Их мирный рай напоминал
покой благоуханно-нежный
уединенного гнезда
в ветвях черемухи прибрежной,
нависших над рекой мятежной…
И пусть волнуется вода,
и пусть волной вольнолюбивой
скат размывается крутой —
птенцы, неведеньем счастливы,
лишь небо видят над собой!
Там проезжал я, скиф бесславный, —
и вспоминал свою страну.
В исступлен<ь>и
лягушки пели на пруду
в дворцовом золотом саду.
Жить осталось – год,
и он проходит, он пройдет —
подобно вздоху, легче вздоха…
Вставал я нехотя. (Как будущий поэт,
предпочитал я сон действительности ясной.
отказавшись от рифм ради большей повествовательной свободы и более сложной композиции
ныне, как тогда, вопрос меня печалит:
к каким он берегам – неведомым – причалит,
и дева нежная проснется ли когда?
В этой жизни, богатой узорами
(неповторной, по
Там мяса розовые глыбы;
сырая вонь блестящей рыбы;
ножи; кастрюли; пиджаки
из гардеробов безымянных;
отдельно, в положеньях странных,
кривые книжные лотки
застыли, ждут, как будто спрятав
тьму алхимических трактатов;
однажды эту дребедень
перебирая, – в зимний день,
когда, изгнанника печаля,
шел снег, как в русском городке, —
нашел я Пушкина и Даля
на заколдованном лотке.
Их мирный рай напоминал
покой благоуханно-нежный
