Мои потомки воскликнут: «Будь проклят, нечестивый предок! Тебе, Адам, обязаны мы этой печальной жизнью!» Да, проклятие будет их благодарностью! Так, кроме проклятья, которое уже лежит на мне, проклятья всего потомства сольются во мне, как в своем естественном центре, и хотя будут на месте, но будут удручать меня своею тягостью. О, мимолетные радости Эдема, дорого заплачу я за вас вечным горем!
Но из моей глины, разве я просил Тебя, Творец, сотворить меня человеком? Молил ли я извлечь меня из мрака и поместить в этом прекрасном саду? Так как моя воля не участвовала в моем бытии, то вполне правосудно и справедливо было бы снова обратить меня в мой прах. Я готов покориться и возвратить все, что было мне дано, сознавая себя неспособным выполнить Твоих слишком тяжелых условий, наложенных на меня для сохранения блага, которого я не искал. Разве потеря его не есть уже достаточная кара? Зачем же прибавляешь Ты к этому еще чувство бесконечной скорби! Непостижимо для меня Твое правосудие! Но, сознаюсь, теперь поздно сетовать: я должен был отказаться от тех условий тогда, когда они были предложены.
Он поражен, но, не имея времени прийти в себя, еще более поражается собственной переменой: он чувствует, что лицо его заостряется и съеживается, руки врастают в ребра, ноги переплетаются, сливаясь вместе, вдруг он падает ниц, превращаясь в чудовищного змея, ползающего на чреве. Он борется, но тщетно; более высокая Сила побеждает его, исполняя назначенную ему кару — пресмыкаться в том образе, какой он избрал для совершения преступления. Он хочет говорить, но раздвоенный язык отвечает шипением на шипение других таких же языков. Все претерпели одинаковое превращение: все участники его дерзкого бунта обратились в змей. Ужасными звуками, пронзительным шипением наполнился чертог; густо кишат в нем разнообразно сложенные чудовища: головою и хвостом они одновременно Скорпионы и Аспиды, страшные Амфисбены, рогатые Керасты, Гидры, злые Эллопы, Дипсады[156].
Адаму произнес Он такой приговор: «За то, что ты послушал слов жены твоей и вкусил плода от дерева, которое Я заповедал тебе, сказав: «Не вкушай от него», проклята будет земля за тебя; со скорбию будешь ты питаться от нее во все дни твоей жизни: терн и волчец произрастит она тебе, и ты будешь питаться полевою травою. В поте лица будешь ты есть хлеб, пока не возвратишься в землю, потому что из земли ты был взят (познай свое рождение): ты прах и в прах обратишься».
Он вышел; за ним еще нерешительнее следует Ева, хотя она первая шла на преступление. Оба предстали в смущении, в страхе; в глазах их нет любви ни к Богу, ни друг к другу: виновность, стыд, душевное беспокойство, отчаяние, гнев, ожесточение, ненависть, лукавство, вот что они выражают.
Так говорил Бог-Отец и, блистательно разверзнув славу Свою одесную Себя, озарил Сына светом Своего Божества: в Нем отразился вполне сияющий образ Отца, и Он отвечал с божественной кротостию: «Предвечный Отец! Тебе подобает повелевать, Мне же, на Небе и на Земле, исполнять Высочайшую Твою волю, да покоишься Ты всегда в радости о Мне, возлюбленном Твоем Сыне. Я сойду на землю судить грешников; но Ты знаешь, какой бы приговор ни постиг их, худшее падет на Меня, когда наступит время: так Я Сам избрал перед лицом Твоим и не раскаиваюсь, потому что приобретаю право смягчить произнесенное над ними осуждение, когда оно обратится на Меня; правосудие умерю Я милосердием, в полном блеске явив то и другое, и смягчив Твой гнев. Никто не должен сопровождать Меня, Я иду Один; никто не будет свидетелем этого суда, кроме судимых двух грешников.
Он скрежещет зубами от боли, от злобы и стыда: теперь он не мог сказать, что ему нет равного. Как страдала его гордость, как был унижен он, безумно считавший себя равным Богу!
Кто чужд заблуждений, тому не надо закона, тем более такого, который повелевал бы признавать над собой Владыку и воздавать ему почести и поклонения, как бы в поругание наших царственных титулов, доказывающих, что нам назначено повелевать, а не раболепствовать!»
Собери вождей всех миллиардов, состоящих под нашей властью; скажи им, что получено приказание, прежде чем отойдут темные тени ночи, со всеми полками, чьи знамена развеваются под моей властью, спешит летучим маршем на север, в наши владения; что мы должны сделать там приготовления для достойного приема нашего Царя, великого Мессии, и Его новых велений; Он вскоре намерен с триумфом обойти все иерархии и начертать им законы».
Он, один из первых, если не первый Архангел по власти, по чину, по милости к нему Бога, вдруг закипел завистью к Сыну Бо-жию, Которого в тот день так возвеличил Отец и провозгласил Мессией, помазанным Царем. Его гордость не могла перенести такого зрелища; он почел себя униженным: негодование, злоба глубоко запали в него, и как только настал сумрачный час полночи, друг тишины и покоя, он решился со всеми своими легионами уйти, оставить высочайший трон в презрении, без поклонения, без покорных слуг.
С презренным взглядом Сатана отвечает: «Гавриил! В Небе ты считался мудрым; я сам был того же мнения. Но твой вопрос вводит меня в сомнение. Скажи мне, кто же радуется своим мукам? Кто, найдя к тому средства, не бежал бы из Ада, если бы был низвержен в него? Будь уверен, ты сам поступил бы так же, ты отважился бы на самый дерзкий полет, лишь бы бежать как можно дальше от страданий в такое место, где бы тебе улыбалась надежда, что муки твои сменятся спокойствием и все скорби скоро вознаградятся наслаждением. Вот чего искал я здесь, но ты не можешь понять этого: ты знаешь только одно благо и не испытал несчастия.
