И потому, чтобы не создавать ажиотажа, не вселять напрасной надежды во всех страждущих, помочь которым, увы, мы не в силах из-за ограниченных ресурсов, я и мои коллеги не афишируем особо свою деятельность.
— Да приноровился уже, — пряча в карман махорку и беря самохинскую сигарету, смущенно улыбнулся Ватлин. — Махорку-то нынче не только в тюрьме, а и в деревне курят.
Колонию угадал сразу — знал уже по рассказам отца, представлял забор с рядами колючей проволоки, часовых, маячивших с автоматами наизготовку на открытых, четырехногих вышках, кирпичное здание вахты, «предзонник» у главных ворот, которые охранял свирепый кобель Индус. Все это Новокрещенов будто видел уже, сложив для себя в картинку из мозаичных осколков фраз, отрывков разговоров отца с мамой и хмельных застолий его с сослуживцами, изредка гостивших в их доме.
Поразил только цвет. Здесь все было одинаково пепельно-серым. И, видя эту серую, словно свинцовым грифелем нарисованную картину, Новокрещенов понял вдруг отца, бывшего много лет главным начальником, «хозяином» в этом безрадостном мире.
В начале девяностых он еще хаживал на митинги, устраиваемые левой оппозицией, и видел в глазах все тот же алчный блеск: «Дайте!» Или хотя бы пообещайте, что когда вернетесь к власти, дадите…
Белобрысый парень, работавший слесарем на каком-то заводе, рассказывал про то, как от него ушла жена. Вернее, он уверял, что сам бросил ее, но по голосу его и по тому, с какой злостью вспоминал об этом — чувствовалось, что не он, а она ушла от него.
— И эту атмосферу мы, товарищи, должны развеять, — сообщил прокурор, решительно рубанув ладонью воздух. — В ней, товарищи, невозможно дышать тем воздухом свободы и демократии, который переполняет сегодня наши… э-э… наши…
— Груди! — подсказал ему простодушно Федорин.
— Кишки, — вполголоса возразил Самохин.
— Наши сердца! — покривив душой против физиологии, нашелся, наконец, прокурор.
— Главная причина случившегося, — продолжал между тем прокурор, — заключается в атмосфере, царящей в стенах этого учреждения. А она, товарищи, затхлая. Здесь отчетливо попахивает застоявшимся душком тридцать седьмого года, товарищи! Более того, здесь незримо витает дух ежовщины и бериевщины, не побоюсь этого сравнения, товарищи.
Сидевший в президиуме Щукин и суетившийся в зале, похожий на спившегося ангелочка корреспондент зааплодировали, а полковник Орлов принялся внимательно разглядывать потолок, словно надеясь увидеть там незримый дух сталинских супостатов, а потом вздохнул и кивнул обреченно: витают, мол…
Привычно потрогал значок, выполненный в виде щита с маленьким, но колким, как настоящий, мечом и подумал, что по нынешним временам символику эту наверняка отменят. Какой тут к черту карающий меч…
