Оглавление

Пролог. Пластинки для граммофона

Леонор и сама не могла объяснить, что заставило ее остановиться у офиса «Теранос». Зияющее пустотой здание казалось не просто заброшенным, а вымершим. Воздух вокруг него наполнялся гнетущей тишиной, нарушаемой лишь шелестом бумажного мусора под ногами.

Черно-желтая полицейская лента, обвившая все входы, и свинцовые пломбы на дверях кричали о запрете и окончательности. Леонор подняла взгляд к окнам третьего этажа — темным, слепым глазницам. Ни малейшего движения, ни проблеска света. Никого. «Может, я больше не вижу призраков? — промелькнула мысль. — Или они теперь не хотят показываться? А может они наконец обрели покой?»

Она колебалась. Инстинктивный страх сковывал ноги, но его теснило настойчивое любопытство: прошло столько времени! Чего бояться? Пальцем она подцепила ленту; та отлипла с легким шелковистым шуршанием, повиснув на ее пальце черно-желтой паутиной. Леонор скомкала ее в тугой шар и резким движением швырнула в ближайший переполненный мусорный бак. Вернулась к двери. Свинцовая пломба поддалась с сухим треском, бумажная печать порвалась легко, как гнилая ткань. Она потянула за ручку двери, та открылась с тихим скрипом, выпуская запах пыли и затхлости, словно Леонор открыла чей-то склеп. Волнение, перемешанное с любопытством, охватило ее, но она заставила себя переступить порог. Под ногами хрустнула пыль. Ей казалось, что стук ее сердца слышен по всему зданию.

Призраков тут не было. Леонор знала это с абсолютной, почти физической уверенностью, хотя и не могла бы объяснить источник этого знания. Но даже отсутствие призраков не развеяло тяжелой, липкой жути, витавшей в воздухе. Она оседала на кожу, пробирала до костей холодом, которого не было в реальности.

«Мерзость запустения» — подумала про себя Леонор.

А ведь когда-то она считала этот офис самым футуристичным и прекрасным зданием в городе. Фойе было шедевром биофильного дизайна и хай-тека: плавные, словно выточенные водой формы, удобнейшие современные кресла-коконы, стойка ресепшн из матового белого камня, мерцающий искусственный водопад, струившийся по стене, поросшей настоящими папоротниками. Одна стена имитировала пещеру с причудливыми сталактитами, внутри которых пульсировали жилы светодиодов, словно застывшая в камне магма. И над всем этим — холодный, сияющий неоновый логотип «Теранос». Можно было часами разглядывать каждую деталь, ощущая себя частью чего-то грандиозного и нового. У стойки стояли валидаторы с прозрачными куполами, похожие на артефакты из будущего. А дальше — широкая лестница, уводящая вверх, и лифты. Одна стенка лифта была полностью прозрачной, и по мере подъема открывался захватывающий вид на город, залитый огнями, заставляя каждого пассажира чувствовать себя возносящимся на Олимп. Словно поднимавшийся на лифте становился вершителем судьбы.

Теперь все это превратилось в ничто. Компания мертва, офис — пустая скорлупа. Ощущение, будто само место пропиталось невидимой скверной. Проказой.

Впрочем, возможно, так оно и было. Только проказа была не телесной, а душевной. Годы работы в «Теранос» вытравливали сочувствие, притупляли чувства, отучали слышать шепот интуиции и совести. Ты переставал различать правду и ложь, погружаясь в уютный кокон собственного благополучия и безразличия. Леонор прошла через это. Она знала цену этому комфорту. Наверное, так и выглядела покинутая людьми Вавилонская башня — величественная, но мертвая, пропитанная смрадом высокомерия.

Заставив себя идти дальше, Леонор поднялась на второй этаж. Лестничные пролеты были засыпаны обрывками каких-то документов, которые раньше имели значение, осколками разбитого стекла от информационных панелей. Именно здесь, в бывших кабинетах разработчиков, правительство разместило конфискованные вещи эльфов, которые позже растащили по музеям и выставкам. Леонор надеялась найти что-то уцелевшее, пропущенное при описи. Она и сама не понимала, откуда взялась решимость подняться сюда, когда каждый шаг отдавался эхом в гробовой тишине, а страх сжимал горло..

После скандала власти вытащили на свет божий горы эльфийских артефактов: изысканную кухонную утварь, роскошную одежду необычных фасонов с изумительной вышивкой и из тканей необычного плетения, предметы быта, мебель и удивительные украшения, которые носили на себе монаршие особы и просто богатые эльфы. А еще картины, книги, ковры, гобелены и множество предметов искусства, которое пылилось и истлевало на складах преступников и потрошителей. Часть вернули эльфам, если верить рассказам. Другое — выставили в музеях, устроив настоящую вакханалию публичности вокруг всего, что было связано с ними. Почему именно сейчас обрушили этот вал информации? Леонор ловила себя на мысли: «Интересно, к чему бы это?»

Она толкнула дверь в помещение, на двери которого висела табличка с надписью «Хранилище №2». Внутри царил полумрак, пробиваемый лучами пыльного света из высокого окна. И — о чудо! — на стеллажах и прямо на полу кое-что осталось: аккуратная стопка книг в кожаных переплетах, несколько коробок с виниловыми пластинками в незнакомых конвертах и аккуратно сложенная стопка одежды из переливающейся ткани. Леонор радостно улыбнулась. Она метнулась по залу, нашла пустую картонную коробку из-под оргтехники и стала бережно складывать в нее пластинки и книги. Сверху накрыла находку куском тяжелой, узорчатой ткани, валявшейся рядом. Коробка получилась увесистой, но Леонор, окрыленная удачей, почти не чувствовала ее веса. Спустившись к машине и уложив добычу в багажник, она вернулась за остатками. На полу, в углу, притаилась одиночная фарфоровая чашка с отколотым ушком — изящная, с тонкой синей росписью, — и невзрачный серый мешок из плотной, грубой материи. Без тени сомнения Леонор прихватила и их, чувствуя себя не воровкой, а спасительницей забытых сокровищ.

Дома, в тепле и безопасности своей гостиной, она приступила к разбору трофеев. Одна книга оказалась на эльфийском, строки текста вились по странице причудливыми кружевами, но Леонор ни черта не понимала, поэтому отложила ее. Другая — сборник стихов на английском, но с подзаголовком «Переводы с эльфийского». Ее женщина намеревалась прочитать позднее. Среди пластинок обнаружились две потрепанные нотные тетради, испещренные странными, плавными знаками. Одну из пластинок, в конверте из грубой, похожей на пергамент бумаги с вытисненным стилизованным деревом, она не удержалась и поставила на проигрыватель.

И влюбилась. С первой ноты, с первой строки. Драматичный, страстный тенор, звучавший с винила, обладал гипнотической силой. Слова песен — то нежные, то полные невыразимой тоски, то яростные — касались струн души. Ничто в современной музыке не могло сравниться с этой первозданной силой чувства. Леонор растворилась в звуке, позволив ему унести себя прочь от реальности. Песни были на незнакомом языке, немного напоминающем то ли латынь, то ли греческий.

Лишь когда последний аккорд растаял в тишине, она с усилием очнулась, выключила проигрыватель: иначе сосредоточиться было невозможно. Примечательно было, что эльфийская пластинка родом из начала двадцатого века подошла к современному проигрывателю, хотя не должна была. Видимо, эльфы к тому времени были на пару шагов впереди в некоторых технологиях.

Затем она развернула серый мешок и ахнула. Внутри, бережно завернутое в тончайшую бумагу, лежало эльфийское платье. И, судя по фасону и цвету, оно было свадебным. Леонор не верила своим глазам. Как такое сокровище могли пропустить? Ткань платья была тяжелой и текучей, наподобие шелка, по шлейфу и лифу вились узоры вышивки, немного выцветшей, как и по рукавам у предплечья. В недрах мешка нашлась и фата — невесомая и немного выцветшая, как и платье. Его можно было отреставрировать! И можно было даже надеть! Оно было не просто прекрасным — оно было волшебным.

Ткань, которой она накрыла коробку, оказалась длинной шалью невероятной работы. Тончайшая шерсть или шелк. На глубоком синем, почти черном фоне, струились вышитые серебряными и золотыми нитями созвездия и мифические существа. Длинная, в палец толщиной, бахрома местами была оборвана, но это не умаляло ее завораживающего очарования.

Весь остаток вечера Леонор провела, погрузившись в сборник стихов. Она листала страницы, пока не дошла до последней. Там, под финальным стихотворением, стояла подпись: Ильмин. Имя ударило в память. Сердце сжалось. Она знала это имя. Его с невероятной тоской в голосе произнесла принцесса — призрак Эйлиндис. Именно с ним она хотела жить в доме среди садов на склоне горы. А он посвящал ей свои песни и стихи, полные восхищения, почитания и любви. Такие песни не поют человеческие певцы, особенно в последнее время. Леонор отложила книгу, ощущая, как реальность вокруг приобрела новые, тревожные и манящие грани. Это открытие было лишь началом.

Падение Вальмиры

Свадьба принца Эиларио

Эринель знала, что выглядит превосходно. В этом ее убеждал не только собственный вкус, но и бесконечные комплименты супруга, неизменно сопровождаемые нежным поцелуем в щеку, когда он проходил мимо. Эльфрион утверждал, что она была бы прекрасна даже в мешке из-под муки, но менять изысканный наряд на столь экстравагантный эксперимент дочь эльфийского народа не спешила. Ее наряд был продуман до мелочей: строгое прямое платье из темно-серой тафты служило основой, поверх которого была элегантно накинута воздушная кружевная накидка с широкими рукавами, усыпанная мерцающими камнями. Темные волосы, собранные в низкий, гладкий пучок, венчала изящная шпилька с крупным цветком, чьи лепестки искрились россыпью мелких драгоценных камней. А с заколки свисали тонкие цепочки, украшенные изумрудами.

В большом доме советника и ближайшего друга принца Эиларио царил предпраздничный хаос. Хозяева, обычно невозмутимые, оказались бессильны перед этой стихией. Бал в честь свадьбы принца обещал быть поистине грандиозным. Поэтому родители Эринель и Эльфриона, три ее сестры, брат супруга с семьей и юными дочерьми, съехавшиеся из разных уголков королевства, готовились к событию целый месяц, наивно надеясь, что в сам день все пройдет гладко. Надежды не оправдались.

Девушки и девочки носились по дому, словно стайка испуганных птиц, выкрикивая по пути, что им нужны ленты, заколки или банты, яростно споря за место перед огромным зеркалом, помогая друг другу стягивать корсеты и заплетать сложные прически. Мужчины, растерянные и беспомощные, только мешались, осаждая своих супруг вопросами о местонахождении запонок, галстуков или определенных жилетов, чем лишь усиливали всеобщее раздражение и нервозность.

И лишь Эринель не участвовала во всеобщем волнении. С юности она была приучена соблюдать спокойствие даже во время стихийных бедствий. Ее нежная, но властная рука привела в порядок детей и мужа точно по графику, после чего она безупречно собралась сама. Пока родственницы метались в предпраздничной панике, ее маленькая семья уже отдыхала в тишине их комнат, излучая невозмутимость.

Эринель примеряла у зеркала серьги, когда в комнату вновь вошел ее супруг. Молча улыбнувшись, он подошел к граммофону, поставил пластинку, и из рупора полилась нежная, струящаяся мелодия. Эльф плавно задвигался в такт, приближаясь к супруге. Она ловила его отражение в зеркале, уголки губ тронула легкая улыбка. Он подошел вплотную, его пальцы нежно прикоснулись к ее шее, застегивая замысловатую застежку ожерелья. Встав перед ней, он изящным движением пригласил ее на танец. Эринель без колебаний вложила свою руку в его и позволила увлечь себя в медленный вальс. Они кружились по комнате, их взгляды были прикованы друг к другу, полные не стареющей нежности. Они шли рука об руку уже не первую сотню лет, но чувство их оставалось юным, обновляясь, как весенние побеги древнего дерева.

Последние аккорды растаяли в воздухе. Супруги замерли, обнявшись.

— Великолепная песня, — тихо произнесла Эринель, прижимаясь щекой к его плечу. — Одна из лучших у Ильмина.

— Он влюблен, душа моя, — ответил Эльфрион, его голос был теплым и чуть глуховатым от близости. — Оттого и стихи столь чувственны и пронзительны.

— Как думаешь, принцесса Эйлиндис знает, кому предназначены эти слова? — спросила Эринель, отводя голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— О, конечно знает! — Эльфрион покачал головой, в его взгляде мелькнула тень сожаления. — Ильмин даже просил ее руки у короля. Но получил отказ. И эта песня родилась из той боли.

— Печально, — прошептала Эринель, брови ее сдвинулись. — Неужели Ильмин недостоин принцессы? Она ведь не наследница престола, не обременена высокой должностью…

— Решение королей не всегда ясны даже советникам, — Эльфрион мягко коснулся ее щеки. — Нам остается лишь сочувствовать им. Мы ведь тоже помним вкус ожидания…

— Ты прав, — она снова положила голову ему на плечо, и в комнате воцарилась тишина, наполненная их близостью.

Они простояли так, обнявшись, еще несколько минут, шепча друг другу милые, смешные пустяки, от которых на губах сами собой расцветали улыбки, пока настойчивый стук в дверь не возвестил: пора. Спокойные и единые, держась за руки, они спустились вниз.

И вправду, большое эльфийское семейство предстало во всем своем великолепии, готовое к отъезду. Лица светились радостным предвкушением праздника. Для самой младшей дочери семейства, златоглазой Оэлин этот вечер был первым выходом в большой свет — ее глаза сияли особенно ярко, хоть она и выглядела взволнованной.

Дворец посольства Вальмиры, крупнейшего эльфийского королевства, был преображен. Роскошь здесь была не кричащей, но глубокой и одухотворенной. Повсюду — живые цветы невероятных оттенков и форм, гирлянды из прозрачных хрустальных призм, которые, ловя свет, рассыпали по стенам и полу радужные блики, изящные кадки с вечнозелеными растениями — излюбленные украшения эльфов Вальмиры, создававшие ощущение волшебного сада.

Невеста, Илвинда, была воплощением сияющей радости. Ее кремовое платье, расшитое по лифу, пышным рукавам и длинному шлейфу сложнейшим золотым узором, казалось, соткано из света. На голове сверкала тиара из жемчуга и белого золота, а к волосам крепилась длинная фата, струившаяся до самого пола. Но главным украшением Илвинды была ее улыбка — широкая, искренняя, счастливая, с которой она встречала гостей рядом со своим супругом, третьим сыном короля Вальмиры Эиларио. Они выглядели не королевскими отпрысками, а влюбленными подростками, затеявшими игру в свадьбу для своих друзей. Серьезность момента выдавал лишь статус гостей — высшие сановники Британии, влиятельные дворяне, богатейшие промышленники и мастера-ремесленники, известные творческие личности, а также важные персоны из мира людей.

Эльфийские праздники всегда поражали людей своей непривычной сдержанностью и даже тишиной. Здесь не было громкого хохота, оглушительных труб и барабанов, грохота каблуков или звона бьющейся посуды. Музыка, конечно, лилась — эльфы обожали танцевать и ценили изысканную кухню. Но даже их танцы казались бесшумными, парящими и упорядоченными. А еще людей неизменно смущала и забавляла манера эльфов… распевать свои разговоры в такт музыки. Где человек мог притопывать или покачивать головой, эльф мелодично интонировал каждую фразу. И эта манера была заразительна. Порой какой-нибудь степенный, тучный директор текстильной мануфактуры, увлекшись, и сам не замечал, как начинал выводить хрипловатым баритоном своему собеседнику:

— Да-а-вай-те же об-су-у-у-дим на-а-ш до-го-во-о-о-р!

И партнер, захваченный общим ритмом, отвечал ему в той же манере.

Нынешний празд