Я возвращаюсь на фронт с тяжелыми сомнениями: должны ли мы воевать? В госпитале познакомился с одним типично русским характером, который многое мне объяснил в нашей национальной истории. Представь себе человека, вечно как бы слегка хмельного – хотя что он тут пьет, где достает спиртное, уму непостижимо! – маленького, но крепенького, как лесной гриб, с редкими курчавыми волосами и быстрыми, часто почему-то рассеянными глазами. Образования почти никакого: выгнали его из третьего класса губернского реального училища за то, что он подговорил пьяного вдрызг ямщика вломиться в директорскую квартиру и крепко, по-русски выругать насмерть перепуганную директоршу. После этого эпизода Никанорыч (так мы зовем его) считает себя социалистом. На фронте он оказался по самой простой причине: с детства испытывает лютую ненависть к неведомым немцам. Ока
И тут же что-то прорвалось внутри: она ощутила острую, как бритва, боль, распарывающую ее и одновременно подталкивающую к чему-то.
Многое, очень многое списывалось на войну. Как будто война и была тем огромным общим полотенцем, которое впитывало в себя весь пот, кровь и слезы, и чем больше впитывало, тем только огромней оно становилось.
звук его смеха был похож на тот, с которым весною радостно и хрипло звучит дерево, освобождаясь от целую долгую зиму давившего на него мерзлого снега.
– Жестоко! А что это значит – жестоко?
– Это когда кому-то больно, а ты виноват, – пролепетала Таня.
– Когда человек проходит через душевные страдания, он приобретает опыт смерти. А когда он проходит через страдания физические, то опыт жизни.
