Оглавление

Глава 1

Солнце висело в небе, как раскалённый медный диск, выжигая последние капли влаги из потрескавшегося асфальта. Воздух дрожал над дорогой, создавая миражи, в которых покосившиеся сараи у обочины превращались в призрачные замки, а редкие чахлые деревья — в сгорбленных стариков, застывших в немом укорe. Артём щурился, пытаясь разглядеть поворот сквозь волны марева, но изображение плыло и двоилось, словно кто-то нарочно размазывал реальность. Очки он снял ещё час назад — эти дорогие линзы с антибликовым покрытием лишь усиливали адскую жару, превращая мир в перекошенную, неестественно резкую картинку, которая резала глаза.

В редакции его дразнили «вечным романтиком». Три болезненных разрыва за последний год, бесконечные свидания через приложения, которые всегда заканчивались одинаково — он слишком быстро влюблялся, слишком глубоко погружался, слишком отчаянно цеплялся. Последняя, Катя, психолог по профессии, сказала прямо перед уходом:

— Ты как тот пёс из мультика — бросаешься на каждого, кто бросит тебе взгляд, а потом не понимаешь, почему все убегают.

Артём тогда хмыкнул, сделал глоток виски и пошутил, что, возможно, ему стоит завести собаку. Но ночью, лежа в пустой постели и уставившись в потолок, он думал, что, возможно, она права.

Машина подпрыгивала на колдобинах, и с заднего сиденья донеслись металлические звуки — это болтался старый диктофон «Весна-202», подарок главреда на последний день рождения.

— Для твоих великих сенсаций, Дон Жуан, — усмехнулся тогда шеф, зная о сердечных злоключениях Артёма. — Может, хоть техника будет тебе верна.

Артём не ожидал, что будет использовать этот раритет в какой-то богом забытой дыре, куда его отправили за материалом о пропавших людях. Он потянулся поправить диктофон и вдруг почувствовал на пальцах что-то липкое — то ли старая изолента отходит, то ли действительно кто-то когда-то оклеил аппарат скотчем.

Радио внезапно захрипело, и сквозь помехи прорвался обрывок фразы:

— …опять семнадцать… семнадцатый… не ходите…

Он вырубил приёмник, но тишина, воцарившаяся в салоне, не принесла облегчения. Воздух здесь пах теперь не только бензином, потом и старым кожзамом сидений, но чем-то сладковато-приторным, как раздавленные ягоды, оставшиеся гнить на солнцепёке.

Артём машинально потянулся к бардачку за жвачкой, и вдруг его пронзила память: так пахло в детстве у бабушки, когда она варила вишнёвое варенье — густое, липкое, с горчинкой переспелых ягод. Именно таким горьковато-сладким оказались все его несостоявшиеся отношения — обещаниями, которые не сбылись, надеждами, которые рассыпались в прах.

Впереди, из колеблющегося марева, показался ржавый указатель «Кринки — 2 км». Знак был покорёжен, будто кто-то бил по нему кувалдой, а под названием деревни кто-то выцарапал «не возвращайся».

Артём автоматически провёл рукой по щетине, чувствуя, как под пальцами выступает липкая влага. Он уже представлял себе эту деревню — дюжина покосившихся изб с прогнившими крышами, пара вечно пьяных мужиков у единственного магазина, старухи на лавочках, перемывающие косточки всем подряд. Обычная история пропавших людей, которых либо найдёт полиция, либо не найдет никто. Как и его любовные истории — либо вспыхнут ярким пламенем и быстро угаснут, оставив только пепел сожжённых ожиданий, либо так и останутся нераскрытыми тайнами, вопросами без ответов.

Но когда он свернул на последний подъездной путь, в лобовое стекло ударил слепящий солнечный зайчик, отражённый от чего-то металлического у дороги. На мгновение Артёму показалось, что на обочине стоит девушка в белом — недвижимая, как памятник, с лицом, скрытым в тени.

Сердце ёкнуло знакомым трепетом — ровно так же оно вело себя при виде каждой новой потенциальной «той самой», каждого обещания нового начала.

Он резко дёрнул руль, машина вильзнула на разбитой дороге, но когда он выровнял курс и посмотрел в зеркало заднего вида — обочина была пуста.

Только ворона, сорвавшаяся с придорожного столба, каркнула что-то похожее на «крин… крин…», прежде чем скрыться в поле.

Артём вытер ладонью лицо, оставив на коже солоноватый след пота.

— Опять за своё, — подумал он, чувствуя знакомое раздражение на самого себя.

Жара, конечно, сводила с ума, играла с сознанием.

Он достал сигарету, зажал её в зубах, но прежде чем закурить, на несколько секунд замер, вслушиваясь в тишину, нарушаемую только потрескиванием перегретого двигателя.

Где-то вдали, за полями, уже ждала его деревня Кринки.

Глава 2

Деревня встретила Артёма неестественной, гробовой тишиной, которая обрушилась на него, как тяжёлый занавес, едва он заглушил двигатель.

Не слышно было ни лая собак, ни детского смеха, ни даже привычного шума листвы — только навязчивое жужжание мух где-то вблизи далёкое постукивание незакреплённой ставни.

Первое, что бросилось в глаза — покосившаяся вывеска «Магазин Улыбка», где буквы «УЛ» почти полностью облупились, оставив лишь призрачные следы красной краски на выцветшем дереве. Сквозь запылённое, покрытое паутиной стекло просматривались пустые полки, на которых одиноко ютились несколько банок с нечитаемыми этикетками и пыльные бутылки из-под кваса.

Смутный силуэт женщины за прилавком замер в неестественной позе, будто застигнутый врасплох, когда Артём попытался рассмотреть детали сквозь грязное стекло.

Машина, скрипнув амортизаторами, остановилась рядом с древним колодцем-журавлём, чьи деревянные балки почернели от времени и покрылись трещинами, напоминающими морщины на лице старика. Металлическая цепь скрипела на ветру, издавая звук, похожий на слабый стон.

Артёма вдруг осенило — он мог бы сделать эффектное фото для статьи: «Тихая гавань, где исчезают люди» — снимок этого колодца на фоне умирающей деревни.

Он уже потянулся за камерой, как вдруг где-то за спиной громко хрустнула ветка — слишком громко для безлюдного места, слишком нарочито, будто кто-то специально хотел привлечь его внимание.

— Здравствуйте, вы к кому? — хриплый, будто пересыпанный песком голос заставил его резко обернуться.

Перед ним стоял мужчина лет шестидесяти, одетый в выцветшую, когда-то голубую рубаху с оторванным карманом. Его лицо покрывали глубокие морщины, расположенные странно симметрично, а левая рука была туго перебинтована грязным бинтом, из-под которого местами проступали жёлтые пятна.

Но больше всего Артёма поразили глаза — мутные, почти белёсые, с крошечными зрачками, которые неестественно сузились, несмотря на яркое солнце.

— Я журналист из областной газеты, — начал Артём, инстинктивно делая шаг назад и чувствуя, как под ногой проваливается рыхлая земля. — По поводу пропавших здесь людей…

Старик резко перебил его, и в этот момент Артём уловил странный запах — смесь лекарственной мази и чего-то сладковато-гнилостного, исходящего от бинтов.

— Волонтёры уже были, — прошипел старик, и его пересохшие губы растянулись в подобии улыбки, обнажив редкие жёлтые зубы. — Один парень потом… не совсем собой стал.

Он сделал паузу, и в его глазах мелькнуло что-то, что Артём сразу отметил про себя — это был не страх, а скорее мрачное предостережение, взгляд человека, который видел слишком много, чтобы бояться, но знал достаточно, чтобы предупредить.

— Говорят, он теперь по ночам кричит одно и то же… — старик наклонился ближе, и Артём почувствовал на своей щеке тёплое, затхлое дыхание, — …семнадцать.

В этот момент где-то в глубине деревни громко хлопнула дверь, заставив обоих вздрогнуть.

Старик резко выпрямился, его глаза расширились, а пальцы начали нервно теребить край бинта.

— Вам лучше уехать, пока не стемнело, — прошептал он, внезапно изменившись в лице. — Она не любит чужих.

Не объясняя, кто это «она», старик развернулся и заковылял к ближайшему дому, оставляя за собой след из капель какой-то тёмной жидкости, сочащейся из-под бинтов.

Артём остался стоять у колодца, внезапно осознав, что за всё это время не увидел ни одной живой души, кроме этого странного старика.

Окна домов смотрели на него пустыми, тёмными глазницами, а где-то на задворках деревни скрипела незакреплённая калитка, будто кто-то только что прошёл, торопясь скрыться.

Он медленно поднял взгляд на вывеску магазина — теперь силуэт за прилавком исчез, а на стекле, покрытом слоем пыли, кто-то провёл пальцем, оставив чёткую надпись:

«Не спрашивай про 1999».

Тень внезапно накрыла деревню, хотя на небе не было ни единого облачка.

Артём почувствовал, как по спине пробежали мурашки, а в кармане его куртки вдруг зажужжал диктофон, включившийся сам по себе.

Когда он достал аппарат, на маленьком экране мигало одно-единственное слово:

«Запись».

Но он точно помнил — не нажимал кнопку записи.

Никогда.

Глава 3

Дом, который снял Артём, стоял на самом краю деревни, будто отторгнутый самой землёй, словно сама природа не желала его принимать. Он возвышался над пустырём, как чужеродный нарост, не вписываясь в общий уклад этого места. От остальных изб его отделяло широкое, поросшее бурьяном поле, где среди чертополоха и сухой полыни колыхались странные тёмно-фиолетовые стебли — такие высокие и плотные, что казалось, будто они растут не из земли, а проросл