Какого только зверья тут не было! Красный волк с Шебы, ядовитый еж с Миранды, очаровательные лисички с Ярославы, енот-хохотун с Доминики. И — бог мой! — два настоящих фазана с Земли. А еще водяные змеи, которые плавали в слишком тесном для них прозрачном жбане и без конца высовывали из воды рогатые головы, хищно оглядывая нас всех и как будто примериваясь к легкой добыче. Посреди зала высилась здоровенная клетка с пестрым ящером с Виктории. Ящер спал, свернувшись клубком, а я молился про себя, чтобы он не пробудился и не плюнул спросонья: от его слюны у людей мутится сознание.

Еще было полно тварей, которых я не знал, — очевидно, из каких-то очень дальних миров. Мохнатые, чешуйчатые, пернатые и совсем голые существа вели себя тихо, не вопили и не задирали соседей.

У стен вольготно развалились их владельцы. Я еще не решил окончательно, как их называть. Левретцы? Левретчане? Мы для смеха назвали их планету Левреткой, разобравшись, насколько сильна у аборигенов страсть к домашним питомцам. Левретцы — крупные, в два моих роста, бронзовокожие, в сплошных складках, которые заменяют им одежду, с мощными лапами и туповатым выражением на мордах. Лицами это не назовешь: морды — и точка. Головы у них, как у ящеров.

Бронзовые складчатые туши покоились на полу, верхней частью опираясь о стены. Стены в клинике белые, каменные; пол тоже каменный, но теплый; потолки высокие, сводчатые, с оконцами. В эти оконца виднелось прозрачное небо и вливался ясный солнечный свет. Ящериные головы сонно покачивались, тяжелые веки неодолимо опускались на глаза. Очередь двигалась неторопливо, спешить левретцам некуда. Верней, спешить некуда левретчанкам.

Это все были пиратские бабушки. Или пиратские тещи — с уверенностью не скажу. Они притащили в клинику питомцев, которых захватили шныряющие по галактикам сыновья, зятья и внуки. Пиратский корабль с Левретки неуловим и страшен. Молниеносный бросок, захват — и корабль растворяется бесследно. Саму Левретку — пиратское гнездо — не могли обнаружить несколько лет. Нашей разведгруппе повезло, что мы натолкнулись на их космическую базу, а уж после тайком просочились на планету.

Я посматривал на пришибленных, взъерошенных фазанов. Левретцы налетели на одну из земных колоний? Или распотрошили наш грузовой корабль?

Дремлющие пиратские бабульки терпеливо ожидали своей очереди. Питомца же не возьмешь домой прямо так, без осмотра. Мало ли, чего там зятья да внуки в космосе хапнули. Добычу надо показать специалисту, чтоб посмотрел и дал хороший совет. Как ухаживать, чем кормить, как держать — в клетке или свободно пустить по дому.

Доктор в клинике был знающий, рекомендации давал правильные. Во всяком случае, так я понял из ленивых реплик, которыми бабульки нет-нет да обменивались. Лингводешифратор тянул еле-еле, но суть бесед я улавливал.

Нет, дешифратор не барахлил. Просто я только-только начал работать, и переводчик пока еще знал мало слов. Я — лингвист нашей группы. А также — запасной пилот и помощник ксенобиолога.

Вход в кабинет ветеринара был затянут плотной мембраной из шкуры клементийской жабы. Посетители прорывались сквозь эту пупырчатую, склизкую даже на вид мембрану, втаскивали своих питомцев, и дыра мигом затягивалась. Из кабинета порой доносился невнятный бубнеж, с которым дешифратор сладить не мог, а потому скромно помалкивал.

Вот мембрана выгнулась, натянулась, порвалась с тихим треском, и из кабинета выбралась пиратская бабулька с охапкой александринских вертишеек. Полосатые зверьки вытягивали свои длинные тонкие шейки, вертели умными головками, тревожно пищали. Бабулька не пошла с ними домой, а направилась ко входу во второй кабинет, куда при мне еще никто не входил.

Сонные головы вокруг закачались, тяжелые веки приподнялись с мутных глаз. Со всех сторон послышалось бормотанье и квохтанье — левретская речь.

— Чего не понравилось? — перевел мой дешифратор.

Бабулька с вертишейками что-то бормотнула в ответ, но дешифратор смолчал, не разобравшись.

Бронзовые туши зашевелились, заколыхались толстые складки, мутные взгляды прояснились. Зверье тоже забеспокоилось: красный волк негромко зарычал, еж вздыбил свои ядовитые иглы, водяные змеи разом нырнули на дно жбана, фазаны прижались друг к дружке. Бормотанье и квохтанье поднялись до невыносимого гвалта — но быстро стихли.

— Жалко, — подвел итог переводчик.

Бабулька с притиснутыми к брюху вертишейками налегла на мембрану, прорвалась внутрь таинственной комнаты. Сквозь затягивающуюся дыру был слышен отчаянный писк симпатичных зверьков. Края разрыва сомкнулись, и крики о помощи стихли. Помочь я ничем не мог.

— Жалко, жалко, — бубнил переводчик.

Левретчанки колыхались, скорбно вздыхая. Одна из бабулек склонилась к корзине, содержимое которой мне было не видно, сунула в нее лапу, поворошила питомцев. Те завозились, отчетливо зашуршали крылья. Из корзины показались две недовольные черные курочки, потом в воздухе замелькали чьи-то голые лапы, затем выглянул небольшой рыжий кот. Тощенький, довольно невзрачный. Но — я голову был готов прозакладывать — совершенно земной мурлыка. Видать, трофей с того же набега, что и фазаны.

Пиратская бабулька прижала своих питомцев могучей лапой, утрамбовала на дне корзины. Не придавила ли насмерть? Уж больно тихо они там сидели.

Я не знал, работает ли моя передающая камера. Аварийный-то маячок безнадежно вышел из строя, в этом я успел убедиться. Но коли и камера сдохла, ребята меня совсем потеряли.

Над краем корзины поднялись бледно-рыжие уши, затем выглянули зеленые кошачьи глаза.

— Кис-кис-кис, — шепнул я беззвучно.

— Мур, — четко отозвался котейка.

Его хозяйка поерзала, удобней устраиваясь, опустила голову на складчатую грудь. Задремала.

Подошла очередь левретчанки с викторианским пестрым ящером. Обхватив лапами здоровенную клетку, пиратская бабуля с натугой оторвала ее от пола и побрела, покачиваясь, к главной двери. Клетку она держала неловко, с наклоном; вот-вот уронит. Пестрая тварь пробудилась, чего я и боялся. Ящер развернулся из клубка во всю длину, заскреб когтистыми лапами, нервно забил хвостом, и стало непонятно, как эдакая громада умещается в клетке. Ящер, видимо, тоже не мог взять в толк, где он и как тут очутился. И на всякий случай с громким шипением плюнул.

Капли желтой слюны щедро усеяли пол, попали на стены и на бабулек с питомцами. Я задержал дыхание. Левретчанкам хоть бы хны, а у меня сознание поплывет. Я не дышал, сколько мог, но потом все же пришлось вдохнуть. Уткнулся лицом в рукав, да толку никакого. Сквозь ткань защитного костюма не подышишь.

Костюм планеторазведчика — вещь сложная и эффективная. Он идеален для маскировки, позволяет несколько часов находиться в агрессивной среде, вроде кислотного озера, снабжен комплектом автономных воздушных фильтров. Сказка, а не костюм. Когда целый.

Мой же был разорван от горла до паха; шлем болтается тряпочкой, руки в перчатках стали неловкими, воздушные фильтры потеряны, комплект первой помощи погиб, маскировка отсутствует. В разрыве виднеется моя располосованная майка, а сам костюм тускло-серого, мертвого цвета. Жалкое зрелище.

Рыжий котейка снова выглянул из корзины. Следом поднялась голая лапа и стукнула его по ушам: не высовывайся. Котейка послушно убрался. Я искренне пожалел бедолагу. Сперва — пленник космических пиратов, теперь — питомец толстобрюхой левретчанки. Незавидная доля.

Все, надышался плёвом ящера. Пиратские бабульки раздвоились, их стала целая толпа. Фазаны показались огромными, а красный волк, наоборот, маленьким. Водяные змеи превратились в безобидных червяков, неизвестные тварюжки из дальних миров закружились и поплыли хороводом. «Я Мур, — услышалось сквозь вату в голове. — Я рыжий и умный. А ты кто?» «Я Серый, младший в разведгруппе», — подумал я в ответ. Мур больше ничего не сказал, а я затосковал о ребятах. Если они меня потеряли, группу расформируют к чертям.

— Жалко, жалко, — опять забормотал дешифратор.

Я сделал усилие и постарался сосредоточиться. Глаза еще видели несуразное, однако в мозгах прояснялось.

Из таинственной комнаты, прорвав мембрану, вывалилась левретчанка. Одна — без вертишеек. И в той комнате было тихо, только в приемной квохтали, качая головами, колыхаясь складчатыми тушами. Бабулька уныло поплелась к выходу, негромко причитая.

— Хорошая добыча, — сообщил мне переводчик. — Зачем отобрали?

Понятно, зачем: самое лучшее всегда кто-нибудь отберет.

Из кабинета врача явился викторианский ящер. Он прорвал мордой мембрану и по-хозяйски вышел, ведя за собой на шлейке левретчанку. Предполагалось, что это она его ведет, но викторианец явственно считал иначе. Тряся складками, пиратская бабулька торопилась за своим питомцем под одобрительное квохтанье вокруг.

— Отличный парень, — выразил общее мнение дешифратор.

А вот и до нас дошла очередь. Мощные лапы ухватили меня за пояс, поставили на ноги, повлекли к кабинету. Владелица рыжего котейки сонно глянула и задремала вновь. Мур тревожно поднялся, опираясь о край корзины передними лапами в белых носочках.

Настоящий кот с Земли. Земной братишка.

Была не была. Когда проходил мимо, я нагнулся, ухватил кота — пальцы в перчатке убитого костюма едва двигались — и быстро сунул Мура себе на живот, укрыл под лохмотьями. Пропадать — так вместе. Со дна корзины на меня сердито глядели две черные курочки и тот голый уродец, который воспитывал котейку. Однако питомцы не подняли крик, и дремлющая бабулька не проснулась. Остальные левретчанки тоже вроде бы не заметили кражу.

Мной прорвали мембрану на входе. Я как мог отворачивал голову, чтобы пупырчатая склизкая шкура не коснулась лица. Мембрана лопнула, и мы ввалились в кабинет.

Вот же черт… Ветеринаром оказался не левретец, как я ожидал, а разумный кактус с Арабеллы. Он не кактус, конечно, а гуманоид, однако жесткие выросты на коже напоминают шипы. Арабелляне знакомы с людьми — и на дух нас не переносят.

Впрочем, я был мало похож на человека. Защитный костюм растерзан, волосы слиплись в жесткую корку, лица под засохшей кровью не разглядеть.

Меня положили на тюфяк на полу. Молоденькая помощница ветеринара — стройнее других, и складочки на теле мелкие, изящные — взялась протирать мне лицо влажной и нестерпимо вонючей шкуркой. Котейка затаился под костюмом; я старался его не придавить.

Разумный кактус что-то промычал.

— Как давно он у вас и откуда? — четко перевел дешифратор.

— Утром детишки принесли, — сообщила в ответ моя левретчанка. — Где-то нашли, поиграли и домой притащили.

Не повезло. Понятия не имею, как пацанье меня обнаружило. Может, у отца сперли противошпионский сканер? А после детки натешились — ума не приложу, как жив остался. Стандартный парализатор против этой нечисти бесполезен, а другого оружия разведчику-лингвисту не полагается.

— Выживет? — осведомилась моя левретчанка.

— Нет, — объявил кактус.

Почему вдруг — нет? Он же на меня едва взглянул. У меня внутреннее кровотечение и переломаны ребра, но это не смертельно… если оказать медицинскую помощь. А кактус — врач, знаток инопланетных тварей. Я так надеялся договориться!

Моя левретчанка заквохтала огорченно, и дешифратор сообщил суть:

— Жалко.

Арабеллянин замычал в ответ.

— Не жалеть. Он человек, — чеканил фразы дешифратор. — Опасен. Ловок. Хитер. Убьет детей.

Вот лживый гад. Мы, земляне, детей стараемся щадить. И своих, и чужих. Тем более, лично мы — планеторазведка.

Арабеллянин мычал.

— Разведчик. Шпион, — добросовестно переводил дешифратор. — Нельзя, чтоб выжил. Надо усыпить.

Усыпить?! Ох, зря я украл кота…

Моя пиратская бабушка пыталась возражать, забормотала про выкуп. Ветеринар не стал слушать, жестко припечатал:

— Усыпить. Идите.

Двинулись. Мной снова разорвали мембрану; с внутренней стороны она оказалась сухая и теплая. Когда мы вывалились в приемную, разом всколыхнулись бабульки, насторожилось зверье. Из корзины выглянули, злорадствуя, черные курочки и голый уродец; рогатые змеи высунулись из жбана, лисички с Ярославы тонко тявкнули, красный волк тихонько подвыл.

— Человек, человек, — квохтали пиратские тещи и бабушки. — Ну его к черту, не жалко, — твердил мой дешифратор. Переводил, как умел.

Никому человека не жалко. Одни фазаны глядели с сочувствием, да лисички, да волк, да еще пара каких-то зверьков.

Ноги заплетались, я ослаб от потери крови, но старался идти сам. Анестетик я успел себе вколоть, когда детишки принялись мной забавляться, и стимулятор — неполную ампулу. Потом детки просто-напросто вырвали карман с аптечкой, а что было после, даже вспоминать не хочу.

Мембрана — вход во вторую комнату. Упругая, крепкая. Мне самому бы не разорвать, однако мою бабульку силушкой бог не обидел. Мембрана порвалась.

Здесь был полумрак. На стенах теплились белые штыри, похожие на свечи, но без огоньков на верхушке. Тесно стояли ящики с прозрачными крышками; в двух я рассмотрел неподвижные тушки забракованных ветеринаром существ. А вот и знакомые вертишейки. Полосатые симпатяги еще шевелились, вертели головками.

В глубине темной комнаты чернел второй выход. Уж не знаю, чьей шкурой он был завешен, но шкура колыхалась, как живая.

Я поискал взглядом медсестру, которая должна усыплять отбракованных питомцев. Сестры не было. Пиратская бабушка выпустила меня из лап и с кряхтением взялась за крышку одного из ящиков. Ящик был мне по размеру. Самообслуживание? Ненужных питомцев умертвляют их собственные владельцы?

Я опустился на ящик с вертишейками. Действие стимулятора кончалось, ноги отказывали, кружилась голова. Еще несколько минут — и я буду ни на что не годен.

Могучие лапы моей левретчанки оказались неловкими, тугая крышка не поддавалась. Из этого гроба не выберешься. Бабулька пустит газ — и все дела, там и уснешь.

— Погоди, мать, — сказал я, и дешифратор заквохтал по-левретчански. — За меня дадут хороший выкуп.

Она живо ко мне повернулась, тряхнув богатыми складками; они отчетливо шлепнули друг о дружку.

— Что ты дашь?

— Мои друзья дадут за меня выкуп, — проговорил я внятно, чтобы переводчик донес до нее смысл без ошибки.

Она выслушала его квохтанье и покровительственно постучала лапищей по моей раненой голове. Я едва удержался на ящике.

— Ты дашь. Здесь и сейчас. Не дашь — усыплю.

Чем прельстить пиратскую бабульку? Левретские корабли бесчинствуют давно и грабят всех, кто попадется. Здесь каждый дом — полная чаша.

— Я отдам дешифратор. Ты сможешь беседовать с любым разумным… — я поправился: — с любым питомцем.

— Глупая игрушка. Не нужна, — отказалась она и открыла-таки назначенный мне ящик. С нижней стороны крышка оказалась непрозрачной. И то верно: когда тебя усыпляют, незачем видеть, что творится снаружи. — Другое что дашь?

Из «другого» у меня был один рыжий кот. Борясь с дурнотой, я потянул его из-под костюма. Котейка упирался, не желал лезть наружу.

— Давай, братишка, — шепнул я беззвучно, чтобы дешифратор не расквохтался. — Не дрейфь.

Я вынул кота, надеясь, что левретчанка занята приготовлениями и на меня не глядит. Я уже не видел толком, что она делает: перед глазами покачивалась ее неохватная туша, а больше ничего не видать. Боковое зрение погасло вовсе.

Медленно, чтобы не привлечь внимание бабули, я опустил кота между ящиков. Беги, земной братишка, спасайся из плена. Ты маленький, проскочишь незаметно. Он моментально исчез — ни мурр, ни мяу.

— Ничего нет? — недовольно бормотнула пиратская бабушка. Я не вру: даже мой дешифратор сумел передать ее досаду. — Тогда пойдем спать.

Я опрокинулся набок и скользнул в щель между ящиком вертишеек и соседним, пополз прочь. Я сдохну здесь, причем скоро, — но сдохну сам по себе, а не от ядовитого газа или чем там они усыпляют своих любимцев.

— Гаденыш! — вскричала моя левретчанка.

Мне была видна ее мощная задняя лапа. Толстые пальцы поджимались и снова распрямлялись, скребли пол тупыми когтями. Я видел их смутно.

— Гаденыш, человек, обманщик! — ругалась бабулька.

Огромная туша нависла над ящиками, левретчанка попыталась извлечь меня из щели, да не тут-то было. Не с ее брюхом так низко склоняться, чтоб достать меня с пола.

Я протиснулся дальше. Все; здесь и умру. Через пару минут потеряю сознание, а там хоть трава не расти.

Черная шкура, закрывавшая второй выход, взметнулась. Мне был виден ее нижний край; он взлетел вверх — и снова повис, шевелясь, как живой. В комнату ворвалась пустота. Совершенная, абсолютная, заставляющая сторониться и даже не думать, что в ней, в пустоте, такое находится. Я аж сознание терять раздумал.

В следующий миг я торопился через приемную, колыхаясь всей тушей, потряхивая тяжелыми складками, которые так ладно шлепались друг о дружку, и горестно причитал:

— Ой, жалко! Такой ценный питомец — выкуп можно бы получить. За человека бы дали, ой, не пожадничали. Жаль, господин врач не позволил.

То есть, конечно, это не я колыхался и причитал, а моя левретчанка, по которой Медведь вдарил из психоизлучателя. Мне тоже досталось, но это не страшно: просто казалось, что она — это я, и я чувствовал, что она делает. «Псих» в нашей группе есть только у Медведя; значит, он за мной и явился.

Я зашебаршился, тихонько спросил:

— Миша, ты?

Дешифратор с готовностью заквохтал. Медведь зашипел на меня, и ящики как будто сами собой начали двигаться. Абсолютная, гонящая прочь пустота настигла, затопила меня с ног до головы, проверила диагностером и сноровисто вколола стимулятор.

— Жить будешь, — выдохнул Медведь, подбирая меня с пола. Руки у него не такие могучие, как лапы у левретчанки, однако мой вес подняли с легкостью.

— Погоди, — шепнул я чуть слышно, чтобы дешифратор смолчал. — У меня тут кот… и вертишейки.

— Серый, ты спятил? — Медведь уже пер меня к выходу, но от изумления остановился.

— Надо взять. Мур, где ты?

Спасибо стимулятору: в глазах прояснилось, и я увидел, как рыжий кот вспрыгнул на крышку газовой камеры с вертишейками. Казалось, сам я завис в воздухе, но это Медведь был одет в исправный защитный костюм, и с маскировкой у него был порядок.

— Миш, берем всех, — прошелестел я.

— Рехнулся! — сердито прошипел он в ответ.

Мембрана, закрывающая вход из приемной врача, выгнулась, натянулась и порвалась. К нам ввалилась пиратская теща с фазанами. Чем несчастные птицы не угодили ветеринару? Увидев меня, висящего в воздухе, левретчанка кхекнула; ее ящериная голова мотнулась высоко над нами.

— …! — Дешифратор выдал непечатное.

Медведь одной рукой удержал меня, другой полоснул тещу «психом». Она замерла враскоряку, а фазаны, наоборот, оживились, заелозили в своей клетке.

— Миша! — беззвучно взмолился я. — Забираем.

— Ты спятил, Серый, — сообщил он и поставил меня на пол. — Держись.

Я удержался. Медведь отнял у левретчанки клетку с фазанами, выгреб из ящика засыпающих вертишеек и сунул зверьков мне на живот, где раньше я держал Мура, а умный котейка сам вспрыгнул ему на невидимый загривок и там укрепился. Так мы и выбрались из клиники: я с вертишейками на животе, следом — клетка и плывущий по воздуху кот. К счастью, этого никто не наблюдал, потому как наш глайдер — тоже не видимый глазу — стоял прямо у черного хода, и мы сразу нырнули в салон.

— Серого забрали, — доложил командиру группы Леша Гладких, старший пилот, поднимая глайдер. — Младшенький жив, хотя плох.

Я неловко повалился куда-то, уж не видя, куда, но стараясь уберечь вертишеек. Медведь меня подхватил. А котейка спрыгнул у него с загривка, устроился на сиденье, приосанился и проговорил с важностью:

— Господа, поверьте: отношение к младшим братьям вам зачтется на Страшном суде.

Мы втроем его слышали. И дешифратор, как положено, вел запись разговоров. Да все равно нам никто не поверил, что Мур такое изрек.

Он с той поры человечьих бесед не ведет, только мяу да мурр. Но летает с нами повсюду и приносит удачу.

Ноги отказывались идти. Я едва плелся к монументальному зданию Генерального штаба космофлота. Под утренним солнцем здание сверкало огромными стеклами; на крыше у него росли деревья. Их длинные-предлинные ветви спускались зелеными водопадами до самой земли, и стекла высверкивали из-под листвы остро и зло.

Не желал я туда идти, и все тут.

Где это видано, чтобы стажировка после окончания академии обернулась эдаким паскудством? Раз — и я потерял всех друзей. Молча, без вопросов, они от меня отвернулись. Еще бы: водиться с блатником, выскочкой и карьеристом — себя не уважать. А не-друзья — были у нас и такие на курсе — неожиданно стали набиваться в приятели. И девушка, с которой мы недавно расстались, внезапно опять проявила интерес. Да какой! Словно я уже стал адмиралом.

Адмиралом я быть не хотел. И секретарем-референтом у начальника планеторазведки стать не мечтал совершенно. А тут — приказ. Всех завтрашних выпускников — на стажировку в разведгруппы, а меня — в Генеральный штаб. Без стажировки, сразу на службу. Черт побери…

Я заставлял себя шагать через площадь. Впереди — Генштаб, по бокам разбит сквер. Цветочные клумбы, худосочные фонтаны, тощие кустики, заморенные деревца с разных планет. Люди гуляют — влюбленные парочки, мамаши с детишками, несколько туристов забрели. Маленькие гуманоиды с Роззибау. Страшненькие, но довольные — дальше ехать некуда. Приплясывают, галдят по-своему. Я невольно прислушался. Они что-то бормотали о переезде. Не то готовились переселиться в другую гостиницу, не то — из гостиницы в собственный дом. Мне бы насторожиться, однако было не до них, ей-богу.

Секретарь-референт! Просто гадство. На меня — я специально узнавал — было подано целых три заявки от командиров разведгрупп. От блистательного, невероятно удачливого Германа Брехта, от легендарного старика Вэнга Си У и от Вадима Иванова. Я бы с восторгом стажировался и у Брехта, и у Вэнга Си У. Честное слово, я бы и к Иванову охотно пошел; куда лучше, чем в штаб. К Генриху Кисселю.

Киссель — разумеется, известный как Кисель — самый молодой из штабных адмиралов. Я изучил все, что нашел о нем в Информсети. Выскочка и карьерист как раз он, а не я, зря друзья от меня отвернулись. Ну, значит, не друзья и были… И приемную Киселя рассмотрел я в подробностях, и двух его нынешних секретарей-референтов. Сытые, гладкие молодцы, в тон роскошной приемной медового дерева. Я не шучу: у них обоих волосы и глаза медового цвета, как и у меня. Кисель референтов по окрасу подбирает? Тьфу, прости господи. Надо было шевелюру в ядовито-зеленый цвет выкрасить, чтоб меня с порога завернули, как непригодного. Жаль, вовремя не сообразил.

Я мрачно тащился по аллее. Облитое листвой растущих на крыше деревьев, посверкивающее солнечными отблесками здание Генштаба надвигалось и росло. Я взглядом нашел под листьями четвертый этаж. Вот там и обитает начальник мой будущий. Со своими медовыми референтами.

Краем глаза на боковой дорожке я засек курсантскую форму планеторазведки. Что-то было не так. Я поглядел внимательней. Рики Диас, с которым я раньше — до приказа этого идиотского — приятельствовал, топтался на дорожке, раскачивался и дергался, как пьяный. Или обкурившийся. Или еще что-нибудь.

Я направился к нему. Генштаб подождет.

Рики меня не замечал. Мелко переступая ногами, словно не в силах удержать их на месте, он качался, поводил руками, передергивался всем телом. Взгляд был тусклый, невидящий, зрачки сужены — две черные точки.

— Ты чего? — спросил я, встав перед ним.

Вряд ли он меня увидел, но услышал точно.

— Пшел отсюда. — Сказал — точно в морду плюнул.

— Рики!

— Уйди, говорю. — Руки его подергивались, словно он хотел выбить пальцами какой-то ритм, только не мог найти, по чему стучать. По воздуху не получалось.

— Курсант Диас! — рявкнул я, надеясь, что сработают приобретенные в академии рефлексы. — Что происходит? Доложите!

По основной специальности я ксенолингвист. Я много разных слов знаю — инопланетных и земных. Но Рики меня послал так заковыристо и сочно, что я даже не нашелся с ответом. С трудом удержался, чтобы не съездить по уху, и ушел. Черт с ним, с таким уродом.

Снова зашагал к зданию Генерального штаба. Отличное начало дня… моей референтской карьеры. Затем я вспомнил, к кому распределен мой бывший приятель: к Вадиму Иванову, который присылал заявку на меня и у которого никто не хотел бы стажироваться. Из-за распределения, что ли, Рики надрался?

Про группу Иванова я тоже материалы поглядел. Знаменитый Брехт и легендарный Вэнг у всех на слуху, а про Иванова я данные собирал по крупицам. Ничего толком не найдешь. Я диву дался: в Информсети сплошные анекдоты — непристойные да злые. Отчего вас так не любят, командир? И ребят ваших не жалуют. Особенно ксенопсихологу достается.

Заинтригованный, я посмотрел видео мероприятий с участием планеторазведки. Ивановские парни держались особняком — не то чтобы нарочито, однако заметно глазу. И еще я отметил особенность: в толпе они становились плечом к плечу, заслоняя то своего командира, то ксенопсихолога, а то обоих разом. Если угодно сочинять гнусные анекдоты, повод есть.

Не прикрытые листвой, сверкающие под солнцем двери открылись, и я, миновав рамку системы безопасности, вошел в вестибюль Генерального штаба. Удручающая роскошь. Что я тут делать буду? Я хочу быть разведчиком, а не медовым мальчиком в адмиральской приемной… Пожалуй, я тоже не прочь надраться, как Рики Диас.

С этой мыслью я подошел к лифтам. Не работают. Высший класс! В интерьеры столько денег вбухано — а лифты на приколе. Я двинулся вверх по широченной, отделанной зеленым мрамором лестнице.

Навстречу мне спускались адмиралы — целых шестеро. Немолодые, как положено настоящим адмиралам, но бодрые и чем-то явно довольные. То ли успешно совещание провели, то ли в ресторан двинулись. Я отдал честь и подался к стене, пропуская важных начальников. Лестница широка, но ведь и адмиралы не худенькие. Они скользнули по мне вежливо-равнодушными взглядами, а один вдруг остановился. Райан Мальборо, значилось на его нашивке на груди. Самый мой высокий босс, начальник обеих разведок — военной и планетной.

— Сергей Чернорижский? Здравствуйте.

— Здравствуйте, сэр, — ответил я, дивясь: что ему за дело до меня?

Он дружески улыбнулся.

— На стажировку? К Иванову?

— К Генриху Кисселю, сэр.

Адмирал Мальборо поджал губы, остальные обернулись. Я ощутил, что они оценивают медовый цвет моей шевелюры. Черт, надо, надо было выкраситься в ядовито-зеленый!

— Удачи, — пожелал «мой» адмирал и направился дальше, вместе с прочими.

До меня донеслись начальственные соображения о стажерах и планеторазведке. Впрочем, я бы сказал, что адмиралы тонко язвили по поводу лично Киселя, а не разведчиков.

Я поднялся на четвертый этаж. От лестничной площадки в обе стороны тянулись длинные, как дороги за горизонт, пустынные коридоры. Убранство здесь было скромней, чем в вестибюле, но все равно сделалось тошно. Ковры, скульптуры, писанные маслом картины, резное дерево… За что мне это все? Мой отец был военным пилотом; он погиб в стычке с арабеллянами. Мать боялась, что я тоже в пилоты подамся. Однако я воевать не хотел, а мечтал быть планеторазведчиком. И — вот…

По скрадывающему звук шагов ковру я двинулся к приемной Киселя. На стенах искрились светильники — с виду, настоящее золото и резной хрусталь, а окон не было. Верней, были, но лишь в редких закутках — в рекреациях с диванами и растениями в кадках. Я прошел мимо двух таких рекреаций; в окна был виден сквер на площади. Мой бывший приятель Рики Диас все еще топтался там и дергался. Ни один патруль не заинтересовался его персоной, ни единый полицейский не подошел. А следовало бы. Я еще не сообразил, что именно меня смущает, но Рики мне не нравился все больше.

В тишине пустынного коридора раздавался невнятный голос и какой-то красивый, чистый, музыкальный звук. Я шагал вперед, и голос становился все отчетливей, а музыкальный звук — громче. Я подошел к очередному закутку-рекреации. В нем-то и бубнили:

— Нет, ты гляди, гляди, что творится. Вон он — твой хваленый стажер. Во всей красе. Пьянь последняя? Или наркош? Замечательного парня ты выбрал, согласись. Долго старался, личные дела изучал. А твой драгоценный психолог куда смотрел? Мне что — такое вот в разведке надо? Позорище, слов других нет. По-зо-ри-ще!

Негоже оказаться свидетелем выволочки, да еще попасться на глаза ее участникам. Я замедлил шаги, надеясь, что словоизвержение иссякнет, и тогда я спокойно пройду мимо. Однако бубнеж не смолкал, и мне пришлось-таки выдвинуться из-за угла.

В рекреации стояли мой будущий начальник Генрих Киссель и командир разведгруппы Вадим Иванов, анекдотами о котором полнилась Информсеть. Комгруппы молчал, уставясь на кадку с раскидистым, буйно цветущим кустом; лицо было каменное, однако я прекрасно понимал, насколько ему унизительна адмиральская головомойка. Рики до командира еще и не добрался, рапорт не отдал, в распоряжение не поступил — а Иванов уже виноват.

Комгруппы с адмиралом были ровесники — обоим около сорока. Кисель ухоженный, сытый и гладкий, как его медовые молодцы, а Иванов — поджарый и хищный, словно пойманный, но по-прежнему опасный зверь. Он оторвал взгляд от кадки с кустом и уставился мне в лицо. С тем же успехом на человека мог взглянуть тяжелый боевой излучатель. Меня как ветром сдуло. Кисель продолжал полоскать командира группы у меня за спиной.

Красивый музыкальный звук оказался художественным свистом. Я шел по бесконечному коридору, и этот свист летел навстречу, и я уже миновал дверь в приемную Киселя, не потрудившись в нее зайти, а необыкновенный свист все звучал, манил, зачаровывал. Моя мать играет на флейте, и я немного разбираюсь в музыке. Этот свист был редкостной красоты.

Наконец я добрался до большой рекреации: диваны, растения, скульптуры, даже фонтан посередине, окруженный каменным парапетом. Фонтан был с цветной подсветкой, на потолке — имитация неба с облаками, и ложные окна по стенам; в каждом окне — свой пейзаж.

Здесь находились трое Ивановских парней. Все — капитан-лейтенанты. Один, добродушный здоровяк, развалился на диване, далеко вытянув длинные ноги и мечтательно глядя в потолок с облаками. Я узнал: Михаил Михайлов, заместитель командира группы по безопасности. Иными словами — старший боец. Другой свистел. Это — Алексей Гладких, старший пилот; обаятельный симпатяга с одухотворенным лицом музыканта. А третий танцевал на парапете фонтана; художественный свист пилота служил аккомпанементом.

Я замер, наблюдая. До чего ловко пляшет — залюбуешься. Этого я тоже узнал без труда: Геннадий Шаталин, ксенопсихолог. О котором больше всего гнусных анекдотов ходит. Шаталин оказался красавец, каких поискать; на видео, что я смотрел, это было не так заметно. Жгучий брюнет с яркими сине-зелеными глазами; невысокий, но для своего роста идеально сложенный — и легкий, стремительный, словно подхваченный вихрем. Наверняка те анекдоты сочинили завистники, решил я.

Он исполнял боевой танец каннибалов с планеты под названием Аарестея. Я видел эти пляски в записи. У самих аарестян так здорово не получалось.

Меня заметили. Пилот оборвал свист, боец очнулся от мечтаний, ксенопсихолог спрыгнул с каменного парапета и с улыбкой шагнул мне навстречу:

— Привет.

Гладких с Михайловым тоже улыбнулись. Они все были рады меня видеть, хотя до сегодняшнего дня… Ах нет: их командир подавал заявку на стажера. Естественно, они должны меня знать.

— Всем здравствуйте, — сказал я.

Красавец Шаталин протянул руку:

— Шайтан.

Он явно сообщил не дурацкую кличку, а тайное имя, которое можно доверить лишь другу. Я был польщен.

— Серый. — Я пожал его узкую крепкую ладонь. Не бог весть какое тайное имя, но другого у меня нет.

— Медведь, — представил Шайтан бойца Михайлова.

У здоровенного Медведя были светлые до прозрачности волосы, зеленоватые и тоже прозрачные глаза и обручальное кольцо на левой руке — вдовец.

— А это Леша, — ксенопсихолог указал на симпатягу пилота.

Я как-то сразу понял, что Леша — он и есть Леша, и никакое прозвище к интеллигентному старшему пилоту не привьется. Его с одинаковой легкостью можно было представить и в рубке разведывательного корабля, и на сцене концертного зала. Он спросил:

— Ты не видел нашего командира?

— Он с адмиралом Кисселем разговаривает, — ответил я дипломатично и добавил: — Я видел вашего стажера. Он внизу, в сквере… — Я огляделся в попытке отыскать окно, в которое можно увидеть дергающегося Рики, но в этой рекреации все окна были ложные.

— И чем он занят? — осведомился Медведь. — Мы его давно поджидаем.

Ну да: командир группы и три капитан-лейтенанта прибыли встречать новичка; к слову, для стажера большая честь. А он к условленному времени не явился, нарезался и… Тут в голове у меня что-то щелкнуло, и меж лопаток заструился холодок. Я не сообразил бы, если б не застал Шайтанов танец у фонтана.

— Он там дергается и руками вот так делает. — Я изобразил старания Рики отстучать пальцами ритм. — А рядом терлись роззибау…

— Миша, «псих»! — вскрикнул ксенопсихолог, срываясь с места и кидаясь бежать.

Медведь с Лешей ринулись за ним, я метнулся следом. Прочь из рекреации, по длиннющему коридору, к лестничной площадке.

Безлюдные просторы этажа наполнил протяжный низкий крик:

— Разведка — к бою!

В коридор выскочил командир Иванов — и отшатнулся, пропуская нас четверых. Впереди открылось несколько дверей, кто-то выглянул и предпочел тут же убраться, пока не опрокинули. Что делалось за спиной, я не смотрел.

Площадка. Лестница. Лифты не работают; на лестнице — народ.

— Берегись! — заорал Медведь, ссыпаясь по ступеням.

Навстречу нам — адмиралы. Все шестеро. Мы их снесем…

Шайтан через перила прыгнул с марша на марш, миновав высокое начальство. За ним птицей слетел старший пилот. Оба помчались дальше, а махнувший за ними Медведь задержался и принял меня в могучие лапы, поставил на ступень. Я бы и сам устоял, без чужой помощи, но все равно спасибо.

— Разведка спятила, — донеслось сверху, где остались не сбитые с ног адмиралы.

— Берегись! — опять рявкнул старший боец, и снова раздался жутковатый крик Шайтана:

— Разведка — к бою!

Мы пронеслись сквозь вестибюль. В голове мелькнуло: в Генштабе не положено бегать, нас блокирует система безопасности на выходе… Но нет: боевой клич услыхали те, кому надо, и двери перед нами открылись. Мы вылетели из здания.

Рики не было видно. Шайтан притормозил, высматривая стажера. Я обогнал его и кинулся через газоны с клумбами туда, где последний раз видел бывшего приятеля. За кусточками показалась курсантская форма планеторазведки. Рики валялся на земле и подергивался всем телом, и крупно дрожали скрюченные, как будто судорогой сведенные белые пальцы.

Гуманоиды с Роззибау, думал я на бегу. Они толклись неподалеку, рассуждали о переезде — или о переселении душ, да я не вслушался. Вот они для смеха и отправили чью-то душу погостить в тело Рики. С роззибау подписан договор, который запрещает им шутить эти шутки с землянами, но охотники напакостить всегда найдутся…

Меня схватили за плечо и отбросили назад.

— СТАЖЕР, СТОЯТЬ!

От бешеного рыка я мало через голову не перекувырнулся. Командир группы первым подскочил к дергающемуся курсанту, нагнулся над ним, и тут же к Рики бросился Шайтан, упал рядом на колени. Командир с ксенопсихологом что-то сказали друг другу — я расслышал всего пару кратких восклицаний, но они друг дружку поняли — и комгруппы отступил, распорядился:

— Всем — два шага назад. Михаил!

Старший боец передал оставшемуся на месте Шайтану психоизлучатель и подался прочь на два шага, как приказано. «Псих» — штука немаленькая и нелегкая; где Медведь его прятал? Это оружие запрещено применять против людей…

— ВСЕМ ГРАЖДАНСКИМ ЛИЦАМ — НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ПЛОЩАДЬ!

Оглохнуть можно. Я уже потом узнал, что Иванов не носит с собой мегафон, а сам так гремит, когда надо. Гуляющие кинулись кто куда — мамаши с детишками, юные парочки, какие-то инопланетные туристы — не с Роззибау, другие.

Действия «психа» не видно: ни вспышки, ни звука, ни колебания воздуха. Только Рики перестал дергаться и как будто умер. Шайтан вернул излучатель Медведю и, по-прежнему стоя на коленях, склонился над Рики — и вдруг завыл так, что я аж подпрыгнул. Уму непостижимо, как в этом невеличке столько голоса помещалось.

Заломило голову, потом затрепыхалось сердце. Шайтан завывал, словно призывая всех демонов галактики. Рики не шевелился, руки у него были все такие же белые, пальцы скрюченные. И лицо белое, неподвижное, однако живое — на виске подрагивала жилка.

Затем прибыли демоны. Я расслышал характерный стрекот двигателей, и с неба свалился военный патруль — двое громил в черных защитных костюмах и с «шериданами» в руках. «Шериданы» грозны на вид и особенно в действии. Вот их почему-то против людей применять разрешается.

Громилы укрепились на земле и взяли на прицел Шайтана с Рики и Медведя с излучателем. Обрушилась очередь быстрых команд:

— Молчать! Встать! Отошел! Оружие на землю! — Голос из-под шлема звучал громко, перекрывал вой Шайтана.

Шайтан не подчинился, а комгруппы, Медведь, пилот Леша и я сомкнулись в линию, став между ним и патрульными. Я оказался на левом фланге, сбоку от командира.

На нас в упор глядели стволы «шериданов»; черные прорези в них были как злые глаза.

— Мой сотрудник работает с жертвой роззибау, — проговорил комгруппы. — Не препятствуйте в оказании помощи пострадавшему.

Всем было ясно, что мы — планеторазведка. У нас и форма, и нашивки на груди. И вообще мы только что явились из здания Генштаба. Но патрулю на это начхать; для них налицо угроза диверсии.

— Отойти от курсанта! Оружие на землю! На счет три открываю огонь на поражение. Раз…

Не торопясь, Медведь опустил «псих» на траву и отодвинул ногой в сторону — тоже медленно и с виду неловко, стараясь выиграть хоть несколько секунд. Шайтан не умолкал и не отходил от Рики, хотя его дьявольский вой стал малость потише. Я не разбираюсь в техниках восстановления личности после шуточек уродцев с Роззибау, но знаю: если это дело прервать, личность человека полностью восстановить не удается. Шайтан боролся за прежнего Рики, а патрульные стояли на своем.

— Повторяю: отойти от курсанта! Раз…

Черные фигуры в шлемах, скрывающих лица, придвинулись, стволы «шериданов» приподнялись. Если что, всех разнесет на молекулы — и нас четверых, и Шайтана с Рики за нашими спинами.

— Сержант Хаунд, рядовой Гудвин, — отчеканил комгруппы, делая шаг вперед, — ваши действия могут быть квалифицированы как преднамеренное убийство.

— Два…

Я приготовился к худшему. Сейчас командир прыгнет, чтобы разоружить патрульных, и мы трое тоже метнемся, и если нас не убьют сразу, неприятностей потом хватит на всю жизнь.

Над головой грохнуло, и зашлась в вое тревожная сирена. На одно сумасшедшее мгновение я вообразил: комгруппы запустил ракету, которая рванула в небесах, чтобы отвлечь патруль. Однако в небе материализовалось нечто черное, конусообразное, острием направленное вниз. Не такое уж крупное — размером с космический катер. Казалось: оно бешено вращается, опускаясь, и намерено ввинтиться в землю, на которой замерли люди.

Завывала сирена; Шайтана уже не было слышно.

Космокатер «шериданом» не возьмешь. И эту черную дуру — тоже… хотя заранее знать нельзя. Патрульные взмыли высоко в воздух — стрекот двигателей потонул в вое сирены — и принялись снизу садить по незваной хреновине. Чья бы она ни была, никто не имеет права вот так, без предупреждения, вламываться на территорию землян. В смысле, прыгнуть черт знает из какого далека и объявиться в нашем небе, обойдя всю систему противокосмической обороны.

Я еще успел мысленно взмолиться о том, чтобы не случилось большой войны, и нас накрыло незнамо чем. В глазах потемнело, к горлу подкатила тошнота, затем меня сшибло с ног — и удара о землю я уже не почувствовал.

Очнулся под прежним ясным утренним солнцем. Здание Генштаба уцелело, и стекла все так же сверкали из-под струящейся с крыши листвы. Эти острые высверки я увидел, едва открыл глаза. В голове пронзительно звенело.

Я приподнял свою звенящую, больную голову и обнаружил на цветочной клумбе глайдер «скорой пом