ГЛАВА 1. ВОСПОМИНАНИЯ: КИЧА
Встреча
Историю эту поведал мне одноклассник, освободившийся из мест лишения свободы. Вышел на волю он около семи лет назад, а рассказал совсем недавно. Просто повод появился.
— Ты, Витя, — говорю я ему при встрече, — на удивление спокойным, умеренным в выражениях стал, улыбчивым, вдумчивым. Радуюсь я за тебя! Неужели тюрьма может так человека изменить?
— Ха! Оказывается, может. И ещё как! Это теперь такое время, что тюрьмы становятся более приспособленными для жизни осуждённых, службы разного рода подключаются: психологические, воспитательные, в том числе и по отжиму, то есть стимулированию погашения задолженностей по уголовным делам. А в ту пору всё было проще: арестовали, осудили, этапировали в зону и отбывай, жиган, на нарах свой срок от звонка до звонка.
— Так в чём же тогда секрет твоего перевоспитания? Кто этот педагог выдающийся? Ты ведь ещё со школьной поры хулиганом-авантюрюгой был.
Друг смеётся и задумывается:
— Эх, тюряга. Кича… Трудно о ней, чертовке, вспоминать. Это психологически очень сложная правда. Правдуха о внутреннем мире людей. Не сачкуя, без дури пройдя эту школу, начинаешь многое видеть изнутри, а человека — насквозь, как через рентген. Начинаешь ценить простые радости жизни… и свободу. Чтобы на киче задать верный вопрос, необходимо знать большую часть ответа. А насчёт моего перевоспитания… Нашёлся такой педагог — среди своих же, зеков. И даже не один. Только, чтобы все нюансы этой истории передать, надо чуть ли не снова прожить те вырванные годы, погрузиться в их болото. Тебе это надо, Достоевский?
— Надо, Федя, надо, — отвечаю я.
Мы рассмеялись, и Витя, предложив зайти в кафе, стал рассказывать мне всё по порядку: как попал под статью, как поначалу трудно было в СИЗО, как обманывал себя, утешаясь глупыми надеждами: сперва на смягчающие обстоятельства при вынесении приговора, а после на то, что его срок на киче покатит под знаком «ништяк». Рассказывал, как тяжело менялось его мировоззрение, как вскоре понял, что за всё сказанное и сделанное придётся отвечать самому, и спрос будет не как с недоразвитого, а как с понимающего. Понял, что пока не наступит завтра, трудно осознать, как хорошо сегодня…
А когда он стал рассказывать о конкретных и таких разных людях, я мигом сообразил, что эта история — мозаика судеб, увиденная глазами человека, получившего от жизни жестокий и незабываемый урок.
Понимая, что хорошая проза может сотвориться из такого материала, я получил одобрение Виктора и записал его рассказ на диктофон. Задал другу уточняющие вопросы. И вот теперь воспроизвожу услышанное, придавая ему лишь небольшую литературную обработку, дабы сохранить всю особенность речи рассказчика. А она, на мой взгляд, тонко, образно отразила эту яркую историю в неприглядно-серой атмосфере тюремной жизни…
Антоша, Бурый, Батя и другие
Подняли в наш отряд одного доходягу. Тощий, молодой да молчаливый. Одно слово — дичь. Только вскоре молчание это бомбой оказалось: проповеди он читать стал, изречения духовные — всё чаще и чаще. В общем, вносил смятение в и без того нервозную атмосферу зоны. Уже и до других отрядов слухи о его навязчивых нравоучениях дошли. Правда, психом напрямую его не называли, ведь на свободе он аккурат год в церкви отработал после духовной семинарии.
Вот тебе и явление Христа народу! Как его в наш омут попасть-то угораздило?
— Слышь, Антоша-Святоша, — стреляет в него словами Миша Бурый, погоняло которого (то есть прозвище) Бур. — Чё-то мы с братанами так и не въехали, за какие грехи тебя твой монастырь на зону упёк?
Антон ничуть не смущается, даже речь Бура, авторитета среди блатных нашего отряда, поправляет:
— Уточню, братья: не монастырь, а церковь. Не упёк, а по Божьей воле отправил. А к тому же…
Но не даёт ему договорить Пашка Козыркин, конь Бурого. Феску (кепку) Антохе на глаза надвигает, к стене толкает и базаром давит:
— Труп. Ты, монах недоделанный, считай, что труп. Не понял за что?.. Щас поймёшь.
Своей ногой парнишу за его ноги цепляет, и тот мигом падает. Все, кто был рядом, ржут, а Козыркин хватает жертву за шманты, поднимает и говорит «воспитательным» тоном:
— Запомни, малый, своими христианскими мозгами! Авторитетных зеков и других джентльменов удачи, кто по разным делам встрял в этот капкан, поправлять в словах и уж тем более жизни учить нельзя, неприемлемо и для здоровья опасно. Усёк, святая морда?
Антон неопределённо мотает головой.
— Повтори для зачёта, — педагогничает Пашка.
Но горе-ученика вновь заносит не в ту сторону:
— Истинно вам говорю! Все мы в учениках ходим под покровом Творца всего сущего. Того, кто зол и заносчив, охладит да вразумит Слово Его, через меня, служителя Его, сказанное. Не ведают, что творят. А во зле — и большом, и малом — зло творят для самих же себя…
— Эй, стоп! Тормози, — останавливает его Пашка. — Может, ты об косяк где башкой треснулся? Или пол сильный на слабый хочешь поменять, да сказать нам стесняешься? Так не утаивай, откройся. Мы понятливые.
А Святоша лишь к небу (к потолку) взор поднимает и на своей волне остаётся:
— Утаивать и от друзей, и от врагов, нечего тому, кто чист в помыслах своих да сердцем в Боге пребывает. Да пребудет свет в душах ваших, как утренний луч в окно стучится. Да услышьте его тихий стук…
Антон, стоя посреди промки (промышленной зоны), выдавал всё это быстро, напевно, как пара батюшек во время службы. Все опешили от такого неожиданного потока. А он сумел освободиться от «объятий» Козыркина, и крестился, и кланялся. Пару наших парней пальцы у виска крутили: мол, точно улетевшие мозги. Другие, наоборот, прислушивались, словно в церкви оказались, а третьи, среди которых были Бурый и Козыркин, чуть было не затряслись от такой дерзости.
Пашка кривится, багровеет так сильно, что кажется, вот-вот его рожа взорвётся.
— Ну, ты, в натуре, майский жук, — морщится Бур.
Козыркин уже кулак с кастетом самодельным заносит над нашим чудиком, как вдруг Миша останавливает другана:
— Стояночка, Пашка! Тормози! Закройте, братки, пасть этому терпиле для начала. Пусть не стенает его библейское радио, а то сейчас и про Моисея, этого экскурсовода по пустыне, нам тут чухать начнёт.
Два братка, прижав Антона к стене, выполняют указание Бура, и он говорит дальше — о новом Хозяине (начальнике колонии):
— Дошёл до смотрящих прогон, что Хозяин решил внепланово жилую зону шманать. Пусть попробует, подёргается туды-сюды. Пусть найдёт, что ищет — хрен себе под нос. А там, гляди, и угомонится. Поэтому, братки, надо нам до срока всё, что для ментов интерес представляет — ну, лаве там, железячки типа перо… в общем, у кого что есть — ныкать на промке.
Видя внимательные взгляды б
