Сегодня мы знаем о Холокосте очень много. Гораздо меньше мы знаем, как можно было спокойно жить дальше, имея в анамнезе такой зловещий недуг. Как может говорить о нравственности и культуре народ, от имени которого были убиты миллионы людей?
Инстинкт самосохранения отключает чувство вины.
И все же жизнь, эта странная и темная авантюра, меня манит. Я продолжаю жить хотя бы из любопытства.
Больше всех пострадали евреи: в их семьях считали не убитых, а уцелевших.
Неспособность даже представить себе такое явление, как Холокост, распространилась и на весь немецкий народ. Преступления были настолько масштабны, что вытеснялись из коллективного сознания еще в момент их совершения.
в Гессене: «Общительность беженцев считалась болтливостью, выражение эмоций — неумением владеть собой, вежливость — услужливостью. Так, например, одна местная крестьянка не открывала дверь пожилой соседке-беженке, которая привыкла выражать благодарность поцелуем руки»44.
Волосы фрау Шидрихкайт — что-то среднее между черными и каштановыми, глаза зеленоватые, скулы широкие, а пальцы толстые и короткие, как у полек, работавших в прежние времена на южных островах Дании во время сбора урожая репы… Жители Южного Шлезвига называют беженцев из Восточной Пруссии мулатами, „смешенцами“, гибридами. По своей внешности Маргарита Шидрихкайт — типичная „смешенка“, потомок многих рас и многих национальностей»41.
Расизм продолжал жить; теперь он развивался внутри нации
Один домовладелец убил переселенца вместе с его тремя детьми, потому что не желал видеть их под своей крышей. А соседям сказал, что те просто ушли
При этом переселенцев, старавшихся держаться на чужбине вместе, — часто целым деревенским общинам удавалось добраться до места почти в полном составе — сознательно разлучали, чтобы
переселенцами. В Бремене, где было разрушено более 50 % жилого фонда и только за одну ночь в результате бомбежки остались без крова 50 тысяч человек, висели плакаты: «Мы не можем больше никого принять! Пребывание в городе без разрешения властей категорически запрещено!»
