о сердцу безразличны доводы разума, ему плевать на дворцы и особняки, для него неважен совершенный облик и внутренние достоинства, его не купишь цветами и ухаживаниями. Оно выбирает само.
Супругами двух людей делает не бог, не слова, не свидетели и росписи под документами. Их связывает добрая воля — и если таковой нет, то ничто не поможет.
Супругами двух людей делает не бог, не слова, не свидетели и росписи под документами. Их связывает добрая воля — и если таковой нет, то ничто не поможет
Никто не мог сказать, сколько точно. Надпись с датой закладки над входом совсем стёрлась. Отец шутил, что мы живём в музее.
— А я вырос в приюте, — Дирин произнёс это так спокойно, словно не видел в своём сиротстве ничего особенного. — Мама умерла, когда мне исполнилось три года, отец погиб ещё раньше. Здорово, наверное, знать своих родителей.
— Ты совсем их не помнишь? — ахнула я.
— Совсем. Даже размытых образов в голове не сохранилось. И изображений никаких: я из маленькой деревни у самых льдов, там суровая жизнь, людям не до портретов. Девять месяцев в году лежит снег, представляешь? Ирвин потом все архивы перерыл, ничего не нашёл. Я его не просил, он сам хотел сделать мне приятное. Ирвин очень добрый, Мэй.
Мы вышли к небольшому скверику — четыре аляповатых фонаря с завитушками, две чугунные скамейки с деревянными сидениями, старые развесистые берёзы и бронзовый бюст неизвестного летта в центре. Похожий садик был и в Орлисе, только с памятником какому-то политику.
— Присядем? — предложил Дирин.
— С удовольствием. Ноги гудят. Давно столько не ходила.
— Я тоже. Обленился, всё на колёсах.
— Радуйся, что не на лошадях, — улыбнулась я. — В Катизе мне довелось ездить верхом. После нескольких часов в седле по… всё, в общем, болит.
