Федотов первым из русских художников изобразил человека, которым манипулируют. Речь идет о федотовских офицерах — марионетках не только изобразительно, но и фактически: при формальной личной свободе их продвижение по службе порой зависело от выполнения самых абсурдных приказов
Сомов в произведениях 1890–1910-х годов показал чувственность без чувства. Его персонажи вовлечены в связь, повинуясь не проявлению взаимной симпатии или по крайней мере собственному влечению, а року или некоей обязанности, о выполнении которой они совершенно не размышляют. Даже самые яркие моменты проявления чувственности (например, в сцене оргии в «Книге маркизы» [80]) отмечены у Сомова едким сарказмом, презрением к своим героям, единственная цель жизни которых состоит в получении наслаждений
В Петербурге вокзал был так ярко освещен всевозможными способами новейшей изобретательности [327], что я невольно щурила глаза и отворачивалась от «Боже, царя храни», написанного электрическими лампами.
Романы маркиза де Сада, «Галантные дамы» Пьера де Брантома, японская гравюра Утамаро и Хокусая, которой Сомов проникся во время первого долговременного путешествия в Париж [270], — это все то же XVIII столетие. И в литературе, и в изобразительном искусстве Сомов не создал ничего более «отвратительного», «извращенного», «порочного» и «позорного», чем авторы названных образцов.
Сомов ассоциировал возвышенную любовь именно с однополым эросом, а также то, что сожаление по поводу особенностей собственного влечения действительно нашло отражение в его рабо
