Дети и Рождество
Қосымшада ыңғайлырақҚосымшаны жүктеуге арналған QRRuStore · Samsung Galaxy Store
Huawei AppGallery · Xiaomi GetApps

автордың кітабын онлайн тегін оқу  Дети и Рождество

Геннадий Мурзин

Дети и Рождество

Сборник святочных рассказов

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»


Редактор Геннадий Мурзин

Фотограф Геннадий Мурзин





12+

Оглавление

  1. Дети и Рождество
  2. КАЛАЧ
    1. 1
    2. 2
    3. 3
  3. СЕРДЦА ТРЕХ
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
  4. С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. 6
    7. 7
  5. ИВАНОВА СЛАВКА
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. 6
  6. ВСЕМ ПО СЧАСТЬЮ
    1. 1
    2. 2
    3. 3
    4. 4
    5. 5
    6. 6
  7. МАЛЬЧОНКА С ГОРОЧКИ СКАТИЛСЯ
    1. 1
    2. 2
    3. 3
  8. ГИМН ДРУЖБЕ
    1. 1
    2. 2

2

4

1

1

3

1

2

7

4

2

6

2

3

5

4

2

3

5

6

1

4

3

2

3

3

1

1

6

2

1

5

Севастополь. Геннадий Иванович Мурзин, писатель и журналист. Автор двадцати пяти изданных литературно-художественных произведений. Фото 2017 года.

КАЛАЧ

1

К нему приехал гость.[1] Гость на Рождество. Гость желанный. Гость редкий, потому что дальний и, возможно, поэтому самый дорогой. Это — десятилетний Александр, внук.

С порога, не успев притворить дверь, парнишка бросается на шею, обвивает худенькими ручонками и, повиснув, восторженно кричит:

— Поздравляю, дедуль! — ребенок целует деда в обе щеки, отпускает руки и оказывается на полу.

— У, — разглаживая вихры внука, восхищается дед, — как здорово вырос… Выше меня скоро будешь. И… тяжеленный такой…

— А мама говорит, что я плохо ем, а потому медленно-медленно расту, — замечает внук.

Семен Александрович Водовозов, стараясь не ронять материнского авторитета в глазах мальчика, тщательно подбирая слова, замечает:

— Так… это… Ты на глазах у матери и ей потому кажется, что ты не так подаешься вверх, как бы ей хотелось… Мужчина должен быть такой, — он поднимает сухонькую и сморщенную ладонь над своей головой.

Внук спрашивает:

— До самого-самого потолка, да?

— Почти, — соглашается Семен Александрович. И добавляет. — Но для этого надо сытно есть.

Внук, заглядывая в голубые, но с годами изрядно выцветшие, глаза деда, спрашивает:

— Ты, значит, не слушался своей мамы и тоже плохо ел?

— С чего ты взял?

— Ты, вон, сколько не дотянул до потолка.

— У меня — другая история…

— Какая, дедуль? — перебивая, снова спрашивает парнишка.

— Ну, — Семен Александрович без всякой охоты отвечает, — время тогда, когда мне было столько же, как тебе, — трудное… Даже ржаной хлеб и тот не досыта… Всё больше на картохе рос, а с нее много не вырастешь… Разве что пузо…

Внук заливается в звонком хохоте. Внуку слово «пузо» понравилось. Дед же хмурится и сердито машет рукой.

— Ладно… Не будем об этом… Пойдем в гостиную, пока твоя мама возится на кухне.

…Семен Александрович одинок. Не заладилось у него с женским полом. Трижды пробовал создать добротную семью, но всякий раз неудачно. В четвертый раз решил не жениться, чтобы больше не испытывать судьбу. К тому же с годами возникла еще одна проблема, о которой он никому не говорит: чем сам старше становится, тем ему моложе и краше женщину подавай. А кто ж на такого старого гриба из молодых нынче смотреть станет? Если бы при больших деньгах был, то… У него же бабок, так вожделенных для всякой молодой женщины, — кот наплакал. Так что…

Дед и внук уходят в гостиную и располагаются на диване, бок к боку: Санька так захотел… Чтобы, говорит, было чувство локтя. И откуда только взял? Вычитал, наверное, в книжке какой-нибудь. Тут в деда пошел: тянется к книгам.

Неожиданно внук срывается с места и летит в прихожую. Там чем-то шуршит. Прибегает. В руках свернутый пополам большой лист ватмана. Он протягивает.

— Мой рождественский подарок, дедуль. Тебе, дедуль.

Семен Александрович осторожно принимает подарок, целует внука и начинает рассматривать. На лицевой стороне сверху вниз, по диагонали из нарисованных мелких-мелких разноцветных снежинок образована надпись. Он вслух читает:

— Любимому деду — от любящего внука Саньки.

Семен Александрович не скрывает восхищения.

— Красиво-то как!

Внук гордо замечает:

— Сам рисовал… Три дня рисовал…

— Спасибо, Сань. Порадовал меня.

Внук торопит деда:

— Ты разверни, разверни! Там такое!..

Семен Александрович осторожно разворачивает, а на всем развороте — картина нарисована. Внук смотрит не на картину свою, а на лицо деда, чтобы не пропустить реакции. Он даже, кажется, и дышать перестал. Ждет!

На картине — трехэтажный кирпичный домина, перед ним — ковер-лужайка, за домом — цветущие вишни и большой огород с грядками. На высоком крыльце, перед домом, сидит, пригорюнившись, старичок, видимо, кого-то поджидая.

Внук тычет пальцем в старичка.

— Узнаешь?

— Так… — Дед будто внимательно вглядывается. — Дай-ка, милый разглядеть. — Потом всплёскивает руками. — Неужто я?! — притворно восклицает Семен Александрович.

— Разве не похож?

— Похож, даже очень похож… С трудом верится, что ты и… Не кого-то там, а меня усадил на крыльцо такого богатющего дворца… Неужто мой?!

— Ясное дело, дедуль! А то чей же?

— Спасибо, Сань, за такой царский подарок.

Парнишка, притворившись равнодушным, заметил:

— Ничего особенного… Так… мазня всякая…

— Сань, зачем ты так говоришь? Никакая и не «мазня», а талантливо написанная картина. На выставку ее надо отдать.

— А мама говорит, что слишком торопился, что мог бы и лучше нарисовать…

— Мама? Ну, Сашок, мама — всегда права. Мама твоя, наверное, хочет, чтобы ты еще красивее рисовал.

— Дедуль, — внук еще теснее приник к Семену Александровичу, — а ты очень любишь подарки?

— Люблю.

— Очень-очень?

— Подобные тому, какой ты сегодня мне подарил, — очень-очень.

Внук вздохнул.

— Я — тоже.

— Для тебя я тоже приготовил подарок, Сань.

Семен Александрович хотел встать, собираясь принести подарок внуку, но тот остановил, догадавшись о его намерении.

— Потом… за столом… Перед первой рюмкой…

По лицу деда пробежала улыбка.

— Что, и даже рюмка будет?

— Мама говорит, что будет.

— Если так, то основные торжества отнесем на потом.

— Ну, конечно, — кивнув, согласился внук. Помолчав, спросил. — Дедуль, а тебе, когда ты тоже был маленький, подарки дарили?

— Нет, — ответил Семен Александрович и по непонятной для внука причине тяжело вздохнул. Потом все же поправился. — Почти не дарили.

— Ну… вот! Дарили же! — Восклицает внук.

— Очень редко, но дарили.

— И ты радовался?

— А как, Сань, без радости-то?

— А самый-пресамый первый подарок помнишь?

— Ну, конечно, Сань, помню. Как не помнить-то…

— Расскажи, а?

— Долгонько придется рассказывать… Может, потом, ближе к вечеру?

— Лучше, если сейчас, дедуль… А то потом я забуду.

Семен Александрович снова тяжело вздыхает.

— Слушай, Сань…

И Семен Александрович начал рассказ.

[1] Впервые был опубликован в коллективном литературном сборнике современных святочных рассказов «ПОКАЖИ МНЕ ЗВЕЗДУ», изданном под эгидой издательского Совета Русской православной Церкви в 2005 году (примечание автора).

[1] Впервые был опубликован в коллективном литературном сборнике современных святочных рассказов «ПОКАЖИ МНЕ ЗВЕЗДУ», изданном под эгидой издательского Совета Русской православной Церкви в 2005 году (примечание автора).

К нему приехал гость.[1] Гость на Рождество. Гость желанный. Гость редкий, потому что дальний и, возможно, поэтому самый дорогой. Это — десятилетний Александр, внук.

2

— Канун Нового, одна тысяча девятьсот пятидесятого… Господи, сколько же лет пробежало?..

Внук спешит с ответом. В уме он уже подсчитал.

— Пятьдесят четыре года.

Дед, кивнув, соглашается.

— В деревенской школе — кутерьма…

— Дедуль, — внук удивленно смотрит в глаза, — а что такое «кутерьма»?

Семен Александрович смущенно поправляет на затылке редкие волосы и пытается объяснить.

— Так это… Когда много народу и все суетливо бегают из угла в угол, кричат.

— А-а-а, — тянет внук, — понятно.

— Кутерьма мне, первоклашке, страшно нравится. Особенно нравится тем, что учительница Анна Ивановна то и дело кричит через всю комнату: Семен, сделай то; Семен, сделай другое. Пулей лечу, куда сказано; охотно делаю, что велено. А все мы занимаемся тем, что украшаем новогоднюю елку: мальчишки — развешивают украшения, а девчонки, как самые умелые по этой части, — делают разные бумажные игрушки, фонарики, например, или хлопушки, или гирлянды. Делают из старых газет.

Внуку смешно и он прыскает.

— Дедуль, что же это за игрушки? Фигня какая-то.

— Для тебя, может, и фигня, но для меня тогда… Раскрашивают, одним словом, бумажные фонарики чернилами или цветными мелками. Склеивают вареной картошкой.

— Вареной картошкой? Как это? — И того больше удивляется внук.

— Клея, Сань, во всей школе днем с огнем было не сыскать… Так и выходили из положения… Трудно было со звездой. Сам понимаешь, как без нее?

Внук высказывает свое мнение:

— Пошли в магазин и купили.

— Скажешь! В деревенском магазине тогда, кроме спичек да керосину, — шаром покати.

Внук хохочет.

— «Шаром покати» — как это?

— Это означает, что в магазине — пустые полки, то есть без всякого товару… Сколько не высматривай… Тогда так было… Вот… Звезду на макушку вырезали, значит, из картона, а для раскрашивания Анна Ивановна, наша учительница, разрешает воспользоваться малиновыми чернилами. Ну, теми самыми, которыми она нам ставит в тетрадках двойки и записывает замечания.

Внук опять заливается.

— Дедуль, и тебе ставила двойки?!

— Врать не стану, Сань: бывало.

— А мама говорит, что у тебя в аттестате одни пятерки.

— Ну, Сань, это не совсем так… Мама твоя чуть-чуть приукрасила… В аттестате есть и четверки.

Парнишка качает головой.

— Все равно здоровски!.. Даже суперски!

— Да… Верх моего блаженства — сам новогодний вечер. В классной комнате, откуда парты вытащены на улицу, полно народа. Это — многочисленные родственники детей-учащихся. Моих — нет. Никого. Как всегда. Моих и на родительское-то собрание не удалось ни разу вытащить. Кажется, мне обидно. Но не слишком. Я упиваюсь всеобщим весельем. Я не могу отвести восторженных глаз от наряженной нами новогодней елки. Сказка! Наконец, Дед Мороз (Анна Ивановна, учительница наша, в вывернутом наизнанку овчинном полушубке и с огромной серой бородищей из кудели)…

— Дедуль, а что такое «кудели»?

— Кудель, внук, — это похожее на вату… Выращивают сначала лен. Потом он вылёживается на солнце и на морозце. Потом лен мнут, вычесывают и получают кудель, из которой делают пряжу или вьют канаты. Кстати, канаты используются в морском деле. Получаются очень крепкие.

— По-нят-но, — протягивает парень. — Увидеть бы эти «кудели».

— Где там! Нынче лен-то не выращивают.

Внук трясет за рукав деда.

— Дальше, дальше-то что было?

— Итак, Дед Мороз объявляет, стукнув грозно о пол посохом:

— Ну-с, дети мои, кто хочет получить мой специальный подарок?

— Я! Я! Я! — несутся многочисленные голоса со стороны сгрудившихся стайкой учеников. — Желающих много. Но меня среди них нет. Я стою, опустив вниз головенку. Нет, не то, чтобы я не хотел получить подарок. Хотел бы, очень! Но мне кажется, что подарки просто так не раздаются: их надо заслужить.

— Тогда, — продолжает басить Дед Мороз, — расскажите-ка мне стихотворение!

— На этот раз желающих изрядно поубавилось. Но зато — среди них и я. И хотя мой голос звучит громче всех, но первой выступить, открыть конкурс Дед Мороз дозволяет Наташке (соседская девчонка, противная ужасно, потому что подлиза, потому что подлизывается к Анне Ивановне, а еще ябедничает).

Внук согласно кивает головой и рассудительно говорит:

— Они — все такие. В нашем классе Светка…

— Ну, Сань, может, и не все, но встречаются… Да и к тому же вряд ли я был тогда справедлив… И вот… Наташка выходит вперед. И, шмыгая носом, постоянно запинаясь, кричит:

— Наша Таня громко плачет:

Уронила в речку мячик.

Тише, Танечка, не плачь —

Не утонет в речке мяч.

— Аплодисменты артистке. Особенно усердствуют и бьют в ладоши (это я вижу) Наташкины родители. После Наташки мямлит что-то свое Пашка. Он хоть и друг, но мне за него приходится краснеть. Я тоже готов. Меня явно не замечают. Но я упрямо заявляю о себе. И вот, когда выступило пять или шесть школьников, ко мне подходит Дед Мороз.

— А ты, мальчик, что можешь рассказать? Вижу, давно рвешься. Ну, слушаю.

— Я вырываюсь вперед. Я бесконечно счастлив, что вот, теперь и на меня смотрят люди; что теперь и меня будет слушать вся деревня. Волнуюсь. Мну обшлага ситцевой рубашонки.

— Ситцевая, дедуль? А это какая такая?

— Из самой дешевой ткани, из ситца, значит, Сань. — Старик, шумно вздохнув, продолжает рассказ:

— Начал читать стих…

И живет в колхозе дед

В девяносто восемь лет.

Бодрый он имеет вид

И в работе деловит…

Краем уха слышу, как кто-то из гостей новогоднего праздника комментирует:

— Ишь, ты! Стар, а все робит…

— Дедуль, а что такое «робит»?

— Колхозники на Урале тогда так говорили: робит — значит работает.

Внук кивает, давая деду понять, что теперь ему все ясно.

Дед вновь берется за рассказ:

— Я же с прежним усердием продолжаю:

Годы деду не преграда,

У него своя бригада.

И выходят с дедом в ряд

Тридцать пять его внучат.

Все тот же зрительский голос:

— Ух, ты! Надо же! Дед — молодец! Мальчуган — тоже! Вона, как лихо шпарит!

— Зрительская ремарка лишь прибавляет мне энтузиазма.

Внук снова спрашивает:

— А что такое «ремарка»?

— Это, внук, проще говоря, замечание по какому-либо поводу… Так-то вот… Ладони, значит, вспотели. От волнения. Потому что наступает, можно сказать, самое главное и самое трудное для меня: я должен перечислить все имена. А это вам не «наша Таня громко плачет»… Посложнее будет. Попробуй-ка, упомни тридцать пять имен. И не абы как, а чтобы складно. Собираюсь с духом и продолжаю. Вот и последние имена:

Клава, Люба, Настя, Даша,

Катя, Оля, Зина, Маша,

Света, Нина, Лида, Валя,

...