Новеллы Стефана Цвейга. Золотая классика европейского психологического реализма начала XX века. Их экранизировали гении европейского и американского кино времен его «золотого века»: Роберт Ланд и Макс Офюльс, Этьен Перье и Роберт Сьодмак. На них выросли поколения европейских и российских читателей. Каждая из этих новелл и сейчас восхищает, повергает в ярость, заставляет спорить с автором и его героями, любить их и ненавидеть, осуждать и прощать. Секрет подобного «нестарения» новелл Цвейга прост — автор неизменно писал о страсти. О неконтролируемой, исступленной, болезненной любви, не важно, к мужчине или к женщине, к родителям или к книгам, к деньгам или к игре, к приключениям или к власти над другими. Есть чувства и желания, которые не меняются никогда. И Цвейг, как никто, умел описать их…
Кітаптың басқа нұсқалары1
Страх
·
1.6K
Пікірлер50
👍Ұсынамын
🔮Қазыналы
🐼Сүйкімді
💧Көз жасын төктіреді
Цвейг украл моё сердце. Не замечаешь, как тебя захватывает пучина, не можешь и не хочешь из неё выбираться.
Очень советую ещё новеллу Цвейга "Амок".
Очень советую ещё новеллу Цвейга "Амок".
👍Ұсынамын
🚀Көз ала алмайсың
Читается на одном дыхании. Как же мастерски Цвейг описывает страх главной героини быть разоблаченной, страх, не дающий ни минуты покоя. Читая книгу, невольно переживаешь все эмоции вместе с героиней.
Вот уж действительно, "страх хуже наказания".
Вот уж действительно, "страх хуже наказания".
Дәйексөздер154
Сытость возбуждает так же, как и голод: безопасность, благополучие ее жизни пробудили в ней жажду приключений.
— Ты думаешь… что людям мешает всегда… всегда только чувство страха? А разве… разве не может быть чувства стыда… Стыдно высказаться, раздеться на глазах у всех.
Он посмотрел на нее с удивлением, он не привык к тому, чтобы она возражала. Но эти слова произвели на него впечатление.
— Ты говоришь, стыдно… это… это… ведь тоже только страх… но этот страх лучше… страх не перед наказанием, а… да, я понимаю…
Он встал, странно взволнованный, и зашагал взад и вперед. Эта мысль, казалось, затронула в нем какое-то чувство, которое встрепенулось и забушевало внутри. Вдруг он остановился.
— Я допускаю… Стыдно перед людьми, перед людьми… перед толпой, пожирающей в газете чужую судьбу, как бутерброд… Но ведь можно признаться тем, кто близок…
— А может быть, — она должна была отвернуться, так пристально он на нее смотрел, и она чувствовала, что голос у нее дрожит, — может быть, чувство стыда сильнее всего… в отношении тех, кто… для нас всех ближе.
Он посмотрел на нее с удивлением, он не привык к тому, чтобы она возражала. Но эти слова произвели на него впечатление.
— Ты говоришь, стыдно… это… это… ведь тоже только страх… но этот страх лучше… страх не перед наказанием, а… да, я понимаю…
Он встал, странно взволнованный, и зашагал взад и вперед. Эта мысль, казалось, затронула в нем какое-то чувство, которое встрепенулось и забушевало внутри. Вдруг он остановился.
— Я допускаю… Стыдно перед людьми, перед людьми… перед толпой, пожирающей в газете чужую судьбу, как бутерброд… Но ведь можно признаться тем, кто близок…
— А может быть, — она должна была отвернуться, так пристально он на нее смотрел, и она чувствовала, что голос у нее дрожит, — может быть, чувство стыда сильнее всего… в отношении тех, кто… для нас всех ближе.
