Я знаю, Саша, что ты бы этого не одобрил, но ведь и я выходила замуж за профессора и перспективы, а не нанималась ухаживать за тяжело больным стариком, медленно выживающим из ума, – думала она, глядя на портрет мужа в рамке, стоящий прямо перед ней на столе. – Нет, дорогой… и твоя идиотка-дочь продолжает портить мне нервы, словно ей все еще пятнадцать. Я не могу так больше. И не хочу, я заслужила свое право жить по-человечески».
Она вернулась к окну, но ни Кику, ни Каргополовой уже во дворе не обнаружила. «Интересно, куда эта ненормальная увела гостью? И, главное, о чем они разговаривают? У Кику длинный язык, она запросто наболтает такого, о чем лучше молчать». Анита грызла костяшку указательного пальца и чувствовала, как внутри растет отчаянье.
Так бывает – просыпаешься воскресным утром и понимаешь, что кругом одно и то же, каждый день похож на предыдущий, и у тебя нет сил жить так, как вчера и позавчера, а изменить ничего невозможно. Нет выхода. И от этого в душе образуется пустота – гулкая, страшная, бесконечная, потому что тебе ее не наполнить. Нечем – у тебя уже нет вчера, но еще нет завтра, и непонятно, будет ли.
Это чувство безысходности маленькая Анюта Горюнова из крошечного поселка на Сахалине испытывала лет с шести. Центральная улица заканчивалась практически в море, и в пасмурную погоду на поселок словно опускалась пелена непроглядной тоски и невозможности что-то изменить. Анюта чувствовала это острее, чем взрослые, но пыталась сопротивляться, заявляя, что вот-вот уедет из поселка. Никто, конечно
Самое страшное ведь – когда сравнивают. Как в детстве – а вот Маша молодец, на пятерки учится, а ты несчастная троечница. А вот Даша на пианино играет, а ты не смогла даже первый класс музшколы окончить. И у ребенка формируется комплекс – он хуже Маши-Даши, он не достоин любви, потому что ничего не добился в сравнении с Машей-Дашей. Разве не так это устроено?
– К сожалению, у всех закрытые профили, нужна регистрация, чтобы просмотреть хотя бы тех, кто у них в друзьях, а на переписки нужен запрос, и не факт, что нам такую информацию предоставят, вы же понимаете, – развел руками Илья.
– Примерно так я и думала, – огорченно произнесла Полина.
– Погодите… нам же надо только понять, есть ли у них пересечения, правильно? Мы ведь это не сможем в качестве доказательств использовать?
– Нет.
– Предлагаю хакнуть страницы. Клиентов нет в живых, ничьих прав не нарушим.
– А тех, с кем они переписывались?
Речковский почесал в затылке:
– Тогда надо шевелить компьютерщиков… долго… я бы все-таки попробовал. Нам ведь нужны только фигуранты из Осинска, не думаю, что их там сто человек.
– То есть вы тоже думаете, что к преступлению причастна женщина?
– А что тут думать? Это же старая схема – знакомятся в интернете, заманивают, а тут дружок – или парочка. Карманы чистят, карты забирают, деньги – и привет.
– Все верно, только у убитых ничего не пропало, – заметила Полина, – карты, паспорта, права, деньги и часы – все на месте. Нет только телефонов, но это как раз объяснимо в случае, если знакомства происходили в соцсетях. Сейчас они все на смартфоны установлены.
Отвлечься от неприятных мыслей удалось только на работе.
По дороге в мэрию она вдруг спросила у водителя, живущего всю неделю в небольшой комнате, мимо которой нельзя незамеченным проникнуть в подвальный этаж:
