Оглавление

Егору Байкову и жертвам репрессий посвящаю.

Может, от того, что кто-то больше

Худшую терпели в жизни тьму?

А в подвалах — там, за толщей ставен —

Кто-то к стенке человека ставил.

Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных марусь[1].

А. Ахматова

Глава I 
1938

— Убили! Диакона убили! — кричит изо всех сил выбегающая из избы баба. — Помогите! Помогите! — Она держится за голову и несётся по деревне с истошными воплями. Подол юбки тащится по сухой земле, поднимая весеннюю пыль.

Аграфена несёт из колодца вёдра с водой. Останавливается. Ладонью прикрывает лоб от ослепительного солнца и, сощурившись, вглядывается в сторону бегущей женщины.

— Господи, — трижды крестится Аграфена, — да никак попадья? Она, она.

Женщина качает головой, хватает вёдра и торопливо идёт домой. На сердце неспокойно, непонятная тяжесть сдавливает грудь. Она подходит к дому. Осматривается. «Да, вроде всё должным образом. Вон сыновья, все при деле. Мишка с Ефимом крышу чинят. Колька в сарае возится, а дочь сегодня я уже видела. Внуки при невестках, а муж на работу ушёл. У него выходных не бывает. Что ж так муторно? А? Видать, от страшной вести попадьи», — рассуждает Аграфена и, немного успокаиваясь, заходит в дом.

Невестка Анна, жена Ефима, стоит перед огромным шкафом. На полу разложены стопками книги. Она вытирает с них пыль, а её дети, Толик и Валя, расставляют книги по полкам. Аграфена шёпотом рассказывает Анне о случившемся:

— Мужикам ничего не говори. Знаешь же, какое время сейчас. Вот скажи, что попадья на помощь зовёт, так ещё побегут туда дураки наши, а там бог его знает, что произошло. Доказывай потом, что ты ни при чём. Нет уж. Молчи и помни: видом не видывал, слыхом не слыхивал. Отец придёт, расскажет.

Анна с испугом смотрит на свекровь.

— А кто убил-то? — так же шёпотом спрашивает невестка.

— Да я почём знаю. Ладно, давай справляйся[2] и зови мужиков. Обедать пора, — командует Аграфена.

— Так, может, отца дождёмся? Сегодня выходной, рано прийти обещал.

— Теперь уж точно рано не придёт. Попадья-то куда бежала? К нему — председателю колхоза. О господи… — отвечает свекровь и крестится. — Что-то мне совсем нехорошо. Душу скребёт. Ещё новое начальство сегодня прибыло.

За столом большая семья в сборе. Братья весело что-то рассказывают друг другу, смеются. Аграфена качает на руках внучку. Наконец, беспокойство отступает. Слышится рёв двигателя машины. На секунду звук замолкает. Машина снижает скорость перед ямой, и раздаётся скрип тормозов. Аграфена, сидящая к окну спиной, резко оборачивается и замирает. Она смотрит на проезжающий мимо дома чёрный воронок — служебный автомобиль НКВД. Все замолкают и бросаются к окнам. Носы прилипают к стеклу.

— За кем это? — тревожно спрашивает Ефим.

— Диакона убили, наверное, за убийцей, — отвечает мать.

Все взгляды, наполненные ужасом, устремляются на мать. Наступает тревожное молчание.

— Так это энкавэдэшники. И диакон в другой стороне. Они не должны здесь проезжать, если только не в контору едут, — с тревогой говорит старший сын — Михаил.

Аграфена, ни слова не говоря, хватает косынку с лавки, набрасывает её на голову и бежит к выходу.

— Не смейте никуда выходить! — не оборачиваясь, кричит мать и вылетает в сени.

За ней следом срываются Ефим и Михаил.

— Не-е-т! — орёт мать на сыновей, преграждая им путь, растопырив руки. — Не пущу! Не сметь, сказала!

Страх, страх, страх — мутит разум. Она хватает вилы и с обезумевшими глазами направляет их на сыновей, потом с ужасом смотрит на изогнутые зубья, приходит в себя и отшвыривает их с такой силой, будто держит раскалённое железо.

— Я вертаюсь быстро, — с этими словами Аграфена покидает дом.

Она бежит, задыхаясь. К горлу подступает тошнота. Страшное, зловещее предчувствие заполняет её без остатка. Лихорадочно трясёт её тело, а ноги сами продолжают бежать, не чувствуя, что пальцы рассечены в кровь об камень. Горячая красная струйка оставляет след за бегущей женщиной.

Егор

Егор Иванович Байков всю жизнь провёл, работая на земле, не считая того времени, когда ходил под пулями в Первой мировой войне. Но даже тогда, лёжа в окопах, он нюхал родную землицу, как нюхал волосы любимой жены, только кровью пропитанная земля потеряла прежний благодатный запах, от неё веяло железом и холодной смертью.

После войны вернувшись в родную деревню Юрцово, Егор собрал узелок и направился учиться к самому светиле науки — Ивану Владимировичу Мичурину. В то время Народный комиссариат земледелия принял питомник Мичурина в своё ведение, оставив его заведовать им. Ему разрешили приглашать персонал на работу. Добрая и заботливая жена Аграфена сетовала, что опять муж оставляет её с детьми, но на этот раз уже добровольно. Уходя, Егор заверил жену, что новые навыки необходимы для нынешнего времени, а значит, и пользу семье принесут немалую. «Знания — они ж как хлеб: всегда прокормят», — убеждал муж Аграфену. Так и посчастливилось Егору проработать рука об руку с великим человеком почти четыре года, прививая саженцы яблонь и обучаясь всем секретам земледелия: чем и когда землицу подкормить, чтобы уродились колосья знатные, как не истощить богатства плодородного, как уберечь от зноя несносного.

Когда Егор возвратился в родную деревню, они с сыновьями приступили к работе в полях, где трудились с утренней зари и до тех пор, пока заходящее солнце не вытянет и не искривит их тени до гигантских размеров.

Егор привил несколько сотен яблонь и посадил их на своей земле за деревней. Молодой, цветущий нежными красками сад утопал в аромате. Ветер срывал бело-розовые лепестки цветов и разносил их по всей округе. А осенью ветки низко клонились под грузом плодов. И всюду, куда бы его руки ни прикасались к земле, она плодоносила для него.

Пришло время, Егора избрали председателем колхоза как самого знающего толк в земельном искусстве. Да, да, именно искусстве. Егор говорил: «Во что вкладываешь своё естество и что заставляет волноваться сердце, то и есть искусство. А в землю надо вкладывать душу, иначе не уродит».

А до того, как образовалось хозяйство, ско