Оглавление

«ЭФФЕКТ ДОМИНАНТЫ»

(Событие имело место на базе клиники АГМИ)

По установившемуся порядку в хирургическом отделении в операционном блоке в день операций назначался дежурный хирург, в обязанности которого входило многое, в том числе контроль за организацией нормального режима деятельности оперблока, а именно своевременная «подача» больных в каждую из операционных (их было три: 2 основных и 1 вспомогательная), наличие текущего запаса растворов для внутривенных вливаний во время операций, наличие запаса крови для каждого больного и т. д…

Особенная ответственость лежала на дежурном хирурге за донорскую кровь. Это и определение по внешнему виду состояние тары (флакона) с кровью, целость пробки, соответствие маркировки на этикетке флакона, срок годности… Визуальное определение

качества самой крови и проведение строго регламентированного объема подготовительных работ (групповая, резус-принадлежности, пробы на совместимость крови донора и пациента и т. д. и т.д…)

Затем оформление всего этого «чародейства» согласно требованиям приказа МЗ СССР.

При этом дежурный врач выполнял и свои каждодневные–прямые-обязанности.

Это–обход в своих палатах, выписка уходящих больных, прием и оформление вновь

поступивших, перевязки…

Так что, при всем желании он все 100% официально ничем не регламентированных обязанностей по дежурству в оперблоке не выполнял… А работали (весь персонал оперблока и дежурный хирург) реально по принципу «взаимовыручки» на базе полного доверия друг-другу.

В тот день декабря месяца 1978 года выпало (в очередной раз) дежурить мне. В первой операционной по плану 2 гинекологические операции. Первая — экстирпация матки с придатками по Вертгейму по поводу рака матки 2–3 стадии. Вторая — перевязка яичников («стерилизация») у пациетки с опухолью (рак) молочной железы.

Оперирующие: доцент кафедры Е. А. Е., ассистенты кафедры, лечащий врач-гинеколог.

Во второй операционной чисто хирургические операции–субтотальная гастроэктомия по поводу рака желудка 2—3 стадии у относительно нестарого больного и радикальная мастэктомия по поводу рака молочной железы третьей стадии после предоперационного курса гамма-лучетерапии. Больная эта — Бородаева Евгения Софроновна, 1925 года рождения (53 года) была с моей палаты. Операционная бригада во главе с ведущим хирургом, ассистентом кафедры Х. А. М. и палатные хирурги.

В третьей операционной уже шли мелкие операции под местной анестезией… И когда потребовалось крови для обеих операционных я, бросив все дела в отделении, приступил к подготовке своего этапа процедуры гемотрансфузии (см. выше).

Вскоре подготовленную для первой операционной кровь (2 флакона) забрала анестезистка. Там операция шла полным ходом.

Во второй операционной операция началась поздновато, что вызвало определенную нервозность… Было заявлено 2 флакона крови для первого больного (резекция желудка.) Я, помня о прерванном обходе в одной из своих палат, подготовил эти 2 флакона, одну из которой забрала анестезистка этой бригады. Тут меня пригласили в перевязочную (дошла очередь до моих больных). Задержался там, стараясь максимально успеть с перевязками…

За это время в оперблоке произошло (во второй операционной) вот что: у пациента оказался неоперабельный рак желудка с метастазами и операция завершилась взятием лимфоузла для гистологического исследования.

Вскоре его вывезли из операционной и подали мою больную. Мастэктомия сопровождается обильной кровопотерей и было заявлено пока два флакона крови. Быстро довершив прерванный обход, вернулся в операционную, подготовил один флакон крови. Его забрала анестезистка. Все шло нормально, в обычном режиме и я опять ушел в отделение. Операционный день заканчивался, как бы, без эксцессов, чему был рад.

Только вот необычно затянулось время «вывода» из наркоза больной после мастэктомии: у нее начало снижаться артериальное давление. И чем дальше по времени, тем оно снижалось больше, будто вследствие операционного болевого шока или шока от большой кровопотери. Борьба с операционной болью давно отработана классически и анестезиолог опытный — врач первой категории…

Вскоре на фоне низкого артериального давления появился цианоз губ при бледности кожных покровов, а по катетеру из мочевого пузыря пошла моча красного цвета…

Больную вновь подключили к аппарату искусственного дыхания (интубационная трубка еще не была извлечена), наладили подключичный катетер, начали вливать все по разумению вначале одного анестезиолога, затем — зав. отделением интенсивной терапии… Ожидаемого улучшения состояния пациентки не наступило и собралась вся элита в операционной во главе с заведующим кафедрой — профессором и руководство клиники…

Как гром среди ясного неба: больной перелита кровь другой группы!

Итог — больная умерла через четыре часа на фоне нарастающих явлений анафилактического шока. Не помог и глубокий наркоз…

Об этом «ЧП» в первые же часы стало известно всем службам крови по вертикали г. Алма-Аты. На завтра — в Минздраве, в течение суток в ЦОЛИПК г. Москвы.

Посыпались комиссии областной, Республикационной станций переливания крови, облздрава, Минздрава…

Всех врачей хирургического профиля, медсестер эти комиссии — каждого по отдельности — жестко проверяли на предмет знания гемотрансфузии. И, если это были действия официальных органов открытого порядка, а сколько было и на каком уровне дискуссий и «боев» скрытых — можно только догадываться…

Стрелка «Дамоклова меча» (т.е. установление виновника, на которого должен был пасть этот меч) раскачивалась то над моей головой, то над анестезиологом, то над анестезисткой…

По итогам проверки стало ясно, что все, кого эти комиссии жестко проверяли, гемотрансфузию знали…

А почему тогда несовместимую кровь перелили пациентке?!.

Анализ деятельности опер. блока и фактология (хронология) показали вот что.

В результате неожиданного завершения первой операции во второй операционной и в суматохе с выводом его из наркоза (в ожидании объемной операции его успели «накачать» препаратами длительного действия,) хлопотами с эвакуацией его из операционной и с…, в общем, обычной рутиной, когда подали вторую пациентку, в операционной на специальном столике с растворами остался стоять второй флакон крови для этого пациента с проведенными всеми пробами, которые, как и положено проконтролировал и анестезиолог, и о котором… на время забыли.

По ходу второй операции–мастэктомии — когда понадобилась гемотрансфузия, зарядили этим флаконом штатив, при этом анестезиолог вновь осмотрел чашку Петри-совместимость по Резусу, эмалированную плоскую чашечку на групповую принадлежность, и, не обнаружив ничего подозрительного дал разрешение.

А ввиду того, что пробная порция крови пациента (которая берется из вены) была этого же–первого-пациента, естественно, все было нормально. История болезни первого пациента, в которую, как обычно вклеиваются все этикетки переливаемых растворов, крови и последовательно заносятся показатели анестезиологического пособия, оставалась лежать на столике у анестезистки, анестезиолог сверился с обозначением группы крови на лицевой стороне истории болезни, фамилией и переливаемой крови (именно этот флакон) — все совпадало… А вместо больного на операционном столе лежит больная — на это никто не обратил внимания. Дооформив свои дела анестезиолог отложил историю первого пациента в сторону, которую быстро забрала медсестра палаты интенсивной терапии. В это время флакон с кровью, как было сказано, уже был заправлен и спокойно продолжалась гемотрансфузия. Затем, по завершении ее, флакон убирается и ложится в теплую воду, чтобы размочить крепко приклеенную этикетку, которая потом тоже вклеивается в историю болезни того пациента, которому влили эту кровь…

В это время анестезиолог уже работает со второй историей. И когда возникла надобность в переливании второго флакона, тоже все совпало, т.к., дежурный хирург, работая с пробной порцией крови именно этой пациентки и проведя все пробы, передал эту кровь анестезистке…

Когда дежурный хирург поинтересовался надо ли готовить второй флакон крови, ответ из операционной был: «Нет, не надо». Потому что, они-то уже прокапали второй флакон, как и расчитывали…

В ходе разбора комисии сразу же обнаружилось (как показала медсестра кабинета переливания крови), что 1 флакон крови из двух, привезенные для больной, идущей на мастэктомию, стоит в холодильнике…

Одно «затмение» повлекло цепочку непроизвольных ошибок.

Зам. главного врача клиники («Старая волчица») вспомнила из каких-то медицинских журналов об описании аналогичных случаев, и, что это называется — ЭФФЕКТОМ ДОМИНАНТЫ. Это когда что–то (мысли, действия человека или группы людей) оказывается в непроизвольном, необъяснимом подчинении к каким –то ошибочным и нелогичным поступкам, т.е. наступает доминирование — преобладание — чего-то над остальными. Т.е. наступает «затмение»…

Примеров, к сожалению, в истории медицины наберется множество (хирурги вместо больной ноги ампутировали здоровую… Младший медперсонал из двух, идущих на операцию больных с одной палаты, подали не того (поменяли местами,) а хирурги «убрали» совсем не то, совсем не у того…)

Итог по нашему случаю: анестезиолога наказали строгим выговором приказом по клинике, чем отвели более жесткое наказание «свыше». Наказали анестезистку, хотя ее роль во всем этом доказана не была. Наказали и меня — простой выговор («на всякий случай…»).

Мне совестно (не то слово!) за то, что я что-то недоучел, недоделал, а именно: не проследил от «А» до «Я» каждый флакон крови. Из-за чего, при моем участии, погибла женщина…

На основании выводов отдельных комиссий и итоговых выводов установили:

1. Функция дежурного хирурга по операционному блоку не регламентирована никакими инструкциями, приказами. А передавалась как местная традиция «по наследству».

2. Коль хирург назначен дежурным, он не должен отвлекаться на другие — даже свои юридически закрепленные — работы. Это логически воспринималось положительно, а практически — у многих вызывало скептическую улыбку…

3. Путь каждого флакона переливаемой крови должен находиться под неусыпным контролем…

Все инструкции по этому поводу давным-давно прошли испытания жизнью.

Однако, нет-нет да случается такое!

Настоящее кратковременное затмение у знающих эти инструкции, приказы людей…

Почему?

«БЫЛ — НЕ БЫЛ?» (Б Ы Л Ь)

(Я заранее приношу свои извинения читателю за вызывающий и неприличный реализм: я сам был поражен той действительностью в той среде, в которую судьба меня забросила. А придавая приличный облик, т. е. занимаясь облагораживанием этой самой среды, я бы исказил саму жизнь. (По крайней мере, жизнь нашей доблестной армии).)

Не люблю «писак». Не люблю «стихоплетов».

Хотя их труд — как физический — тоже труд немалый: я врач (хирург) и ни одного шага в повседневной жизни не сделаешь, не исписав кучу бумаг (для прокурора, для статистики и менее всего для пользы больного).

Правда, было время — в школьные годы — писал стихи и рассказы «для себя», однажды даже пропечатали в областной газете, затем окончательно «оседлали» как редактора школьной стенгазеты, как оформителя — художника, как…

Словом, то отвращение к ручке и бумаге, тем более к «творению», которое тогда еще появилось, живет во мне неразлучно. Вообще-то и потом было: после школы некоторое время продолжал вести дневники, с большими перерывами, где делился впечатлениями,

задавал вопросы, «каялся»… Сохранились несколько стишков.

Да позже, в 1979-м — бурном — году, в автобусе №97 под черное настроение как-то быстро сотворил себе эпитафию…

Ему не везло:

В голодный год

родился…

Очень рано

влюбился,

Но на другой

женился.

Имел жену,

немного детей,

На всех

кучу болезней.

Не имел

ни врагов, ни друзей,

Ни любовниц…

(Вот злодей!)

Ни машины, не звонких монет:

Но вот

повезло;

Повезли его

туда,

Откуда

возврата нет.

Итак, «писательство» — мой враг.

Однажды по пути на работу (а теперь — службу) меня будто током поразило. Притом пронзило так, что вместе с признанием (!) необходимости браться за перо, в короткий (!) следующий миг через мою память (сознание) прошло все то, о чем я вынужден буду писать. В это мне самому с трудом верится, но ясно всплыли мельчайшие подробности тех событий, да так ярко, что я боюсь себя считать за вполне нормального: ведь не упрятали же в моей голове кинокамеру со сверхскоростной воспроизводящей возможностью!

Что бы то ни было, едва открыв кабинет, сел излагать то, что точило меня изнутри на протяжении последних лет, буквально грызло.

Это — не высказанные (не доверенные никому) воспоминания, засевшие где-то в закоулках моих извилин, которые вот сейчас и выперлись…

Но, начав это дело я почувствовал небывалое облегчение!

А меня будто прорвало: рука не успевает за мыслями. Пишу «галопом.»

Или, выражаясь военным языком, «отступаю в полном беспорядке» под натиском моего врага — п и с а т е л ь с т в а…»

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Жизнь — река, воды которой несут на своих волнах тебя, Бревно, по спокойной глади среди широких полей. Тогда ты предашься спокойной лености. Тебе кажется, что так будет всегда. Но река делает повороты. А иногда ее берега зажимают неожиданно появившиеся на пути горы. Нет, даже сопки. И заспешит тогда река, неся свои воды все быстрее и быстрее. И забурлит она, борясь с каменными преградами…

А ты, Бревно, почувствовав некоторое ускорение течения еще вдали от каменных преград обрадуешься: жить стало, вроде, веселее…

Но, вот понесло. И неожиданный удар по подводной скале сорвал солидный кусок твоей коры. Тебя не как крепкого (как ты сам до того думал) дубового бревна, а как жалкую осиновую щепку завертело, закрутило… И пока ты соображало, что это такое, тебя очень удачно прибило к берегу, где ты оказался нужным по твоему прямому назначению: тобой подперли…

А сколько подобных тебе разнесло в щепы да поглотила пучина водоворота… Так что, тебе крупно повезло, Бревно! А время сделает свое, т.е. снимет с тебя остатки твоей уцелевшей коры, ты еще сильнее задубеешь. Возможно, тобой даже будут любоваться: крепкий дуб! Затем появятся трещины…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — —

…О-о, сучий, собачий холод!

Опять проснулся от холода. Пробирает насквозь. Ног не чую. Ноют руки, колени, спина… Да все тело жмет в тисках, будто обручем.

Прислушался: «буржуйка» молчит. Дежурный (сволочь!) спит, наверно. Открыл глаза. В кромешной темноте вдали слабый свет от тлеющего угля в буржуйке. Спят ли все — не знаю. Или я такой мерзляк?.. Лежу, движение — боль! Но и холод не тетка родная, сейчас он, что ни есть теща злая! Теща победила. Встаю и натыкаясь на стойки палатки, углы раскладушек, добрел до буржуйки. Несколько красноватых глаза тлеющего угля среди кучи золы очень хреновое освещение, чтобы найти что-либо рядом. Б.., забыл фонарик (висит у изголовья там). Спичек нет (не курю). Надо идти за фонариком. Нащупал стойку палатки, вот чья-то кровать, где же проход? Б…!

Вот возле самой буржуйки снова наткнулся на раскладушку. Вспомнил — это должен быть капитан Х-в, кадровый. Тормошу его в надежде выпросить спички. Мгновенно по глазам бьет, как молния, яркий свет фонарика: «Что? Что за х..?!. Чего надо?!.» Вот реакция!

Скорее всего ждал. Все-таки граница.

Ослеплен, аж больно глазам. Свирепею! «Спички» — начал было, но выговорил как «Спишь». Холодом сведенная челюсть не слушается. А свет по глазам! Пытаюсь закрыть фонарик рукой — убирает подальше и по глазам!

«Это я — лейтенант Ж…, дайте спички». Переспросил, искажая фамилию, т.к. еще не все хорошо знакомы. Повторил по-четче. Слышу — достает спички. А свет — по глазам!

Догадавшись, еще говорю: «Фонарик тоже…» Так же светя в глаза (осел!) сует его мне.

(Днем он признался мне, что он меня чуть за китайца не принял, т.к. нам — партизанам вместо кокард выдали звездочки, а у офицеров — солдатские формы).

Нашел самодельную кочергу (вчера сами сделали), собрал щепки, дрова, оживил «буржуйку.» Погрел руки. Сел на деревянный ящик (табельный, для запаса топлива, а то бы давно еще сожгли), гляжу на веселые язычки пламени. Вижу, как накаляясь, краснеет чугун буржуйки. Ноги к печке — сапоги задымились: мокрые. «Теща» отступает, можно и шапку развязать. Да и боли в теле стало меньше.

«Туши фонарик, посадишь батарейку!» — шипит капитан. Отдав фонарик, снова усаживаюсь на место. «Спасибо, кочегар… Живи сто лет…» шепчет кто-то справа. Кажется, «политрук», старший лейтенант, запасник.

Трещит огонь, дымят сапоги, по телу разливается тепло, одолевает сон. Хорошо!..

Надо поспать, но там — холод. Клюю сидя, чуть не падаю. Сажусь на резиновый пол, спиной упираясь об ящик. Опора маленькая, болит шея. Ледяной холод земли быстро пробирается через резину пола. А каково солдатам? У них-то нет раскладушек! Вот у них и радикулиты, туберкулезы… Раки… Причем — рак? А, уже «пьяные» (сонные) рассуждения…

Раки, раки… Это я — онколог, клинический ординатор кафедры онкологии мединститута.

Ха–ха… Ординатор!

Мне кажется, что все это — сон…

6 марта 1979 года.

Жена дежурит (подрабатывает, а так она на специализации), поэтому я, забрав детей с садика, зашел к родителям жены — совсем рядом с садиком, да и поужинать в такие дни заведено было у них. Сами мы живем далековато. Снимаем частный домик на берегу речки «Весновки»… Пока поужинали время подошло к 22 часам, собираясь домой, я стоял в прихожей, когда затренькал звонок над дверью. Открываю и вижу, стоит какой-то военный в парадной шинели. Вспомнил: дня три назад видел его в А-м райвоенкомате, куда меня пригласили по повестке «для уточнения учетных данных.» То ли Аксентьев, то ли Арсентьев. Молодой, бросаются взору его пышные усы, иначе бы и не запомнил, наверно.

«Вы лейтенант запаса Ж-в?»

«Да, я».

«Вот Вам повестка, собирайтесь… Поедем в военкомат. Берите личные документы…»

Будто знал, что все документы, в силу ненадежности замков нашего домика, хранились здесь, в личном шкафчике тестя.

Растерявшись от этой неожиданности, невпопад говорю: «Может пойду утром?.. А то я не здесь живу, а жена дежурит…»

Нетерпеливо перебивает: «Мы итак потеряли много времени, пока нашли Вас. (Тут к открытой двери подошел человек лет сорока-сорока пяти в легком полупальто без головного убора, невысокий, плотный…) Дети-то Ваши под присмотром, главное… Поехали, поехали! На сборы 5 минут.»

Потом произнес успокаивающе: «Да Вы не волнуйтесь, это ненадолго — прослушаете лекцию о международном положении и по домам…»

Ругаясь за пустую потерю времени, соглашаюсь с тем, что дети остаются здесь, сам тоже вернусь сюда же, хотя утром будет хлопотно съездить к себе за портфелем.

Оделся, вышел. У подъезда стоит красного цвета «Жигули». За рулем тоже человек в штатском. Молча едем в военкомат. Старлей нервничает, поглядывает на часы. Все же решился спросить: «Что за срочность, товарищ старший лейтенант?» Коротко бросил:

«Там узнаете.»

Вот и А-й райвоенкомат. Тишина. Поднимаемся на третий этаж. Кажется, опоздали, тоже тишина. У третьего отдела тоже никого. Пока я озирался и удивлялся А-в и штатский исчезли в дверях с моими документами. Минут через 5 пригласили зайти.

За наружными дверями шагах в полтора дощатый барьер-перегородка, за которой сидят несколько сосредоточенно копающихся в бумагах молодых женщин, кто в чем. Сдвинутые столы завалены папками, карточками учета… Слева обитая дермантином дверь с прибитыми номерами 11, 12, 13. Справа — под номером 14. Завели в левую. В довольно большом кабинете за массивным столом сидит один пожилой подполковник. Наш старший лейтенант и тот «штатский» — сбоку по правой его руке за приставным — тоже длинным столом.

Подполковник предложил сесть к столу поближе и когда я уселся напротив моих попутчиков, вполне доброжелательно расспросил кто я, что я, по ходу перелистывая бумажную папку — как я догадался — мое личное дело.

Затем так же доброжелательно произнес: «Товарищ Ж-в, Вы направляетесь в г. Капчагай в войсковую часть для прохождения полевых сборов.» Я, почти уверенный, что эти сборы начнутся после праздников, спросил: «Когда?»

Он: «Как — когда? С этой минуты считайте себя офицером войсковой части. Вас сейчас отвезут в часть. Старший лейтенант А-в, возьмите документы и в путь.»

Обращаясь ко мне: «А Вы, надеемся, оправдаете наше доверие!» Пожал руку.

Я, глупо улыбаясь, спросил: «А нельзя ли завтра? У меня жена дежурит… Дети у родителей жены остались…»

Человек в штатском неожиданно жестко выпалил: «Жена-а! Де-ети!.. Лейтенант, Вы мужчина?!. Да не забывай ты, милый, что ты — офицер! Стыдно!..»

…Не знаю, было ли стыдно или нет в тот момент, но огромный внутренний протест происходящему был! Это точно.

И удивление: в жизни не думал, что удостоюсь такой чести — на «Жигулях-люкс» доставили к воротам КП войсковой части в г. Капчагай. По дороге, еще в городе, попытался уговорить старшего лейтенанта заехать домой (хотел поцеловать детей?), не уговорился служака. Помню еще, нас пытались остановить у поста ГАИ — дали газу, только шум стоял…

Вот прошли КП. Меня, видимо, повели к штабу. Так и есть. Перед штабом нас встретили 2 офицера в полевой форме. Один из них-пожилой майор — черты лица которого здорово напоминают Серпилина из фильма «Живые и мертвые», спросил: «Вы — член КПСС?»

Оказался замполитом.

В штабе А-в доложил какому-то капитану (казах?) и передал ему папку, откозырнул и был таков. Капитан, сидя за столом ознакомился с моими бумагами, что-то записал в своем блокнотике, затем подошел к дощатой перегородке, представился: «Капитан О-в, начальник штаба медсанбата. Вы назначаетесь в ОПВ к капитану П-у, он где-то в стационаре.» Объяснил, как пройти. Добавил, что он как раз дежурный по части. «Устроит Вас в казарме».

******

Итак, я снова в шинели…

Нас — запасников — семь человек. Последнего, седьмого, доставили 7 марта, тоже на «Жигулях.» Наше место службы — медсанбат.

Нас 2 хирурга, 2 анестезиолога, 1 биолог, 1 стоматолог и 1 педагог. Если более подробно (по специальности и месту назначения), то вот что:

1. Давид Давидович Ш-е, хирург 1 категории, стаж 17 лет, назначен старшим ординатором операционно-перевязочного взвода (вот что означало ОПВ.)

2. Тимур Садвакасович Дж-в, анестезиолог-реаниматолог 2 категории. Стаж 3 года. ОПВ

3. Валерий Ильич Л-в, — -« — -« — -« — — 1 категории, стаж 12 лет. ОПВ.

4. Александр Николаевич Ф-в, биолог, (НИИ АН КазССР), научный сотрудник, назначен кем-то в аптеку (еще сам не знает).

5. Геннадий Александрович К-н, стоматолог, работает первый год, стоматолог медсанбата.

6. Анатолий Борисович Ц-к, педагог по образоваию, назначен политруком.

7. Я — хирург, стаж 6 лет, клинический ординатор АГМИ, назначен ординатором ОПВ.

Мои 4 года работы в райбольнице оценил положительно начальник ОПВ капитан П-к.

Соседи по казарме (большая палата в стационаре, превращенная в казарму для офицеров) слева — Тимур, справа — Анатолий.

До обеда были заняты получением обмундирования и приведением в порядок этой экипировки, что, оказалось, не так-то просто было осуществить: больше кололи себе пальцы и ломали иглы из-за неумения. Я тоже, оказывается, отвык…

Это нудное занятие часто прерывается анекдотами, матами и продолжающимся по ходу дела знакомством. Кое-как привели себя в порядок, прибежал солдат: общее построение!

По солдатской привычке одеваюсь — пыль стоит! (Служил рядовым в строевой части.)

Остальные — кто еще лежит, кто сидит, презрительно поглядывая на меня. Чтобы не оказаться «белой вороной» я, хоть уже одетый, стою тоже. Жду. Минут через 10 гурьбой, кто без ремня, кто нараспашку тянемся на плац, где застыл строй, перед которым расхаживаются два офицера… К нам навстречу отделяется один из них — полноватый майор в полевой форме: «Что плететесь как отступающая банда французов…» и русский 3-х этажный! Хохот в строю… Да к тому же, шедший последним Гена попытался пристроиться к строю, почему-то забыв надеть шапку и его длинные русые волосы телепались под ветром, почти полностью закрывая его лицо.

«Что, у нас в штате появился свой поп?» ядовито спросил второй, высокий майор с пышными рыжеватыми усами, обращаясь к первому…

Вот так состоялось знакомство с командирами. Командир медсанбата, тот усач, майор С. у меня оставил неприятное впечатление: что ни слово-маты, какие-то кривоплеты прямо перед строем…

Он представил нам — «партизанам» — командиров.

Каждому из нас, запасников, показали свое место в строю. Объяснили что-то по распорядку и внешнему виду, о международной ситуации, т. д. Простояли под холодным пронизывающим ветром почти час, продрогли… В казарме, матерясь и ругая всех, обсуждаем услышанное:

1. Резкое ухудшение международного положения. С 17 февраля идет война между Вьетнамом и Китаем с большими потерями с обеих сторон. Версия — нас подвинут к границе, там будем принимать участие в действиях… Чьих и как?

2. Перевороты и революции в соседних государствах (Иран, Кампучия, Пакистан…)

3. В медсанбате из запасников нет ни одной женщины, что подтверждает мнение кадровых офицеров-знатоков: «Это неспроста…»

Впервые появляются неспокойные мысли…

Человеку, далекому от политики или, по крайней мере, не имеющему отношение к службе в Вооруженных силах, каковыми мы и являлись, до этого и в голову не приходило что-либо о серьезном. А относительно своего пребывания здесь почти были одинакового мнения — что это отдых на несколько дней на полном государственном обеспечении…

Теперь оно несколько пошатнулось…

После обсуждения этих вещей наш совет решил обратиться к командиру батальона, (конечно, заранее «обработав», как нужно, замкомандира батальона по политчасти майора А-ва — он, вроде, «мягче и с пониманием») с просьбой отпустить нас на 12 часов домой, чтобы взять хотя бы туалетные принадлежности, успокоить семьи. А кое-кому это было нужно и по работе.

План удался! Замполит и начальник штаба поручились за нас и это все решило: нас отпустили с 12 часов 07.03. по 12 часов 08. 03. Сутки!

В Алма- Ате, поимав такси доехал до садика, куда попал как раз к «тихому часу», но прорвался в группы и поцеловал сына, спавшего мирным сном и прошел к младшей группе, к дочери. Увидев ее понял, что она не спит, т.к. веки ее, насильно зажмуренные, под «внушением» воспитательницы, сильно дрожали… И, когда я прикоснулся губами к ее щеке, она вздрогнула и широко открыв глаза, буквально вцепилась ручками к моей шее и зарыдала во весь голос…

08.03. в 11:50 были в части.

Анатолий взял автобус с работы (он работал директором «Дорстроя №13» г. Алма-Аты) и мы все дружно и очень весело, нагруженные продуктами, водкой, спиртом прибыли в часть.

И… началось…

На обед в «конюшню» (так окрестил офицерскую столовую Гена) не пошли.

Пили за женский праздник и за своих жен, подруг, за все, что приходило на ум…

Удивительно, никто нас не тревожил, то ли в честь праздника, то ли было не до нас?

У нас — у всех — душа нараспашку!

О каждом узнали то зерно, что составлюет суть личности, независящей от его общественного положения в жизни. Я бы сказал — скрытое от чужих глаз при нормальных обстоятельствах…

Что может быть безумней общества пьяных мужчин, представивших (возомнивших) себя офицерами! Орлы и герои! Ни меньше, ни больше!

Только и «орлиная хватка» и «героизм» из области «подвигов» и «войн» бытовых и любовных. Но все это преподносилось как подвиг гусара…

Мне 31 год, не ребенок, но, оказывается, я полный профан во многих вопросах некоторых сторон жизни, из-за чего мне дали кличку: «Чистоплюй» (в переводе на гусарский жаргон — «Чистопердяев»).

Постараюсь коротко объснить происхождение (и причину) нескольких кличек, подгоняя под некоторое благозвучие, избегая нецензурщины…

Гена. Типичный представитель современной молодежи. Бравирует как удачливый в любви поручик. Любимая тема — разврат, о котором рассказывает аж пена идет изо рта. Из 10 слов — 7 «слово-паразиты» неупотребные. Сам стройный, голубоглазый, красивый. Так и прилипла кличка «Поручик» со всякими довесками по ситуации.

Анатолий. Сибиряк. Охотник. Самый габаритный среди нас (не только), еле-еле подобрали форму. Ему дали шинель строевого офицера (а у нас остальных-форма «партизан») с капитанскими погонами, одну звездочку только убрали. А сапоги пришлось распустить по заднему шву голенищ. С открытым нравом, часто попадается впросак из-за бесхитростных рассказов о себе…

Подвергся развращению на глазах: слушая Гену и подобных «падал» в обмороки, еще и еще раз переспрашивая самые страстные моменты. По-серьезному признавался всем: «Вот почему „не стоит“ на жену… Вот вернусь — буду делать как вы говорите…»

Тяжело переживал трагедию с любимой женщиной, умершей после пустяковой операции 3 месяца тому назад (плакал по-детски!)

Как-то он стал душевно ближе всех остальных мне.

Поначалу за один рассказ начали было кличать его «Каннибалом», затем это оставили. Чаще «Политрук» как и по должности. А история эта — не для пугливых…

…Есть в Сибири город Барабинск (под Барнаулом), где он родился, учился в школе, а после армии судьба закинула его в Алма-Ату, где женился и остался работать, окончил институт. Лет через 10 во время отпуска он посетил свой родной город, нашел друга по школе. Отдохнул хорошо и однажды, вспомнив про свою школу, уговорил друга этого посетить ее. Когда они подошли к школе Анатолий, увидев старую чугунную скамеечку вдруг вспомнил, как возле нее сидела тетя Маша, которая торговала такими вкусными пирожками с мясом, которые к тому же были дешевенькими. Он и произнес вслух: «А помнишь, Сашок, тут сидела тетя Маша, у которой были самые вкусные и дешевые мясные пирожки?»

Реакция Саши была неординарная: он резко отстал и схватившись за живот стал как-то странно икать… Вид его был чумной… Он махнул рукой и даже отвернулся, пошел в обратную сторону. Анатолий, удивившись его поведением, догнал его, поинтересовался причиной такого его поведения…

…Не одно поколение учеников этой школы кормилось у тети Маши, у которой пирожки были мясные, очень вкусные и, что очень было кстати, дешевые… В перерывах голодные школяры с жадностью разбирали ее товар. И Анатолий с друзьями все 10 лет учебы ел их…

Была у них в классе красавица-девушка из семьи местных интеллигентов. Сама она собиралась поступить на юрфак… Анатолий ушел в Армию и не вернулся сюда. О судьбе красавицы не знал ничего. Оказалось, что она скоропостижно умерла. Родители ее, погоревав, похоронили дочь на местном кладбище. Был у нее дядя, который на похороны не успел, но приехав и разузнав некоторые подробности, уехал в областной центр, вернулся с постановлением областного прокурора о проведении эксгумации для определения причины смерти племянницы. Когда вскрыли поднятый гроб — он был пустой! Закрутилось следствие и вскоре все выяснили: дед-сторож, лет 20 проработавший тут, оказался мужем той самой тети Маши… Вскрытие многих могил, особенно свежих, не оставило сомнений — дед с бабкой на пару занимались выниманием покойников, чтобы пустить на пирожки…

Наш Анатолий, когда узнал об этом, чуть не умер. Его начало рвать сильно, не говоря о моральных переживаниях, из- за чего, как сам признался, еле остался в своем уме…

Тимур. Из перспективных. Обеспечен. Круглолицый усач. Его рассуждения по любому вопросу обнажены до цинизма. Выдвигает теорию о сексуальном воспитании девочек с детского садика, включая свою дочурку 3-х лет…

Когда вернулись в часть, рассказал сколько раз, когда, где и как сходился с женой с подробностями ласки и т. д… Получилось 8 раз (!) за день, чем заслужил «почетное звание «Гигант половой.»

Он из тех, кто ни за что не упустит своего, если не больше…

Давид. Еврей с более выраженными чертами лица арабов, что ли. Самый старший.

Его юмор такой едкий. Рассказывает анекдоты и про евреев, и про другие народы, но всегда с «двойным дном» и, если вдумаешься, получается, что, все-таки еврей лучше… Саша. С густыми бровями, плотноватого телосложения, если не жилистого. Когда ходит его голова в такт шагам, как бы совершает еле заметные поклончики. В разговорах дотошный. Любит пикантности. Как многие научные работники иногда доводит слушателей своими идеями, теориями до бестактного по отношению к себе поступка, т. е. собеседник просто вставал и уходил. Каратист. И еще — к моему великому удивлению — оказался самым лучшим знатоком сексологии (разумеется, не в научном понятии этого слова). Кличка — «Аптекарь».

Валерий. Представьте. Если одеть его в черную сутану и повесить на шею крест, да на макушку красную монашескую шапчонку — ермолку — вот весь Валерий. Его внешний вид и без его мягких проповедей о праведной жизни само-собой породил прозвище «Монах». Но несмотря на столь почетный сан и он поддался сатане, который вышиб его убеждения из его такого пухлого и мягкого тела (и души тоже)…

Время нашего «кайфа» и балдежа кончилось 9 марта после обеда, когда объявили общее построение. Со всеми следами и последствиями вчерашних возлияний выстояли героически на этом самом построении.

В общем, каждому подразделению поставили задачу по освоению и проверке табельных средств медсанбата и к 10 марта быть «готовыми во что бы то ни стало!»

Начиная с этого часа и до обеда 10 марта занимались теоретической и практической подготовкой, натаскались имущества медсанбата. Прослушали первые сведения о новых видах вооружения как нашей армии, так и армий капиталистических стран. В частности, об автомате АК-74 со смещенным центром тяжести пули, которая, попав «в пятку может выйти через голову» — изуверском оружии, хоть и нашей армии. Оказывается, весь мир давно плюнул на Женевскую конвенцию 1916 года по «запрещению нечеловеческих (изуверских) видов вооружения», поводом к которой стало применение в первой мировой войне разрывных пуль «дум-дум», которые не столько убивали людей, сколько калечили. О «Мухах», «Шилках», «Стрелках», о не обнаруживаемых итальянских минах с пластмассовыми корпусами, противопехотных минах — сюрпризах…

О «пластитах» — взрывчатке, мягкой как пластилин, которые «вот-вот поступят на вооружение (или уже поступили в армии США, которые, якобы, являются их разработчиками…)

Удивили реальности об уязвимости бронетехники, самолетов, вертолетов… Самое шокирующее («на десерт»): наш гранатомет. Каждая граната-контейнер напичкан 30-ю тысячами игл со смещенным центром тяжести. При взрыве (а она взрывается над землей) в радиусе 30 кв. метров расстояние между иглами составляют 5–7 см, а таких гранат в магазине, похожем на противотанковую мину, 30… Что или кто может уцелеть?! Первое испытание по применению их в боевых условиях против китайцев в феврале показало небывалую эффективность против живой силы: расчет из трех человек — вьетнамцев уничтожил целый батальон пехоты китайцев!…

К обеду 10 марта дали передышку. Усталые и поэтому в особо недобром состоянии духа, что сопровождалось «словесным поносом» нецензурного содержания, вваливаемся в казарму. Обнаруживаем приставленную новую кровать, на которой — сапоги на спинке — лежит старший лейтенант в безмятежном сне. Проснувшись от нашего шума, опускает ноги на пол и некоторое время лежа рассматривает нас. Не спеша поднимается и расправляя складки своей формы подходит к нам. С несвойственной для нашей компании сдержанностью и еще каким-то поведением человека «всегда правого» что ли?, представляется: «Старший лейтенант К-в». На наши ответы с рукопожатием добавил — Анатолий. Букву «р» произносит картаво…

То ли усталость, то-ли что другое, больше ничего не клеилось (в смысле разговоров) и, не раздеваясь, как были в шинелях, падаем на кровати…

Просыпаемся от топота сапог запыхавшегося солдата: «Офицерам срочно явиться в штаб!»

Из штаба к нам навстречу высыпали кадровые офицеры. Общее построение…

В общем, 2 часа времени на погрузку на все виды транспорта. Выступаем в 18.00…

Как только закончили погрузку — снова построение. Начальник штаба зачитал приказ о закреплении ответственных за каждый транспорт офицеров. «Лейтенант Ж-в! Номер машины… Водитель — рядовой Раев…». Затем, прохаживаясь перед строем своими «индюшачьими» шагами, выступил командир: «…Каждый офицер отвечает головой за машину и груз, за закрепленного солдата–водителя… До 19.00 — ужин…. Еще раз проверить все… Обо всех обнаруженных недостатках доложить своим командирам и тут же — срочно — их устранять!.. Ровно в 19.00 построение. Разойдись!» После скорого ужина разыскал рядового Раева, водителя ГАЗ-53. Оказался киргизенком первого года службы. Машина нагружена полностью.

«Как дела? Как машина? Груз закреплен?..» — задаю несколько вопросов после знакомства. Ответ «Ни знаю» и его недоброе спокойствие заронили в мою душу первые ядовитые капли беспокойства.

19.00. Построение. Объявили о месте каждой машины в колонне.

«…Занять свое место в колонне… Ждать сигнала к движению сидя в кабине… Напоминаю офицерам: полностью вступает в силу приказ о личной ответственности…» и т. д., и т. д. — опять дает наставления командир… Вот вытянулась колонна. Уже ночь. Темная ночь. Тепло по-летнему. Накрапывает дождь. Душно. Ждем сигнала «Сидя в кабине.» Вдруг вместо сигнала — построение. Натыкаясь на своих и чужих, ругаясь, строимся. При свете фар появляются офицеры. Свои и незнакомые какие-то — полковники и подполковники. Один из незнакомых коротко повторил уже не раз услышанное об ответственности, о дисциплине и соблюдении порядка во всем… «Начмедарм полковник С-ко», — вполголоса произнес лейтенант Дз-а, кадровый.

Другой, подполковник, замкомандира дивизии по технической службе, как-то, даже не по-военному, начал толковать о том, что следует делать, чтобы не допускать аварии и другие «ЧП». Как поступить в случае вынужденной остановки из-за «всякой — всячины…» О трудностях предстоящего маршрута…

Мне, хоть я слушал его внимательно, показалось противным его многословие.

Еще после нескольких напутствий и наставлений дали 10 минут «на личные нужды».

Нашу «семерку» разбросало по колонне так: в головной части третья машина Саши, 5-я моя. Договариваемся, чтобы на остановках (привалах) собирались у наших машин, чтобы при отправке остальным легче было найти свои…

Раза два промелькнула фигура нашего Анатолия-2, кажется, с ним рядом был замполит.

С ним — Анатолием-2 как-то особо не успели познакомиться. У него на петлицах эмблемы технических войск. Кем он числится у нас ни он сам не сказал, ни мы не поинтересовались.

Поползли слухи — идем на границу, на самую-самую!

Решили было «отметить» начало «великого похода», да не успели: «Заводи!»

Поехали! Настроение поднимается. И я минут через 15 пытаюсь заговорить с Раевым. На несколько вопросов моих отвечает одним словом «Да» или «Нет» или «Ни знаю…»

Пробую на казахском — результат тот же. Ясно: из «дубов…»

Задумался о событиях последних дней. Сколько впечатлений за эти 4 дня!

А предстоящее вызывает еще большее любопытство! Марш этот — интересно! Граница — интересно! Лишь бы дома мои продержались несколько дней. Жена прибаливает (ревматизм), лечиться некогда…

Сыну 5 лет… Хороший мой! Год назад перенес тяжелую операцию

В начале нового 1978 года воспитательница и заведующая встретили меня, когда я заехал туда после работы, чтобы забрать детей с садика, с встревоженным видом. Особенно вздыхала наглядно заведующая — ингушка, приятельница моей тещи, благодаря чему мы устроились сюда (а так пришлось бы ждать неизвестно сколько в очередях!) Она чуть не плача показала горшок сына, который был наполовину в свежей крови! Говорит, что специально не разрешила выливать, чтобы показать нам… Дома с вечера до самого утра он часто просился на горшок и каждый раз ходил свежей кровью. Оставив жену с детьми дома, поехал на работу, начал отпрашиваться у профессора, зав. кафедрой С.Н…

Он, узнав обстановку мою, чуть посидел, затем набрал по телефону кого-то и пообщавшись с ним, доложил о моем сыне и попросил оказать содействие.

Положив трубку, достал из красивой папки лист бумаги с его визитными данными с указанием его многих титулов и красивым почерком начал выводить буквы. Подписав, положил ее передо мной и сказал: «Это передашь зав. кафедрой детской хирургии Центральной детской клинической больницы на улице Чапаева профессору Ормантаеву Камалу Саруаровичу… Он — Главный детский хирург Министерства Здравоохранения КазССР. А я сейчас позвонил главному врачу клиники. Он вас устроит в клинике и проследит за вами. Не бойся. Срочно надо заниматься твоим сыном. Будь спокоен, я здесь все улажу сам с твоими больными. Держи меня в курсе. Удачи вам!..»

Сына, уже обессилившего от потери крови срочно положили в клинику и после срочного клинического разбора на следующий день, решили взять на операцию по жизненным показаниям. Его готовили на операцию целых три дня… А это — режим голода и подготовка кишечника на сложную операцию, т. е. очистительные клизмы…

Сын превратился в бледную мумию… И при моем появлении еле шевеля губами произносил одно и то же: «Папа… хочу кушать… Дай чуть-чуть хлеба… Я никому не покажу, чуть — чуть съем…» По каким-то причинам операцию отложили еще на один день. В день операции мы с женой простояли перед опер. блоком несколько часов ни живые-ни мертвые… Вот сына вывезли из операционной и не разрешив подойти к нему, хотя мы были в халате и в маске, увезли в реанимационное отделение… Еле живые дождались профессора, вид которого несколько успокоил нас. Он уже без маски в операционном костюме подошел к нам и вкратце изложил ситуацию. У сына в сигмовидной кишке вырос (скорее всего врожденного происхождения) одиночный, т. н. аденоматозный полип с обильным кровоснабжением, одна из артерий, самая крупная на вершине полипа подверглась эрозии — лопнула- вызывая опасное кровотечение. Ему, профессору, удалось иссечь полип полностью через доступ с вскрытием толстого кишечника. (Вот, где пригодилась предоперационная тщательная подготовка кишечника!)

Послеоперационный период протекал без осложнений, но сын, придя в себя после операции слезно продолжал просить «чуть-чуть хлеба»! Через 12 дней его выписали домой. Я, пользуясь благосклонностью своего профессора, неделю посидел с ним. У него закрепилась в его несовершенном еще сознании страх голода как в рассказе Джека Лондона «Любовь к жизни», когда его герой оказался среди льдин и снега на севере, долго шел, а затем, окончательно обессилев, полз к людям в компании старого больного волка, который шатаясь от слабости брел за ним в ожидании его конца, но стал жертвой человека, который зубами вцепился к шее волка и высосал кровь… А спасенный людьми долгое время от страха голодной смерти делал запасы продуктов, пряча их в подушку, постель и другие места. Сын же, не знающий ни Лондона, ни его героя, инстинктивно, но с той же последовательностью делал запасы еды, в основном куски хлеба, пряча их в подушку, под матрасик своей постели… Несколько месяцев мы не могли отучить его от этой привычки. Слава Аллаху он быстро пошел на поправку…

Наша самая искренняя благодарность и всем земным людям, принимавшим участие в его выздоровлении!.. Особо — моему профессору Сакену Нугмановичу!

Дочери 3-год. Тоже недавно перенесла тяжеленную пневмонию. Сейчас вроде ничего. Она была относительно крепким ребенком, ничем до этого не болела.

…Жили мы в конце 1978 года в двухэтажном съемном домике по адресу ул. Ленинской смены, 18«а» (Это на первой Алма-Ате). С нами (на первом этаже) жила моя двоюродная сестра Торгын — певица консерватории им. Курмангазы, где одновременно училась на заочном отделении по классу «народные инструменты», а именно по классу к о б ы з — редкой (!) и очень перспективной профессии. Живем, общаемся неплохо. Проходит месяц — другой, когда в воскресный день декабря на фоне полнейшего бардака — своего рода генеральной уборки со стиркой белья и т. д. к нам (на второй этаж) поднялись двое мужчин. Поскольку домик был старой конструкции с низкими дверными проемами шедший первым мужик в норковой шапке, в коричневой средней длины дубленке и джинсовых брюках довольно низко пригнулся, переступая порог, а когда он с определенной осторожностью начал выпрямляться… я своим глазам не поверил — стоит,

будто сошедший с экрана знаменитость Союзного уровня после фильмов «Конец атамана» и «Транссибирский экспресс», не считая других ролей рангом поменьше —

Асанали Ашимов! Следом протискивается другой, тоже артист театра и кино Ануар Борамбаев… Он был без шапки, длинные волосы причесаны вправо, в натуральной меховой (бараньей) шубе. От невероятности такого я сдержанно поздоровался с ними, провел их в другую комнату. Я был уверен в том, что они просто заблудились. Жена начала убирать с пола и других мест белье, постельные тряпки, разложенные для стирки.

Машинка наша «Алматинка» вовсю тарахтела во всю мощь, которую тоже быстро выключили. Усадив неожиданных гостей, я спросил, не ошиблись ли они адресом, что готов помочь по мере своих сил…

На лице Асанали появилась его знаменитая улыбка — всепрощающая, с ехидцей и одновременно высокомерная: «Нет, не заблудились… Мы ищем… невестку… Мы за… Торгын…» Следующее его выражение (я не желаю повторить даже) настолько было пронизано наглостью, что я долго просидел молча!

Он — столь боготворимый до этого всеми, в том числе и мной, (да простит меня Аллах!) вмиг предстал в образе наглого «барымтачи», не уважающий этикет — ментальный казахский этикет, подобающий при таких обстоятельствах, как начало сватовства! А то, что он допустил в отношении моей сестры — хоть и на словах — за это можно бить по морде!

В данной ситуации он предстал в истинной роли Бекежана — разбойника с большой дороги: «Не дашь по доброй воле — возьму силой!» (Бекежан — отрицательный герой народного эпоса «Кыз Жибек», а Асанали сыграл роль Бекежана в фильме — экранизации эпоса).

Жена, видимо, тоже не веря своим глазам, накрывала на стол…

Актеры о чем-то переговариваются меж собой.

Сели за чай и я, не скрывая свой настрой, но все же уважительно — законы гостеприимства! — высказался так: «Вы — люди известные всем, в ком обитает дух казаха. И я уважаю вас тоже. В принципе никто не противится обычаям… Будущее наших детей волнуют всех. Вы, Асеке, надеялись, наверно, легко урвать победу…

Но у нас тоже есть Родина, родственники… Чувство самоуважения как у всех казахов.

То, что вы пришли с предложением делает вам честь. Однако, вопрос этот решать не мне. Как они скажут-так и будет…»

Недовольно пыхтя, ушли.

…После их ухода мы с женой пытались установить личность женишка. Дело в том, артисты по натуре люди «коллективные». К Торгын приходили и по одиночке и оптом. Среди них один, не похожий на казаха, а больше смахивающий на уйгура или турка с еле заметной горбинкой носа, но с закругленными спинкой и кончиком его («картошкой») забрел к нам и стеснительно спросил о Торгын. Я заметил, что у него несколько — еле заметное — сходящееся косоглазие. Наверно, он и есть племянник Асанали…

Вскоре, уловив момент я позвал Торгын к себе на чай, поинтересовался о нем, но она стала все отрицать. Однако, он несколько раз был замечен у нее, и мы убедились в том, что он и есть жених. После чего я опять поговорил с сестрой, помня «откровение» Асанали, скрытно обсматривая ее со всех сторон…

Я срочно написал письмо к родственникам в родном ауле — сестре на год младше меня, но самой старшей в семье покойного брата Оспана.

Параллельно шли переговоры с будущими сватами здесь. После ответного в мой адрес письма Айтжан (она довела до меня общее решение родственников), приступили к подготовке всего, связанного со свадьбой. Я обучающийся на очном отделении клинической ординатуры в АГМИ получаю стипендию 90 рублей… Запасов не имели. Продали ковер иранский, (по великому соизволению властей района, а именно по распределению райкома КП (!) на третий год работы в ЦРБ «за хорошие показатели в сфере здравоохранения разрешить хирургам ЦРБ супругам Жетеевым приобрести без наценки из фондов райпотребсоюза ковер — 1 шт., шапку ондатровую мужскую — 1 шт.».

Продали комплект венских стульев. Причем все эти товары пришлось увезти на такси на «Барахолку» — универсальный базар за границей г. Алма-Аты. Продали ковер и стулья удачно. А продавая шапку попался ОБХСС… Они шапку забрали, а меня застращав возможными карами, «доили» с год… В январе месяце прошла совместная –«три в одном» т. е., обряд сватовства, проводы невесты с нашей стороны и аналогичные действия со стороны жениха. Наших было тринадцать человек во главе с моим отцом, которому было 84 года. Мы в своем доме провели ответный обряд угощения сватов.

И в этих заботах не уследили за детьми… Зима, как назло, была морозной — ночью до -29̊С. Уголь кончился некстати… Топили чем попало. Дочка простудилась крепко.

Да! Асанали, оказалось, брал меня на понт: сестра родила мальчика в январе 1979 года. Через 14 месяцев после тех слов! Назвали мальчика С ы р ы м о м в честь легендарного казахского батыра Сырыма Датова…

На фоне этих воспоминаний точит душу беспокойство о детях…

Да ладно нюни распускать! Я же теперь офицер! Почти настоящий. Мне, наравне с кадровыми (настоящими) оказано доверие. Конечно, совершенно неожиданно. Но, однако… и, собственно, почему мне?! А, наверно, по заполненной лично мной анкете в третьем отделении военкомата, куда меня «пригласили» по повестке через несколько дней после того, когда я встал на воинский учет по причине смены места жительства, а именно, переезда с Алма-Аты — 1 на ул. Летнюю,3: отсюда ближе и до детского садика и до кафедры, где я учусь в очной ординатуре. Так, если об этой анкете, то там было многовато вопросов, на которые я добросовестно ответил (партийность, национальность, парашютный спорт, самбо, водительский стаж и т. д.)

А, черт с ним, с этим маршем! Решительно настраиваюсь на оптимистический лад…

…Машина идет тяжело. Неужели груз такой тяжелый? Знаю лишь, что везем что-то медсанбатовское, наглухо накрытое тентом. Смотрю на Раева — он спокоен. Успокаиваюсь и я. Настроение вновь поднимается. Посмотрел, высунув голову через боковушку: и впереди и сзади яркий свет множества фар, смело пробивающий дорожную пыль из-под сотен колес…

Вспомнилась своя шоферская молодость, когда крутил баранку ГАЗ-51 «Техпомощи».

Вот была жизнь! Особенно во время уборочной…

Раньше всех приезжали на полевой стан с механиком отделения Макcутом, красивым голубоглазым башкиром и выясняли неисправности сельхозтехники (комбайны СК-3, СК-4, трактора и др. техника), затем с этими заявками катили в центральную усадьбу совхоза и там ругались с завскладом, механиком, инженером и прочими, выбивая запчасти, затем спешили назад, чтобы как можно быстрее поставить технику в строй. Сколько перебрано всякой техники в полевых условиях… В те года в штате бригад не было так называемых «мастеров-наладчиков», а всю работу по разборке и сборке осуществляли сами механизаторы и механик отделения и, конечно, и я.

И так целый день и часть ночи, пока не остановится последняя техника. Потом, оставив механика у его дома, наспех пожевав что-нибудь, умывшись, катил в свое удовольствие.

Часто возил друзей в соседние деревни на танцы, свидания, а то и на охоту…

Мне кажется, и не спали совсем и не было усталости, не было болезней!

А был один дли — и — и — н-ный солнечный день моей родины! Была одна бесконечная, большая радость!..

…Просыпаюсь от чувствительного удара по голове. Точнее, сам бьюсь сонной головой об «бардачок.» В кабине жарко, особенно затекшим ногам. Кое-как рассмотрел циферблат часов — едем около трех часов. Раев сидит напряженно — как будто толкает машину за баранку сам. Но по его лицу ничего не понять. Спрашиваю, все ли нормально.

«Ни знаю…»

Дистанция до машины впереди увеличилась раза в три. Оглянулся назад — окно закрыто грузом. Встал на подножку — машины сзади едут впритык друг к другу.

Тут доходит до сознания окончательно: мотор ревет на высоких оборотах на 3-й передаче. Улавливаю запах пара. Ясно–кипит вода в радиаторе, о том же говорит указатель температуры воды на щитке.

«Вода кипит, не видишь?!» говорю. Раев поерзал, потирая зад об сидение, схватился правой рукой за рычаг переключения, ответа не последовало. Спрашиваю, есть ли запас воды. «Нет.» «Почему?» Ответ его потрясает меня основательно, что непроизвольно вырывается «Ни х… себе!» Оказывается, единственная канистра и та с дыркой…

Как я упустил? Не проверил? «Ш-ш-офер!»

Встал снова на подножку, осмотрелся: мы создали помеху последующим за нами транспортам. Нужно что-то решить. Что? Мысль об остановке отвергаю сразу: во-первых, приказ «не останавливаться», во-вторых, сможем ли вообще сдвинуться с места, если остановимся…

Что же делать? «Прими вправо, понял, вправо… Да включи, балда, правый поворот, пусть объезжают. Не останавливайся!» говорю в надежде на то, что среди обгоняющих да вдруг окажется водовоз… Нас уже обогнало 4—5 машин. За кабиной настоящий холод. Водовоза не видать. Зашмыгав от холода носом, влезаю в кабину.