автордың кітабын онлайн тегін оқу  Интермедии

Мигель де Сервантес

Лица:

Солдат.

Пасильяс [1], сакристан.

Грахалес, другой сакристан[2].

Андрес, парень с кружкой для сбора на икону.

Мануэль, другой парень, торгующий в разнос полотном, кружевами и пр.

Башмачник.

Кристина, судомойка.

Хозяин Кристины.

Хозяйка.

Музыканты.

Улица.

Входит солдат отважной походкой, в рваной перевязи и в очках [3] ; за ним, в некотором отдалении, плохонький сакристан.

Солдат. Что тебе нужно, пустой призрак?

Сакристан. Я не пустой призрак, я твердое тело.

Солдат. Да, но все-таки я заклинаю тебя всем моим злополучием, скажи: кто ты и чего ищешь в этой улице?

Сакристан. Со всем моим благополучием отвечаю тебе: я Лоренсо Пасильяс, подсакристан этого прихода, и ищу того, что я-то найду, и чего ты тоже ищешь, да не находишь.

Солдат. Ты чего доброго не Кристиночку ли ищешь, судомойку из этого дома?

Сакристан. Tu dixisti[4].

Солдат. Ну, так поди сюда, валет сатаны[5]!

Сакристан. Ну, так я здесь останусь, мне и тут хорошо, кислая пиковая дама.

Солдат. Прекрасно: валет и дама! Недостает туза; но ты скоро его получишь. Поди сюда, еще раз говорю я тебе. А знаешь ли ты, Пасильяс, рожон тебе в горло, что Кристина мой предмет?

Сакристан. А знаешь ли ты, улитка в человечьем платье, что этот твой предмет я выручил и закрепил за себя и что он мой по всем правам и законам.

Солдат. Нет, как бог свят, я тысячу раз пырну тебя шпагой и исполосую твою голову в клочки.

Сакристан. С тебя довольно и тех клочков, которые у тебя на штанах и на колете; а голову мою уж оставь в покое!

Солдат. Да ты разговаривал когда-нибудь с Кристиной?

Сакристан. Всегда, когда только мне угодно.

Солдат. Давал ей подарки?

Сакристан. Много.

Солдат. Сколько и какие?

Сакристан. Я подарил ей коробочку из-под айвы, очень большую, полнехоньку просвирных обрезков, белых, как снег, и на придачу четыре восковых огарка, тоже белых, как горностай.

Солдат. А еще что?

Сакристан. А еще письмо со вложением ста тысяч… желаний служить ей.

Солдат. И что ж она тебе отвечала?

Сакристан. Обнадеживает, что скоро моей женой будет.

Солдат. Как, разве ты еще не пострижен?

Сакристан. Нет, я послушник и могу жениться, как и когда мне в голову придет, что ты и увидишь очень скоро.

Солдат. Поди сюда, трепаный послушник, отвечай мне на то, что я у тебя буду спрашивать! Если уж тебе эта девушка так превосходно отвечала, чему я не совсем верю, на твои жалкие подарки, как же она ответит на мои великолепные? Я ей послал недавно любовное письмо, написанное ни больше ни меньше как на обороте мемориала, где я изложил свои заслуги и настоящую бедность, который я подавал его величеству, потому что солдату не стыдно признаться, что он беден. Мемориал этот уже утвержден, о чем и сообщено главному раздавателю милостыни; и, однакож, я, нисколько не жалея и не думая о том, что это, без сомнения, будет мне стоить от четырех до шести реалов, с невероятным благородством и замечательной свободой написал на обороте его, как я уже говорил тебе, свое письмо; и из грешных моих рук перешло оно в ее почти святые руки.

Сакристан. Еще что-нибудь посылал ты ей?

Солдат. Вздохи, слезы, рыдания, пароксизмы, обмороки и всякие необходимые демонстрации, к которым прибегают добрые любовники, чтобы открыть свою страсть, и которыми они пользуются и должны пользоваться во всякое время и при всяком удобном случае.

Сакристан. А серенады ты ей давал?

Солдат. Да, из моих ахов и охов, из моих жалоб и стонов.

Сакристан. А я так даю ей серенаду колоколами при всяком случае и такую продолжительную, что надоел всем соседям постоянным звоном; и это я делаю единственно для того, чтобы доставить ей удовольствие и чтоб она чувствовала, что я оттуда, с колокольни, заявляю, что всегда готов к ее услугам. Хотя мое дело звонить по покойникам, но я звоню уж и к праздничным вечерням.

Солдат. В этом ты имеешь преимущество передо мной: мне звонить не во что.

Сакристан. И чем же отвечала тебе Кристина на твое бесконечное ухаживанье за ней?

Солдат. Тем, что она ни видеть, ни слушать меня не хочет, что проклинает, как только я покажусь на этой улице, что обливает меня мыльной водой, когда стирает, и помоями, когда моет посуду, — и это каждый день, потому что каждый день я на этой улице стою у ее дверей; потому что я ее бдительный страж; наконец потому, что я собака на сене и прочее. Сам я не пользуюсь и не дам пользоваться никому, пока жив. Поэтому убирайся отсюда, сеньор пономарь; а то как бы я, вопреки уважению, которое имел и имею к вашему сану, не раскроил тебе черепа.

Сакристан. Да, если ты раскроишь так, как раскроилось твое платье, так хоть брось.

Солдат. Что платье! Попа и в рогоже знают. Солдат, оборванный на войне, такой же чести заслуживает, как и ученый в истрепанной мантии, потому что она свидетельствует о давности его ученых занятий. Ты смотри, как бы я не исполнил того, что посулил тебе!

Сакристан. Не оттого ли ты храбришься-то, что я без оружия? Так подожди тут, сеньор бдительный страж, и ты увидишь, кто из нас герой-то.

Солдат. Так неужто Пасильяс?

Сакристан. Слепой сказал: посмотрим! (Уходит).

Солдат. О женщины, женщины! Все вы, или большей частью, переменчивы и капризны. И ты, Кристина, оставила меня, цвет и цветник солдатства, и сошлась с этой сволочью полусакристаном, когда и полный-то сакристан и даже каноник тебе не пара! Но я постараюсь, чтобы тебе не удалось, и, сколько могу, помешаю твоему удовольствию, гоняя с этой улицы и от твоих дверей всякого, кто мечтает о возможности каким бы то ни было образом сделаться твоим любовником. Я добьюсь того, что заслужу имя бдительного стража.

Входит парень с кружкой и в зеленом платье, как обыкновенно ходят сборщики подаяний для икон.

Парень. Подайте, ради господа, на лампаду на масло святой Люсии, и сохранит она зрение очей ваших. Эй, хозяйка! Подадите милостыню?

Солдат. Эй, друг, святая Люсия, подите сюда! Что вам нужно в этом доме?

Парень. Разве вы, ваша милость, не видите? Милостыню на лампаду на масло святой Люсии.

Солдат. Да вы просите на лампаду или на масло для лампады? Вы говорите: «милостыню на лампаду на масло», и выходит, как будто вы просите на масляную лампаду, а не на лампадное масло.

Парень. Да уж это всякому понятно, что я прошу на масло для лампады, а не на масляную лампаду.

Солдат. И вам всегда подают здесь?

Парень. Каждый день по два мараведи.

Солдат. А кто выходит подавать?

Парень. Да кто случится; но чаще всех выходит судомоечка, которую зовут Кристиной, хорошенькая, золотая девушка.

Солдат. Вот как: «судомоечка хорошенькая, золотая»?

Парень. Жемчужная.

Солдат. Так, значит, вам нравится эта девочка?

Парень. Да будь я хоть деревянный, и то она не может мне не понравиться.

Солдат. Как ваше имя? Не все же мне звать вас святой Люсией?

Парень. Меня, сеньор, зовут Андрес.

Солдат. Ну, сеньор Андрес, слушайте, что я скажу вам! Вот вам восемь мараведи; это ровно столько, сколько подадут вам в четыре дня в этом доме и что обыкновенно выносит вам Кристина, и ступайте с богом! Предупреждаю вас, что четыре дня вы не должны показываться у этих дверей ни за что на свете; иначе я переломаю вам пинками ребра.

Парень. Да я весь месяц не приду, если только помнить буду. Не беспокойтесь, ваша милость, я ухожу. (Уходит).

Солдат. Не дремли, бдительный страж!

Входит другой парень, разносчик, торгующий полотном, нитками, тесемками и другим подобным товаром.

Разносчик (кричит). Кому нужно тесемок, фландрских кружев, полотна голландского, кембрейского[6], португальских ниток?

Кристина (из окна). Эй, Мануэль! Есть вышитые воротники для рубашек?

Разносчик. Есть самые лучшие.

Кристина. Войди, моей сеньоре их нужно. (Отходит от окна).

Солдат. О звезда моей погибели, а прежде путеводная полярная звезда моей надежды! Эй, тесемки или как вас там зовут! Вы знаете эту девушку, которая вас кликала из окна?

Разносчик. Знаю; но зачем вы меня об этом спрашиваете?

Солдат. Не правда ли, что у ней очень хорошенькое личико и что она очень мила?

Разносчик. Да, и мне тоже кажется.

Солдат. Ну, а мне тоже кажется, что вы не войдете в этот дом; иначе, клянусь богом, я разобью вам зубы, так что ни одного живого не останется.

Разносчик. Как же мне нейти туда, куда меня зовут? Ведь я торгую.

Солдат. Убирайся, не возражай мне! А то будет сделано то, что тебе сказано, и сейчас же.

Разносчик. Вот какое ужасное происшествие! Успокойтесь, сеньор солдат, я ухожу. (Уходит).

Кристина (из окна). Что ж ты нейдешь, Мануэль?

Солдат. Мануэль бежал, владычица воротников и всяких петель, живых и мертвых, которые на шею надеваются, потому что ты имеешь власть надевать их и затягивать.

Кристина. Боже! Что за постылое животное! Чего тебе еще нужно в этой улице и у нашей двери? (Скрывается).

Солдат. Померкло мое солнце и скрылось за облака.

Входит башмачник, в руках пара новых туфель; хочет войти в дом и встречается с солдатом.

Солдат. Добрый сеньор, вам нужно кого-нибудь в этом доме?

Башмачник. Да, нужно.

Солдат. А кого, если можно спросить?

Башмачник. Отчего ж нельзя? Мне нужно судомойку из этого дома; я принес ей туфли, которые она заказывала.

Солдат. Так, значит, вы ее башмачник?

Башмачник. Да, я уж много раз шил для нее.

Солдат. Она примеривать будет эти туфли?

Башмачник. Не нужно; они на мужскую ногу, — она всегда такие носит; так она их прямо наденет.

Солдат. Заплачено за них или нет?

Башмачник. Нет еще; да она сейчас заплатит.

Солдат. Не сделаете ли вы мне милость, и очень большую для меня? Поверьте мне эти туфли в долг; я заплачу вам, что они стоят, через два дня, потому что я надеюсь получить очень много денег.

Башмачник. Конечно, поверю. Пожалуйте что-нибудь в залог; я бедный ремесленник и не могу верить на слово.

Солдат. Я дам вам зубочистку, которую ценю очень высоко и не продам даже за скудо. Где ваша лавочка, чтобы мне знать, куда принести деньги?

Башмачник. На длинной улице, у одного из столбов; а зовут меня Хуан Хункос.

Солдат. Сеньор Хуан Хункос, вот вам зубочистка, цените ее дорого, потому что это вещь моя.

Башмачник. Как, эту спичку, которая не стоит и двух мараведи? И вы хотите, чтоб я ценил ее дорого?

Солдат. Ах, боже мой! Но ведь я вам даю ее только для собственной памяти; потому что, как только я руку в карман и не найду там спички, я вспомню, что она у вас, и сейчас пойду выкупать ее. Верьте солдатскому слову, что ни за чем другим, а только за этим я и отдаю ее вам. Но если вам не довольно, так я прибавлю еще эту перевязь и эти очки: хороший плательщик все может отдать в заклад.

Башмачник. Я хоть и башмачник, а человек учтивый и не осмелюсь лишить вашу милость ваших драгоценностей. Пусть они уж останутся при вас, а при мне останутся мои туфли; так-то будет гораздо складнее.

Солдат. Какой номер этих туфлей?

Башмачник. Без малого пять.

Солдат. И я тоже без малого человек, о туфли сердца моего! Потому что у меня нет шести реалов, чтобы заплатить за вас. Послушайте, ваша милость, сеньор башмачник; я хочу импровизировать на эту мысль, которая пришла мне в голову в форме стиха: Туфли сердца моего!

Башмачник. Ваша милость поэт?

Солдат. Знаменитый; вот вы увидите. Будьте внимательны!

Башмачник. Хоть я и мало смыслю в поэзии, но эти стихи так звучны, как будто их написал Лопе[7]. Уж у меня, что хорошо или что кажется мне хорошим, все это Лопе[8].

Солдат. Так как, сеньор, вы не считаете возможным поверить мне эти туфли в долг, что не составило бы для вас большой важности, особенно при тех приятных залогах, которыми я не подорожил, то по крайней мере сделайте одолжение, поберегите их для меня два дня, я приду за ними. А теперь скажу я сеньору башмачнику, что на этот раз он ни видеть Кристину, ни говорить с нею не будет.

Башмачник. Я исполню все, что приказывает мне сеньор солдат, потому что я вижу, на какую