— Монтени
ПОСВЯЩАЕТСЯ С. дивной, близкому другу
Где живет глагол «trouver»?
Я совершенно уверена, что путешествовать необходимо в одиночестве — без карт города и предварительного изучения достопримечательностей на туристических сайтах!
Не готовьтесь к чуду, предоставьте городу его законное право удивить вас, продемонстрировав все свои сокровища!
Во всяком случае, на первое рандеву необходимо прийти без карты, родственников и друзей — их лучше оставить дома, их присутствие, когда вы впервые прошепчете «Здравствуй, это я!» незнакомому до этого момента городу, по крайней мере, неуместно. Читать книги и исследовать города — действия, требующие вашего одиночества: и те, и другие — эгоисты, им нужны вы полностью без остатка, и если условия сделки будут выполнены, то вам будет позволено стать полноправным участником действия, слегка отогнув бархатный занавес и нырнув в удивительный мир, сотканный из фантазий, воспоминаний, запахов и звуков. И самый щедрый подарок, на который можно рассчитывать в такой игре — это знакомство с Хранителем.
Ох, какие же они разные, эти хранители, но именно они решают, каким будет их город.
Путешествия — не наш выбор. Безусловно, это мы приобретаем билеты на самолет, страховки, планируем отпуск, отдаем на хранение соседкам цветы и кошек, но это лишь те действия, которые приводят нас к трапу самолета, усаживают в купе поезда, либо же пристегивают к сиденью в автомобиле. Путешествия выбирают каждого сами, совершенно не заботясь о том, что была другая мечта и в ней — другое время года и другой город.
За три недели до путешествия
Шел дождь, такой уютный, теплый, не осенний, он оставлял ямки в песке на пляже, вычерчивал лужицы на белой тротуарной плитке и совершенно никому не мешал. Дождь был как бы на работе: прибирал после лета городок, мыл его улицы, переулки, площади, трудился, одним словом. Спрятавшись под большим зонтом на уличной площадке, закутавшись поудобнее в пончо, нахохлившись, словно воробей, мне было очень уютно сквозь тончайшую завесу из дождевых капель наблюдать за приливом, помешивая автоматически ложечкой с длиннющей ручкой кофе в граненом стакане.
«Глагол „trouver“ — находить, почему же все-таки находить, такая вычурная форма вопроса… Странно…»
…Одесса, 80-ые. Январь. Воскресенье.
Мне 14 лет, и я первый и последний раз общаюсь с франкоговорящими туристами. На мне старая мерлушковая шуба а-ля «леопард» с разноцветными пуговицами и очень приличные сапоги из «торгсина». Переводчик с греческого из «Клуба моряков», друг семьи, ставит меня перед фактом, что бельгийской паре — старшему помощнику капитана (в дальнейшем, сокращенно «старпом») с супругой — необходим гид по городу и кто, как не я, должна помочь им в этом знакомстве.
— В конце концов, ты учишься во французской спецшколе и ни разу не общалась с живыми носителями языка!
Мне безумно страшно. И, к тому же, стыдно за свою шубу и проклятые пуговицы. Они не просто разного цвета, они вообще разные по размеру и материалу — эти пуговицы появлялись на шубе постепенно, в самые критические моменты, пришивались разными нитками и, в конечном итоге, явили миру совершенно удивительную комбинацию с мехом.
Я боюсь только одного — сделать кучу ошибок в речи, неправильно выставить формы глаголов, перепутать времена и артикли, в итоге ошибаюсь еще больше. Мне всё не дает покоя моя шуба. Я смотрю на неприветливый, пустой, холодный, слегка припорошенный снегом мрачный город глазами бельгийцев и понимаю, что он некрасив и скучен, отчетливо слышу саркастические замечания в адрес моей экскурсии от своей преподавательницы французского и мечтаю исчезнуть. Но так как это невозможно, то, по крайней мере, хотела бы идти молча рядом с этой парой, прикинувшись невидимкой. Я продолжаю рассказывать им о французских основателях города, о промышленности, населении, звезде города-героя… Наконец наша последняя точка путешествия — Музей западного и восточного искусства. Супруги оживляются — то ли от возможности хотя бы час провести в тепле, то ли от желания найти произведения бельгийских художников. Мы приступаем к поискам, вчитываясь в медные таблички под каждой картиной. И тут перед нами возникает огромное полотно «Возвращение блудного сына». Впечатлившись увиденным, бельгийцы просят перевести название, но слово «блудный» заставляет меня пуститься в длинные рассуждения о юноше, который ушел из дома, потом пришел. В глазах дамы читается легкая ирония — в отличие от меня ей прекрасно известен сюжет.
— Tu trouves?
«Находить? Но что она имеет в виду? „Нахожу ли я“ — такой оборот речи. Как красиво, как из книги… Прям, „Война и мир“…»
— Да, — неуверенным голосом, оправившись от шока, произношу я и пытаюсь отойти от картины.
«Trouver», почему же все- таки «trouver»? Что же она имела в виду?»
Эта давняя мысль вновь посещает меня, пока я пролистываю на телефоне фотографии Брюсселя и восхищаюсь его золотой площадью.
Три недели спустя. Лиссабон. Аэропорт
Я стою в очереди и не в силах поверить, что это я лечу в Брюссель — спонтанно, без всякой подготовки, без знания страны. И вновь французская речь: изящная, симпатичная женщина, не дав мне опомниться и включить внутреннего цензора ошибок, заваливает меня историей своей семьи. Я уже знаю о ней слишком много: родилась и выросла в Конго, родители работали в Бельгии по контракту — архитекторы, вышла замуж, три дочки, провожает ее внучка от младшей, добирались из Кашкаиша на машине, боялись опоздать из-за пробок.
Очаровательная девчушка с круглым пузиком, на котором отказались застегнуться джинсы, вертится возле бабушки и без остановки что-то тараторит, игнорируя замечания папы.
— Теперь у меня три путешествия в году — нужно всех навестить. А Брюссель вам понравится! Очень люблю этот город. Мне 10 минут от аэропорта и я дома! Так нужно ли доплачивать за багаж, и сколько?
Доплачивать приличную сумму нужно было мне тоже. Мы постояли еще в очереди, потом в другой и наконец растворились в недрах самолета, пожелав друг другу удачи.
Каков Брюссель с высоты птичьего полета? Оказалось, что в отличие от Лиссабона, он линейный, не забрызганный золотой краской огней, а разделенный яркими золотыми нитями на квадраты, прямоугольники и даже сложные пяти- и шестиугольники…
Брюссельский аэропорт встретил меня коврами, плюшевыми диванами и роскошными магазинами. Его главный архитектор отнюдь не страдал аскетизмом и не был последователем Ле Корбюзье — тенденции последнего легко можно найти в лиссабонском аэропорту с каменными скамейками для ожидающих, туннелями непонятного назначения и серыми стенами.
Для отдыха здесь продумана каждая деталь. Комфортно должно быть не только спине, ногам, рукам, но и глазам — они должны видеть красоту и изящество — а для этого длинные серые бархатные диваны, напоминающие капли, расположены внутри магазинов, или же магазины расположены внутри зон отдыха.
Шаги и грохот пластиковых колесиков «аэр-бэков» скрывает ковровое покрытие — ничто не должно раздражать усталого путника. Зная эту особенность, в брюссельский аэропорт хочется приехать за три-четыре часа до вылета, чтобы поваляться на его диванах, медленно поедая шоколад.
Меня встречает пастор.
Темнокожий мужчина в огромных очках сильно жмет мне руку, и мы выходим в бельгийскую ночь.
— У меня отличное зрение, а очки для имиджа. У меня их около 10 пар. На службу одни, на встречу другие — я должен быть презентабельным. У меня такая работа! Несу свет Иисуса людям!
Будущий пастор родился и вырос в Брюсселе, история умалчивает, каким образом он очутился сначала в Киеве, а затем в Одессе, где, встретив на 4 курсе холодильного института свою любовь родом из Ананьева, женился на ней, и по окончании института уехал… проповедником в Крым, где счастливо жил с женой и пятью детьми в Севастополе до печальных событий. Вернувшись в Бельгию, пастор поселился на границе с Нидерландами, быстро организовал приход и нашел почитателей своих талантов в лице местных меценатов. А его супруга, не прекращая пребывать в счастье и восторге от удачно сложившихся обстоятельств, родила шестого по счету ребенка.
За окном автомобиля, скользящего бесшумно по трассе, проплывают леса с горящими фонарями. До сих пор не понимаю, зачем свет в диком лесу ночью: во-первых, это мешает зверью спать, а во-вторых, грибники на тихую охоту на ночь глядя не выходят. Под религиозные песнопения с дисков и неспешную беседу на двух языках въезжаем в городок.
Очевидно, здесь жил Кай, пока его не нашла Герда — четкие ровные улицы с одинаковыми двухэтажными домами. Может утром, при дневном свете, все будет выглядеть совершенно по-другому?
