судьба на ладонях плетет паутину пытаясь поймать в нее бабочек счастья но те пролетают все мимо и мимо совсем не желая с судьбою встречаться они на ладони мои не садятся хоть патокой смажь им подманивай медом они беззаботно в причудливом танце с свечою навек обретают свободу
Улыбаясь входит Утро, чуть раздвинув занавески, — с чашкой кофе, с милой шуткой — выходной ведь! Снова – вместе! Снова мы вдвоем – с тобою — я и Утро. Ты – чудесно! Обними меня петлею. Может, к вечеру воскресну.
Заплела венок терновый на моей ты голове. Нарядила в саван новый и отпела на заре. Как же ты прекрасна, бог мой, когда смотришь ты в мой гроб! А потом походкой легкой вдоль оградок и крестов ты уходишь на восток…
Мой силуэт очерчен мелом. Составлен перечень вещей. И, равнодушный, кто-то в белом прикуривает от свечей. И дружно суетятся тени, стремясь исполнить свой обряд. Вокруг столпились молча стены и с одобрением глядят на неподвижность, безмятежность, на мрамор тела моего. И, может, чересчур поспешно задернула ты вдруг окно. Теперь, когда меня не стало, — и не на время, а – совсем, — легко вздохнув, ты прошептала: – Нет человека – нет проблем.
Мигает свет в конце тоннеля — мне кто-то знаки подает: Весна с картины Боттичелли, видать, ко мне уж не придет. Грачи ко мне не долетели — не долетят уже, и вряд ли в юном месяце апреле мои крылатые качели еще когда-то заскрипят… Здесь узкая, как гроб, кровать, в которой только умирать
