним трёхцветным листьям клена, её сердце замирает, когда в замочную скважину вставляется ключ и один поворот замка разделяет до встречи с ним.

С тем, кто делает лучше её каждый день, любимым Арагорном, в их маленьком Средиземье, которому вот вот стукнет 10 лет…..

Стефания

Шёл одиннадцатый год их совместной жизни. И пятый, как она занималась детьми и не выходила на работу.

За окнами шёл снег, несмотря на конец апреля, выл холодный ледяной ветер, стуча ветвями в кухонное окно. Дети спали в своих кроватях. Она домывала посуду, пока муж провожая гостей, явно не торопился обратно.

Ещё через год после рождения второго ребёнка она периодически ловила себя на мысли, что он стал часто задерживаться. Иногда отлучаться по выходным и праздникам. Но все было не до этого. Двое маленьких детей съедали остатки размышлений на какие-либо другие темы.

И по правде сказать, она временами ловила себя на мысли, что поняла бы и даже простила бы измену, случись она сейчас. Отражение в зеркале давно походило на пресловутую домомучительницу, а каждое утро она просыпалась с мыслью о скорейшем вечере.

Все изменилось полгода назад. Убирая в шкафу, она наткнулась на платье василькового цвета, которое так подчеркивало цвет её глаз. И то ли от отчаянья. То ли от приближающегося дня рождения. Но она безумно захотела надеть это платье и погулять одна по городу.

Она неприлично долго пила одну кружку кофе, когда к ней подсел он. Выше её на четыре головы, широкоплечий, улыбчивый мужчина с тёмными глазами и улыбкой чеширского кота.

За одиннадцать лет она и забыла о чём можно говорить с другими мужчинами. Но говорил он. Она не могла сказать ни слово, потому что с первого взгляда захотела его так, как никогда не хотела ни одного из мужчин. Это было взаимное желание, потому что он смотрел таким взглядом, что официантка не упускала их столик из виду, наверное думая, что они займутся этим прямо здесь.

В тот день ничего не произошло. Постоянно звонящий телефон напоминал о реалиях жизни. А эти киношные страсти были лишь мимолётным порывом.

Но все изменилось через неделю, когда она в том же месте встретила опять встретила его.

Он сидел за тем же столиком и ждал её. Взял за руку и повёл за собой. А она и не сопротивлялась. Просто шла. Прекрасно понимая, что делает. Но не могла остановиться. Приехав домой, долго стояла под душем. Но не жалела. Она даже хотела, чтоб муж всё понял. Может тогда все решится само? Тогда не надо будет притворяться идеальной семьёй. Спрашивать как прошёл день и посылать сто фоток детей с макаронами на голове?

Можно будет наконец стать счастливыми. Свободными. Не держать друг друга маленькими детьми, совместно прожитыми годами, общей квартирой, друзьями и остальной якорной кучей мелочи, которая затягивает с каждым днём узел на шее все больше.

Муж замечал изменения, наверное, именно по этому каждое воскресенье отправлял гулять её одну. Может он тоже знал? И хотел найти повод?

Так было полгода. Пока однажды Чеширский кот, не предложил уйти. Нет, не предложил, а потребовал уйти к нему. Беря все проблемы на себя. Она стояла, уткнувшись макушкой в его грудь и плакала. Потому что знала, что не сможет, хотя именно это сделает её по-настоящему счастливой. Потому что все одиннадцать лет была не с тем, и сейчас это поняла. Но она не сможет. А дети? А родственники? А люди? А что скажут они. Подумают они? Будут говорить о ней?

Она не смогла. Вернулась домой. Выкинула платье василькового цвета, и стала опять готовить котлеты на ужин, спрашивая как прошёл день и думать, что живет счастливой жизнью, как все.

Надевала свой фартук каждый день, чтоб начать готовить ужин. И совсем не потому, что не хотела испачкаться. Это был ритуал. Как и тот, когда приглушается свет и повторяешь все действия, доведя их до автоматизма, чтоб уложить детей. Три поворота крана влево. Семь минут набор воды в ванную. Десять, чтоб выкупать младшего. Двадцать, чтоб выкупать старшего. Три звонка в неделю, чтоб мама думала, что у вас всё в порядке. Раз в неделю бабушке, чтоб не плакала в трубку. Один раз в месяц секс.

Можно обойтись иногда и руками. Ничего не хотелось. Полгода не пролетело, а просто перелистнуть одним листком календаря. Вначале была просто огромная дыра. Слёзы в ванной. Дежурная улыбка и воскресные два часа в кафе напротив фонтана. Где каждый раз она ждала, что он войдёт и страшный сон закончится. Но его не было. Летний зной шёл на спад и в воздухе снова запахло сентябрьскими дождями, октябрьским маскарадом листьев и ноябрьскими заморозками. Приближался её день рождения. Тот день, когда она начала дышать по-другому. Тот день, когда встретила причину огромной дыры внутри.

В этот раз она не хотела ничего. Ни василькового платья. Ни кофе в кафе на набережной у фонтана. Если бы не дети, она б выключила телефон и уехала на целый день. Хотя, возможно, именно дети и удерживали не покончить собой в этот день.

Она прожила одиннадцать лет с человеком, который так и не научился замечать её желаний, так и не захотел узнать о чём мечтает она.

Нет, он был хорошим мужем. Узнав о первой беременности, сделал предложение. Когда случился выкидыш, они всё равно остались вместе, но ещё тогда можно было расстаться безболезненно. Они были молоды. Она только закончила второй курс, он получил диплом. Они даже не жили вместе, не были безумно влюблены. Она не была. Он весь год нежно ухаживал. Помогал с учёбой, подсаживался в столовой, провожал домой. Он был хороший. Обычный. С ним было нормально. Ни плохо. Ни хорошо. А обычно. Родителям он вроде нравился и она не строила особых планов на их роман. Но и не прогоняла. Любви, как в книжках, страсти, как в фильмах — ничего этого не было. Но жизнь же не книга. Всё как-будто репетировала. ждала лучшей роли, другого сценария. Она не была против секса с ним. Он был галантен и учтив. И уж лучше так, чем после рюмки на дискотеке.

Но незнание и отсутствие опыта сыграло злую шутку. Она забеременела после первого раза. Своим родителям она сказала же в этот же день. С ними проблем не было. Отец обнял мать и сказал, как-то радостно: «Готовься к свадьбе», хотя предложение еще никто и не сделал. А мать лишь посмотрела и спросила: « учёбу бросишь?»

На следующий день он, в парадном костюме со вручения диплома, в мятом и ни к чему не подходящем галстуке пришёл с цветами и коробкой конфет просить её руки к родителям.

Она хотела подняться с кровати и закричать, что не надо этой комедии. Не надо ломать руки и поспешно жениться, потому что

«так положено», но ей было так плохо от тошноты и боли.

Она чувствовала, что всё идет не так уже тогда. Не так она хотела замуж. ни за того, и ни тогда. Но он сидел рядом и держал за руку. Приносил стакан воды, водил в туалет и даже был рад, что скоро обретёт новый статус отца. Чего нельзя было сказать о его матери.

Уже через неделю они подали заявление в загс, со справкой от гинеколога им даже уступили дату. Перевёз её вещи в свою однокомнатную квартиру и они начали жить вместе.

Она лежала ещё две недели, совершенно не могла вести никакую подготовку к поспешной свадьбе. Ей всё таки удалось убедить всех, что лучшим вариантом будет совсем неприметная церемония и спокойный ужин в узком кругу. Так и случилось. В предпоследний день августа она официально подписала себе приговор на одиннадцать лет.

А еще через две недели ночью началось кровотечение и она потеряла ребенка.

Оборачиваясь назад, она понимала, что знала такой исход с самого начала. Но как она могла поступит так с ним тогда? А что бы сказали ей его родители? Его мать сказала ей сразу всё, что она думает и это тоже была одна из причин прислушаться к своей интуиции. А что же подумают остальные? Хороший, правильный парень, совершил такой поступок, не оставил одну. Совершенно в разрез нынешней тенденции и в временам.

Через несколько лет они купили квартиру побольше. Ездили пару раз отдыхать вместе в отпуск. Случилась вторая беременность.

Потом третья. То ли потому что хотелось, то ли потому что «так надо», «так все живут». И муж был все таким же правильным. Порядочным. Помогал с детьми. Иногда мыл посуду. Приносил всю зарплату домой и почти все вечера пятницы проводил дома. Редкий экземпляр в нынешнее время. Но он никогда не спрашивал о её мечтах.

Никогда не говорил о чём мечтает сам. Никогда не делал безрассудных поступков, никогда не выходил за рамки. Был как все. Жил как все. И она думала, что так и должно быть, что это нормально. Просто жить рядом. Ложиться в одну постель. По утрам готовить яичницу. Каждое 25 число выплачивать кредит, взятый на машину. Раз в пять лет покупать сапоги. Не думала счастлива она или нет. Но кто об этом думает? Мы просто живём. День ото дня. Быт. Дети. Какие ещё вопросы про счастье, когда у неё памперсы закончились, прививки, коммуналка, день рождения свекрови на носу. Никаких мыслей о себе. О своих мечтах. Даже самых робких. Так было все до прошлого октября.

Наступил день рождения. Начало недели. Понедельник. Муж пообещал приехать пораньше с работы. С утра она накрасила ресницы, — праздник же, и это было всё, чем отличался этот день от предыдущих дней этого полугодия боли и одиночества.

Купив к вечеру торт, и даже свечки, чтоб дети задували они шли домой. Механически отвечая на вопросы старшего и поднимая всё время выпадающие из коляски игрушки младшего, когда раздался звонок.

Номер не определился, но эти цифры давно алыми порезами отпечатались в сердце. Это был его номер. Он не звонил и не давал о себе знать полгода.

Лихорадочно забилось сердце. И, набрав в лёгкие воздуха, чтоб хватило не дышать первые несколько секунд она ответила. «Твой муж попал в аварию, он сейчас в моей больнице. Приезжай». Из трубки послышались лающие гудки брошенной трубки.

В смятение, и с запутанными мыслями, она не помнила, как дошла домой. Позвонила и оставила детей маме на работе. Как говорила адрес в такси. По всему телу разлилась горячая лава боли и сожаления. От страха сводило в желудке. Её тошнило не от того, что в голове страшными картинками проносились мысли о возможных последствиях аварии, а от того, что она год представляла встречу этих мужчин, но не один из сценариев не начинался в больнице.

Да, она переживала за мужа, очень переживала. В первую очередь как за отца своих детей, но и скрыть волнение и жажду встречи с ним не могла. Сегодня был ровно год, как они познакомились. И полгода, как она не смогла уйти к нему.

Как всегда бывает в жизни в такие моменты, все светофоры были красными, как и цвет заряда батареи на смартфоне. Все пробки в городе были именно на этой дороге в больницу. Всему городу именно в это время суждено было собраться на этой дороге.

Что говорить? Кого первого обнять? Как вообще вести себя? Раскрыть ли тайну? Как всегда вопросов было больше, чем ответов.

Всю дорогу она думала о тех счастливых днях с ним, отгоняя мысли о возможных травмах мужа. Только сейчас подумала, почему ей позвонил он, а не муж? Неужели всё так плохо? Ведь он был хирургом. Она чувствовала, как в солнечном сплетении невыносимо больно стянуло, словно в этот момент пронзило ножом. Она вдруг осознала, что с человеком, пусть и нелюбимым, но с человеком, с которым прожила рядом 11 лет, родила двух прекрасных детей, человеком, который пытался любить её по-своему и уважал, с человеком, который мало спрашивал почему она плачет по ночам, но как таковым не был причиной этих слёз, — с этим человеком что-то произошло. И, возможно, произошло что-то страшное. И она обязана быть рядом. Помочь. Поддержать. Но она не хочет больше быть жертвой, что бы сейчас не узнала.

Не хочет приносить себя в служение ни ради детей, чтоб у них была «полноценная» семья, ни ради общественного мнения, ни ради чего-либо другого.

Она готова встретить лицом к лицу то, что могло произойти с мужем. Но приняла решение, о котором её просил он полгода назад.

Приняла его только сейчас.

Такси подъехало к воротам больницы. Быстро рассчитавшись, бежала в хирургическое отделение, где явно происходило что-то. Суматоха. Много людей. Каталки. Господи. Что случилось? Такая серьёзная авария? Она не знала кого ей искать глазами. Его в белом халате или мужа. В какой одежде он уходил? Она подходила к каждому мужчине, персоналу явно было не до неё. Кто бежал с медикаментами, кто беседовал с другими людьми, кто помогал идти пациентам.

Вдруг в конце коридора она увидела, что муж сидит в инвалидном кресле и зовёт её, не слыша слов, но хорошо видела его жесты руками. Слёзы моментально заполнили глаза и потекли по лицу. Решительность выбора, сделанного пять минут назад, улетучилась без следа. Подбежав и рухнув на колени, она начала плакать, обнимать мужа и спрашивать, что произошло.

— Ничего страшного. Нужно сделать операцию на колене. Меня спас врач этой больницы, а сам сильно пострадал. Слышал ему срочно нужна кровь — ответил он.

Выдохнув» у нас с ним одна группа крови» она побежала искать медсестру.

Бежала вниз по лестнице, перелетая ступеньки, сбивая пациентов. Трясла каждого человека в одежде персонала, с обезумевшими глазами, колотящимся сердцем, и предательски пропавшим голосом.

Как рыба открывая рот, и не извлекая звуков, она словно шептала: «Кровь!! Я хочу сдать кровь!!»

Её расспрашивали, отталкивали, уворачивались. Она казалась обезумевшей пациенткой, сбежавшей из отделения психиатрии. Растрёпанные волосы, чёрные борозды потёкшей туши, глаза на выкате, осипший голос:

— Кровь. Кровь. Кровь… — кричала она. Каждая секунда казалась последней. Она уже видела, как из операционной выходит ещё один хирург, тихо и с горечью снимает маску и медсёстры утирают слёзы…

Как доносится пронзительный и бесконечно-ровный звук «пииии»

Она трясла головой, словно хотела стряхнуть эти мысли как мусор, и проснуться от затянувшегося кошмара.

Кажется, плоскости потолка и пола начали меняться местами, свет поплыл, и она вцепилась мертвой хваткой в пробегающую мимо медсестру, и заорала что было мочи:

— Я хочу сдать кровь для вашего хирурга. У нас одна группа и резус.

Медсестра, по глубине впившихся в руку ногтей, сразу поняла, что сопротивление бесполезно. И они побежали в сторону операционной.

— Какое же у тебя редкое имя — сказал он уже приевшуюся с годами фразу, присаживаясь рядом год назад в кафешке на набережной.

— Группа крови у меня тоже очень редкая — машинально бросила в ответ она, немного резко. Но это его совершенно не остановило.

— Ну тогда однажды мы сможем спасти друг друга — ответил он и улыбнулся своей чеширской улыбкой.

Год назад брошенная фраза, засела у неё в голове и всплыла именно сейчас.

— А ты знаешь, что с такой группой крови всего 5% людей на Земле? — ответил он, на возражение, что такой группе подходят все группы крови (она хорошо училась в школе и помнила занятия по биологии) —

— Но с одинаковой группой и резусом — мы идеально подходящие друг другу доноры — ответил он.

Еле уговорив медсестру взять двойную дозу, подписывая какие-то бумаги о согласии, сказала, что хоть и не родственница, но очень близко знакома с их хирургом. Умоляла сказать, если понадобится ещё она обязательно сдаст, и ей плевать на законы и запреты, но тут зашёл главврач больницы. Медсестра вышла. Он пригласил пройти в свой кабинет для разговора.

Несмотря на тошноту и лёгкое головокружение она чуть ли не влетела на третий этаж.

— Я так понимаю, Вы и есть та самая загадочная женщина моего друга, которую он прятал ото всех — произнёс он спокойным голосом, указывая жестом на диван, заливая кипяток в кружку и протягивая ей.

— Да — тихо ответила она и сглотнула свежий, вкусный и сладкий чай.

— Тогда я буду с Вами откровенен — начал он, и дальнейшие 15 минут были как в фильме ужасов.

Груженый грузовик летел в автобус, полный людей. Он подставил свою машину, был ранен, потерял много крови, но помог некоторым пассажирам выбраться из автобуса. Успел набрать номер больницы сказать об аварии. Успел позвонить ей сказать про мужа, потому что у того был шок. Пытаясь вытащить застрявшего ребенка, он надорвал коленные связки и повредил спину. Поднял искореженный металл, со сверхъестественной силой. Как это сделал в одиночку до сих пор загадка, скорее всего выброс адреналина. Мать ребёнка скончалась по дороге в больницу. Но он об этом ещё не знает. И только после того, как вытащил девочку упал без сознания. Скорые уже были на подъезде и его одного из первых привезли в больницу.

Ситуация уже не критическая, но пока он без сознания. Ему понадобится полугодичный курс восстановления с ежедневными процедурами. И что посещение закрыто, кроме близких родственников, но он знает, кем она приходилась его лучшему другу, и будет держать в курсе.

— По моему распоряжению Вы сможете оставаться в его палате, сколько пожелаете. — сказал он открывая дверь кабинета.

— Спасибо — это всё, что она могла сказать в ответ сейчас.

Это всё проносилось, как кадры киноленты на старом проекторе, который поставили на перемотку.

На секунду задержавшись на кадре с раненым мужем она вдруг осознала, что около часа назад он наконец все узнал.

Что делать дальше она не знала. Набирая номер матери, сославшись на маленький остаток зарядки она сухо ответила, что с мужем все в порядке, осведомившись о состоянии детей, сказала что останется сегодня ночевать в больнице.

Закрывая дверь в кабинете главврача, она растерянно думала, куда же пойти вначале. К нему в палату или к мужу.

Твёрдо решив дойти сегодня до конца она спускалась по лестнице, подбирая слова для разговора с мужем

Через каждые две ступеньки она останавливалась, то ли для того чтобы выдохнуть, то ли для того, что нащупать носком ноги под собой пол. Что её ещё носит земля сегодня. Что все по-настоящему. Здесь, сейчас и с ней. Что как бы она по своей человеческой натуре не хотела бы оттягивать решения до бесконечности, никто их за неё больше не примет.

— Я не знаю как дышать без тебя, мне кажется я не дышу эти шесть дней — шептала она в обеденный час, нежась в постели отеля на на другом конце города от кафе возле фонтана, пока он искал в карманах брюк звонящий телефон.

— Мне кажется я не дышал всю жизнь, пока не встретил тебя — ответил он так глухо, как-будто эти слова совершенно случайно сорвались с губ, и ушел в ванную, чтобы ответить на звонок.

Она медленно встала. Стала искать чулки, которые специально купила, как только перевернула последний лист календаря с февральским обрезанным хвостом. В этом году хвост оказался на один день большее.

Из ванны доносились какие-то медицинские термины. Она уже по одному этому поняла — сладкое послевкусие их близости — кофе с любимым тирамису ей сегодня предстоит разделить в одиночестве.

Он вышел из ванны. Помрачнел и начал быстрее одеваться.

— Прости, авария, крупная, я нужен. — быстро произнёс он.

Конечно он был нужен. Один из самых успешных нейрохирургов в стране. Специалист мирового уровня. Он всем был нужен. Людям, нескольким больницам, нескольким странам.

Сколько раз он шутя говорил:

— Сегодня опять предлагали в Бельгию переехать.

— А ты бы где больше хотела жить в Италии или Америке?

И всегда таким тоном, что она не могла понять он это всерьез или нет. Каждый раз после таких вопросов засыпала и переставляла другую жизнь в другой стране и другую себя.

Она ведь даже не понимала насколько он ей был нужен.

Она жила одним воскресеньем и детьми. В понедельник еще почти на весь день хватало воспоминаний. Она могла закрыть глаза и вспомнить его прикосновения. К среде она помнила ещё дословно каждый их диалог. А в пятницу её воодушевляла одна мысль — ещё день и они встретятся.

Так пролетело полгода. Двадцать пять воскресений вместе. Двадцать пять раз по три часа. Иногда он присылал с посыльным её любимое тирамису и маленькие записки. Но она боялась их оставлять в квартире до прихода мужа и всегда выкидывала. Только лишь телефон хранил фотографии этих записок. Пара фотографий его профиля или спиной, в костюме и с телефоном у виска. Она всегда украдкой фотографировала, когда он отходил говорить по телефону. Скидывала эти фотографии в папку с рецептами, зная что туда точно даже случайно не залезет муж, не смотря на то, что он вообще никогда не лез ни в какую её личную вещь. На телефоне пароль появился, когда их старшему сыну исполнилось год, и его маленькие пальцы нажимали всё подряд, но пароли были в их семье тоже открыты друг другу.

В тот день, когда она впервые увидела его улыбку, его широкие плечи, он показался ей атлантом, что держал небо. Чтоб то не рухнуло на неё. Ей захотелось кинуться в его объятия, как в поле со спелой пшеницей. Провести по его отточенным скулам как по верхушкам ею любимых гор. Глаза показались глубже Марианской впадины, а голос просто был снежной лавиной, с силой и мощью которой не соревнуешься. Сегодня был ровно год, как они познакомились. Сначала Бог подарил ей его на день рождения, а сейчас он мог спасти ему жизнь.

— О, Боже, дети — подумала она и остановилась между пролетами, рукой все крепче сжимая перила, кровь от сердца хлынула к мозгу.

Что им сказать? Как объяснить, что она не любит их отца больше? Суд? Что они вырастут без отца? Как оградить их от всех бед, чтоб потом не было последствий? Как объяснить развод? И как все это вообще пережить? И не свернуть обратно?

Всё. Кажется решимость рухнула. Она вдруг поняла, что сейчас разрушит всё. Нет, не всё, а В-С-Ё! Одиннадцать лет брака, это же рекорд по нынешним меркам! Детей лишит ежедневного общения с их отцом. Младшему едва исполнилось два года, он ведь может и забыть настоящего отца? А старшему придется постоянно объяснять почему ушла от их отца? Как она сможет жить каждый день с этими вопросами? Как сможет жить в миру со своей душой? Священник! Ей срочно понадобился священник. Срочно захотелось исповедаться. Но лучше всего, чтоб сказал, что делать, а главное сейчас говорить.

Мимо проходивший мужчина в белом халате спросил всё ли с ней порядке, и когда она замычала в ответ, увидел, на обеих руках бинты от недавней сдачи крови и повёл, не особо сопротивляющуюся, куда-то.

Она почувствовала себя как на карусели в детстве. Когда неделю уговариваешь маму, убеждаешь что не боишься. Что плохо не станет, а потом сидишь уже на ней пристегнутый, и вот вот кто-то нажмёт заветную кнопку и ты отправишься в путь. Ты так мечтала об этом, стони раз смотрела, как катаются другие. Доли секунды отделяют тебя от такой же неудержимой радости и счастья, но вдруг приходит страх и всё. Вскакиваешь на ноги, начинаешь кричать, сердце колотиться, слезы льются, страх выползает из ушей, слетает с кончиков пальцев, Вцепляешься ногтями в материнское плечо и просишь забрать тебя отсюда. Лучше ещё тысячу раз посмотреть, как катаются другие, чем проехать самой. И мама уводила. Мама не пыталась помочь ей побороть свой страх. Перешагнуть его. Молча несла на руках, пока она глазами полными слёз, и стиснув от досады зубы, смотрела на удаляющуюся крутящуюся карусель.

И сейчас вот этот мужчина в белом халате её точно также уводит. И она будет тысячу раз смотреть на счастье в глазах других, реветь каждый раз, смотря как экранная сильная героиня делает шаг к своему счастью. Она будет одевать ежедневную маску « нормальной» семьи, лишь бы дети росли в иллюзии, что всё хорошо.

Нет, она сможет, освободившись от настойчивых рекомендаций отправится домой. Уточнила, где можно найти супруга и отправилась туда.

Открыв дверь в палату мужа, она увидела его сидящего спиной к двери и лицом к большой балконной двери. Глаз всё ещё кольнула инвалидная коляска, хотя она уже знала, что это лишь временное средство передвижения. Всей кожей поняла — он знает, ЗАЧЕМ она пришла сейчас к нему.

Как это невыносимо жестоко, понимать, что человек спасший твою жизнь рушит твою семью. Мужское самолюбие уязвлено по всем фронтам и скорее всего сейчас она наткнётся на лобовые принципы и бескомпромиссность со стороны мужа. Молиться про себя, или в слух? Падать ниц с повинной головой, или держать лицо при любом исходе?

— Как давно? — тихо спросил он, не поворачиваясь.

Удивительно, но в его голосе не было ни нотки гнева или презрения.

— Сегодня год — сглотнув, произнесла она, виновато сжав руки.

— Да, я видел, что ты изменилась, но решил, что ты наконец-то смогла принять всё, как есть»

— Прости — еле слышно сорвалось с губ. Она была сейчас упасть ему в ноги и молить прощения. Пытаться объяснить то необъяснимое, что творится сейчас в душе. Что она сама не может понять что это. Двадцать пять встреч по три часа, два десятка близости с другим мужчиной за 366 дней! Не сумасшествие ли менять эти семьдесят пять часов за год на те, что провела с мужем за одиннадцать лет? Хотя сколько именно времени она провела с ним?

Все эти одиннадцать лет она жила с ним без особых чувств. Заботилась, переживала, готовила, стирала, убирала, ждала с работы, спала в одной постели — всё это словно по накатанной, по инерции, по инструкции. Потому что никогда бы не подумала, что может быть по-иному.

Она не знала, что можно быть счастливой только от одного осознания, что где-то есть он. И неважно далеко или близко. Знает о ней, любит ли. Она просто знает, что он есть и она была счастлива от этого.

Если б дали выбор всю жизнь без него и три часа с ним — она бы выбрала второе.

— А вдруг, он подумает, что я сошла с ума? и тогда мне точно не отдадут детей? — сверкнуло как молния в её голове.

Она даже сделала шаг навстречу к мужу, но по тому как он схватился за колеса и если б не стекло разделяющее его и балкон, точно откатился как можно дальше — поняла, что нужно стоять на месте, и шагнула назад. Муж разжал руки. Разговор продолжился.

— Дети его видели хоть раз? — сказал он, и тут она почувствовала легкое отвращение, едва уловимое, именно в слове «его»

— Нет — тихо ответила она и, неожиданно для себя, перешла в наступление

— А сам-то ты насколько был честен со мной за последнее время? — произнеся это, она вдруг сделала жест плечами, словно сбрасывая невидимый походный рюкзак, с котелками, плошками, дровами для костра и остальной тяжелой утварью.

На самом деле она стреляла наугад, да ещё и с закрытыми глаза.

Да, ей казалось, что у мужа на стороне кто-то был, иногда, не факт, что это была одна и та же женщина. Вполне возможно, что она обманывала себя, в попытках оправдать свою совесть. Но женское чутье ей давно это нашептывало, да только не важно это было тогда. До сих пор. Это всегда были какие-то мимолетные мысли. Подтверждения им она не находила, по правде сказать — и не искала. Никогда ничего не искала в его телефон, как и он в её. Социальные сети, бумажник, карманы — личное пространство в их семье было нетронутым.

Но потому, как он резко развернулся поняла, что попала в десятку и теперь-то нужно очень аккуратно выбирать слова и смотреть на реакцию, потому что шанс расстаться по-человечески, стал больше чем реальным.

— Откуда? — только лишь произнёс он и, прикусив губу, замолчал.

— А ты никогда не думал, что ты по-другому пахнешь после? Сколько их было вообще? — сказала она, выдавая собственные страхи, за ощущения, внутри все дрожало — только лишь не промахнуться.

— Не было никаких их! Не делай из меня — с какой-то злобой швырнул он в ответ, — у самой рыльце в пушку.

— Но и не ври мне, что даже одной не было — резко ответила она, а потом сменив гнев на милость продолжила:

— Я не хочу подробностей. Ни делиться своими, ни слушать твои. Мы давно стали чужими людьми друг другу. Возможно, никогда и не были близкими. Я не хочу выяснять почему никто из нас не решился до сегодняшнего случая открыть карты. Почему мы так долго жили вместе. Наши дети — это главное, что у нас есть. На развод я подам сама, дети останутся со мной, но ты сможешь видеться столько, сколько захочешь с ними. Я не буду претендовать на свою часть квартиры, если мы переоформим её на детей. Жить уеду к маме. Найти себе работу и обеспечить детей я смогу, ты знаешь, что я не пропаду. Надеюсь с этим вопросами не будет у нас проблем-кому нужны эти газетные сюжеты про адвокатов, делёжку имущества и внимания детей?

Дети не должны страдать, достаточно нас с тобой.

Она говорила, не подбирая слов. Не успевая обдумать и построить фразы. Всё что было на языке тотчас обретало звук. Стало сразу легче, как после долгих потуг на свет появляется ребенок, так и сейчас после нескольких сложных фраз появилась ясность. Появилась легкость. Клешни, сдерживающие все её мечты и желания, всё, что вообще имело в основе фразу « я хочу», наконец отпустили.

Одиннадцать лет она жила в тени самой себя, пряталась за спины детей, за зависимость от мужа. А сейчас поняла — всё это она пережила. Все должно остаться во вчерашнем дне. Пора действовать. Пора жить. Жить своей жизнью. Да корявой. Да, не складной и сложной. Но своей. Складывать свой пазл, подбирая фрагменты. Какие-то сразу же подходят, какие-то ставишь не на то место и сразу понимаешь это, а какие-то стоят не там до тех пор, пока фрагменты рядом не подскажут тебе об ошибке.

Уже на пороге, обернувшись и смягчившись, она сказала, как бы прощаясь:

— Нам с тобой нет еще и тридцати пяти, а порой мне казалось, что я старая — старая женщина, у которой уже всё было. Ты достоин той, что будет дышать тобой каждую минуту. Ты был очень хорошим отцом, старался быть мужем, но я не та, кто проживёт с тобой всю жизнь»

Она закрыла дверь так и не дождавшись ни единого слова в ответ.

Сняла обручальное кольцо, положив его в задний карман джинс.

Их разговор продлился не больше получаса. И ей срочно нужно было на воздух. Она знала, что в этой больнице есть небольшой парк для прогулок. Несколько аллей с ровными дорожками. Маленький пруд. Лавочки на каждом шагу. Практически выбежав на улицу, она глубоко дышала. Шаг в бездну был сделан. Самое сложное уйти и не вернуться — эту умную мысль когда-то давно записала в своей записной книжке для тех слов, которые уже умело связал кто-то другой.

Как обычно в её день рождения была пасмурная погода. Небо было затянуто всеми оттенками серого, и казалось вот-вот разревётся навзрыд. Периодически всхлипывая мелким и практически незаметным дождём.

Листья тихо срывались с деревьев. Летя на встречу с землёй они медленно кружили повторяя траекторию друг за другом. Под ногами был уже их трёхцветный ковёр. Медленно задевая носком ботинка она снимала его слой за слоем. Словно в каком-то слоёном пироге. Докапываться бы до скелета этой тропинки, асфальтированной, ровной, до той части, которую словно защитным слоем укрыли осенние листья. Собрать бы их охапку да запихнуть в пододеяльник. Укрыться им в холодной постеле, свернувшись калачиком. Свернуть из них причудливой формой розы. Сделать с сыном экибану в сад. Просто набрать огромный букет из красно-желтой-зеленой палитры. Натянуть рукава по самые пальцы, а горло от старой черной водолазки по самый кончик носа. Залезть с ногами на кресло, держать какао у колен, смотреть « Завтрак у Тиффани» или слушать чью-нибудь очаровательную магию игры на фортепьяно, смотреть на звёзды и медленно потягивать сигарету.

Она бросила курить уже очень давно. Больше десяти лет назад. Когда еще в первый раз узнала, что беременна, и хоть тот опыт закончился неудачно, не стала возвращаться к этой старой привычке. Но сегодня отчего-то весь вечер во рту было странное, уже едва запоминающиеся, чувство сухости и жжения, когда никотиновая зависимость даёт о себе знать. Ей отчетливо вспомнилось ощущение в пальцах рук, от зажатой сигареты. Так захотелось втянуть первую затяжку и медленно с выдохом выпустить этот отравляющий дым. Но сигарет у неё, кончено же, не было. Просить было не у кого. В такую пасмурную погоду в больничном парке не было никого кроме неё. Идти куда-то их искать даже и не думала. Она даже не понимала, откуда взялось-то это странное желание. Разговор с мужем не был так драматичен, так спонтанен и таким ошеломляющим, как его звонок со словами «твой муж попал в аварию» и уж не таким нокаутирующим, как «доктору делают операцию и ему нужна кровь»

От тропинок этого парка веяло тишиной покаяния. Что каждой ране нужен свой срок. Кто-то ходит по этим тропинкам ежедневно. Идет на поправку, или обретает смирение с судьбой, силы на борьбу дальше.

Сколько боли утаптывается в этот ковер из листьев. Сколько отчаянья гниет вместе с ними. Сколько молитв покрывает первый снег, а если поднять голову — там наверху кроны деревьев, с практически лысыми ветками, понемногу готовят к зиме. Расчерчивают свод неба в графическое безобразие. Впиваются в облака, словно из трубочки на коробочках от детских соков, пью их своими кончиками ветвей. Тянут воду из облака по всему стволу до самых корней.

Капли дождя становились все ощутимее, редко падали, но оставляли всё больше мокрый след после себя. На пруду появлялись круги. Вода была уже настолько мутно-зеленой, что вызывала отвращение. Если бы не запах дождя и осенних листьев усилило бы эффект своим запахом.

От чего-то на душе у неё стало и легко и грустно. Вспомнилось, как когда-то в студенчестве, когда обрезала свои волосы ниже талии в короткое каре. Голова всё ещё помнила тяжесть этой копны, а шея, привыкшая делать большее усилие для поворота головы, никак не могла привыкнуть. Но больше всех ощущения она тогда запомнила как шея почувствовала летний ветер. Как он обдувал её и ласкал своим теплом, будто соскучившись. Он обнимал её так крепко, что тепло этих объятий растеклось по всему телу, начиная с груди.

И сейчас её шее стало так же легко. Словно она все 11 лет ходила по кругу и тянула ярмо, бороздила, пахала, сеяла…

А сейчас всё скинула и снова вдохнула полной грудью. Пускай, что ветер был совсем холодный, а воздух тяжелый и влажный. Как туман растёкся по её легким, заполнив все капилляры, все альвеолы.

Она никому не говорила про него весь этот год. Не сказала никому ни слова. Да и некому было говорить. Подруг с появлением второго ребенка осталось меньше, чем пальцев на одной руке. Ещё с одним она могла оставаться на плаву и быть в курсе всех событий и радостей бездетного настоящего друзей. Со вторым в первые же полгода погрузилась в сменяющий друг за другом, но слившийся в один безумный комок, день. Первый год с двумя детьми пролетел как метеорит, оставив в памяти три-четыре ярких события, несколько десятков попыток поздравить хоть кого-то хоть с чем-то, а потом она перешла на редкие, но очень долгие звонки. Когда полгода наблюдаешь за человеком и его жизнью только по картинкам и записям в социальной сети, а потом пытаешься рассказать свою жизнь за шесть месяцев в течении получаса.

Сначала она жутко расстраивалась на этот счет, но потом и на это у неё не осталось времени. Она всецело отдала себя семье. Вернее детям.

Водила их на кружки. Занималась с ними дома. Придумывал разные творческие занятия. Посещала разные мероприятия, она хотела быть хоть в чём-то лучшей. Лучшей для кого-то. Хотела что бы они были лучше неё.

Этот комплекс постоянного оправдания и доказательной любви она заслужила с детства. Её матери всегда казалось, что дочь не дотягивает до идеала. Что к своему ребенку надо быть сверх объективной.

Поэтому рассказать о жемчужине, что появилась на три часа в неделю не было ни желания ни слушателей. Она сама купалась в ощущении, что хоть что-то только её.

— Ты веришь в то, что люди могут прожить друг с другом всю жизнь? — как-то спросила она.

— Прожить или любить одного человека на протяжении всей жизни? — поправил он её

— Любить.

— Конечно верю, вот теперь, я точно знаю, что буду любить всю жизнь тебя — поцеловав в щёку, сказал он.

— Перестань, ты же любил кого-то раньше?

— Да, но как-будто это было не со мной. А теперь я чувствую, что это навсегда.

— Ты просто влюблен. Вот и говоришь так. Пройдет время и звёздная пыль осядет» как-то грустно начала она

— Нет, с тем кого любишь, что вся вселенная переворачивается от одной мыли о ней — так не произойдет

— Ты говоришь, как влюбленный мальчишка. У тебя виски седые, а ты говоришь, словно тебе 12 лет. Мне сложно в такое поверить. Люди не могут любить одного и того же всю жизнь. Им надоедает еда, одежда, профессия, город, а это человек, который каждый день остается таким же, каким ты узнал его в первый же день»

— Ты сомневаешься во мне. Или в себе? — лукаво и как-то не серьёзно уточнил он — Они могут. Просто эта «вся жизнь» у некоторых начинается около сорока, вот и получается, что изначально старт затянут.

А что плохого быть влюбленным мальчишкой даже когда у тебя седое всё?

Он схватил её в охапку своими сильными руками и закрутил, задевая кончиками ног висящие на стуле вещи, завалив на диван нежно поцеловал и произнес эту фразу, которая нагоняла страх и бессонные ночи:

— Я очень тебя люблю, но не буду долго делить тебя еще с кем-то. И так достаточно. Как и не буду уговаривать. Это твое решение, и я приму его, каким бы оно не было. А теперь пойдем есть мороженое, сегодня я хочу фисташковое.

Это было последний их воскресный день в гостинице. Ровно через неделю она специально опоздала и пришла в их кафе, когда он уже успел выпить пару чашек кофе.

Она подошла, и не снимая очки сказала, что не может уйти от мужа, потому что не знает что сказать детям, потому что всё это неправильно, наверное. Что она не знает как будет потом всем объяснять свой поступок. Наговорила ещё кучу слов. По щекам текли слёзы, и то что она репетировала и специально надела очки не спасло.

Потом битых десять минут всхлипывала, утыкаясь макушкой куда-то в районе его груди. Пыталась запомнить запах, прощаться и отпуская свою жемчужину на дно морское.

А после развернулась и пошла прочь. Не оборачиваясь. Не прислушиваясь, зовёт ли он её. Идет ли он за ней. Прошла десяток шагов, затем ускорилась. Рыдания накрывали и подкашивались ноги. Чтоб не закричать, она зажала рот рукой, а чтобы не упасть побежала и через минуту скрылась в подземном переходе.

Она даже не сказала, что любит его всем сердцем. Что готова броситься под амбразуру, поезд, в окно, но не может остаться с ним, и не может объяснить причину почему.

Апрель заканчивался слишком трагично, как для месяца, в который принято много шутить и веселиться.

Сейчас, слушая как аппарат выводит кривые звуки сердечного ритма её возлюбленного. Целовала его руки. Шептала ему люблю. Читала молитвы и вспоминала. Мысли закружили её, как старая детская карусель. Она вспоминала каждый день, каждые три часа их встреч. И просто сидела рядом с тем, кого любила больше всех на свете и с кем могла и хотела прожить всю жизнь.

Ночь тянулась бесконечно долго. Каждые пятнадцать минут за окнами мерцали огоньки. Она дремала, но ухом вела ритм звуков от аппарата — это умение она получила, родив детей. Спать и слышать их дыхание — не это ли делают все матери особенно в первые годы жизни?

Персонал заходил к нему в палату очень часто. Несколько раз приходила медсестра проверить капельницу, вторая принесла ей плед, и отпустила, вернее настояла сходить и купить себе хотя бы шоколадку с чаем в автомате. Сопротивляться было бестолку.

С утра в желудке так и болталась не переваренная овсянка, и несколько литров кофе, которые она выглушила за сегодняшний день.

Рано утром с обходом в палату заглянул главврач и перед тем, как рассказать диагноз, уточнил с кем будет она.

— Я буду с ним — быстро ответила она.

— Но вы же замужем? — понизив голос, но без удивления спросил врач

— Уже нет, завтра подаем на развод — этими словами она отрезала не только остальные вопросы, но и все одиннадцать лет супружеской жизни.

Когда он очнется? Какой именно уход нужен будет? Когда его выпишут? Что с тем ребенком, которого он спас?»

Она была готова обрушить на врача вопросы, как снежную лавину. Много, оглушительно и не давая шанса успевать на них отвечать.

Но доктор многие предвидел и всё объяснял сразу.

Выпишут через две недели. Уход необходим, ежедневный. Лучше всего, если кто-то будет с ним. Да, надо будет жить и помогать. Но учитывая, что три месяца он будет передвигаться в инвалидной коляске. Чтоб не давать нагрузку на колени и спину-то многое обычное будет непривычно и сложно. Особенно это касается таких вещей как ванна, туалет, транспортировка, массаж, поддержка во время реабилитации. Это будет сложно и ей, и ему. Организм может реагировать не так, как они прогнозируют. Готова ли она на всё это? Где будут всё время её дети? Сможет ли она уделять время всем?

Спустя три месяца, нужно будет возить его на физиотерапию, массажи, бассейн и прочие процедуры, чтобы начинать разминать спину и ноги.

— А сколько на это потребуется денег — сказала она вслух, даже не заметив.

— Не беспокойтесь его отцы оставили ему достаточно. Он очень мудро распорядился этими деньгами, и потом не забывайте — эта клиника тоже его собственность — закрывая дверь, сказал врач.

Про завещание от двух отцов она помнила. Когда-то очень бегло об этом упомянул в каком-то из их разговоров. Полностью занятая попытками вспомнить о чём и когда был этот разговор она тем временем быстро съездила домой. Проведала детей, придумала для них историю про папу, который срочно уехал в командировку и будет им звонить по скайпу. Включив им мультики погромче пошла на разговор к матери. Отца дома не было.

После пережитого за последние сутки она уже ничего не боялась. Разговор с матерью всегда был сложным. Всегда заканчивался ссорой. Она не любила вдаваться в подробности. Не любила рациональный прагматизм своей матери. Не любила её грубые « а если». Никогда не слышала открытого одобрения. И сейчас она хотела направить разговор в то же русло, что и с мужем. С бывшим мужем (пожалуй, пора начинать привыкать к этому словосочетанию).

Собрав волю в кулак, уткнулась ледяным взглядом в одну точку и вылила сразу весь свой вердикт, как ушат с ледяной водой, на голову прагматичной и консервативной матери.

Её брак вчера закончился. Она любит и уходит с детьми к другому мужчине, который сам сейчас нуждается в помощи и находится в больнице. Самое страшное во всем этом было то, она даже не допускала мысли, что он успел ее разлюбить за полгода отсутствия.

Но мать, есть мать — она молча выслушала и спросила:

— Тебе не жалко этих одиннадцати лет? Ты уверена, что в этот раз будет хотя бы столько же? — только и спросила она.

— Нет, не уверена. Я не видела его последние полгода. Но я люблю его. Как и люблю детей. Но я это больше, чем дети.

После она заехала домой, собрала какие-то вещи себе, мужу и детям, и ближе к вечеру отправилась в больницу.

Взгляд задерживался на обжитой и ухоженной квартире. В душе она была большой эстет. Каждый уголок этой квартиры был наполнен заботой: уютом, стильными и красивыми вещами, которые в большинстве своем были все больше разбросаны в последние пару лет.

Она совершенно не представляла, как будет происходить всё то, что заварила. Какие вещи, когда и как забирать. Куда все это вести, как делить, и делить ли посуду, постель.

Мужчине всегда проще уйти. Кинул своих три рубашки, да пару трусов в сумку и отчалил со спокойной душой. А женщине как? Она полтора месяца подбирала обои под цвет плитки. Собирала вазы из одной коллекции, чтоб расставить на трёх полках в прихожей. А как муж, её бывший муж, совершенно неорганизованный и незначащий о существовании и половины вещей в их доме, муж будет жить там? А как он найдет в какой банке соль? А забирать ли ей саму эту банку? А если банки подарили им на свадьбу?

Жалость и цепкие прошлые пережитые воспоминания начали тянуть тихонечко на попятную.

Но тут как молния блеснула мысль: стоп, так ведь у него же есть другая женщина! Это что ж, она будет своими чужими руками мои банки трогать? Э, нет, голубушка, переезжай со своими. И на постелях моих шелковых я с детьми буду спать.

Встряхнув головой, чтоб выкинуть остатки этой предательской попытки отката — она хлопнула входной дверью и побежала вниз по ступенькам. Все решено. Сейчас не о банках с тарелками надо думать. А за жизнь молиться.

Она постучала в палату к мужу. Говорить «бывшему» вслух было странно. Как странно было всё, что происходило с ней, сколько? Уже второй день? Какой вообще был сегодня день? она с трудом могла вспомнить, что вчера был её день рождения, самый любимый праздник.

Открывая дверь, она уже слышала голос этой женщины, но сворачивать было поздно. Страшнее разговора с мамой и мужем вместе взятых — был разговор с бывшей свекровью.

Эта женщина не полюбилась изначально. Ещё с первой их встречи в общежитии, куда та приехала уговаривать сделать её аборт и «не ломать жизнь её сыну и себе»,. Дети не удержат брак (как в воду глядела). Что у её сына были совершенно другие планы на ближайшее будущее. Она уже не уточняла у сына были ли планы, или у неё самой были планы на будущее сына. Но и попросила дать своему сыну быть взрослым.

Позже они все-таки стали более менее общаться. Она не была с ней груба, а свекровь не указывала ей как жить. Но холод между ними сохранился навсегда. Это чувствовалось во всем. То суп не такой густой, как любит её сын, то горловина на свитере связана не так, как надо. То имена сыновьям не муж выбрал. То не так он одет. И остальная куча обычных бытовых мелочей, которые можно пропустить мимо, но не после такого старта.

И все, что эта женщина копила внутри целых одиннадцать лет грозит вылиться сейчас на неё. Она почувствовала этот презренный и испепеляющий взгляд сквозь дверь. Эти маленькие, криво накрашенные, поджатые губы. Этот взгляд мышиных глаз из-под жутких линз, зрение ухудшалось и с этим ничего нельзя было поделать. Скрещённые на груди руки, слова, застывшие в воздухе, конечно же она всё знает.

И все равно, как её сын преподнес ей информацию, он ведь был нормальным человеком, хоть и с ущемленным самолюбием, все равно-сейчас все грехи ей вспомнят.

Но свекровь молчала, демонстративно не ответила на приветствие, и еще более демонстративно отвернув голову к окну.

— Я сказала детям, что ты уехал. Сюда их не пустят, только спрашивать будут, врач сказал тебя могут через несколько дней выписать тогда и будем решать все вопросы.

— Да, спасибо за вещи — протянул муж руку за сумкой.

— Я тебе приготовил подарок — на этих словах свекровь фыркнула и демонстративно вышла из палаты, чуть хлопнув дверью — но в этой суматохе он куда-то делся.

— Перестань. Это сейчас не главное.

— Я вот всю ночь думал, ведь мы могли не рожать второго ребенка, уже тогда ведь было заметно, что мы с тобой отдалились.

— Наши дети это самое лучшее, что есть в нас, и что останется от нас, как об этом можно жалеть?

— Ты же не сдашь его обратно никуда, ничего не вернешь и не обернешь время вспять? Зачем об этом жалеть? Жалеют слабые, а ты не такой»

«А как они будут жить с малых лет в такой путанице? Я их отец. Как ты им все объяснишь? Как я останусь таким же важным для них? Не буду видеть как…»

— Не знаю, честно — порвала она этот клубок запутанных и без того мыслей — Что-нибудь придумаем. Ни мы первые. Ни мы последние. Ни сегодня, ни завтра мы не будем решать этот вопрос. Только давай не вмешивать в наши с тобой дела никого — очень недвусмысленно она дала понять, что они вполне взрослые люди и хотя бы в этот раз можно обойтись без его мамы?

— Да, я просил её, но не обещаю, что она не станет — оправдано и глядя на дверь сказал он полушепотом, как-будто его мать стоит и подслушивает за дверью.

«Давай отложим этот разговор хотя бы на пару дней? Дети у моей мамы. Ты в командировке. А Мне. Мне сейчас важно совсем другое»

— Он еще не пришел в себя?» спросил он, явно стараясь, чтоб его голос звучал как можно отрешенно и безразлично.

— Нет — сказала она так же шепотом и глядя на дверь.

— Я зайду завтра, может что-то придет в голову, или успею заехать к юристу, или к психологу. Не знаю, к кому там в первую очередь надо поехать? — сказала она почти на пороге

— Это и правда конец? Мы и правда разводимся? А с кем же я буду говорить каждый день?» как-то грустно спросил он.

— Как и прежде — не со мной — ответила она уже за дверью.

Она поднялась в его палату уже когда за окнами стемнело. В конце октября темнеет не так уж поздно, как это ощущается внутренне, сквозь жалюзи периодически были видны синие мерцающие огоньки скорых, но звука не было. Был лишь звук дождя по откосам пластиковых окон и звук его сердцебиения. Наверное, были ещё какие-то звуки, но их она даже не пыталась услышать.

Он был без сознания уже вторые сутки. Врачи уверяли, что такое вполне допустимо,. Что он может очнуться в любой момент. Но драматизировать она умела, как никто другой, и каждая минута казалась вечностью.

Сидя на стуле, с поджатыми ногами, листая фотографии на телефоне, которые уже можно было не скрывать она вспоминала:

— Я так мечтаю однажды проснуться раньше тебя, чтоб можно было насладиться твоим умиротворённым и спокойным лицом. Рассмотреть все твои чёрточки и мелкие шрамы. Посчитать все твои неповторимые веснушки. Сколько ресниц на твоих глазах. Какой у тебя изгиб брови. Как твоя грудь поднимается, вдыхая, и спокойно выдыхает. Как кисти расслаблены, а не постоянно теребят подвески на браслете. Как в профиль твой образ похож на египетский точёный рисунок на древнем папирусе, что хранится у меня с детства. Я бы хотел класть свою усталую и уже изрядно поседевшую голову на твоё плечо. Когда прихожу поздно. После нескольких тяжёлых операций, а ты уже спишь, намаявшись с детьми. Сквозь сон несколько раз погладишь меня по голове, поцелуешь. А я усну, словно мне только что сняли все грехи и умыли святой водой. И своим крылом меня обнял ангел, вселила веру, забрав усталость. Как бы я хотел никогда не отпускать твоей руки, знать, что ты всегда ждёшь меня у порога.

— Я жду тебя каждое воскресенье здесь — коротко ответила она.

— Да, это единственные три часа, ради которых стоит прожить неделю — обнял он её за плечи и замолчал.

Все это было так давно, и так недавно. Через неделю после этого разговора он предложил ей уйти от мужа к нему. Забрать детей, которых он готов усыновить, если это понадобится. С которыми готов говорить об их настоящем отце, если она не будет против.

Он — воспитанник детского дома, как никто другой, отлично знал, что родителей не выбирают. Что ситуации бывают разные, а жизнь это намного больше каких-то записей в бумажках.

Его самого усыновила довольно зрелая семья, которая с первых дней говорила с ним языком правды. В детском доме он пробыл совсем немного, возможно поэтому не успел даже осознать всю систему изнутри. И практически не помнил его.

Его приёмный отец был археологом. Очень известным учёным в широких кругах. А мать была его музой и настоящей госпожой в своём доме. Он всегда привозил ему какие-нибудь вещицы из своих многочисленных экспедиций. Брал, уже подросшего, с собой на раскопки, в поездки. Во многом, благодаря той среде, ученых, докторов, творческой интеллигенции — он и решил стать врачом. Именно приёмные родители рассказали ему почему он попал в детский дом. Спустя много много лет он, уже студентом, нашёл своего биологического отца. Встретился с ним, когда был на стажировке в другой стране. Он написал отцу первый. Решил, что упускать такой шанс было бы глупо.

Жизнь подарила им семь лет звонков. Редких поездок, переписок и общения. Он был его единственный сын, а потом. Потом начала забирать одного за другим его родных. Сначала от рака ушёл кровный отец, который не стал ему таким родным, как приёмный, но навсегда занял своё место в его сердце. Он простил еще тогда, когда приемные мать и отец рассказали правду об усыновлении.

Потом второго инсульта не пережила его приемная мать. Это очень подкосило отца, хотя он, привыкший отправляться вдаль от дома сроком доходящим до полугода — не смог прожить и больше года без своей музы.

За несколько лет он похоронил всех своих родных. Трёх самых родных людей. Заимел виски полные седины, хотя ему было всего тридцать пять.

Так сложилось, что оба отца завещании ему все свое имущество. Так он получил солидный стартовый капитал, чтоб открыть свою частную клинику. Имея имущество и инвестиции заграницей получил еще несколько партнеров, благодаря которым через пять лет работы его клиника выросла в несколько раз и получила хороших специалистов и репутацию. Он был ведущим нейрохирургом, и знал, что он на своем месте. С ним работали много студенческих друзей и в целом он был очень даже успешным мужчиной с хорошим достатком, но без любви.

Но какому мужчине в сорок она уже нужна? Если у тебя есть возможность работать на любимой работе, ездить на машине, которой доволен, обедать в любом ресторане и летать отдыхать в разные страны, приводить домой любую женщину не было проблемой.

А ему нужна была. С самого детства. Он видел, как его приёмный отец боготворит свою жену — самую обычную и простую женщину, с которой им Бог так и не послал собственных детей. Женщину, которой он посвящал все свои открытия. Запах её котлет способен был оторвать его от любого, даже самого важного, дела. У его матери было всего девять классов образования, но она никогда не ударила в грязь лицом ни на одном светском приеме. Ни в одной, даже самой высокопоставленной, компании. Она всегда была за отцом. Всегда улыбалась джокондовской улыбкой и ждала у ужину. Всегда, ему маленькому, рассказывала сказки про королей и их семьи. И всегда говорила ему, чтоб он выбирал сердцем. Что за простотой иногда кроется сокровище. Чтоб он не боялся быть мужчиной во всем. Сумел увидеть ту, с которой сможет прожить всю жизнь, а не провести ночь.

И он искал. Пару раз чуть не женился, но понял, что не сможет всю жизнь — не она это, не она.

Как и у многих коллег-медиков, кто женат еще на своих университетских подругах, у него тоже случился первый серьезный роман на старших курсах. Она была умна, красива, интеллигентна и другой национальности и веры. Не смотря на это её семья приняла его довольно благосклонно. Всё пошло не так, когда он узнал о том, что стажировка у них будет в разных странах.

Попытаться сохранить отношения было делом чести для него, но видимо, для неё это было знаком, что их отношениям долго не жить. Приложили там руку родственники или нет он не знал. Сама она понимала, что карьера и открытые возможности сейчас главное для каждого из них. А может просто он не любил её так, как сейчас, поэтому отпустил. Они расстались нежно и спокойно. Благодаря друг друга за всё прожитое.

После он так был увлечен взлетом карьеры. Не замечал ничего. Секс — да. Отношения — нет. Так можно было и привыкнуть. Он инвестировал в себя. В своё дело. Тут надо было или в самом начале встретить кого-то и проходить этот путь вместе. Или уже добиться максимума и переключиться на семью. Он был один. В целом мире. И однажды понял, что устал. Захотел приходить не в пустой дом. Ужинать не одному.

А потом, он стал замечать, чем больше у него складывалось с бизнесом, тем моложе и наглее были вокруг барышни.

С одной такой отношения продлились более года, несмотря на её довольно таки юный возраст. Она была практически в два раза младше. Мудрая и спокойная не по годам. Ему даже показалось — равнодушной к деньгам. Как потом всё-таки выяснилось — показалось.

С ней было хорошо всё. Особенно бешеная энергия, постоянное желание и доступность в любое время дня и ночи. Его заводило и бодрило, когда она возвращаясь с дискотеки, могла заехать на час — другой. При этом ей никогда не хотелось оставаться ночевать после.

Это не было похоже на его студенческий роман. Он не был в нее влюблен. Он был уже опытен и уверен в себе. Конечно, чувствовал, что тешит своё самолюбие и мужское эго, каждый раз когда она билась в экстазе.

Она была младше на восемнадцать лет. От неё веяло юностью и он занялся собой, во многом благодаря ей. Чтоб не отставать. Не переносить роль «папочки» ещё и на внешний облик. Где она такая юная и длинноногая, а он с брюшком и в кепчоночке. Благодаря ей его гардероб заполонили более молодежные вещи. Он стал регулярно бегать по утрам, а не с силой вытаскивать себя пару раз в неделю в тренажёрку. Стал выглядеть моложе своих лет, прислушивался к её советы.

Её вещи стали с постоянной периодичностью появляться в его доме. Он даже давал ей иной раз свою машину. Вполне вероятно, что все бы могло закончиться хорошо. Всё ближе был конец её обучения в институте, и тем больше она требовала и настаивала на том, чтоб взял её на работу к себе в клинику. Начиналось с намеков, шуток и продолжилось в более упорной и требовательной формой.

Как и многие, с избытком ухоженные барышни, работать она не хотела и не умела. Работа над собой, что конечно есть дело трудное. Это занимала большую часть её свободного времени. Она хотела быть просто красивой, ничего не делать, но зарабатывать достаточно много своих личных денег. Хотела должность главного юриста клиники. Его доводы, что та едва окончила юрфак и пусть пока пройдет по стажируется хотя бы год у их юриста, а там он может быть, и устроит её вторым юристом — заканчивались эксцентричными скандалами. Он очень долго не говорил ей очевидного, что юрист-то из неё в принципе никакой. Он знал, как она поступила и как она училась и видел предел её профессиональных возможностей. Сочетать личное с работой в такой сфере не хотелось совершенно. Не с этим человеком. Но он успел привязаться к ней. Нет, не любил. Ему было с ней довольно комфортно. Даже привык. А тут ежедневные скандалы. Истерики. Слёзы. Вранье о беременности. Ночные звонки и прочая ерунда дешевого разлива, что тут он понял — наигрался. Одно дело было заниматься сексом с двадцатилетней. Другое — вести себя, как двадцатилетний. Хотя и двадцатилетним он так не вел.

Да, с ней было хорошо. Она была хороша. Молодая, всегда готовая и лёгкая. Её всегда можно было взять на все мероприятия. Взгляды женщин и зависть мужчин, но не хочет он больше плавать в луже.

Ему нужна бездонная. С синими глазами-айсбергами. С носиком, как у той египетской царицы на старом папирусе. Нужна такая, как была его мать. Не важно будут ли у нее настолько ухоженные волосы и всегда идеальные брови, эти нарисованные линии ему всегда казались фальшивыми. Неважно, была ли она замужем или нет. Есть ли у неё дети. Сколько килограмм она будет весить и какого роста будет.

Он понял, что ему нужна обычная. Настоящая. С кричащими глазами и джокондовской улыбкой.

И тогда он встретил её. Через пару лет после этой истории со студенткой.

Он шёл вдоль набережной к своему любимому кафе, и за столиком сидела она. Понял это сразу, сердцем. Это платье василькового цвета. Этот профиль египетской царицы. Задорные веснушки. Волосы, блестящие от солнца. Уставшие, но бездонные синие глаза, за которыми было нечто глубже Мариинской впадин. И он сел к ней, не думая ни о чем. Сама ли она пришла. Замужем ли она, кто она. Он ничего не думал. Он просто знал — это она.

А потом, потом не было сил выплыть обратно. Идеальный шторм засосал безвозвратно.

Немного протрезвев от первого месяца, ночей, разговоров — он попытался свернуть обратно, но был готов покончить собой от ломки по ней.

Потом пришлось вылить душу в мужском разговоре своему лучшему другу. Того самого главврача своей клиники. Рассказав все как есть, не имея уже сил носить всё в себе.

После стадии страдания, бичевания и отречения, пришло смирение и решительность.

Он понял, что стоит воспользоваться советом своей приемной матери и быть мужчиной во всём. Он принял как факт, что его любимая женщина несчастна в браке и что она может может быть счастлива с ним.

Он решил действовать. Уточнил через своих юристов. Все нюансы по разводу, опекунству детей и прочего. Взял список необходимых документов и завёл разговор с ней.

Через неделю он был готов выложить ей на стол всё, чтоб она поставила лишь подпись, а все остальное он бы взял на себя, но она ответила ему отказом.

В тот день, он вдруг вспомнил своё ощущение, когда его привели в детский дом и оставили там. Он не понимал ни где, ни почему тут находится. Где его родители. Кто эти люди. Он не помнил, как выглядели родители. Но помнил, что он вдруг оказался один.

Его любовь к ней была шире цунами и он её не усмирил.

Около часа он сидел молча в том кафе, после её ухода. Мысли лихорадочно сменялись от напиться до утопиться. Суицид был не в его характере. Он взял ключи от машины и поехал на кладбище. Просидев там до позднего вечера несколько раз смахивал слезу то ли от того, чьи лица перед ним были на памятниках, то ли от того, что знал, что эта была единственная им любимая женщина и он не смог её удержать. То ли от того, что отчетливо видел их совместное светлое будущее в его доме с детьми.

За следующие полгода он немного одичал, от чеширской улыбки оставались лишь редкие лучики. Дни были похожи на дни сурка.

На висках заметно появилось немного седины. Он жил, как прежде, Выглядел также. Также встречался с друзьями. Делал самые сложные операции. Спасал людям жизни. Но больше не улыбался.

Всем вокруг ничего не объяснял, но изменения были заметны. Весь женский персонал, воодушевившись, наперебой отпускали комплименты. Пытались проявлять заботу, внимание. Некоторые даже угощали своими кулинарными шедеврами. Он понимал, что они почувствовали. Женщин не проведешь. У них нюх на брошенных. Нюх на одиночек.

Так он прожил эти полгода. Ушёл в работу. Начал ездить по конференциям. Чуть было на одной не ушёл с брюнеткой. Так шло время. Пока однажды, по дороге на работу не увидел, как грузовик несётся на автобус, а у окна сидит женщина с ребёнком на руках, так похожая на неё. С такими же золотыми волосами и синими глазами.

На часах было начало третьего ночи, когда он пошевелился. Она вскочила и не знала можно ли кричать от радости. Куда бежать и кого звать. Нажав на кнопку вызова персонала, она сидела на стуле и во все глаза смотрела на него.

Сонная медсестра не торопилась, видимо решив, что это не ему, а ей нужна какая-то помощь и тогда она ещё раз нажала на кнопку.

Подойдя к палате, медсестра уже слышала как кто-то говорит, но не придала этому значения. Отвлеклась ещё на несколько минут, заглянув в телефон. Боком толкая дверь, всё ещё увлеченно вглядываясь в телефон.

Конечно, зачем торопиться к собственному начальнику? Можно ответить на очень важные сообщения в три часа ночи, находясь на дежурстве. Ярость была на её лице такая, что медсестра видимо почувствовала её тем самым местом, которым только что грациозно открыла дверь. Едва увидев, что он приходит в себя побежала за доктором.

Она уже не могла уснуть. Ходила по коридору. Молча стояла в углу палаты. Так ждала этого пробуждения. Как в кино, когда герой открывает глаза и сразу всё помнит, всех узнает, голос бодрый, и вообще завтра готов уйти с вещами домой.

Минуты тянулись словно мармеладная липкая, слегка растаявшая, масса. Каждый раз вырывая её от мыслей для каких-нибудь банальных вопросов.

Все что она могла понять и запомнить, что он нуждается в ком-то рядом, хотя бы первые полгода. Потом они еще обсудили какие-то моменты и дверь наконец-то закрылась за последней из медперсонала, той самой медлительной медсестрой.

— Зачем мне мир без тебя? — рыдала она, сидя у него на кровати и поглаживала его длинные аристократические пальцы.

— Мы теперь с тобой одной крови — попытался пошутить он полушепотом.

И как бы он не старался, она видела, что ему больно.

— Как твой муж? Где дети? Как та малышка, что я вытащил? Как её мать — не только в её голове жил целый улей вопросов.

Первый совместный рассвет они встретили в стенах больницы.

Мать ребенка не выжила. Она не хотела ему этого говорить, но он сам догадался. С мужем всё решено, она подает на развод. На счёт детей всё не ясно, но она сделает все, чтоб они остались с ней.

Ждать приглашения в его дом ей не пришлось и секунды.

Её слова были сейчас самыми сильными болеутоляющими в мире, едва он услышал новость о разводе.

— Возьми ключи в моей куртке, кстати, где она? Можешь хоть сейчас забрать детей и переезжать. На счёт денег даже не думай — возьми мою карту, там где-то, где и куртка, а где она вообще? куртка?… — он уже засыпал. проглатывал окончания слов. Путался в них. Держал её за руку, и закрывая глаза, даже попробовал улыбнуться.

Когда он окончательно уснул, она тоже закрыла глаза. Прикрыла рот руками, боялась, что сейчас в этот самый настоящий момент, когда происходит такое важное и судьбоносное событие, главное не выдыхать. Не шевелить носом. Не моргать. Не делать ничего.

Вот он этот золотой момент, ради которого стоило жить. Он — любовь всей её жизни, укрывает своим раненным крылом от всех бед. Он галантен, великодушен, добр. Он её ангел. И она боится даже поверить, что Бог послал ей этого ангела несмотря ни на что.

Утром она успела за пару часов смотаться навестить детей, сходить в душ, переодеться и позавтракать и помчалась в больницу. Да, всё только начиналось. Но главное было только то, что он пришел в себя. И всё. Это придавало ей столько сил.

— Я не уйду до вечера. И потом, детям сейчас будет лучше у моей мамы, в твоем доме никогда не было детей, там много чего не хватает. Я не могу повезти их, ничего не объяснив. И потом, кто будет с ними, пока я буду с тобой?

— Покупай, что хочешь. И переезжай завтра, хочу, чтоб вы там уже были, когда меня выпишут. А еще хочу удочерить девочку, у которой погибла мать.

На этих словах он посмотрел ей в глаза так, словно сделал только что предложение. Предложение с розами, коленом и кольцом у неё уже было. А вот предложение с с переселением и удочерением ребенка ещё нет.

Что было более безрассудным, смелым, отчаянным и одновременно величественным сейчас? То, что он едва пришел в себя принял решение заботиться о трёх чужих детях? Или то, что она согласна на всё, потому что верит в него, в них?

Взять чужого ребенка. Конечно, она, как любая мать не раз думала об этом. Говорила с мужем. Бывшим мужем. Но он был непреклонен