– Не собиралась я его искать! Просто этот алмаз постоянно мельтешил перед глазами! Из-за него же все случилось!
Софья вытерла ладонью Ивана невесть откуда взявшуюся слезу и добавила:
– Я хотела совсем другого: чтобы нашли проклятого убийцу, из-за которого чуть не сломалась вся твоя жизнь. И моя тоже. То, что этим гадом оказался Кирилл, только ухудшает мое состояние, понимаешь?
– Понимаю.
Он заглянул в ее грустные глаза и сказал:
– Глядя на тебя, я начинаю мечтать о свежем, дивном, прекрасном… шоколадном торте.
– С чего вдруг?
– Просто давно не пробовал, – ответил Иван и, хитро улыбнувшись, погладил ее колено.
Зима наступила неожиданно. Еще днем в городе царствовал ленивый и сонный октябрь, а вечером вдруг – раз! – и как будто крепким снежком залепили в лицо. Глаза протер, а вокруг, куда ни бросишь взгляд, белый, плотный, словно давным-давно лежащий тут снег.
Софья вышла из больницы и даже зажмурилась, настолько невероятно выглядел город, укрытый холодным белым покрывалом.
Почему-то совершенно не хотелось идти домой на Моховую, и не просто оттого, что одной было там скучновато и пустовато. Слишком многое произошло за несколько недель такого, что совершенно изменило ее отношение к недавно казавшемуся уютным дому. Распростертое на полу тело Вайцмана, пустые недоуменные глаза Зои Модестовны, потерявшийся Рудольф…
Софья постояла, подставляя лицо летящему снегу, а потом повернулась и пошла совсем в другом направлении. Будет бродить по городу, пока не устанет так, чтобы прийти в квартиру и просто свалиться от усталости, ничего не замечая вокруг.
Где-то она читала, что Петербург появился не так, как все другие города. Москва, например, росла постепенно, шаг за шагом меняя свой облик. Сначала деревянная, с посадами и кривыми улочками, а уж потом – белокаменная, расширяющаяся и растущая вокруг Кремля. С Санкт-Петербургом все вышло иначе. Он сразу строился как столица империи и возник словно целиком, таким, каким все видят его сейчас.
Будто с неба спустился и встал над Невой.
Шагая по нежданно побелевшему и похорошевшему городу, Софья думала о том, что таким же его видели Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Тургенев.
Те же здания, те же каналы видела и Лариса Рейснер.
Здесь она в пролетке ехала рядом с Гумилевым, и он, целуя ее волосы, шептал:
Ее лицо лучилось такой гордостью за мужа, таким радушием по отношению к гостям, таким достоинством, что даже демарш Аллы Николаевны остался ею незамечен – как будто незамечен.
